Они уже собирались обратиться к окружному судье за ордером на арест по обвинению в преступном заговоре, но Каттер покончил с собой. Когда он бросился под автобус, в пятидесяти ярдах от него находился агент ФБР. Ты встречался с ним, это Пэт О'Дэй. Никто не нарушал закона – за исключением Каттера. Сами операции не выходили за пределы параметров, определенных Конституцией, – во всяком случае так сказал мне Билл.
– Но с политической точки зрения…
– Конечно, даже я не настолько безграмотен. Вот я и оказался здесь, Арни. Я не нарушал закона. Я служил интересам своей страны, как только мог, принимая во внимание существовавшие тогда обстоятельства, – и посмотри, где я оказался в результате всего этого.
– Проклятье. Как случилось, что Боб Фаулер ничего не знал об этом?
– Нужно спросить Сэма и Эла. Они считали, что это окажет отрицательное влияние на президентство Фаулера. К тому же я не имею представления, о чем они говорили с президентом, Я никогда не стремился узнать об этом и так и не узнал, и все, чем я располагаю, – это догадки, основанные на фактах и потому весьма близкие к истине, – признал Райан, – но все-таки догадки.
– Джек, редко случается, когда я не знаю, что сказать.
– Все равно говори, – потребовал президент.
– Скрыть случившееся уже не удастся. У средств массовой информации сейчас достаточно зацепок, чтобы опубликовать полученные ими сведения, и Конгресс начнет расследование. А как относительно всего остального?
– Все это правда, – сказал Райан. – Действительно, к нам в руки попал «Красный Октябрь», я на самом деле лично вывез Герасимова из Советского Союза. Это была моя идея, моя операция, и в результате я едва не погиб. Так уж получилось. Не сделай мы этого, Герасимов попытался бы осуществить свой заговор, чтобы свергнуть Андрея Нармонова, – тогда Варшавский пакт все еще сохранился бы и снова вернулись бы старые дни холодной войны. Вот почему мы скомпрометировали этого ублюдка и заставили улететь на самолете. У нас просто не было иного выбора. Несмотря на все, что мы сделали здесь для него, он по-прежнему затаил злобу, хотя его жене и дочери нравится в Америке.
– Ты убивал кого-нибудь? – спросил Арни.
– В Москве – нет. А вот на подводной лодке началась перестрелка. Матрос, агент Главного разведывательного управления, попытался взорвать «Красный Октябрь». Он убил одного из офицеров и тяжело ранил двоих, но мне удалось застрелить его. После этого мне несколько лет снились кошмары.
В иной реальности, подумал ван Дамм, его президент был бы героем. Однако реальность и политика имеют между собой мало общего. Он заметил, что Райан умолчал о Бобе Фаулере и своем отказе дать согласие на запуск ракеты с ядерной боеголовкой. В то время Арни уже возглавлял администрацию Белого дома и знал, что через три дня Роберт Фаулер пришел в ужас, когда понял, что его спасли от безумного поступка, в результате которого могли бы погибнуть бесчисленные тысячи людей, а мир заклеймил бы американского президента за преступление, не уступающее по масштабу гитлеровским.
Когда– то еще в школе на Арни произвела большое впечатление одна фраза из «Отверженных» Виктора Гюго: «Каким злом могут обернуться добрые поступки». И вот теперь он столкнулся с очередным подтверждением. Райан служил своей стране мужественно и достойно, но ни один из его поступков не мог выдержать критического внимания со стороны общественности. Здравый смысл, патриотизм и бесстрашие позволили ему принять участие в серии событий, которые каждый мог исказить до неузнаваемости. Эд Келти как раз и был непревзойденным мастером подобных интриг.
– Как нам уладить последствия всего этого? – спросил президент.
– Что еще мне нужно знать?
– Досье на Герасимова и по «Красному Октябрю» находятся в Лэнгли. Что касается колумбийских событий – теперь ты знаешь все необходимое. Я не уверен, что имею юридическое право отдать распоряжение о вскрытии документации, связанной с Колумбией. С другой стороны, для того чтобы нарушить стабильность наших отношений с Россией, первых двух досье достаточно.
***
«Красный Октябрь», подумал Головко, глядя на высокий потолок своего кабинета. А ведь ты умный сукин сын, Иван Эмметович, твою мать! В том, как он мысленно произнес это грубое ругательство, звучало нескрываемое восхищение. Выходит, он недооценивал Райана с самого начала. Даже после всех встреч, после многочисленных контактов между ними, как прямых, так и косвенных, признался Головко, он продолжал недооценивать его. Значит, вот как Райан сумел скомпрометировать Герасимова и, может быть, этим спас Россию – но страну нужно спасать действиями внутренних сил, а не вмешательством извне. Есть тайны, которые следует хранить вечно, потому что они в равной степени затрагивают интересы обеих сторон. Это была одна из таких тайн. А теперь, когда ее открыли для всеобщего обозрения, униженными оказались обе страны – и Россия и Америка. Для России это обернулось потерей ценного национального достояния в результате акта государственной измены. Еще хуже было то, что российские разведывательные службы не сумели докопаться до сути происшедшего, а это, решил Головко после непродолжительного размышления, совсем уж невероятно. С другой стороны, американцы сумели разработать хорошее прикрытие, а потеря двух ударных подводных лодок во время одной операции превратила случившееся в событие, которое советский военно-морской флот хотел забыть как можно быстрее, и потому никто даже не подумал проникнуть за пределы созданного американцами тумана.
Со второй тайной Сергей Николаевич был знаком лучше, чем с первой. Райан сумел предотвратить государственный переворот в России. Головко считал, что Райан вполне мог бы просто предупредить его о готовящемся перевороте и остальное сделали бы внутренние спецслужбы Советского Союза, однако Иван Эмметович решил поступить иначе. Разведывательные службы привыкли оборачивать все в свою пользу, и Райан был бы безумцем, если бы не воспользовался предоставившейся благоприятной возможностью. На допросах в Америке Герасимов наверняка пел кенарем и рассказал обо всем, что ему было известно; именно Герасимов раскрыл Эймса, не сомневался Головко, а ведь Эймс был подлинной золотой жилой информации для КГБ.
И это я все время убеждал себя, что Иван Эмметович всего лишь талантливый дилетант, подумал Головко.
Но даже его восхищение профессионализмом Райана было сдержанным. Скоро России понадобится помощь. Разве сможет она обратиться за помощью к кому-то, кто, как стало теперь известно, вмешивался в ее внутренние дела, делал марионеткой? Поняв это, Головко выругался снова, однако на этот раз в грубом ругательстве уже не было восхищения.
***
Водные пути свободны для всех, и потому военно-морской флот смог всего лишь не подпускать слишком близко к доку «восемь-десять» зафрахтованный репортерами корабль. Скоро к нему присоединился еще один, потом другой, пока объективы одиннадцати камер ни уставились на сухой док, надежно укрытый от глаз любопытных. Теперь, когда почти все американские подводные ракетоносцы были сняты с боевого дежурства, он был пуст, равно как из него давно уже ушла подводная лодка неамериканского происхождения, находившаяся здесь непродолжительное время – по крайней мере так считалось.
С помощью компьютера можно получить доступ к личным делам военнослужащих американского военно-морского флота, и некоторые репортеры занимались сейчас именно этим, разыскивая моряков, служивших ранее на американской подлодке «Даллас». Ранним утром репортеры попытались дозвониться до командующего подводными силами Тихоокеанского флота, чтобы расспросить его о некоторых подробностях пребывания на посту командира «Далласа», но сумели добраться только до офицера по связи со средствами массовой информации, который отвечал на задаваемые ему вопросы: «никаких комментариев не будет». Сегодня ему придется немало потрудиться, постоянно повторяя эту фразу. И другим тоже.
***
– Рон Джоунз слушает.
– Это Том Доннер из службы новостей телевизионной компании Эн-би-си.
– Очень приятно, – неуверенно отозвался Джоунз. – Вообще-то я смотрю Си-эн-эн.
– Ну что ж, может быть, сегодня вечером вам захочется переключиться на наш канал. Мне хотелось бы поговорить с вами относительно…
– Я уже читал утреннюю «Тайме». Нам рано доставляют газеты. Никаких комментариев, – закончил Джоунз.
– Но…
– Да, я действительно служил на подводном флоте, нас не случайно называют «молчаливой службой». К тому же с тех пор прошло много лет. Сейчас у меня собственная фирма, я женат, имею детей и все такое. Понимаете?
– Вы были старшим акустиком на ударной подлодке «Даллас», когда…
– Мистер Доннер, уходя с флота, я дал подписку о неразглашении. Мы никогда не говорим о том, чем занимались, ясно? – Это была его первая беседа с корреспондентом, и она оправдывала все ожидания Рона.
– Тогда просто скажите, что этого никогда не было.
– Чего никогда не было? – спросил Джоунз.
– Похищения русской подлодки под названием «Красный Октябрь».
– Знаете, что самое невероятное из всего, что мне приходилось слушать во время службы акустиком?
– Что?
– Песни Элвиса. – Рон положил трубку и связался с Пирл-Харбором.
***
Когда рассвело, фургоны телевизионных компаний устремились через Винчестер, штат Виргиния, словно армии в Гражданскую войну, когда город раз сорок переходил из рук в руки.
Вообще– то дом ему не принадлежал. Никто не смог бы даже заявить, что собственником является ЦРУ. Земельный участок и расположенный на нем особняк были оформлены на имя фиктивной корпорации, принадлежащей, в свою очередь, фонду, имена директоров которого ничего не говорили любопытным. Однако документация на владельцев недвижимого имущества в Америке открыта для общественности, равно как и сведения о всех корпорациях и фондах, так что не прошло и двух дней, как информация была получена, несмотря на то что на папке стоял таинственный знак, свидетельствующий, что клеркам следует проявить изобретательную некомпетентность при ее поисках.
Приехавшие репортеры имели в своем распоряжении фотографии и видеопленку о прошлой жизни Николая Герасимова в Советском Союзе – все это они извлекли из телевизионных архивов. Камеры с телескопическими объективами были установлены на треногах за четверть мили от особняка и направлены на окна. От особняка их отделяло пастбище, на котором паслись стреноженные лошади. Репортерам тут же не могло не прийти в голову заманчивое название репортажа: ЦРУ ОКРУЖАЕТ ГЛАВУ РУССКОГО ШПИОНСКОГО ВЕДОМСТВА КОРОЛЕВСКОЙ РОСКОШЬЮ.
Два охранника, приставленные к Герасимову, ошеломленные множеством машин, телевизионных камер и репортеров, связались по телефону с Лэнгли и запросили инструкций, но отдел по связи с прессой – само по себе странное учреждение для разведывательного управления – не имел представления, как надлежит поступить в данном случае, разве что опираться на утверждение, что это частная собственность (не зная, правильно ли это с юридической точки зрения при создавшихся обстоятельствах, адвокаты ЦРУ взялись за выяснение) и потому репортеры не имеют права нарушать границу владения.
Прошли годы с того времени, когда у него были основания для веселья. Конечно, иногда возникало шутливое настроение, но происходящее сейчас было настолько невероятно, что Герасимов даже не думал о подобной возможности. Он всегда считал себя специалистом по Америке, планировал и руководил многими операциями против «главного врага», как раньше называли Соединенные Штаты в его теперь несуществующей стране, где он когда-то возглавлял КГБ. Однако, признался Герасимов, нужно приехать сюда и прожить несколько лет, чтобы понять, насколько непостижимой бывает Америка, где ничто не поддается оценке с точки зрения здравого смысла, где может случиться буквально все что угодно, и чем безумнее ситуация, тем вероятнее ее возникновение. Никакое, даже самое богатое воображение, не в состоянии предвидеть, что случится завтра, не говоря уж о том, что может произойти через год. И вот перед ним наглядное доказательство.
Бедный Райан, думал Герасимов, стоя у окна и держа в руке чашку кофе. В Советском Союзе – для него бывшая родина навсегда останется Советским Союзом – такое никогда бы не могло произойти. Несколько охранников в военной форме подошли бы к корреспондентам, угрожающе посмотрели бы на них, и те послушно удалились бы. А если взглядов оказалось бы недостаточно, всегда есть другие меры принуждения. Но только не в Америке, где средства массовой информации так же свободны, как волки в сибирской тайге, – при этой мысли он едва не рассмеялся. Здесь, в Америке, волки тоже защищены от истребления. Разве эти дураки не знают, что волки убивают людей?
– Может быть, они скоро уедут, – сказала Мария, подходя к нему.
– Не думаю.
– Тогда нам следует скрываться внутри дома, пока они не уедут. – Было ясно, что жена Герасимова смертельно перепугана происходящим.
– Нет, Мария. – Герасимов отрицательно покачал головой.
– А вдруг нас вернут обратно в Россию?
– Не вернут. Это невозможно. Так не поступают с теми, кто попросил политического убежища. Таково правило, – объяснил он. – Мы ведь не выслали из Советского Союза Филби, Берджесса или Маклина, хотя они были пьяницами и дегенератами. Наоборот, мы охраняли их, покупали им спиртное и позволяли заниматься своими извращениями, потому что существует такое правило. – Он допил кофе и сходил в кухню, где положил чашку и блюдце в посудомойку. Герасимов с недовольной гримасой посмотрел на автоматическую машину. В его квартире и особняке на Ленинских горах – им, наверно, присвоили уже другое название – не было ничего подобного. Этим занималась прислуга. Но не теперь. В Америке удобство заменяет власть, а комфорт – положение в обществе.
Прислуга. Все это могло принадлежать ему. Статус, прислуга, власть. Советский Союз мог бы по-прежнему оставаться великой державой, его уважали бы и боялись во всем мире. Сам он стал бы генеральным секретарем Коммунистической Партии Советского Союза. Тогда он осуществил бы необходимые реформы, чтобы очистить страну от коррупции и ускорить ее дальнейшее развитие. Может быть, он даже пошел бы на полное примирение с Западом, но это был бы мир равных партнеров, а не мир ценой разрухи, такой, как сейчас. В конце концов, он никогда не был слепым сторонником коммунистической идеологии, хотя бедный старик Александров считал его таковым, потому что Герасимов всегда оставался членом партии – а кем еще можно быть в стране с однопартийной системой, особенно если ты избран судьбой стать во главе ее и пользоваться неограниченной властью.
Однако все обернулось по-другому. Судьба предала его, представ перед ним в образе Джона Патрика Райана той холодной снежной ночью, когда они сидели, вспомнил Герасимов, в вагоне трамвая, стоящем в депо. И вот теперь у него есть комфорт и безопасность. Его дочь скоро выйдет замуж за человека с огромным состоянием, но не за нувориша, а за «унаследованные деньги», как говорят американцы. В других странах таких людей называют аристократами, а сам он считает их бесполезными тунеядцами – именно по этой причине большевики победили в революции. Его жена нашла удовлетворение в комфорте и удобствах, в ее небольшом кругу друзей. А его ярость так и не умерла.
Райан отнял у него судьбу, лишил наслаждения властью и ответственностью, возможности решать направление пути, выбранного его страной, – и вот судьба неожиданно преподнесла Райану такой же подарок, а этот дурак не знает, как им распорядиться. Подлинное унижение заключалось в том, что он, Герасимов, потерпел поражение от такого ничтожного человека. Но ведь он может все-таки что-то предпринять, не правда ли? Герасимов надел в гардеробной кожаную куртку и вышел через нее на другую сторону дома. Так как же поступить? Ну конечно, он закурит сигарету и не спеша пройдет четыреста метров по дорожке к тому месту, где расположились телевизионщики. По пути он обдумает свои замечания и выразит благодарность президенту Райану. Герасимов все это время продолжал изучать Америку, и теперь ему пригодятся наблюдения за ходом мыслей представителей средств массовой информации, решил он.
***
– Я не разбудил вас, шкипер? – спросил Джоунз. В Пирл-Харборе было около четырех утра.
– Отнюдь. Знаешь, личный секретарь у меня – женщина, она беременна, и я боюсь, как бы из-за всего этого дерьма у нее не начались преждевременные роды. – Контр-адмирал (он вот-вот должен был стать вице-адмиралом) Манкузо сидел за столом у себя в кабинете. Он запретил соединять его с кем-либо без особо важной на то причины. Звонок старого товарища по службе на «Далласе» попадал в категорию особо важных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
– Но с политической точки зрения…
– Конечно, даже я не настолько безграмотен. Вот я и оказался здесь, Арни. Я не нарушал закона. Я служил интересам своей страны, как только мог, принимая во внимание существовавшие тогда обстоятельства, – и посмотри, где я оказался в результате всего этого.
– Проклятье. Как случилось, что Боб Фаулер ничего не знал об этом?
– Нужно спросить Сэма и Эла. Они считали, что это окажет отрицательное влияние на президентство Фаулера. К тому же я не имею представления, о чем они говорили с президентом, Я никогда не стремился узнать об этом и так и не узнал, и все, чем я располагаю, – это догадки, основанные на фактах и потому весьма близкие к истине, – признал Райан, – но все-таки догадки.
– Джек, редко случается, когда я не знаю, что сказать.
– Все равно говори, – потребовал президент.
– Скрыть случившееся уже не удастся. У средств массовой информации сейчас достаточно зацепок, чтобы опубликовать полученные ими сведения, и Конгресс начнет расследование. А как относительно всего остального?
– Все это правда, – сказал Райан. – Действительно, к нам в руки попал «Красный Октябрь», я на самом деле лично вывез Герасимова из Советского Союза. Это была моя идея, моя операция, и в результате я едва не погиб. Так уж получилось. Не сделай мы этого, Герасимов попытался бы осуществить свой заговор, чтобы свергнуть Андрея Нармонова, – тогда Варшавский пакт все еще сохранился бы и снова вернулись бы старые дни холодной войны. Вот почему мы скомпрометировали этого ублюдка и заставили улететь на самолете. У нас просто не было иного выбора. Несмотря на все, что мы сделали здесь для него, он по-прежнему затаил злобу, хотя его жене и дочери нравится в Америке.
– Ты убивал кого-нибудь? – спросил Арни.
– В Москве – нет. А вот на подводной лодке началась перестрелка. Матрос, агент Главного разведывательного управления, попытался взорвать «Красный Октябрь». Он убил одного из офицеров и тяжело ранил двоих, но мне удалось застрелить его. После этого мне несколько лет снились кошмары.
В иной реальности, подумал ван Дамм, его президент был бы героем. Однако реальность и политика имеют между собой мало общего. Он заметил, что Райан умолчал о Бобе Фаулере и своем отказе дать согласие на запуск ракеты с ядерной боеголовкой. В то время Арни уже возглавлял администрацию Белого дома и знал, что через три дня Роберт Фаулер пришел в ужас, когда понял, что его спасли от безумного поступка, в результате которого могли бы погибнуть бесчисленные тысячи людей, а мир заклеймил бы американского президента за преступление, не уступающее по масштабу гитлеровским.
Когда– то еще в школе на Арни произвела большое впечатление одна фраза из «Отверженных» Виктора Гюго: «Каким злом могут обернуться добрые поступки». И вот теперь он столкнулся с очередным подтверждением. Райан служил своей стране мужественно и достойно, но ни один из его поступков не мог выдержать критического внимания со стороны общественности. Здравый смысл, патриотизм и бесстрашие позволили ему принять участие в серии событий, которые каждый мог исказить до неузнаваемости. Эд Келти как раз и был непревзойденным мастером подобных интриг.
– Как нам уладить последствия всего этого? – спросил президент.
– Что еще мне нужно знать?
– Досье на Герасимова и по «Красному Октябрю» находятся в Лэнгли. Что касается колумбийских событий – теперь ты знаешь все необходимое. Я не уверен, что имею юридическое право отдать распоряжение о вскрытии документации, связанной с Колумбией. С другой стороны, для того чтобы нарушить стабильность наших отношений с Россией, первых двух досье достаточно.
***
«Красный Октябрь», подумал Головко, глядя на высокий потолок своего кабинета. А ведь ты умный сукин сын, Иван Эмметович, твою мать! В том, как он мысленно произнес это грубое ругательство, звучало нескрываемое восхищение. Выходит, он недооценивал Райана с самого начала. Даже после всех встреч, после многочисленных контактов между ними, как прямых, так и косвенных, признался Головко, он продолжал недооценивать его. Значит, вот как Райан сумел скомпрометировать Герасимова и, может быть, этим спас Россию – но страну нужно спасать действиями внутренних сил, а не вмешательством извне. Есть тайны, которые следует хранить вечно, потому что они в равной степени затрагивают интересы обеих сторон. Это была одна из таких тайн. А теперь, когда ее открыли для всеобщего обозрения, униженными оказались обе страны – и Россия и Америка. Для России это обернулось потерей ценного национального достояния в результате акта государственной измены. Еще хуже было то, что российские разведывательные службы не сумели докопаться до сути происшедшего, а это, решил Головко после непродолжительного размышления, совсем уж невероятно. С другой стороны, американцы сумели разработать хорошее прикрытие, а потеря двух ударных подводных лодок во время одной операции превратила случившееся в событие, которое советский военно-морской флот хотел забыть как можно быстрее, и потому никто даже не подумал проникнуть за пределы созданного американцами тумана.
Со второй тайной Сергей Николаевич был знаком лучше, чем с первой. Райан сумел предотвратить государственный переворот в России. Головко считал, что Райан вполне мог бы просто предупредить его о готовящемся перевороте и остальное сделали бы внутренние спецслужбы Советского Союза, однако Иван Эмметович решил поступить иначе. Разведывательные службы привыкли оборачивать все в свою пользу, и Райан был бы безумцем, если бы не воспользовался предоставившейся благоприятной возможностью. На допросах в Америке Герасимов наверняка пел кенарем и рассказал обо всем, что ему было известно; именно Герасимов раскрыл Эймса, не сомневался Головко, а ведь Эймс был подлинной золотой жилой информации для КГБ.
И это я все время убеждал себя, что Иван Эмметович всего лишь талантливый дилетант, подумал Головко.
Но даже его восхищение профессионализмом Райана было сдержанным. Скоро России понадобится помощь. Разве сможет она обратиться за помощью к кому-то, кто, как стало теперь известно, вмешивался в ее внутренние дела, делал марионеткой? Поняв это, Головко выругался снова, однако на этот раз в грубом ругательстве уже не было восхищения.
***
Водные пути свободны для всех, и потому военно-морской флот смог всего лишь не подпускать слишком близко к доку «восемь-десять» зафрахтованный репортерами корабль. Скоро к нему присоединился еще один, потом другой, пока объективы одиннадцати камер ни уставились на сухой док, надежно укрытый от глаз любопытных. Теперь, когда почти все американские подводные ракетоносцы были сняты с боевого дежурства, он был пуст, равно как из него давно уже ушла подводная лодка неамериканского происхождения, находившаяся здесь непродолжительное время – по крайней мере так считалось.
С помощью компьютера можно получить доступ к личным делам военнослужащих американского военно-морского флота, и некоторые репортеры занимались сейчас именно этим, разыскивая моряков, служивших ранее на американской подлодке «Даллас». Ранним утром репортеры попытались дозвониться до командующего подводными силами Тихоокеанского флота, чтобы расспросить его о некоторых подробностях пребывания на посту командира «Далласа», но сумели добраться только до офицера по связи со средствами массовой информации, который отвечал на задаваемые ему вопросы: «никаких комментариев не будет». Сегодня ему придется немало потрудиться, постоянно повторяя эту фразу. И другим тоже.
***
– Рон Джоунз слушает.
– Это Том Доннер из службы новостей телевизионной компании Эн-би-си.
– Очень приятно, – неуверенно отозвался Джоунз. – Вообще-то я смотрю Си-эн-эн.
– Ну что ж, может быть, сегодня вечером вам захочется переключиться на наш канал. Мне хотелось бы поговорить с вами относительно…
– Я уже читал утреннюю «Тайме». Нам рано доставляют газеты. Никаких комментариев, – закончил Джоунз.
– Но…
– Да, я действительно служил на подводном флоте, нас не случайно называют «молчаливой службой». К тому же с тех пор прошло много лет. Сейчас у меня собственная фирма, я женат, имею детей и все такое. Понимаете?
– Вы были старшим акустиком на ударной подлодке «Даллас», когда…
– Мистер Доннер, уходя с флота, я дал подписку о неразглашении. Мы никогда не говорим о том, чем занимались, ясно? – Это была его первая беседа с корреспондентом, и она оправдывала все ожидания Рона.
– Тогда просто скажите, что этого никогда не было.
– Чего никогда не было? – спросил Джоунз.
– Похищения русской подлодки под названием «Красный Октябрь».
– Знаете, что самое невероятное из всего, что мне приходилось слушать во время службы акустиком?
– Что?
– Песни Элвиса. – Рон положил трубку и связался с Пирл-Харбором.
***
Когда рассвело, фургоны телевизионных компаний устремились через Винчестер, штат Виргиния, словно армии в Гражданскую войну, когда город раз сорок переходил из рук в руки.
Вообще– то дом ему не принадлежал. Никто не смог бы даже заявить, что собственником является ЦРУ. Земельный участок и расположенный на нем особняк были оформлены на имя фиктивной корпорации, принадлежащей, в свою очередь, фонду, имена директоров которого ничего не говорили любопытным. Однако документация на владельцев недвижимого имущества в Америке открыта для общественности, равно как и сведения о всех корпорациях и фондах, так что не прошло и двух дней, как информация была получена, несмотря на то что на папке стоял таинственный знак, свидетельствующий, что клеркам следует проявить изобретательную некомпетентность при ее поисках.
Приехавшие репортеры имели в своем распоряжении фотографии и видеопленку о прошлой жизни Николая Герасимова в Советском Союзе – все это они извлекли из телевизионных архивов. Камеры с телескопическими объективами были установлены на треногах за четверть мили от особняка и направлены на окна. От особняка их отделяло пастбище, на котором паслись стреноженные лошади. Репортерам тут же не могло не прийти в голову заманчивое название репортажа: ЦРУ ОКРУЖАЕТ ГЛАВУ РУССКОГО ШПИОНСКОГО ВЕДОМСТВА КОРОЛЕВСКОЙ РОСКОШЬЮ.
Два охранника, приставленные к Герасимову, ошеломленные множеством машин, телевизионных камер и репортеров, связались по телефону с Лэнгли и запросили инструкций, но отдел по связи с прессой – само по себе странное учреждение для разведывательного управления – не имел представления, как надлежит поступить в данном случае, разве что опираться на утверждение, что это частная собственность (не зная, правильно ли это с юридической точки зрения при создавшихся обстоятельствах, адвокаты ЦРУ взялись за выяснение) и потому репортеры не имеют права нарушать границу владения.
Прошли годы с того времени, когда у него были основания для веселья. Конечно, иногда возникало шутливое настроение, но происходящее сейчас было настолько невероятно, что Герасимов даже не думал о подобной возможности. Он всегда считал себя специалистом по Америке, планировал и руководил многими операциями против «главного врага», как раньше называли Соединенные Штаты в его теперь несуществующей стране, где он когда-то возглавлял КГБ. Однако, признался Герасимов, нужно приехать сюда и прожить несколько лет, чтобы понять, насколько непостижимой бывает Америка, где ничто не поддается оценке с точки зрения здравого смысла, где может случиться буквально все что угодно, и чем безумнее ситуация, тем вероятнее ее возникновение. Никакое, даже самое богатое воображение, не в состоянии предвидеть, что случится завтра, не говоря уж о том, что может произойти через год. И вот перед ним наглядное доказательство.
Бедный Райан, думал Герасимов, стоя у окна и держа в руке чашку кофе. В Советском Союзе – для него бывшая родина навсегда останется Советским Союзом – такое никогда бы не могло произойти. Несколько охранников в военной форме подошли бы к корреспондентам, угрожающе посмотрели бы на них, и те послушно удалились бы. А если взглядов оказалось бы недостаточно, всегда есть другие меры принуждения. Но только не в Америке, где средства массовой информации так же свободны, как волки в сибирской тайге, – при этой мысли он едва не рассмеялся. Здесь, в Америке, волки тоже защищены от истребления. Разве эти дураки не знают, что волки убивают людей?
– Может быть, они скоро уедут, – сказала Мария, подходя к нему.
– Не думаю.
– Тогда нам следует скрываться внутри дома, пока они не уедут. – Было ясно, что жена Герасимова смертельно перепугана происходящим.
– Нет, Мария. – Герасимов отрицательно покачал головой.
– А вдруг нас вернут обратно в Россию?
– Не вернут. Это невозможно. Так не поступают с теми, кто попросил политического убежища. Таково правило, – объяснил он. – Мы ведь не выслали из Советского Союза Филби, Берджесса или Маклина, хотя они были пьяницами и дегенератами. Наоборот, мы охраняли их, покупали им спиртное и позволяли заниматься своими извращениями, потому что существует такое правило. – Он допил кофе и сходил в кухню, где положил чашку и блюдце в посудомойку. Герасимов с недовольной гримасой посмотрел на автоматическую машину. В его квартире и особняке на Ленинских горах – им, наверно, присвоили уже другое название – не было ничего подобного. Этим занималась прислуга. Но не теперь. В Америке удобство заменяет власть, а комфорт – положение в обществе.
Прислуга. Все это могло принадлежать ему. Статус, прислуга, власть. Советский Союз мог бы по-прежнему оставаться великой державой, его уважали бы и боялись во всем мире. Сам он стал бы генеральным секретарем Коммунистической Партии Советского Союза. Тогда он осуществил бы необходимые реформы, чтобы очистить страну от коррупции и ускорить ее дальнейшее развитие. Может быть, он даже пошел бы на полное примирение с Западом, но это был бы мир равных партнеров, а не мир ценой разрухи, такой, как сейчас. В конце концов, он никогда не был слепым сторонником коммунистической идеологии, хотя бедный старик Александров считал его таковым, потому что Герасимов всегда оставался членом партии – а кем еще можно быть в стране с однопартийной системой, особенно если ты избран судьбой стать во главе ее и пользоваться неограниченной властью.
Однако все обернулось по-другому. Судьба предала его, представ перед ним в образе Джона Патрика Райана той холодной снежной ночью, когда они сидели, вспомнил Герасимов, в вагоне трамвая, стоящем в депо. И вот теперь у него есть комфорт и безопасность. Его дочь скоро выйдет замуж за человека с огромным состоянием, но не за нувориша, а за «унаследованные деньги», как говорят американцы. В других странах таких людей называют аристократами, а сам он считает их бесполезными тунеядцами – именно по этой причине большевики победили в революции. Его жена нашла удовлетворение в комфорте и удобствах, в ее небольшом кругу друзей. А его ярость так и не умерла.
Райан отнял у него судьбу, лишил наслаждения властью и ответственностью, возможности решать направление пути, выбранного его страной, – и вот судьба неожиданно преподнесла Райану такой же подарок, а этот дурак не знает, как им распорядиться. Подлинное унижение заключалось в том, что он, Герасимов, потерпел поражение от такого ничтожного человека. Но ведь он может все-таки что-то предпринять, не правда ли? Герасимов надел в гардеробной кожаную куртку и вышел через нее на другую сторону дома. Так как же поступить? Ну конечно, он закурит сигарету и не спеша пройдет четыреста метров по дорожке к тому месту, где расположились телевизионщики. По пути он обдумает свои замечания и выразит благодарность президенту Райану. Герасимов все это время продолжал изучать Америку, и теперь ему пригодятся наблюдения за ходом мыслей представителей средств массовой информации, решил он.
***
– Я не разбудил вас, шкипер? – спросил Джоунз. В Пирл-Харборе было около четырех утра.
– Отнюдь. Знаешь, личный секретарь у меня – женщина, она беременна, и я боюсь, как бы из-за всего этого дерьма у нее не начались преждевременные роды. – Контр-адмирал (он вот-вот должен был стать вице-адмиралом) Манкузо сидел за столом у себя в кабинете. Он запретил соединять его с кем-либо без особо важной на то причины. Звонок старого товарища по службе на «Далласе» попадал в категорию особо важных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191