Да ничего! Во всяком случае, ничего такого, что я смог бы доказать. У меня нет неопровержимых фактов. Я и сам верю в правдивость этой истории только потому, что никто ее не опроверг, но это ведь еще не доказательство.– Да-а, кажется, я попал в серьезную переделку, – пожаловался я Энни.– По-моему, ты даже не представляешь, насколько серьезную, – загадочно сказала она и протянула мне письмо, – Оно пришло сегодня. От майора Сондерса. 12 Рэндольф Кресен, Майда-Вейл, Лондон Уважаемый господин Хэкер!Благодарю Вас за приятную беседу в прошлый понедельник.Вы не представляете, какое облегчение я испытал, рассказав Вам все, что знал об этой отвратительной истории с продажей британского оружия итальянским террористам.Уверен, Вы, как и обещали, примете необходимые меры. Надеюсь, скоро буду иметь возможность убедиться в этом лично.Искренне Ваш Дж. Б. Сондерс (майор)
Катастрофа! Теперь майор Сондерс сможет доказать, что он информировал меня о скандальных фактах, а я ничего не сделал. К тому же письмо было явно отксерокопировано – оригинал хранится у него. И отправлено оно заказной почтой. Значит, я не смогу отрицать, что получил его.Я в ловушке! И не выберусь из нее, если только Хамфри или Бернард что-нибудь не придумают. 12 сентября Бернард нашел-таки выход, слава богу!В понедельник утром в самом начале совещания он предложил прибегнуть к «родезийскому решению».Хамфри был в восторге.– Отлично, Бернард, просто отлично! Вы превзошли самого себя. Конечно же, родезийское решение! Лучшего не придумать, господин министр.Поймав мой недоумевающий взгляд, сэр Хамфри напомнил о скандале в связи с экономическими санкциями ООН в отношении Родезии.– Одному из членов кабинета тогда стало известно, что некоторые британские компании действуют в обход введенных санкций…– И как он поступил? – нетерпеливо спросил я.– Он сообщил об этом премьер-министру, – с хитрой усмешкой ответил Бернард.– И что же премьер-министр?Сэр Хамфри довольно улыбнулся.– О, упомянутый министр сказал об этом премьер-министру таким образом, что тот его не услышал.Не услышал? Как это понимать? Как они предлагают мне действовать: пошептать ПМ на ухо в кулуарах палаты общин? Или что-нибудь в этом роде?Очевидно, недоумение на моем лице было заметно невооруженным глазом, так как Хамфри поспешил внести ясность:– Надо написать записку, господин министр.– Бесцветными чернилами или неразборчивым почерком? Скажите же толком, Хамфри, ради бога!– Все гораздо проще, господин министр. Вы пишете записку, содержание которой допускает различное толкование.Так, кое-что проясняется. Спасительный свет в конце тоннеля. Но как ее написать?– Э-э… я не знаю, как ее писать, – признался я. – Это не так-то просто. Не напишешь же: «Уважаемый господин премьер-министр! Мне стало известно, что совершенно секретные британские детонаторы попадают в руки итальянских террористов. Не могли ли Вы истолковать данную информацию как-нибудь иначе?»
– Да, так нельзя, – согласился Хамфри. – И не надо. Здесь требуется более… тонкий подход. – Он тщательно подбирал слова. – Вы должны всячески избегать любого упоминания о бомбах, террористах…Сама идея, конечно, была мне понятна, но практически… Короче говоря, я не знал, с какого конца начинать. Зато сэру Хамфри это не составило особого труда. Тем же вечером в одном из красных кейсов я нашел готовый проект моей записки ПМ. Великолепно! (Мы обнаружили этот документ в архивах кабинета министров на Даунинг-стрит, 10 после снятия с них секретности в соответствии с Законом о государственных тайнах. – Ред.) МИНИСТЕРСТВО АДМИНИСТРАТИВНЫХ ДЕЛОт министраКому: премьер-министру12 сентябряУважаемый г-н премьер-министр!Из частных источников я получил информацию, допускающую возможность определенных отступлений от раздела 1 Закона об импортно-экспортных операциях и таможенном контроле в отношении оборонной продукции 1939 года.При отсутствии доказательств в пользу противного данная информация позволяет сделать предположение о целесообразности выяснения, существует или нет необходимость дальнейшего расследования.Вместе с тем следует особо подчеркнуть, что упомянутая информация является неполной, в силу чего представляется крайне затруднительным установить достоверные факты с удовлетворительным уровнем надежности.Искренне Ваш Джеймс Хэкер (Продолжение дневника Хэкера. – Ред.) Да, письмо написано мастерски. Глубокий смысл этой записки очевиден. Во-первых, суть вопроса излагается в такой форме, что к ней трудно придраться, во-вторых, логически следует, что заниматься всем этим должен не я, а кто-то другой, и, в-третьих, последняя фраза ясно дает понять: ни о каком расследовании не может быть и речи. Ну а если расследование когда-либо и состоится, я все равно ни при чем – все будут думать, что премьер-министр в силу исключительной занятости, возможно, не до конца понял значение моей записки. Я, не раздумывая, подписал ее. 13 сентября Сегодня утром первым делом поблагодарил Хамфри за отличную работу, сказав, что записка вышла на редкость невнятной. Он был польщен.Оказывается, у него до мелочей продуман план дальнейших действий. Мы не будем спешить с отправлением записки. Надо подгадать, чтобы она пришла на Даунинг, 10 накануне отъезда ПМ на какую-нибудь важную международную встречу. Такой ход внесет большие сомнения относительно того, кто читал записку: сам ПМ или исполняющий обязанности ПМ? И, конечно, ни тот, ни другой толком ничего не вспомнят.Что называется, последний штрих, благодаря которому проблема наверняка сведется к банальному «испорченному телефону». Все будут ни при чем и смогут спокойно заниматься своими делами.Включая итальянских террористов.Боюсь, я уже слегка пьян, иначе никогда бы не позволил себе надиктовать такую чудовищно удручающую фразу.Я также сформулировал теорию принципов управления. Настоящую, практическую теорию! Не теоретическую галиматью, которую преподают в университетах.Член правительства должен стремиться всегда поступать правильно. Но при этом необходимо позаботиться, чтобы его не поймали за подобным занятием. Потому что поступать правильно – очень неправильно, правильно?Правительство руководствуется правилом. А правило гласит: не раскачивай лодку. Потому что в противном случае из нее выпадут наши маленькие симпатичные угрызения… Нам надо держаться друг за дружку, иначе нас перевешают поодиночке. Я не хочу висеть поодиночке. Я… я просто повешусь, если меня повесят…Долг политиков – помогать другим. То есть и террористам тоже! Почему нет? Они ведь тоже другие, разве нет? Просто они – не мы, только и всего.Надо всегда следовать велению совести. Но, с другой стороны, надо точно знать, куда она тебя заведет. Поэтому далеко не всегда удается следовать совести, так как вам может быть не по пути…В том-то все и дело!Прослушал сегодняшнюю запись. Боюсь, я тоже превращаюсь в моральный вакуум. 14 сентября Чувствую себя прескверно. Не знаю даже, чем это вызвано: алкогольным или эмоциональным перенапряжением? Так или иначе, с утра у меня болела голова, слегка тошнило и не давал покоя депрессивный синдром.Но зато Энни… Энни вела себя, как настоящий друг – не только сварила крепкий кофе, но и нашла нужные слова.У меня было противное ощущение, что я мало чем отличаюсь от сэра Хамфри и всей его шайки в Уайтхолле. Энни выразила свое категорическое несогласие.– Он напрочь лишен совести, – убежденно сказала она. – У тебя же она еще сохранилась.– Неужели сохранилась? – простонал я.– Да, безусловно. Только… надо почаще вспоминать о ней. Тебя, скорее, можно назвать «пьющим падре» Герой романа Грэма Грина «Сила и слава» – священник, преступающий каноны, но в душе сохраняющий верность христианским идеалам.
. Ты хотя бы каешься, когда поступаешь против совести.Она права. Я действительно «пьющий падре». И даже если у меня нет морали, я не аморален. К тому же, быть «пьющим падре», особенно если это ассоциируется с чем-то вроде «беспутства молодости», как у Грэма Грина, – совсем неплохо.Или плохо?… 20Маленькие слабости среднего класса 24 сентября Утром сразу же после традиционного приема избирателей – раньше я проводил такие приемы каждую вторую субботу, но, став министром, уже не имею возможности делать это регулярно – отправился на футбольный матч с участием нашей местной команды «Астон Уондерерс».Зрелище оказалось довольно убогим: огромный, наполовину пустой стадион, заляпанный грязью, без интереса играющие футболисты, общая атмосфера сырости, серости, распада.Меня сопровождали член местного совета, председатель комиссии по делам искусств и досуга Брайан Уилкинсон и председатель спортивного клуба «Астон Уондерерс» Гарри Саттон – лысоватый бизнесмен, весьма преуспевающий на ниве «импорта-экспорта», как он сам это называет. Оба – партийные бонзы.После матча они пригласили меня зайти в правление клуба – пропустить по маленькой. Я с энтузиазмом принял их приглашение, испытывая естественную потребность «согреться» после чуть ли не двух часов сопротивления изнуряющему холоду в директорской ложе.Удобно расположившись в шикарном кабинете Гарри Саттона, я поблагодарил его за доставленное удовольствие.– Что ж, пока мы себе это можем позволить, – ответил он и, помрачнев, добавил: – Пока.Еще не зная, в чем дело, я на всякий случай заметил, что «Уондерерс» выходил и не из таких переделок.– То было раньше, сейчас все иначе, – вздохнул Брайан Уилкинсон.Поняв, что приглашение носило не только дружеский характер, я внутренне собрался. Они чего-то от меня хотят. Чего? Саттон перевел взгляд на Уилкинсона.– Лучше сказать ему сразу, Брайан.Уилкинсон отправил в рот горсть соленых орешков, сделал большой глоток виски и повернулся ко мне.– Я буду говорить открытым текстом, Джим. Вчера вечером состоялось заседание финансовой комиссии… похоже, клубу придется вызывать судебного исполнителя…Невероятно! То есть, конечно, для меня не было секретом, что футбольные клубы нередко оказывались в тяжелом финансовом положении, но это известие застигло меня врасплох.– Банкротство?!Гарри кивнул.– Финальный свисток. И нужно-то всего полтора миллиона фунтов, Джим.– На орешки, – произнес Гарри.– Нет, спасибо, – поблагодарил я и только потом понял, что он имеет в виду карманные расходы.– Правительство выбрасывает на ветер такие деньги каждые тридцать секунд, – добавил Брайан.Как член правительства, я почувствовал себя обязанным встать на его защиту.– Зря ты так… Мы осуществляем жесточайший контроль за расходами.Явно неудачный аргумент. Они оба согласно закивали и язвительно заметили, что, видимо, этот жесточайший контроль касается даже расходов на проезд, раз я не приехал на церемонию награждения в школе короля Эдуарда.– В тот день мне пришлось отвечать на парламентские вопросы, – мгновенно сообразив, оправдался я.– Да? А твой секретарь сказал, что ты на заседании какого-то комитета.Может, и на заседании. Неужели я должен держать в голове каждую мелочь? Еще один неверный шаг.– А знаешь, что по этому поводу думают многие из твоих избирателей? – спросил Гарри. – Они говорят, что иметь депутата – члена кабинета – гиблое дело. Лучше найти местного парня, у которого хватало бы времени на собственный избирательный округ.Обычный упрек. И до обидного несправедливый! Не могу же я одновременно быть в шести местах! Никто не может. Но я не обиделся. Я предпочел отшутиться, назвав это обвинение абсурдным.Брайан спросил почему.– Потому что, когда депутат – член кабинета, избирательный округ получает огромные преимущества.– Странно, что-то мы их не замечаем, правда, Гарри?Гарри Саттон помотал головой.– Интересно, какие?– Ну… прежде всего… – начал я и тяжело вздохнул. (Разве можно в своем избирательном округе ждать чего-нибудь иного? Они не упустят случая поставить тебя на место, напомнить, что избирают-то они.) – Прежде всего это благоприятно сказывается на делах округа. Чем плохо иметь высокопоставленных друзей?… Влияние в высших сферах? Короче говоря, если нужно, всегда есть к кому обратиться.Гарри довольно ощерился.– Очень хорошо, друг, сейчас нам позарез нужны полтора миллиона фунтов.Они что, ждут от меня решения своих финансовых проблем? Невероятно! За этим и позвали? Я недоумевающе посмотрел на них.– Не пора ли употребить влияние в высших сферах, чтобы помочь нам? – продолжал Гарри.«У них в корне неверное представление о жизни, – подумал я. – Но разъяснять им это надо дипломатично, не подрывая своего авторитета».– Понимаете, – начал я, тщательно подбирая слова, – под влиянием в данном случае следует понимать нечто… э-э… неосязаемое, то есть… э-э… иначе говоря, внешне незаметное участие в политическом процессе с учетом интересов своего избирательного округа…– Иначе говоря, ты не поможешь? – перебил меня Гарри.Я терпеливо объяснил, что готов сделать для них все возможное… так сказать, в общем плане. Все, что в моих силах. Однако мне вряд ли удастся выбить полтора миллиона фунтов для футбольного клуба.Гарри повернулся к Брайану.– Он говорит «нет»!Брайан Уилкинсон не спеша отправил в рот очередную горсть орешков (Как это ему удается оставаться таким тощим?), отхлебнул виски и с набитым ртом обратился ко мне:– Ты не представляешь, сколько у тебя прибавится голосов, Джим. Все восемнадцатилетние парни. Ты станешь героем округа: Джим Хэкер – человек, который спас «Астон Уондерерс»! Депутатский мандат на всю жизнь.– О да, – согласился я. – Этим, естественно, заинтересуется пресса. И оппозиция. И судья…Они удрученно смотрели на меня, как бы спрашивая: куда девалась та власть, о которой ты с таким упоением говорил несколько минут назад? Даже не знаю, как бы подоходчивей объяснить. Дело в том, что власть (определенного рода) у меня, конечно же, есть и немалая, но… не для конкретных дел.Гарри, как ни странно, подумал, что я чего-то недопонял.– Джим, неужели тебе не ясно: если клуб вылетит в трубу, это будет катастрофа? Мы же – гордость округа! Посмотри…Мы все с грустью обвели взглядом кабинет: стеллажи вдоль стен были заставлены кубками, вазами, вымпелами, фотографиями.– Кубок ФА, чемпион лиги, одна из первых команд, побеждавших в Европе… – начал перечислять он.Я вовремя его остановил.– Мне все это известно, Гарри. Но, честно говоря, это вопрос местных властей. Не в компетенции министерства. – Я повернулся к Уилкинсону. – Брайан, ты же председатель комиссии по делам искусств и досуга. Неужели ты не можешь что-нибудь придумать?Нападение всегда лучший способ защиты. Уилкинсон тут же стал оправдываться.– Ты шутишь! Вчера я полдня доставал семьсот одиннадцать фунтов, чтобы починить трубу на хлебной бирже, где сейчас находится галерея искусств.– В этой убогой развалюхе? – удивился я. – Да пусть себе падает.Брайан ничего не имел против, но, оказывается, если она упадет на кого-нибудь, то отвечать придется муниципалитету, так как хлебная биржа – в его ведении. И что самое обидное – этот участок многие готовы купить в любой момент. Например, в прошлом месяце очередное предложение поступило от дирекции супермаркета…Он еще не до конца высказал свою мысль, а у меня уже родилась идея. Фактически на пустом месте. Сладкий плод неожиданного озарения. Она была так потрясающе проста, что у меня и сейчас не выходит из головы вопрос: неужели я придумал это сам, без чьей-либо подсказки? Да, придумал! Из песни слова не выкинешь.Идеи такого калибра вознесли меня на вершину и, не сомневаюсь, вознесут еще выше.Но вначале надо было кое-что уточнить.– Сколько они предлагают за участок?Брайан Уилкинсон пожал плечами и вытер ладони о брюки.– Кажется, около двух миллионов.Тут я им и выдал:– Значит, продав картинную галерею, вы могли бы спасти футбольный клуб!Они ошарашенно посмотрели на меня, затем – друг на друга лихорадочно соображая, нет ли тут подвоха.– А давайте-ка съездим туда, – предложил я. – Мне хочется самому взглянуть на участок.Мы выехали из Астон-парка. Болельщики уже разошлись, конная полиция разогнала или арестовала хулиганов, улицы были пусты, так что мы буквально через несколько минут добрались до хлебной биржи. Часы показывали 17.40. Галерея уже закрылась.Мы вышли из «роллс-ройса» Гарри и в полном молчании застыли перед своей мишенью. По правде говоря, я никогда не обращал внимания на биржу. Викторианский монстр из красного кирпича с витражами, башнями, бойницами… огромный, темный и мрачный.– Чудовище, иначе не скажешь, – сказал я.– Да уж, – согласился Брайан. – Но учти: оно занесено в реестр.А вот это действительно проблема. 25 сентября Сегодня мы с Брайаном и Гарри снова приехали к галерее. К счастью, по воскресеньям она открыта. Утром Энни чуть со стула не упала, услышав, что я собираюсь в картинную галерею. Впрочем, это совсем неудивительно – я не ходил на выставки даже в Италии, где мы с ней были два года назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Катастрофа! Теперь майор Сондерс сможет доказать, что он информировал меня о скандальных фактах, а я ничего не сделал. К тому же письмо было явно отксерокопировано – оригинал хранится у него. И отправлено оно заказной почтой. Значит, я не смогу отрицать, что получил его.Я в ловушке! И не выберусь из нее, если только Хамфри или Бернард что-нибудь не придумают. 12 сентября Бернард нашел-таки выход, слава богу!В понедельник утром в самом начале совещания он предложил прибегнуть к «родезийскому решению».Хамфри был в восторге.– Отлично, Бернард, просто отлично! Вы превзошли самого себя. Конечно же, родезийское решение! Лучшего не придумать, господин министр.Поймав мой недоумевающий взгляд, сэр Хамфри напомнил о скандале в связи с экономическими санкциями ООН в отношении Родезии.– Одному из членов кабинета тогда стало известно, что некоторые британские компании действуют в обход введенных санкций…– И как он поступил? – нетерпеливо спросил я.– Он сообщил об этом премьер-министру, – с хитрой усмешкой ответил Бернард.– И что же премьер-министр?Сэр Хамфри довольно улыбнулся.– О, упомянутый министр сказал об этом премьер-министру таким образом, что тот его не услышал.Не услышал? Как это понимать? Как они предлагают мне действовать: пошептать ПМ на ухо в кулуарах палаты общин? Или что-нибудь в этом роде?Очевидно, недоумение на моем лице было заметно невооруженным глазом, так как Хамфри поспешил внести ясность:– Надо написать записку, господин министр.– Бесцветными чернилами или неразборчивым почерком? Скажите же толком, Хамфри, ради бога!– Все гораздо проще, господин министр. Вы пишете записку, содержание которой допускает различное толкование.Так, кое-что проясняется. Спасительный свет в конце тоннеля. Но как ее написать?– Э-э… я не знаю, как ее писать, – признался я. – Это не так-то просто. Не напишешь же: «Уважаемый господин премьер-министр! Мне стало известно, что совершенно секретные британские детонаторы попадают в руки итальянских террористов. Не могли ли Вы истолковать данную информацию как-нибудь иначе?»
– Да, так нельзя, – согласился Хамфри. – И не надо. Здесь требуется более… тонкий подход. – Он тщательно подбирал слова. – Вы должны всячески избегать любого упоминания о бомбах, террористах…Сама идея, конечно, была мне понятна, но практически… Короче говоря, я не знал, с какого конца начинать. Зато сэру Хамфри это не составило особого труда. Тем же вечером в одном из красных кейсов я нашел готовый проект моей записки ПМ. Великолепно! (Мы обнаружили этот документ в архивах кабинета министров на Даунинг-стрит, 10 после снятия с них секретности в соответствии с Законом о государственных тайнах. – Ред.) МИНИСТЕРСТВО АДМИНИСТРАТИВНЫХ ДЕЛОт министраКому: премьер-министру12 сентябряУважаемый г-н премьер-министр!Из частных источников я получил информацию, допускающую возможность определенных отступлений от раздела 1 Закона об импортно-экспортных операциях и таможенном контроле в отношении оборонной продукции 1939 года.При отсутствии доказательств в пользу противного данная информация позволяет сделать предположение о целесообразности выяснения, существует или нет необходимость дальнейшего расследования.Вместе с тем следует особо подчеркнуть, что упомянутая информация является неполной, в силу чего представляется крайне затруднительным установить достоверные факты с удовлетворительным уровнем надежности.Искренне Ваш Джеймс Хэкер (Продолжение дневника Хэкера. – Ред.) Да, письмо написано мастерски. Глубокий смысл этой записки очевиден. Во-первых, суть вопроса излагается в такой форме, что к ней трудно придраться, во-вторых, логически следует, что заниматься всем этим должен не я, а кто-то другой, и, в-третьих, последняя фраза ясно дает понять: ни о каком расследовании не может быть и речи. Ну а если расследование когда-либо и состоится, я все равно ни при чем – все будут думать, что премьер-министр в силу исключительной занятости, возможно, не до конца понял значение моей записки. Я, не раздумывая, подписал ее. 13 сентября Сегодня утром первым делом поблагодарил Хамфри за отличную работу, сказав, что записка вышла на редкость невнятной. Он был польщен.Оказывается, у него до мелочей продуман план дальнейших действий. Мы не будем спешить с отправлением записки. Надо подгадать, чтобы она пришла на Даунинг, 10 накануне отъезда ПМ на какую-нибудь важную международную встречу. Такой ход внесет большие сомнения относительно того, кто читал записку: сам ПМ или исполняющий обязанности ПМ? И, конечно, ни тот, ни другой толком ничего не вспомнят.Что называется, последний штрих, благодаря которому проблема наверняка сведется к банальному «испорченному телефону». Все будут ни при чем и смогут спокойно заниматься своими делами.Включая итальянских террористов.Боюсь, я уже слегка пьян, иначе никогда бы не позволил себе надиктовать такую чудовищно удручающую фразу.Я также сформулировал теорию принципов управления. Настоящую, практическую теорию! Не теоретическую галиматью, которую преподают в университетах.Член правительства должен стремиться всегда поступать правильно. Но при этом необходимо позаботиться, чтобы его не поймали за подобным занятием. Потому что поступать правильно – очень неправильно, правильно?Правительство руководствуется правилом. А правило гласит: не раскачивай лодку. Потому что в противном случае из нее выпадут наши маленькие симпатичные угрызения… Нам надо держаться друг за дружку, иначе нас перевешают поодиночке. Я не хочу висеть поодиночке. Я… я просто повешусь, если меня повесят…Долг политиков – помогать другим. То есть и террористам тоже! Почему нет? Они ведь тоже другие, разве нет? Просто они – не мы, только и всего.Надо всегда следовать велению совести. Но, с другой стороны, надо точно знать, куда она тебя заведет. Поэтому далеко не всегда удается следовать совести, так как вам может быть не по пути…В том-то все и дело!Прослушал сегодняшнюю запись. Боюсь, я тоже превращаюсь в моральный вакуум. 14 сентября Чувствую себя прескверно. Не знаю даже, чем это вызвано: алкогольным или эмоциональным перенапряжением? Так или иначе, с утра у меня болела голова, слегка тошнило и не давал покоя депрессивный синдром.Но зато Энни… Энни вела себя, как настоящий друг – не только сварила крепкий кофе, но и нашла нужные слова.У меня было противное ощущение, что я мало чем отличаюсь от сэра Хамфри и всей его шайки в Уайтхолле. Энни выразила свое категорическое несогласие.– Он напрочь лишен совести, – убежденно сказала она. – У тебя же она еще сохранилась.– Неужели сохранилась? – простонал я.– Да, безусловно. Только… надо почаще вспоминать о ней. Тебя, скорее, можно назвать «пьющим падре» Герой романа Грэма Грина «Сила и слава» – священник, преступающий каноны, но в душе сохраняющий верность христианским идеалам.
. Ты хотя бы каешься, когда поступаешь против совести.Она права. Я действительно «пьющий падре». И даже если у меня нет морали, я не аморален. К тому же, быть «пьющим падре», особенно если это ассоциируется с чем-то вроде «беспутства молодости», как у Грэма Грина, – совсем неплохо.Или плохо?… 20Маленькие слабости среднего класса 24 сентября Утром сразу же после традиционного приема избирателей – раньше я проводил такие приемы каждую вторую субботу, но, став министром, уже не имею возможности делать это регулярно – отправился на футбольный матч с участием нашей местной команды «Астон Уондерерс».Зрелище оказалось довольно убогим: огромный, наполовину пустой стадион, заляпанный грязью, без интереса играющие футболисты, общая атмосфера сырости, серости, распада.Меня сопровождали член местного совета, председатель комиссии по делам искусств и досуга Брайан Уилкинсон и председатель спортивного клуба «Астон Уондерерс» Гарри Саттон – лысоватый бизнесмен, весьма преуспевающий на ниве «импорта-экспорта», как он сам это называет. Оба – партийные бонзы.После матча они пригласили меня зайти в правление клуба – пропустить по маленькой. Я с энтузиазмом принял их приглашение, испытывая естественную потребность «согреться» после чуть ли не двух часов сопротивления изнуряющему холоду в директорской ложе.Удобно расположившись в шикарном кабинете Гарри Саттона, я поблагодарил его за доставленное удовольствие.– Что ж, пока мы себе это можем позволить, – ответил он и, помрачнев, добавил: – Пока.Еще не зная, в чем дело, я на всякий случай заметил, что «Уондерерс» выходил и не из таких переделок.– То было раньше, сейчас все иначе, – вздохнул Брайан Уилкинсон.Поняв, что приглашение носило не только дружеский характер, я внутренне собрался. Они чего-то от меня хотят. Чего? Саттон перевел взгляд на Уилкинсона.– Лучше сказать ему сразу, Брайан.Уилкинсон отправил в рот горсть соленых орешков, сделал большой глоток виски и повернулся ко мне.– Я буду говорить открытым текстом, Джим. Вчера вечером состоялось заседание финансовой комиссии… похоже, клубу придется вызывать судебного исполнителя…Невероятно! То есть, конечно, для меня не было секретом, что футбольные клубы нередко оказывались в тяжелом финансовом положении, но это известие застигло меня врасплох.– Банкротство?!Гарри кивнул.– Финальный свисток. И нужно-то всего полтора миллиона фунтов, Джим.– На орешки, – произнес Гарри.– Нет, спасибо, – поблагодарил я и только потом понял, что он имеет в виду карманные расходы.– Правительство выбрасывает на ветер такие деньги каждые тридцать секунд, – добавил Брайан.Как член правительства, я почувствовал себя обязанным встать на его защиту.– Зря ты так… Мы осуществляем жесточайший контроль за расходами.Явно неудачный аргумент. Они оба согласно закивали и язвительно заметили, что, видимо, этот жесточайший контроль касается даже расходов на проезд, раз я не приехал на церемонию награждения в школе короля Эдуарда.– В тот день мне пришлось отвечать на парламентские вопросы, – мгновенно сообразив, оправдался я.– Да? А твой секретарь сказал, что ты на заседании какого-то комитета.Может, и на заседании. Неужели я должен держать в голове каждую мелочь? Еще один неверный шаг.– А знаешь, что по этому поводу думают многие из твоих избирателей? – спросил Гарри. – Они говорят, что иметь депутата – члена кабинета – гиблое дело. Лучше найти местного парня, у которого хватало бы времени на собственный избирательный округ.Обычный упрек. И до обидного несправедливый! Не могу же я одновременно быть в шести местах! Никто не может. Но я не обиделся. Я предпочел отшутиться, назвав это обвинение абсурдным.Брайан спросил почему.– Потому что, когда депутат – член кабинета, избирательный округ получает огромные преимущества.– Странно, что-то мы их не замечаем, правда, Гарри?Гарри Саттон помотал головой.– Интересно, какие?– Ну… прежде всего… – начал я и тяжело вздохнул. (Разве можно в своем избирательном округе ждать чего-нибудь иного? Они не упустят случая поставить тебя на место, напомнить, что избирают-то они.) – Прежде всего это благоприятно сказывается на делах округа. Чем плохо иметь высокопоставленных друзей?… Влияние в высших сферах? Короче говоря, если нужно, всегда есть к кому обратиться.Гарри довольно ощерился.– Очень хорошо, друг, сейчас нам позарез нужны полтора миллиона фунтов.Они что, ждут от меня решения своих финансовых проблем? Невероятно! За этим и позвали? Я недоумевающе посмотрел на них.– Не пора ли употребить влияние в высших сферах, чтобы помочь нам? – продолжал Гарри.«У них в корне неверное представление о жизни, – подумал я. – Но разъяснять им это надо дипломатично, не подрывая своего авторитета».– Понимаете, – начал я, тщательно подбирая слова, – под влиянием в данном случае следует понимать нечто… э-э… неосязаемое, то есть… э-э… иначе говоря, внешне незаметное участие в политическом процессе с учетом интересов своего избирательного округа…– Иначе говоря, ты не поможешь? – перебил меня Гарри.Я терпеливо объяснил, что готов сделать для них все возможное… так сказать, в общем плане. Все, что в моих силах. Однако мне вряд ли удастся выбить полтора миллиона фунтов для футбольного клуба.Гарри повернулся к Брайану.– Он говорит «нет»!Брайан Уилкинсон не спеша отправил в рот очередную горсть орешков (Как это ему удается оставаться таким тощим?), отхлебнул виски и с набитым ртом обратился ко мне:– Ты не представляешь, сколько у тебя прибавится голосов, Джим. Все восемнадцатилетние парни. Ты станешь героем округа: Джим Хэкер – человек, который спас «Астон Уондерерс»! Депутатский мандат на всю жизнь.– О да, – согласился я. – Этим, естественно, заинтересуется пресса. И оппозиция. И судья…Они удрученно смотрели на меня, как бы спрашивая: куда девалась та власть, о которой ты с таким упоением говорил несколько минут назад? Даже не знаю, как бы подоходчивей объяснить. Дело в том, что власть (определенного рода) у меня, конечно же, есть и немалая, но… не для конкретных дел.Гарри, как ни странно, подумал, что я чего-то недопонял.– Джим, неужели тебе не ясно: если клуб вылетит в трубу, это будет катастрофа? Мы же – гордость округа! Посмотри…Мы все с грустью обвели взглядом кабинет: стеллажи вдоль стен были заставлены кубками, вазами, вымпелами, фотографиями.– Кубок ФА, чемпион лиги, одна из первых команд, побеждавших в Европе… – начал перечислять он.Я вовремя его остановил.– Мне все это известно, Гарри. Но, честно говоря, это вопрос местных властей. Не в компетенции министерства. – Я повернулся к Уилкинсону. – Брайан, ты же председатель комиссии по делам искусств и досуга. Неужели ты не можешь что-нибудь придумать?Нападение всегда лучший способ защиты. Уилкинсон тут же стал оправдываться.– Ты шутишь! Вчера я полдня доставал семьсот одиннадцать фунтов, чтобы починить трубу на хлебной бирже, где сейчас находится галерея искусств.– В этой убогой развалюхе? – удивился я. – Да пусть себе падает.Брайан ничего не имел против, но, оказывается, если она упадет на кого-нибудь, то отвечать придется муниципалитету, так как хлебная биржа – в его ведении. И что самое обидное – этот участок многие готовы купить в любой момент. Например, в прошлом месяце очередное предложение поступило от дирекции супермаркета…Он еще не до конца высказал свою мысль, а у меня уже родилась идея. Фактически на пустом месте. Сладкий плод неожиданного озарения. Она была так потрясающе проста, что у меня и сейчас не выходит из головы вопрос: неужели я придумал это сам, без чьей-либо подсказки? Да, придумал! Из песни слова не выкинешь.Идеи такого калибра вознесли меня на вершину и, не сомневаюсь, вознесут еще выше.Но вначале надо было кое-что уточнить.– Сколько они предлагают за участок?Брайан Уилкинсон пожал плечами и вытер ладони о брюки.– Кажется, около двух миллионов.Тут я им и выдал:– Значит, продав картинную галерею, вы могли бы спасти футбольный клуб!Они ошарашенно посмотрели на меня, затем – друг на друга лихорадочно соображая, нет ли тут подвоха.– А давайте-ка съездим туда, – предложил я. – Мне хочется самому взглянуть на участок.Мы выехали из Астон-парка. Болельщики уже разошлись, конная полиция разогнала или арестовала хулиганов, улицы были пусты, так что мы буквально через несколько минут добрались до хлебной биржи. Часы показывали 17.40. Галерея уже закрылась.Мы вышли из «роллс-ройса» Гарри и в полном молчании застыли перед своей мишенью. По правде говоря, я никогда не обращал внимания на биржу. Викторианский монстр из красного кирпича с витражами, башнями, бойницами… огромный, темный и мрачный.– Чудовище, иначе не скажешь, – сказал я.– Да уж, – согласился Брайан. – Но учти: оно занесено в реестр.А вот это действительно проблема. 25 сентября Сегодня мы с Брайаном и Гарри снова приехали к галерее. К счастью, по воскресеньям она открыта. Утром Энни чуть со стула не упала, услышав, что я собираюсь в картинную галерею. Впрочем, это совсем неудивительно – я не ходил на выставки даже в Италии, где мы с ней были два года назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64