И вот Бернард вкатил в мой кабинет здоровенную тележку, доверху нагруженную толстыми и тонкими тетрадями, альбомами, перевязанными стопками бумаг… Петиция уже насчитывала два с четвертью миллиона подписей. Настоящий триумф гражданской сознательности и общественной активности! Ну и что же мне, черт побери, со всем этим делать?Теперь-то мне ясно – теперь, когда стали известны определенные факты, которые невозможно знать, находясь в оппозиции, – что в борьбе против организованной преступности и политического гангстеризма без слежки и тому подобных мер просто не обойтись.Смышленый Бернард сразу все понял и предложил отправить петицию в архив.Но я не был до конца уверен, что это лучший выход из положения. К тому же, у меня появилась другая мысль. Раз мы приняли ее от официальной делегации, значит, никому не придет в голову проверять ее сохранность. Более того, все будут уверены, что она в надежных руках, поскольку идея-то принадлежала мне.– Петицию надо уничтожить, порвать в клочья, сжечь дотла, Бернард, – сказал я ему. – Мы должны быть уверены, что ее больше никто и никогда не увидит.– В таком случае, господин министр, лучше архива, пожалуй, ничего не придумать. 11 апреля Таких ужасных пасхальных каникул у меня еще не было.Мы с Энни по обыкновению провели их в небольшом, относительно безлюдном местечке – вдали от городской суеты.Впрочем, «по обыкновению» – не совсем точно. В этот раз нас сопровождала дюжина молодцов из спецслужбы.Когда на следующий день после приезда мы отправились погулять в тиши леса, вокруг все буквально кишело детективами.Они не отпускали нас ни на шаг, хотя вели себя предельно тактично. Мы чувствовали себя в полной безопасности, но ни о чем, кроме как о погоде, говорить не могли. Они всячески избегали смотреть в нашу сторону, однако – спешу внести ясность – не из соображений деликатности, а чтобы вовремя заметить и пресечь неожиданное нападение злоумышленника.Проголодавшись, мы зашли в очаровательный местный ресторанчик, и… мне показалось, что вместе с нами там очутился весь Скотланд-Ярд.– Сколько человек будет обедать? – вежливо осведомился метрдотель.– Девять, – отрезала Энни.День явно складывался не так, как ей хотелось. Нам отвели уютный столик на двоих у самого окна. Однако, по мнению сержанта, в этом месте было небезопасно.– Мы выбрали для мишени вон тот столик, – повернувшись к своему коллеге, объяснил он.Для мишени!Нас с Энни усадили за колченогий стол в углу рядом с кухонной дверью, которая непрерывно открывалась и закрывалась.Затем старший группы, как положено, детально проинструктировал меня:– Вы сядете здесь, сэр. Сержант Росс – вон там, чтобы иметь возможность наблюдать за входом из кухни. Кстати, запомните: в случае прямой опасности бегите именно туда. Вообще-то мы не думаем, что убийцу успели внедрить в персонал кухни, поскольку мы приехали сюда только вчера вечером. Я расположусь у окна. Если услышите стрельбу – ныряйте под стол, остальное – не ваша забота.Без сомнения, он хотел меня успокоить.Я, в свою очередь, успокоил его, сказав, что нисколько не боюсь. И напрасно, потому что как раз в этот момент раздался громкий выстрел – и я мгновенно очутился под столом.Ужасно нелепая, где-то даже унизительная ситуация. Когда через несколько секунд я высунул голову, оказалось, за соседним столиком открыли бутылку шампанского. Пришлось сделать вид, будто я просто решил потренироваться.После всех этих разговоров о поварах-убийцах, стрельбы и ныряния под стол мне совершенно расхотелось есть. Энни тоже.А тем временем за соседним столиком один из наших телохранителей со знанием дела заказал спагетти по-болонски, бифштекс на косточке с бобами, цветной капустой и жареным картофелем и… бутылку «Шато барон Филипп Ротшильд» 1961 года – ни больше ни меньше!Поймав наши удивленные взгляды, он широко улыбнулся и не без удовольствия объяснил, что «эта работа его полностью вымотала».Так продолжалось почти два дня. В субботу вечером мы сходили в кино. Однако это «развлечение» еще больше вывело Энни из себя. Она хотела посмотреть «Клетку для безумцев» Эдуарде Молинаро, но вместо этого нам пришлось пойти на Джеймса Бонда. Сотрудники спецслужб, как правило, не любят иностранных фильмов, и я счел бестактным тащить их за собой на французскую картину с субтитрами.Энни позеленела от ярости, услышав о моем решении. Фильм только взвинтил нервы. Там все время пытались кого-то убить. Смотреть на это было выше моих сил.Телохранители тоже были крайне недовольны, когда мы с Энни посреди сеанса вышли из зала…Позднее, лежа без сна в постели гостиничного номера (когда ты лишен возможности без сопровождения сходить в туалет и знаешь, что на заметку берется каждое твое слово, каждый шаг, – какой уж тут сон!), мы услышали за дверью спальни приглушенный разговор телохранителей.– Они не собираются больше выходить?– Нет, вроде легли спать.– Мишень на месте?– Ага… там… со своей женой.– Похоже, им не очень-то здесь нравится.– Похоже. С чего бы?Мы решили без промедления вернуться домой. Думаете, нам удалось дома обрести покой? Ошибаетесь. Когда в половине второго ночи мы добрались наконец до Бирмингема, во дворе нас встретила внушительная толпа «синих» Прозвище английских полицейских (по цвету формы).
. И каждый горел желанием показать, что не зря ест свой хлеб. Вытоптанные цветочные клумбы, слепящий свет прожекторов, ощеренные пасти огромных овчарок… Кошмар!И вот мы лежим в собственной постели, и по-прежнему лишены возможности без сопровождения сходить в туалет, и вынуждены мириться с бесцеремонным стуком в дверь: «Я хотел бы проверить окно, сэр», – не говоря уж о дополнительных удовольствиях, вроде оглушительного лая собак и ярких вспышек прожекторов, освещающих спальню каждые двадцать секунд.Пытаясь приободрить Энни, я с наигранным оптимизмом сказал, что скоро она привыкнет к роли знаменитости. Она ничего не ответила. Боюсь, как бы она не предпочла роль вдовы знаменитости.Слава богу, хоть скрытые камеры не установлены! (По окончании срока действия Закона о публикации архивных документов 1994 года Нью-Скотланд-Ярд любезно предоставил нам секретную фотографию. На ней были изображены мистер и миссис Хэкер в постели. Снимок был сделан 12 апреля. – Ред.) 13 апреля Проспал весь пасхальный понедельник, так как ночью мы с Энни, естественно, не сомкнули глаз.Сегодня утром не успел войти в свой кабинет, как на меня насел этот ужасный Уолтер Фаулер, неизвестно каким образом пронюхавший про петицию. Ему, видите ли, трудно себе представить, как я мог «положить под сукно» петицию, за которую сам так ратовал всего год назад или чуть больше. Его удивление вполне понятно: он ведь ничего не знал об изменившихся обстоятельствах, заставивших меня по-новому, более глубоко и осмысленно взглянуть на проблему электронной слежки.– Что-то здесь не так, – недоверчиво прищурился Фаулер. – Вы заявляете о своем твердом намерении положить конец незаконному прослушиванию телефонов, получаете больше двух миллионов подписей под вашей петицией – ведь это лучшее подтверждение тому, что ваше дело правое, – и ни звука!…Главное – набрать в рот воды, подумал я, а то еще неизвестно, как он все это преподнесет. Прессе никогда нельзя доверять.– Так как же насчет обещания провести в жизнь хотя бы основные требования петиции?Я понял, что иного выхода нет – обет молчания придется нарушить.– Понимаете, Уолтер, – глубокомысленно начал я, – все не так просто…– В каком смысле? – удивился он.– В смысле безопасности.– Ах, это… Но ведь вы сами утверждали, что ссылки на безопасность – последняя надежда отчаявшегося бюрократа, не так ли, господин министр?Чтоб ты провалился! Я снова решил молчать.Не дождавшись ответа, Уолтер угрожающе сказал:– Хорошо, раз так, я сделаю по-другому. Я опубликую статью под заглавием «МИНИСТР ОТВЕРГАЕТ СОБСТВЕННУЮ ПЕТИЦИЮ!» Будет еще острее!Пришлось снова нарушить обет.– Успокойтесь, Уолтер, не порите горячку.– Что вы намерены делать – поддержать или отвергнуть петицию? – в лоб спросил он.– Нет, – мудро ответил я.– Да, кстати, господин министр, мой шеф интересуется, не повлиял ли на вашу точку зрения список приговоренных армией освобождения.Конечно, повлиял! А как же иначе? Я же не кретин.– Конечно, нет! – возмутился я. – Что за нелепая мысль?Похоже, он мне не поверил, однако доказать обратное был не в состоянии, поэтому продолжал атаковать:– А как тогда прикажете понимать столь резкую смену декораций?Честно говоря, ситуация становилась безнадежной. Но тут, слава богу, раздался стук в дверь и вошел Бернард. Он меня очень выручил, сообщив, что у сэра Хамфри ко мне срочное дело.Однако упрямый Уолтер сидел до тех пор, пока я не спросил его, не возражает ли он… Даже после этого у него хватило наглости заявить, что он не прощается и зайдет, как только я освобожусь.Хамфри – сама любезность – справился, хорошо ли мы с Энни провели пасхальные каникулы. Садист! Уж он-то наверняка представлял себе этот отдых в обществе топтунов из спецслужбы со «смит-и-вессонами» под мышкой.Он сочувственно кивнул.Долги наши!…– Так больше продолжаться не может! – заявил я весьма некстати и чересчур категорично. И кто меня за язык тянул?!– Рад, что вы об этом сами заговорили, господин министр, – тут же откликнулся он, – поскольку продолжения и не будет.Как не будет? У меня отвисла челюсть.А мой постоянный заместитель, как ни в чем не бывало, объяснил:– Спецслужба только что проинформировала нас о прекращении операции по вашей охране.Прекращение операции по моей охране? Кошмар! Может, он неверно меня понял? Я спросил, чем вызвано такое решение.– Большой потерей полицейского состава.«Господи, неужели кто-нибудь пострадал из-за меня!» – чуть было не сорвалось с языка, однако я тут же сообразил, что под потерей он имеет в виду нехватку полицейских. Значит, только оттого, что им не хватает полицейских, они готовы отдать меня на заклание? Чудовищно!– В настоящее время им представляется более целесообразным обеспечить безопасность советского премьера во время завтрашних переговоров в Чекерсе Официальная загородная резиденция премьер-министра.
.Более целесообразным? Для кого? Для него? Может быть. Поразительная близорукость и полное отсутствие патриотизма. Он им дороже, чем я.– Не забывайте, он – русский, а я – англичанин!– Я помню, господин министр, но, по мнению спецслужбы, реальная угроза вашей жизни существенно уменьшилась.Откуда, черт побери, такая уверенность?– Электронная слежка, господин министр. Им удалось подслушать один телефонный разговор, – сообщил сэр Хамфри и умолк, видимо, не желая вдаваться в подробности.Нет уж, пусть выкладывает все. В конце концов, это мое право! Он кивнул и, как всегда, понес околесицу. Бог свидетель, понять это было выше моих сил. Вспоминает сэр Бернард Вули: «Я прекрасно помню, что тогда говорил сэр Хамфри, поскольку мне было поручено вести стенограмму.Он объяснил, что ввиду сомнительного характера прегрешений Хэкера, а также незначительного, чтобы не сказать – периферийного, влияния его на принятие магистральных политических решений террористические круги решили несколько сместить акценты, в результате чего вопрос о ликвидации Хэкера был снят с повестки дня». (Продолжение дневника Хэкера. – Ред.) С трудом сдерживая раздражение, я попросил его повторить то же самое на нормальном английском. Он ничуть не обиделся и с готовностью расшифровал, что, по имеющимся данным, руководство армии освобождения потеряло интерес к моей персоне, поскольку у них на примете «птицы поважнее».Мой постоянный заместитель старался выражаться как можно деликатнее – я это оценил, – но все равно мне стало немного обидно. Не потому, конечно, что меня не хотят убивать, – нет! – тем самым они невольно задели мое самолюбие.Я спросил Хамфри, что он думает по поводу такого поворота событий.– Я не разделяю их точку зрения, – ответил он.– То есть вы хотите сказать, что меня-таки следовало убить?– Что вы, что вы…– Значит, по-вашему, я «невелика птица»?– Да… то есть нет. Птица велика, но убивать вас все равно не следует, – вывернулся он.Ладно, главное – я вне опасности. Все, что ни делается, к лучшему. Лучше живой осел, чем мертвый лев. Но, с другой стороны, если даже чокнутые террористы не считают, что я играю в правительстве достаточно важную роль, значит, надо срочно выправлять положение. Иными словами, не жалея времени и сил, повышать свой авторитет.– Господин министр, в приемной ждет Фаулер, – напомнил Бернард. – Вы собираетесь продолжать разговор?Разумеется! С превеликим удовольствием.Уолтер был приглашен в кабинет, и я немедленно приступил к делу, попросив Бернарда привезти тележку с петицией.– Петицию? – удивился мой личный секретарь. – Но вы же сами…– Вот именно, – поспешно перебил я. – И, пожалуйста, побыстрее.На лице его было написано явное непонимание, и я тактично напомнил ему о политическом чутье. Наконец, до него дошло.– Ах, да, конечно, господин министр. Вы имеете в виду петицию, о которой вы столь лестно отозвались нынче утром?Молодец! Наука идет ему впрок.Затем я предложил Уолтеру присесть и объявил, что намерен всецело поддержать петицию.– Два миллиона подписей – это не шутка, – сказал я. – Их за пазуху не спрячешь. Что же касается списка приговоренных… По моему глубочайшему убеждению, министрами можно пожертвовать, свободой – никогда! Вы согласны со мной, Хамфри?– Да, господин министр, – широко улыбаясь, ответил мой постоянный заместитель. 10Раздача наград 23 апреля Сегодняшнее совещание с руководителями различных подразделений министерства оставило у меня неприятное впечатление.На все мои вопросы, принимаются ли какие-нибудь меры по экономии средств при эксплуатации служебных помещений, закупке конторского оборудования, управлении лесопарками и заповедниками, а также при расчете бюджета на образование, они, как всегда, уклончиво или лицемерно-извиняющимся тоном отвечали что-то вроде: «Нет, господин министр», «Боюсь, что нет, господин министр», «Не представляется возможным, господин министр», «Мы делали все, что могли, господин министр, но увы…» – и так далее, и тому подобное.Размышляя вслух, я заметил, что теперь, по крайней мере, университеты будут обходиться нам дешевле, поскольку иностранные студенты должны будут полностью оплачивать свое обучение у нас.– Если только вы не согласитесь пойти на уступки, – перебил меня чей-то голос.Из них никто не идет на уступки, подумал я, с какой стати это делать мне?– Поскольку на данный момент иных реальных мер экономии, судя по всему, не существует, – подчеркнул я, – нам ничего не остается, как довести до логического завершения хотя бы эту.Сразу же после совещания Бернард напомнил мне, что секретарь по наградным делам интересуется, утвердил ли я список лиц, рекомендованных МАДом к награждению.Странно. Бернард напоминает мне об этом вот уже восьмой раз. Не без сарказма спросил его, неужели у нашего министерства нет более важных дел.Очевидно, не заметив в моих словах насмешки, Бернард ответил, что для тех, кто внесен в наградной список, важнее сейчас нет ничего на свете.– Они обрывают мне телефон! – с пафосом заявил он. – Некоторые от волнения уже ночами не спят.От волнения? Почему? Разве все это не простая формальность?– Ведь министры никогда не налагают вето на награды, не так ли, Бернард?– Практически никогда. Но теоретически это не исключено, потому их так и беспокоит задержка.Я вдруг вспомнил: ведь Бернард сказал, что они знали о своем выдвижении. Откуда? Список идет под грифом «Строго секретно». Он загадочно улыбнулся и покачал головой.– Ах, господин министр!…Я устыдился собственной наивности. И все же в голове не укладывалось, как можно тратить столько нервной энергии на какие-то там награды! Если бы они хоть часть ее употребили на сокращение расходов!…– Как вы думаете, Бернард, нельзя ли заставить наших руководителей добиваться экономии с той же страстью, с какой они добиваются ордена Британской империи, ордена Бани и тому подобной мишуры?В глазах моего личного секретаря мелькнул лукавый огонек, какого я у него прежде не замечал.– Э-э… в общем, у меня имеются кое-какие соображения, но…– Какие же?– Нет-нет, пожалуй, лучше не…– Что значит «лучше не»?– Пустяки, господин министр.«Лучше не…», «пустяки» – меня это заинтриговало. Что у него на уме?– Ну ладно, Бернард, хватит играть в прятки, выкладывайте.Ничего он, конечно, не выложил. Зато принялся долго, витиевато излагать: дескать, это не его компетенция, и он никогда бы не осмелился предлагать мне такое, поскольку не считает для себя возможным давать мне рекомендации. Хотя, с другой стороны… если бы я отказался утверждать награды тем руководителям министерства, которые не обеспечивают ежегодного сокращения своих бюджетных расходов, скажем, на пять процентов…– Бернард!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
. И каждый горел желанием показать, что не зря ест свой хлеб. Вытоптанные цветочные клумбы, слепящий свет прожекторов, ощеренные пасти огромных овчарок… Кошмар!И вот мы лежим в собственной постели, и по-прежнему лишены возможности без сопровождения сходить в туалет, и вынуждены мириться с бесцеремонным стуком в дверь: «Я хотел бы проверить окно, сэр», – не говоря уж о дополнительных удовольствиях, вроде оглушительного лая собак и ярких вспышек прожекторов, освещающих спальню каждые двадцать секунд.Пытаясь приободрить Энни, я с наигранным оптимизмом сказал, что скоро она привыкнет к роли знаменитости. Она ничего не ответила. Боюсь, как бы она не предпочла роль вдовы знаменитости.Слава богу, хоть скрытые камеры не установлены! (По окончании срока действия Закона о публикации архивных документов 1994 года Нью-Скотланд-Ярд любезно предоставил нам секретную фотографию. На ней были изображены мистер и миссис Хэкер в постели. Снимок был сделан 12 апреля. – Ред.) 13 апреля Проспал весь пасхальный понедельник, так как ночью мы с Энни, естественно, не сомкнули глаз.Сегодня утром не успел войти в свой кабинет, как на меня насел этот ужасный Уолтер Фаулер, неизвестно каким образом пронюхавший про петицию. Ему, видите ли, трудно себе представить, как я мог «положить под сукно» петицию, за которую сам так ратовал всего год назад или чуть больше. Его удивление вполне понятно: он ведь ничего не знал об изменившихся обстоятельствах, заставивших меня по-новому, более глубоко и осмысленно взглянуть на проблему электронной слежки.– Что-то здесь не так, – недоверчиво прищурился Фаулер. – Вы заявляете о своем твердом намерении положить конец незаконному прослушиванию телефонов, получаете больше двух миллионов подписей под вашей петицией – ведь это лучшее подтверждение тому, что ваше дело правое, – и ни звука!…Главное – набрать в рот воды, подумал я, а то еще неизвестно, как он все это преподнесет. Прессе никогда нельзя доверять.– Так как же насчет обещания провести в жизнь хотя бы основные требования петиции?Я понял, что иного выхода нет – обет молчания придется нарушить.– Понимаете, Уолтер, – глубокомысленно начал я, – все не так просто…– В каком смысле? – удивился он.– В смысле безопасности.– Ах, это… Но ведь вы сами утверждали, что ссылки на безопасность – последняя надежда отчаявшегося бюрократа, не так ли, господин министр?Чтоб ты провалился! Я снова решил молчать.Не дождавшись ответа, Уолтер угрожающе сказал:– Хорошо, раз так, я сделаю по-другому. Я опубликую статью под заглавием «МИНИСТР ОТВЕРГАЕТ СОБСТВЕННУЮ ПЕТИЦИЮ!» Будет еще острее!Пришлось снова нарушить обет.– Успокойтесь, Уолтер, не порите горячку.– Что вы намерены делать – поддержать или отвергнуть петицию? – в лоб спросил он.– Нет, – мудро ответил я.– Да, кстати, господин министр, мой шеф интересуется, не повлиял ли на вашу точку зрения список приговоренных армией освобождения.Конечно, повлиял! А как же иначе? Я же не кретин.– Конечно, нет! – возмутился я. – Что за нелепая мысль?Похоже, он мне не поверил, однако доказать обратное был не в состоянии, поэтому продолжал атаковать:– А как тогда прикажете понимать столь резкую смену декораций?Честно говоря, ситуация становилась безнадежной. Но тут, слава богу, раздался стук в дверь и вошел Бернард. Он меня очень выручил, сообщив, что у сэра Хамфри ко мне срочное дело.Однако упрямый Уолтер сидел до тех пор, пока я не спросил его, не возражает ли он… Даже после этого у него хватило наглости заявить, что он не прощается и зайдет, как только я освобожусь.Хамфри – сама любезность – справился, хорошо ли мы с Энни провели пасхальные каникулы. Садист! Уж он-то наверняка представлял себе этот отдых в обществе топтунов из спецслужбы со «смит-и-вессонами» под мышкой.Он сочувственно кивнул.Долги наши!…– Так больше продолжаться не может! – заявил я весьма некстати и чересчур категорично. И кто меня за язык тянул?!– Рад, что вы об этом сами заговорили, господин министр, – тут же откликнулся он, – поскольку продолжения и не будет.Как не будет? У меня отвисла челюсть.А мой постоянный заместитель, как ни в чем не бывало, объяснил:– Спецслужба только что проинформировала нас о прекращении операции по вашей охране.Прекращение операции по моей охране? Кошмар! Может, он неверно меня понял? Я спросил, чем вызвано такое решение.– Большой потерей полицейского состава.«Господи, неужели кто-нибудь пострадал из-за меня!» – чуть было не сорвалось с языка, однако я тут же сообразил, что под потерей он имеет в виду нехватку полицейских. Значит, только оттого, что им не хватает полицейских, они готовы отдать меня на заклание? Чудовищно!– В настоящее время им представляется более целесообразным обеспечить безопасность советского премьера во время завтрашних переговоров в Чекерсе Официальная загородная резиденция премьер-министра.
.Более целесообразным? Для кого? Для него? Может быть. Поразительная близорукость и полное отсутствие патриотизма. Он им дороже, чем я.– Не забывайте, он – русский, а я – англичанин!– Я помню, господин министр, но, по мнению спецслужбы, реальная угроза вашей жизни существенно уменьшилась.Откуда, черт побери, такая уверенность?– Электронная слежка, господин министр. Им удалось подслушать один телефонный разговор, – сообщил сэр Хамфри и умолк, видимо, не желая вдаваться в подробности.Нет уж, пусть выкладывает все. В конце концов, это мое право! Он кивнул и, как всегда, понес околесицу. Бог свидетель, понять это было выше моих сил. Вспоминает сэр Бернард Вули: «Я прекрасно помню, что тогда говорил сэр Хамфри, поскольку мне было поручено вести стенограмму.Он объяснил, что ввиду сомнительного характера прегрешений Хэкера, а также незначительного, чтобы не сказать – периферийного, влияния его на принятие магистральных политических решений террористические круги решили несколько сместить акценты, в результате чего вопрос о ликвидации Хэкера был снят с повестки дня». (Продолжение дневника Хэкера. – Ред.) С трудом сдерживая раздражение, я попросил его повторить то же самое на нормальном английском. Он ничуть не обиделся и с готовностью расшифровал, что, по имеющимся данным, руководство армии освобождения потеряло интерес к моей персоне, поскольку у них на примете «птицы поважнее».Мой постоянный заместитель старался выражаться как можно деликатнее – я это оценил, – но все равно мне стало немного обидно. Не потому, конечно, что меня не хотят убивать, – нет! – тем самым они невольно задели мое самолюбие.Я спросил Хамфри, что он думает по поводу такого поворота событий.– Я не разделяю их точку зрения, – ответил он.– То есть вы хотите сказать, что меня-таки следовало убить?– Что вы, что вы…– Значит, по-вашему, я «невелика птица»?– Да… то есть нет. Птица велика, но убивать вас все равно не следует, – вывернулся он.Ладно, главное – я вне опасности. Все, что ни делается, к лучшему. Лучше живой осел, чем мертвый лев. Но, с другой стороны, если даже чокнутые террористы не считают, что я играю в правительстве достаточно важную роль, значит, надо срочно выправлять положение. Иными словами, не жалея времени и сил, повышать свой авторитет.– Господин министр, в приемной ждет Фаулер, – напомнил Бернард. – Вы собираетесь продолжать разговор?Разумеется! С превеликим удовольствием.Уолтер был приглашен в кабинет, и я немедленно приступил к делу, попросив Бернарда привезти тележку с петицией.– Петицию? – удивился мой личный секретарь. – Но вы же сами…– Вот именно, – поспешно перебил я. – И, пожалуйста, побыстрее.На лице его было написано явное непонимание, и я тактично напомнил ему о политическом чутье. Наконец, до него дошло.– Ах, да, конечно, господин министр. Вы имеете в виду петицию, о которой вы столь лестно отозвались нынче утром?Молодец! Наука идет ему впрок.Затем я предложил Уолтеру присесть и объявил, что намерен всецело поддержать петицию.– Два миллиона подписей – это не шутка, – сказал я. – Их за пазуху не спрячешь. Что же касается списка приговоренных… По моему глубочайшему убеждению, министрами можно пожертвовать, свободой – никогда! Вы согласны со мной, Хамфри?– Да, господин министр, – широко улыбаясь, ответил мой постоянный заместитель. 10Раздача наград 23 апреля Сегодняшнее совещание с руководителями различных подразделений министерства оставило у меня неприятное впечатление.На все мои вопросы, принимаются ли какие-нибудь меры по экономии средств при эксплуатации служебных помещений, закупке конторского оборудования, управлении лесопарками и заповедниками, а также при расчете бюджета на образование, они, как всегда, уклончиво или лицемерно-извиняющимся тоном отвечали что-то вроде: «Нет, господин министр», «Боюсь, что нет, господин министр», «Не представляется возможным, господин министр», «Мы делали все, что могли, господин министр, но увы…» – и так далее, и тому подобное.Размышляя вслух, я заметил, что теперь, по крайней мере, университеты будут обходиться нам дешевле, поскольку иностранные студенты должны будут полностью оплачивать свое обучение у нас.– Если только вы не согласитесь пойти на уступки, – перебил меня чей-то голос.Из них никто не идет на уступки, подумал я, с какой стати это делать мне?– Поскольку на данный момент иных реальных мер экономии, судя по всему, не существует, – подчеркнул я, – нам ничего не остается, как довести до логического завершения хотя бы эту.Сразу же после совещания Бернард напомнил мне, что секретарь по наградным делам интересуется, утвердил ли я список лиц, рекомендованных МАДом к награждению.Странно. Бернард напоминает мне об этом вот уже восьмой раз. Не без сарказма спросил его, неужели у нашего министерства нет более важных дел.Очевидно, не заметив в моих словах насмешки, Бернард ответил, что для тех, кто внесен в наградной список, важнее сейчас нет ничего на свете.– Они обрывают мне телефон! – с пафосом заявил он. – Некоторые от волнения уже ночами не спят.От волнения? Почему? Разве все это не простая формальность?– Ведь министры никогда не налагают вето на награды, не так ли, Бернард?– Практически никогда. Но теоретически это не исключено, потому их так и беспокоит задержка.Я вдруг вспомнил: ведь Бернард сказал, что они знали о своем выдвижении. Откуда? Список идет под грифом «Строго секретно». Он загадочно улыбнулся и покачал головой.– Ах, господин министр!…Я устыдился собственной наивности. И все же в голове не укладывалось, как можно тратить столько нервной энергии на какие-то там награды! Если бы они хоть часть ее употребили на сокращение расходов!…– Как вы думаете, Бернард, нельзя ли заставить наших руководителей добиваться экономии с той же страстью, с какой они добиваются ордена Британской империи, ордена Бани и тому подобной мишуры?В глазах моего личного секретаря мелькнул лукавый огонек, какого я у него прежде не замечал.– Э-э… в общем, у меня имеются кое-какие соображения, но…– Какие же?– Нет-нет, пожалуй, лучше не…– Что значит «лучше не»?– Пустяки, господин министр.«Лучше не…», «пустяки» – меня это заинтриговало. Что у него на уме?– Ну ладно, Бернард, хватит играть в прятки, выкладывайте.Ничего он, конечно, не выложил. Зато принялся долго, витиевато излагать: дескать, это не его компетенция, и он никогда бы не осмелился предлагать мне такое, поскольку не считает для себя возможным давать мне рекомендации. Хотя, с другой стороны… если бы я отказался утверждать награды тем руководителям министерства, которые не обеспечивают ежегодного сокращения своих бюджетных расходов, скажем, на пять процентов…– Бернард!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64