– Да, господин министр, – верный чувству долга, подтвердил Бернард.На сэра Хамфри в этот момент стоило посмотреть. 12Знать бы, где упадешь… 1 июля С этим ЕЭС просто невозможно иметь дело. Вот уже несколько месяцев мы в МАДе разрабатываем вопрос о централизованном размещении одного большого заказа на компьютерные процессоры для всего Уайтхолла. Это, безусловно, помогло бы избавиться от традиционной расточительной практики индивидуальных заказов отдельных министерств.Ведь ясно: сделай МАД один централизованный заказ – его сумма была бы настолько велика, что одно это побудило бы английских промышленников вкладывать деньги в развитие компьютерного производства.От триумфа нас отделяли считанные дни. Затянувшиеся переговоры должны были вот-вот принести долгожданный результат. Я уже готовил обстоятельное сообщение для прессы, воображая броские заголовки: «ХЭКЕР – ЗА КРУПНЫЕ ИНВЕСТИЦИИ В СОВРЕМЕННУЮ ТЕХНОЛОГИЮ!», «ДЖИМ ОБЪЯВЛЯЕТ ВОТУМ ДОВЕРИЯ БРИТАНСКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ!», «„АНГЛИЯ СПОСОБНА ЭТОГО ДОБИТЬСЯ!” – ГОВОРИТ МИНИСТР».Но вот сегодня утром мы получаем очередную чертову директиву этого чертова ЕЭС из этого чертова Брюсселя, где говорится, что все члены Общего рынка должны следовать этим чертовым европейским стандартам. Значит, теперь нам надо отложить все наши планы для согласования их с целой кучей европейских комитетов по ЭВМ на предстоящей Европейской конференции в Брюсселе.Я созвал срочное совещание и подробно изложил суть дела. Присутствовавшие на нем сэр Хамфри и Бернард сидели, как истуканы, лишь изредка вставляя: «Да, господин министр», «Совершенно верно, господин министр». Помощники, называется!Наконец, устав от собственного голоса, я заявил, что требую от них реального участия в обсуждении.Хамфри тяжело вздохнул.– Ну что тут можно сказать, господин министр? Боюсь, это неизбежная плата за стремление изобразить из себя европейцев. Поверьте, я полностью разделяю вашу неприязнь к Европе.Мой постоянный заместитель верен себе. Все понял наоборот. Пришлось объяснять ему все снова. Терпеливо и спокойно.– Хамфри, не путайте меня с собой. Я – за Европу. Я только против Брюсселя. Вы же, как я понимаю, против Европы, но за Брюссель.Он, как всегда, уклонился от прямого ответа, сделав вид, будто не имеет собственного мнения о ЕЭС. Двуличный бюрократ!– Господин министр, – напыщенно произнес он, – я не «за» и не «против». Я – лишь смиренный сосуд, который министры заполняют плодами своих раздумий. Но вместе с тем хотел бы отметить: учитывая безусловную абсурдность этой «европейской идеи», Брюссель делает все возможное, пытаясь защитить то, что защитить невозможно, и заставить работать то, что в принципе работать не способно.Я посоветовал Хамфри не пороть чепухи и заметил – хотя я и не сторонник громких фраз, – что европейский идеал остается нашей главной надеждой на преодоление узконациональных интересов.– Простите, господин министр, но это никакая не громкая фраза, а просто-напросто неточность, – заявил он.Я терпеливо разъяснил этому «смиренному сосуду», что Европа являет собой сообщество наций, объединенных высокой целью.Он рассмеялся, и я попросил его поделиться с нами своей веселостью.Оказывается, его позабавила фраза о единстве Европейского сообщества.– Господин министр, – сказал он, – попробуйте взглянуть на вещи объективно. Каждая страна ведет игру исключительно в своих интересах. Так было и будет всегда.Я не согласился и напомнил ему, что мы вступили в ЕЭС с целью крепить международное братство свободных наций.Хамфри снова рассмеялся. Что за бестактность! Затем он представил нам с Бернардом теорию вопроса в своем понимании. От его речей уши вянут.Суть его беспардонных разглагольствований сводится вкратце к следующему. Мы вступили в ЕЭС, чтобы прищемить хвост французам, отколов их от немцев, французы – с целью оградить своих малопроизводительных фермеров от более удачливых конкурентов. Немцы ухватились за идею в надежде очиститься от скверны геноцида и вновь заслужить право принадлежать к человеческой расе…Какой ужасающий цинизм! К сожалению, мне нечего было ему возразить, так как в глубине души я чувствую (хотя об этом неприятно даже думать), что в его словах есть доля истины. Поэтому я лишь сказал:– Во всяком случае, маленькие страны трудно упрекнуть в эгоистических устремлениях…– О, да! – подхватил он. – Люксембург состоит в ЕЭС исключительно из тщеславия. Если, конечно, не принимать во внимание поток иностранной валюты в столицу Сообщества.– А что, лучшего места для столицы не найти.Мой постоянный заместитель снисходительно улыбнулся.– Даже при том, что совещания руководящих органов ЕЭС проводятся в Брюсселе, а парламент заседает в Страсбурге? Хорош был бы Лондон в качестве столицы, если бы палату общин перенесли в Суиндон, а Уайтхолл – в Кеттеринг!– Будь все так плохо, – не сдавался я, – другие страны не стремились бы туда попасть.– Какие, например?– Какие? Ну, скажем, Греция.Сэр Хамфри задумчиво откинулся на спинку стула. Затем, как бы размышляя вслух, сказал:– Честно говоря, я не вижу большого смысла в том, чтобы принимать греков. Я, как вам известно, очень уважительно отношусь к иностранцам. (У меня аж дух захватило от такого беззастенчивого вранья!) Но что может дать Сообщество грекам? Оливковые горы и рециновые Рецина – вино с привкусом хвои, производящееся только в Греции.
реки? – Он, должно быть, понял, что наговорил лишнего, и начал извиняться: – Простите, господин министр, очевидно, среди греков у вас есть друзья?Я решил, что с меня довольно, и перевел разговор на реальные проблемы Сообщества.– Беда Брюсселя не в интернационализме, а в махровом бюрократизме…Но Хамфри перебил меня:– Да неужели вы не видите, что бюрократизм Сообщества – прямое следствие интернационализма? Иначе зачем комиссару-англичанину француз-генеральный директор, тому – итальянец-заместитель и так далее, до самого подножия пирамиды?Мне ничего не оставалось, как согласиться.– Это же вавилонская башня! – продолжал он. Я снова был вынужден согласиться.– Да что там башня! Намного хуже – Организация Объединенных Наций!Пришлось согласиться и в третий раз.Мы оба вдруг замолчали и посмотрели друг на друга. Ну и до чего же мы договорились? Какие проблемы решили? Что дальше?… Бернард поспешил нам на помощь.– Э-э… в таком случае… с вашего позволения… очевидно, надо полагать, что вы пришли к соглашению…– Нет, не пришли! – в унисон возразили мы.Что верно, то верно!– Брюссель – это вредитель! – заявил я, намереваясь развить мысль, как бюрократия подрывает процесс сближения государств. – По общему мнению, среднестатистический функционер Общего рынка обладает организационными способностями итальянца, гибкостью немца и скромностью француза. Не говоря уж о богатом воображении бельгийца, щедрости голландца и сообразительности ирландца… А теперь они, видите ли, хотят зарубить наш прекрасный вариант с процессорами, вариант, который полностью отвечает интересам Англии и моим собственным, – заключил я.– Что, разумеется, одно и то же! – добавил сэр Хамфри.Я бросил на него неодобрительный взгляд и выразил надежду, что в его словах нет скрытого сарказма. Впрочем, меня его шпильки не трогают.– Брюссельские бюрократы безнадежны: они не столько запутались в сложностях управления международной организацией, сколько погрязли в непотребной роскоши…– Простите? – не понял Бернард.– В непотребной роскоши, – повторил я, садясь на своего конька. – Шампанское и икра… Ящики виски в каждом офисе… «Мерседесы» с кондиционерами, личные самолеты… Каждый функционер ЕЭС хлебает из этой кормушки, а некоторые просто залезли в нее с головой!Хамфри, как всегда, тут же встал на защиту бюрократов.– Нельзя же всех стричь под одну гребенку, господин министр, – с осуждением сказал он. – В Брюсселе немало честных и старательных государственных служащих, которым приходится переносить тяготы утомительных командировок и, прямо скажем, утомительных развлечений.Страшно утомительных! Еще бы – впихивать в себя столько осетрины горячего и холодного копчения и вливать столько шампанского!– Кроме того, господин министр, вы в данном случае валите с больной головы на здоровую.О чем это он? Я, кажется, потерял нить разговора. Слава богу, он объяснил:– Насколько мне известно, об идее централизованной закупки ЭВМ Брюсселю заблаговременно сообщил один из ваших коллег по кабинету. Этим, собственно, и объясняется столь быстрое появление директивы.Не удивительно, что я потерял нить: он вернулся к начальной теме нашего спора. Запутать собеседника ему ничего не стоит.Значит, вот оно что. Меня опять предали! Причем мой же коллега по кабинету! (А кто же еще? – Ред.) Мне даже не надо ломать голову: кто? Бейзил Корбет. Сукин сын! При одной мысли о Корбете я с теплым чувством вспоминаю Иуду Искариота.– Корбет? – спросил я, хотя ничуть не сомневался.Хамфри слегка наклонил голову, как бы подтверждая, что здесь действительно поработал министр торговли и промышленности.– Предатель! Скотина! Самолюбивое ничтожество! – завопил я, не в силах сдержать негодование.Сэр Хамфри удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Неверно истолковав его взгляд, я уже спокойнее добавил:– Прошу простить меня за грубость, Хамфри.– Наоборот, господин министр, – с улыбкой ответил он, – ваши слова – цветочки по сравнению с тем, что о нем говорит его постоянный заместитель.И все-таки для меня остается загадкой, почему Корбет так подло меня подставил. Ну да ладно, время покажет! 2 июля Время действительно показало. Притом очень скоро. Из сегодняшнего номера «Стэндард» узнал важные и внушающие тревогу новости. «ПЕРЕСТАНОВКИ В КАБИНЕТЕ(Наш политический корреспондент)По имеющимся слухам, еще до окончания нынешней сессии парламента премьер-министр объявит о существенных перестановках в кабинете. Ожидается, что Бейзил Корбет…»
Опять Корбет! Стоит этому сукину сыну очутиться где-нибудь поблизости – у меня возникает ощущение, будто в спину мне вонзили нож.И почему я узнаю об этом в последнюю очередь? Откуда знают о перестановках они? Я спросил Хамфри, правда ли это.Он, естественно, начал вилять.– Господин министр, я всего лишь скромный государственный служащий, который, увы, не вращается в столь высоких сферах, как кабинет министров и парламентское лобби.– Это правда? – настаивал я.– Да, правда.Прямой ответ! От неожиданности я даже растерялся. Но только на миг.– Откуда же вам это известно, раз вы не вращаетесь в высших сферах?– То есть правда, что ходят такие слухи, – пояснил он.Час от часу не легче. На душе кошки скребут. Перестановки! Последствия могут быть самыми непредсказуемыми. А я ведь не претворил в жизнь и половины задуманного на посту министра МАДа. Можно сказать, даже не приступал.Сэр Хамфри советует не убиваться раньше времени: даст бог, меня никуда не передвинут. Думаю, он просто хочет меня успокоить. А может, намекает, что нечего даже мечтать о повышении?Я прямо спросил его об этом.– О понижении тоже речи нет, господин министр, – последовал уклончивый ответ.Понижении? Да как у него язык повернулся сказать такое! А может, ответ не такой уж и уклончивый?– Послушайте, Хамфри, – осторожно начал я, – скажите… по-вашему, у меня… э-э… нормально выходит?– Да, господин министр, у вас выходит нормально.Возразить против его слов (собственно, моих слов!) было фактически нечего, однако интонация невольно настораживала. Поэтому я задал тот же вопрос Бернарду, но чуть расширив формулировку:– У нас нормально выходит, не так ли, Бернард?– Да, господин министр, нормально.И это все! Ни слова ободрения или поддержки. Мне вдруг, непонятно почему, захотелось оправдаться.– Ну конечно, я не достиг на этом поприще выдающихся результатов, но ведь неудачником меня тоже не назовешь, как вы считаете?– Конечно, не назовешь, господин министр, – с готовностью подтвердил Бернард, хотя, как мне показалось, без особой убежденности.Я промолчал. Но не в ожидании комплиментов. Избави бог! Наконец Бернард не выдержал.– Господин министр, у вас… э-э… выходит нормально.Но действительно ли он имеет это в виду? И если да, то что именно?– По большому счету, кое в чем я добился безусловного успеха! И если Мартина передвинут в казначейство, мне в принципе может светить министерство иностранных дел.Я сделал паузу. Никто не произнес ни слова. Время, казалось, тянется бесконечно. Затем Хамфри, на этот раз с явным сомнением, произнес:– Хм-м, возможно.– Что-то я не слышу в вашем голосе уверенности.Надо отдать ему должное: он не стал отнекиваться.– У меня в самом деле нет уверенности, господин министр, – сказал он, глядя мне прямо в глаза.– Почему? Вы что-нибудь слышали? – всполошился я.– Ничего, ровным счетом ничего, господин министр. Потому у меня и нет уверенности.Я швырнул эту проклятую газету на пол и с горечью спросил:– Ну как же так: Боб Карвер из «Стэндард» знает о перестановках все, а мы ничего?– Может, он близок к ПМ? – предположил сэр Хамфри.– Что правда, то правда. Все знают, что ПМ держит его в руках.– В таком случае у ПМ должны быть очень длинные руки, – вставил Бернард.Я бросил на него уничтожающий взгляд. И решил больше не думать об этом. Выкинуть из головы! Что толку попусту переживать? Да и о чем, собственно говоря?Во всяком случае, пока.Поэтому я перешел к вопросу о конференции по ЭВМ в Брюсселе. Мой постоянный заместитель считает, что мы должны принять в ней участие. Но ведь она может состояться до перестановок!Я спросил у Хамфри, известно ли ему, когда ожидаются перестановки, поскольку от этого в значительной мере зависели мои дальнейшие действия.Его ответ, как всегда, мало что прояснил.– Видите ли, господин министр, ПМ не посвящает меня в свои планы перестановок, если, конечно, таковые произойдут, и потому я не в курсе относительно предполагаемой даты, если, конечно, таковая вообще определена. Во всяком случае, мне кажется, вам следует исходить из предположения, что никаких перестановок не будет, и соответственно планировать деятельность – свою или возможного преемника – на случай, если такая кандидатура существует.Его совет мне не понравился, и я решил отклонить его. Мне уже приходилось видеть всякие заграничные балаганы. Сейчас не время по ним разъезжать. Сегодня тебя нет в своем кабинете, а завтра у тебя нет кабинета. Вспоминает сэр Бернард Вули: «Я хорошо помню тот нелегкий разговор. Хэкер по меньшей мере шесть или семь раз повторил, что перестановки его не волнуют, что переживать по этому поводу просто бессмысленно.Затем долго грыз ногти.Когда он стал собираться на заседание палаты, я посоветовал ему не терзать себя по поводу перестановок.Он возмутился и сказал, что у него и в мыслях не было, он даже думать не желает о перестановках.Однако уже на выходе из кабинета он вдруг обернулся: «Бернард, я жду вас в шесть часов в палате перестановок… э-э… то есть перетасовок… одним словом, в палате общин». (На следующей неделе сэр Хамфри Эплби встретился с секретарем кабинета сэром Арнольдом Робинсоном в клубе «Атенеум»; несколько позже к ним присоединился Бернард Вули. Отчет сэра Хамфри об этой встрече мы обнаружили в архивах министерства административных дел. – Ред.) «Встречался с Арнольдом. Он утверждает, что не мог сообщить подробности о предстоящих перестановках, так как является всего лишь секретарем кабинета, а не политическим редактором «Нью-Стэндард».Тем не менее он сообщил мне, что Брюссель интересуется, собираемся ли мы предлагать Хэкера на пост комиссара ЕЭС. Похоже, он им подходит: хороший европеец, ну и все такое прочее.За кофе к нам присоединился Б.В. (Бернард Вули. – Ред.) Арнольд спросил его, как он относится к перспективе иметь другого министра. Бернард выразил сожаление, чем меня очень удивил.Конечно, личные секретари иногда относятся лояльно к своим министрам, однако не до такой же степени! Нельзя давать волю своим эмоциям! Проявление подобной слабости перед сэром Арнольдом может отрицательно сказаться на карьере Б.В.Затем, усугубляя свой промах, Б.В. добавил, что всем нам будет не хватать Хэкера, поскольку тот, видите ли, только теперь начинает по-настоящему руководить министерством.Впоследствии в личной беседе я разъяснил Б.В., по каким принципиальным соображениям производятся перестановки внутри кабинета, и посоветовал крепко их запомнить.1. Когда министр начинает по-настоящему руководить, он становится помехой, потому что:а) спорит по каждому поводу;б) требует конкретных фактов;в) интересуется, выполнены ли его распоряжения полугодовой давности;г) когда мы настаиваем на исключительной сложности того или иного вопроса, откапывает старые докладные, в которых мы утверждали, что это очень просто сделать.2.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
реки? – Он, должно быть, понял, что наговорил лишнего, и начал извиняться: – Простите, господин министр, очевидно, среди греков у вас есть друзья?Я решил, что с меня довольно, и перевел разговор на реальные проблемы Сообщества.– Беда Брюсселя не в интернационализме, а в махровом бюрократизме…Но Хамфри перебил меня:– Да неужели вы не видите, что бюрократизм Сообщества – прямое следствие интернационализма? Иначе зачем комиссару-англичанину француз-генеральный директор, тому – итальянец-заместитель и так далее, до самого подножия пирамиды?Мне ничего не оставалось, как согласиться.– Это же вавилонская башня! – продолжал он. Я снова был вынужден согласиться.– Да что там башня! Намного хуже – Организация Объединенных Наций!Пришлось согласиться и в третий раз.Мы оба вдруг замолчали и посмотрели друг на друга. Ну и до чего же мы договорились? Какие проблемы решили? Что дальше?… Бернард поспешил нам на помощь.– Э-э… в таком случае… с вашего позволения… очевидно, надо полагать, что вы пришли к соглашению…– Нет, не пришли! – в унисон возразили мы.Что верно, то верно!– Брюссель – это вредитель! – заявил я, намереваясь развить мысль, как бюрократия подрывает процесс сближения государств. – По общему мнению, среднестатистический функционер Общего рынка обладает организационными способностями итальянца, гибкостью немца и скромностью француза. Не говоря уж о богатом воображении бельгийца, щедрости голландца и сообразительности ирландца… А теперь они, видите ли, хотят зарубить наш прекрасный вариант с процессорами, вариант, который полностью отвечает интересам Англии и моим собственным, – заключил я.– Что, разумеется, одно и то же! – добавил сэр Хамфри.Я бросил на него неодобрительный взгляд и выразил надежду, что в его словах нет скрытого сарказма. Впрочем, меня его шпильки не трогают.– Брюссельские бюрократы безнадежны: они не столько запутались в сложностях управления международной организацией, сколько погрязли в непотребной роскоши…– Простите? – не понял Бернард.– В непотребной роскоши, – повторил я, садясь на своего конька. – Шампанское и икра… Ящики виски в каждом офисе… «Мерседесы» с кондиционерами, личные самолеты… Каждый функционер ЕЭС хлебает из этой кормушки, а некоторые просто залезли в нее с головой!Хамфри, как всегда, тут же встал на защиту бюрократов.– Нельзя же всех стричь под одну гребенку, господин министр, – с осуждением сказал он. – В Брюсселе немало честных и старательных государственных служащих, которым приходится переносить тяготы утомительных командировок и, прямо скажем, утомительных развлечений.Страшно утомительных! Еще бы – впихивать в себя столько осетрины горячего и холодного копчения и вливать столько шампанского!– Кроме того, господин министр, вы в данном случае валите с больной головы на здоровую.О чем это он? Я, кажется, потерял нить разговора. Слава богу, он объяснил:– Насколько мне известно, об идее централизованной закупки ЭВМ Брюсселю заблаговременно сообщил один из ваших коллег по кабинету. Этим, собственно, и объясняется столь быстрое появление директивы.Не удивительно, что я потерял нить: он вернулся к начальной теме нашего спора. Запутать собеседника ему ничего не стоит.Значит, вот оно что. Меня опять предали! Причем мой же коллега по кабинету! (А кто же еще? – Ред.) Мне даже не надо ломать голову: кто? Бейзил Корбет. Сукин сын! При одной мысли о Корбете я с теплым чувством вспоминаю Иуду Искариота.– Корбет? – спросил я, хотя ничуть не сомневался.Хамфри слегка наклонил голову, как бы подтверждая, что здесь действительно поработал министр торговли и промышленности.– Предатель! Скотина! Самолюбивое ничтожество! – завопил я, не в силах сдержать негодование.Сэр Хамфри удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Неверно истолковав его взгляд, я уже спокойнее добавил:– Прошу простить меня за грубость, Хамфри.– Наоборот, господин министр, – с улыбкой ответил он, – ваши слова – цветочки по сравнению с тем, что о нем говорит его постоянный заместитель.И все-таки для меня остается загадкой, почему Корбет так подло меня подставил. Ну да ладно, время покажет! 2 июля Время действительно показало. Притом очень скоро. Из сегодняшнего номера «Стэндард» узнал важные и внушающие тревогу новости. «ПЕРЕСТАНОВКИ В КАБИНЕТЕ(Наш политический корреспондент)По имеющимся слухам, еще до окончания нынешней сессии парламента премьер-министр объявит о существенных перестановках в кабинете. Ожидается, что Бейзил Корбет…»
Опять Корбет! Стоит этому сукину сыну очутиться где-нибудь поблизости – у меня возникает ощущение, будто в спину мне вонзили нож.И почему я узнаю об этом в последнюю очередь? Откуда знают о перестановках они? Я спросил Хамфри, правда ли это.Он, естественно, начал вилять.– Господин министр, я всего лишь скромный государственный служащий, который, увы, не вращается в столь высоких сферах, как кабинет министров и парламентское лобби.– Это правда? – настаивал я.– Да, правда.Прямой ответ! От неожиданности я даже растерялся. Но только на миг.– Откуда же вам это известно, раз вы не вращаетесь в высших сферах?– То есть правда, что ходят такие слухи, – пояснил он.Час от часу не легче. На душе кошки скребут. Перестановки! Последствия могут быть самыми непредсказуемыми. А я ведь не претворил в жизнь и половины задуманного на посту министра МАДа. Можно сказать, даже не приступал.Сэр Хамфри советует не убиваться раньше времени: даст бог, меня никуда не передвинут. Думаю, он просто хочет меня успокоить. А может, намекает, что нечего даже мечтать о повышении?Я прямо спросил его об этом.– О понижении тоже речи нет, господин министр, – последовал уклончивый ответ.Понижении? Да как у него язык повернулся сказать такое! А может, ответ не такой уж и уклончивый?– Послушайте, Хамфри, – осторожно начал я, – скажите… по-вашему, у меня… э-э… нормально выходит?– Да, господин министр, у вас выходит нормально.Возразить против его слов (собственно, моих слов!) было фактически нечего, однако интонация невольно настораживала. Поэтому я задал тот же вопрос Бернарду, но чуть расширив формулировку:– У нас нормально выходит, не так ли, Бернард?– Да, господин министр, нормально.И это все! Ни слова ободрения или поддержки. Мне вдруг, непонятно почему, захотелось оправдаться.– Ну конечно, я не достиг на этом поприще выдающихся результатов, но ведь неудачником меня тоже не назовешь, как вы считаете?– Конечно, не назовешь, господин министр, – с готовностью подтвердил Бернард, хотя, как мне показалось, без особой убежденности.Я промолчал. Но не в ожидании комплиментов. Избави бог! Наконец Бернард не выдержал.– Господин министр, у вас… э-э… выходит нормально.Но действительно ли он имеет это в виду? И если да, то что именно?– По большому счету, кое в чем я добился безусловного успеха! И если Мартина передвинут в казначейство, мне в принципе может светить министерство иностранных дел.Я сделал паузу. Никто не произнес ни слова. Время, казалось, тянется бесконечно. Затем Хамфри, на этот раз с явным сомнением, произнес:– Хм-м, возможно.– Что-то я не слышу в вашем голосе уверенности.Надо отдать ему должное: он не стал отнекиваться.– У меня в самом деле нет уверенности, господин министр, – сказал он, глядя мне прямо в глаза.– Почему? Вы что-нибудь слышали? – всполошился я.– Ничего, ровным счетом ничего, господин министр. Потому у меня и нет уверенности.Я швырнул эту проклятую газету на пол и с горечью спросил:– Ну как же так: Боб Карвер из «Стэндард» знает о перестановках все, а мы ничего?– Может, он близок к ПМ? – предположил сэр Хамфри.– Что правда, то правда. Все знают, что ПМ держит его в руках.– В таком случае у ПМ должны быть очень длинные руки, – вставил Бернард.Я бросил на него уничтожающий взгляд. И решил больше не думать об этом. Выкинуть из головы! Что толку попусту переживать? Да и о чем, собственно говоря?Во всяком случае, пока.Поэтому я перешел к вопросу о конференции по ЭВМ в Брюсселе. Мой постоянный заместитель считает, что мы должны принять в ней участие. Но ведь она может состояться до перестановок!Я спросил у Хамфри, известно ли ему, когда ожидаются перестановки, поскольку от этого в значительной мере зависели мои дальнейшие действия.Его ответ, как всегда, мало что прояснил.– Видите ли, господин министр, ПМ не посвящает меня в свои планы перестановок, если, конечно, таковые произойдут, и потому я не в курсе относительно предполагаемой даты, если, конечно, таковая вообще определена. Во всяком случае, мне кажется, вам следует исходить из предположения, что никаких перестановок не будет, и соответственно планировать деятельность – свою или возможного преемника – на случай, если такая кандидатура существует.Его совет мне не понравился, и я решил отклонить его. Мне уже приходилось видеть всякие заграничные балаганы. Сейчас не время по ним разъезжать. Сегодня тебя нет в своем кабинете, а завтра у тебя нет кабинета. Вспоминает сэр Бернард Вули: «Я хорошо помню тот нелегкий разговор. Хэкер по меньшей мере шесть или семь раз повторил, что перестановки его не волнуют, что переживать по этому поводу просто бессмысленно.Затем долго грыз ногти.Когда он стал собираться на заседание палаты, я посоветовал ему не терзать себя по поводу перестановок.Он возмутился и сказал, что у него и в мыслях не было, он даже думать не желает о перестановках.Однако уже на выходе из кабинета он вдруг обернулся: «Бернард, я жду вас в шесть часов в палате перестановок… э-э… то есть перетасовок… одним словом, в палате общин». (На следующей неделе сэр Хамфри Эплби встретился с секретарем кабинета сэром Арнольдом Робинсоном в клубе «Атенеум»; несколько позже к ним присоединился Бернард Вули. Отчет сэра Хамфри об этой встрече мы обнаружили в архивах министерства административных дел. – Ред.) «Встречался с Арнольдом. Он утверждает, что не мог сообщить подробности о предстоящих перестановках, так как является всего лишь секретарем кабинета, а не политическим редактором «Нью-Стэндард».Тем не менее он сообщил мне, что Брюссель интересуется, собираемся ли мы предлагать Хэкера на пост комиссара ЕЭС. Похоже, он им подходит: хороший европеец, ну и все такое прочее.За кофе к нам присоединился Б.В. (Бернард Вули. – Ред.) Арнольд спросил его, как он относится к перспективе иметь другого министра. Бернард выразил сожаление, чем меня очень удивил.Конечно, личные секретари иногда относятся лояльно к своим министрам, однако не до такой же степени! Нельзя давать волю своим эмоциям! Проявление подобной слабости перед сэром Арнольдом может отрицательно сказаться на карьере Б.В.Затем, усугубляя свой промах, Б.В. добавил, что всем нам будет не хватать Хэкера, поскольку тот, видите ли, только теперь начинает по-настоящему руководить министерством.Впоследствии в личной беседе я разъяснил Б.В., по каким принципиальным соображениям производятся перестановки внутри кабинета, и посоветовал крепко их запомнить.1. Когда министр начинает по-настоящему руководить, он становится помехой, потому что:а) спорит по каждому поводу;б) требует конкретных фактов;в) интересуется, выполнены ли его распоряжения полугодовой давности;г) когда мы настаиваем на исключительной сложности того или иного вопроса, откапывает старые докладные, в которых мы утверждали, что это очень просто сделать.2.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64