Повсюду стояли
тренажеры и снаряды, в углу висели тугой кожаный мешок и боксерская груша,
в центре канаты ограждали ринг.
"Неплохо для одного человека, - подумал Бирс. - Впрочем, может себе
позволить".
- Вы спортсмен, не так ли? - спросил Хартман.
- В прошлом. Но признаюсь откровенно: я восхищен!
- Это моя гордость. Хотите попробовать?
- С удовольствием, - Бирс в охотку опробовал тренажеры, поработал на
груше и на мешке, сделал несколько махов на брусьях.
- Сразу видно настоящего спортсмена: у вас даже глаза разгорелись, -
похвалил его Хартман.
- Еще бы: такой зал!
- Попробуем? - Хратман снял с крючка и протянул Антону боксерские
перчатки, себе взял другую пару.
Они натянули перчатки, стали в боевую стойку и обменялись шутливыми
ударами, изображая бой. В дверях появилась Джуди, остановилась у порога и
смотрела молча, словно опасалась чего-то. Она наблюдала, но Бирс сразу
почувствовал, как изменился партнер: подобрался, стал нападать, удары
приобрели силу и точность, и двигался он расчетливо, словно они не
дурачились, а дрались по-настоящему.
Хартмана разбирал азарт. Присутствие Джуди раззадорило его, он явно
старался не ударить лицом в грязь и показать себя бойцом. Вздумай Бирс
ответить, начался бы обмен ударами, и положение могло бы выйти из-под
контроля; он решил вести себя осмотрительно, усилил внимание и защиту -
уклонялся, подставлял перчатки и плечи, а сам только обозначал удары, но
не бил всерьез: ему совсем не хотелось конфузить Стэна перед Джуди.
Между тем сохранять спокойствие становилось все труднее и труднее,
Хартман завелся, видно, хотел выглядеть победителем. Вероятно, в нем
сохранилась эта мальчишеская черта - быть во всем первым, иначе он не мог.
Он шел вперед, Бирс отступал, но в конце концов, ему надоело
изображать тренировочный мешок. Стараясь его достать, Хартман сделал
выпад, раскрылся, и Бирс ударил вразрез, встречным прямым ударом в голову,
удар получился жестким, словно Хартман с разбега врезался в стену. Его
отбросило назад, он потерял равновесие и едва не упал, в глазах мелькнуло
недоумение, он не понял, что произошло и обомлел на миг, застыл
растерянно. Судя по всему, этот человек не знал, что такое отпор.
- Может, хватит? - спросил Бирс.
- Работаем! - запальчиво крикнул Харман, очертя голову кинулся вперед
и нападал, нападал, осыпая Бирса градом ударов.
Трудно было поверить, что это тот же трезвый, сдержанный Хартман,
который шага не ступит опрометчиво. Сейчас он безрассудно рвался вперед в
неукротимом желании во что бы то ни стало нанести удар; при желании не
составляло труда воспользоваться его горячностью. На ринге он, видно,
терял голову, ему непременно надо было стать первым, проигрывать он не
умел.
Антон пока владел собой, но постепенно терял терпение и готов был
вот-вот встретить Хартмана новым сильным ударом.
- Вы сошли с ума! - громко вмешалась Джуди. - Совсем спятили!
Прекратите сейчас же!
Хартман не слышал, его красное потное лицо блестело на свету, глаза
воинственно горели. Бирс вошел в клинч, обхватил соперника и сковал, чтобы
тот остыл.
- На сегодня довольно, - сказал он как можно рассудительнее, чтобы
успокоить Хартмана, который прилагал все усилия, чтобы вырваться.
- Мистер Бирс, нам утром на студию, - напомнила Джуди. - А вам в
банк, мистер Хартман. Хороши вы оба будете.
- Почему женщины всегда мешают мужчинам заниматься своим делом? -
спросил Хартман, тяжело дыша.
- Стэн, проведем спарринг в другой раз, - предложил Бирс.
- Обещаете? - Хартман был явно недоволен.
- Клянусь!
Донесся дробный стук каблуков, в зале появилась голая, в одних туфлях
Эвелин; держалась она свободно, без всякого смущенья, и похоже, вообще не
подозревала, что на свете существует стыд.
- Что-то я заскучала, - пожаловалась она компании. - Все меня
бросили...
Она с недоумением воззрилась на мокрых, распаренных мужчин,
стягивающих боксерские перчатки.
- Что происходит? - спросила она удивленно.
- Стэн и Тони занимались боксом, - бесстрастно объяснила ей Джуди.
- Бокс? - непонимающе переспросила Эвелин и улыбнулась простодушно. -
Вдвоем? Неужели вам не с кем сразиться?
Все засмеялись, напряжение растаяло и лишь помнилось смутно, как
слабый отголосок мимолетной ссоры.
- Поздно уже, - сказала Джуди. - Пора ехать.
- Незачем вам никуда ехать, - решительно заявил Стэн. - У меня
переночуете.
Это был прежний Хартман, голос звучал повелительно, как приказ.
Джуди взглянула на Бирса: все зависело от него. Согласие означало
ночь с Эвелин, знойное приключение, о котором любой мужчина мог только
мечтать. Хартман, конечно, для того все и придумал: у каждого свой выбор,
каждому свое, это так просто, понятно.
Бирс колебался и медлил. Его нерешительность выглядела странной
причудой. Разуй глаза, приятель, взгляни, какая женщина: мечта, волшебный
сон, вожделение всей жизни!
Эвелин ждала, улыбаясь голая, в одних туфлях, соблазнительная до
умопомрачения. Но Бирс медлил. В эту минуту лишь одно он знал твердо, одна
мысль засела гвоздем в голове и не отпускала: его согласие сделает Джуди
больно, в этом он был уверен.
Джуди неожиданно повернулась и направилась к выходу. Хлопнула дверь,
в коридоре простучали шаги, потом в отдалении глухо хлопнула другая дверь,
и все стихло.
- То-о-ни... - ласково позвала его Эвелин и подразнила кончиком
обольстительного розового языка, отвлекая и маня.
- Извините, - скованно пробормотал он, опустив глаза, и потупясь,
вышел из зала; чувствовал он себя при этом полным идиотом.
В поисках выхода, Бирс заблудился и побродил немного по дому, прежде
чем нашел наружную дверь. Когда он вышел, Джуди сидела в машине, лицо ее
смутно белело в темноте за ветровым стеклом. Вероятно, она решила, что он
остался и уже собралась уезжать: в тишине зашуршал мотор, свет фар ослепил
Бирса.
Он открыл дверцу, молча опустился на сиденье, они выехали на дорогу и
помчались по гористой, заросшей густыми высокими деревьями улице,
прорезающей ночной Беверли-Хиллс, как тоннель.
- Почему вы не остались? - спросила вдруг Джуди, глядя на бегущую
навстречу дорогу; по обочинам с двух сторон стеной тянулись деревья.
- Вы этого не хотели, - без обиняков ответил Бирс.
- Не хотела, - согласилась Джуди. - Возможно, вы совершили ошибку,
потом будете сожалеть.
- Конечно, буду, - подтвердил Бирс. - Еще бы! Такая женщина!
- Тогда почему? - с интересом глянула на него Джуди, глаза ее
блеснули в полумраке.
- Дурак, - кратко объяснил Антон, а она засмеялась, и им снова стало
весело - весело и легко, как всегда, когда они оставались вдвоем.
- Одно только угнетает меня: как она переживет нашу разлуку, -
огорченно посетовал Бирс.
Джуди засмеялась еще сильней и сбавила скорость:
- Тони, я все-таки за рулем. Могу аварию совершить. Не смешите меня.
- А я серьезно. Меня это волнует. Бедная девушка. Кто я после этого?
Гнусный обманщик!
- Успокойтесь. Стэн утешит ее.
- Тем более обидно. Моя девушка и вдруг с чужим мужчиной! Куда это
годится? Никогда ее не прощу! Вот уеду к себе в Россию, будет знать. Пусть
кукует здесь одна.
От смеха Джуди вынуждена была снова сбавить скорость; они медленно
ехали по пустынной улице; словно катались в свое удовольствие.
- Джуди, а вам безразлично, что они остались вдвоем? - вдруг серьезно
спросил Бирс с замиранием, потому что не привык вторгаться на чужую
территорию.
Однако Джуди отнеслась к вопросу спокойно, Антон даже удивился.
- Знаете, с некоторых пор я стала замечать, что Стэн всегда прав, -
ответила Джуди. - Наверное, это очень утомительно - быть всегда правым.
Бирс не ожидал такого поворота и уклончиво пожал плечами.
- Вот видите: вы сомневаетесь. Человеку свойственно сомневаться. А
Стэн никогда не сомневается.
- Может быть... он просто не показывает... - предположил Бирс. - А в
глубине души...
- Вряд ли. И потом эта страсть: быть во всем первым.
- Женщинам нравятся победители.
- Разные мужчины, разные женщины... Стэн всегда был самоуверенным, а
теперь особенно. Все время старается утвердиться, - она вдруг засмеялась,
как будто вспомнила что-то. - Вы бы видели его лицо, когда он наткнулся на
ваш кулак.
- Он просто не ожидал.
- Разумеется. Но у него был вид обиженного ребенка. Как же... Все
знают, что он самый сильный, и вдруг кто-то не знает. Возмутительно!
Насмеявшись, Джуди прибавила скорость и живо доставила его домой, на
улицу Оукхэст, дождалась, пока он откроет ключом наружную дверь, помахала
из машины рукой и умчалась в сторону голливудских холмов, студийного
городка и бульвара Санта-Моника, где снимала квартиру.

...перед приходом машин раненый очнулся и открыл глаза. Не двигаясь,
он молча взирал вокруг, и, похоже, то, что он видел, не достигало
сознания. Постепенно взгляд его стал осмысленным, беглец, видно, понял,
что с ним стряслось, он рванулся внезапно с воплем, но фельдшер и Бирс
стерегли его и успели схватить.
Как он боролся с ними! Рвался неистово из последних сил, какие
остались в слабом теле, бился в судорогах, как бы в надежде изойти кровью
или вконец обессилеть и испустить дух. Конечно, он не мог одолеть своих
противников, но сражался до конца, пока не изнемог.
Шум борьбы снова привлек внимание жителей, в окнах появились лица
зевак. Ключников поднял голову и увидел Анну.
В одной сорочке она стояла у окна, тонкие бретельки лежали на смуглых
плечах, красивые руки были опущены, легкое недоумение и недовольство
проглядывали в сонном лице - разбудили, мол; был в лице и вопрос на
который она не могла получить ответ: кто такие, откуда?
Она споткнулась взглядом о Ключникова, глаза ее расширились от
удивления. Молча и оцепенело разглядывала она его: лицо, как у всех в
отряде, было покрыто камуфляжной краской, он был грязен, увешан оружием, и
Аня, вероятно, задавалась вопросом, он ли это, и если он, как сюда попал?
В этом заключалась некая загадка. Разумеется, встреча не могла быть
случайностью или совпадением, они неотрывно смотрели друг на друга,
понимая явную предопределенность встречи.
Аня легла на подоконник, расставила локти, подперев голову кулаками,
и смотрела, не отрываясь, как бы в желании что-то уразуметь. Его подмывало
подняться к ней, но пришли машины, и отряд стал грузиться: на глазах у
всего дома они положили в машину тела убитых, раненого в сопровождении
фельдшера отправили в госпиталь. К вечеру его можно было допросить, но он
молчал - звука не проронил.
Анализы показали, что у незнакомцев отсутствует в тканях меланин, все
они оказались альбиносами, как и тот, что покончил с собой неделю назад.
В это трудно было поверить - альбиносы встречаются весьма редко, но
незнакомцы были сплошь альбиносами, весь отряд в поисках причины терялся в
догадках.
Раненого спеленали простыней и привязали к кровати, чтобы
предупредить попытку самоубийства. Он лежал под капельницей. Першин
несколько раз пытался с ним поговорить, но тот молчал и упорно смотрел
мимо, не обращая внимания на уговоры. Его бесцветные с розовыми, как
водится у альбиносов [у альбиносов сквозь зрачки просвечивают кровеносные
сосуды глазного дна], зрачками глаза выражали непреклонную враждебность,
понятно было, что он скорее умрет, чем расскажет что-то; даже опытные
психологи не могли его разговорить, он молчал, лишь прикрывал глаза, когда
уставал.
Казалось, альбинос получил однажды строгий приказ не разговаривать ни
с кем из посторонних и готов был скорее погибнуть, чем его нарушить.
Похоже, он даже не размышлял над этим, способность к размышлению
отсутствовала в этом человеке, как пигмент в его тканях.
Першину случалось встречать таких, кому нельзя ничего объяснить.
Вскормленные одной простенькой идеей, вынянченные ею, они не знали ничего
другого и не хотели знать. Внушенная им однажды идея овладевала ими
безраздельно, подчиняла себе, они служили ей слепо, без сомнений и
колебаний, а все, что не укладывалось в эту идею, они наотрез отвергали.
Как правило, чужое мнение они ставили ни в грош и готовы были на все - на
кровь и на резню, чтобы утвердиться.
- Ты пойми, парень, люди гибнут, - пытался втолковать ему Першин, но
тот молчал, глядя мимо, и понятно было, что уговоры и увещевания напрасны.
- Ненавижу! - пробормотал однажды незнакомец сквозь зубы и опустил
веки, как бы не в силах вынести чужого присутствия.
Его молчание и то, что другие незнакомцы предпочли умереть,
наталкивало на серьезные размышления. Это была какая-то особая порода,
выведенная селекционерами-злоумышленниками. Вскормленные фанатизмом и
ненавистью, эти люди не знали ничего, кроме своей куцей идеи, ради нее они
готовы были всех уничтожить - единственное, на что были способны.
Поводыри их на весь мир трубили о всеобщем счастье, ради счастья они
готовы были всех погубить - всех, кого намеревались осчастливить: с теми,
кто не хотел быть счастливым, они боролись не на жизнь, а на смерть, пока
не стирали в пыль.

14
Следующую неделю отряд рыскал по всей Москве. Они проверяли
технические коллекторы, по которым из одного района города можно было
скрытно попасть в другой. От станции Переделкино труба широкого профиля в
полкилометра длиной привела отряд к тоннелю, и они бежали по нему еще с
километр, пока не вышли к Боровскому шоссе. Осмотрев тоннель и подступы к
нему, отряд помчался в Тушино, где в новом районе, застроенном гаражами,
обнаружили ведущие под землю люки. Спустившись, разведчики оказались в
тоннеле, который тянулся на несколько километров, пройдя его, они вышли в
Митино.
К этому времени отряд уже разведал границы глубоких подземелий
Сретенского холма, состоящих из партийных бункеров Старой площади и
Лубянки, связанных между собой, с Кремлем, с окраинами и предместьями.
Огромный тайный город существовал на Юго-Западе. Сверху можно было
увидеть обширный пустырь, лежащий через дорогу против Университета. Одной
стороной пустырь выходил на проспект Вернадского, другая сторона круто
обрывалась над зеленой бугристой долиной, раскинувшейся внизу.
Загадочный пустырь покрывали кустарники и высокая трава. Повсюду
виднелись песчаные бугры и овраги, заросшие лощины и рощицы, бесконечный
забор окружал пустырь, на котором мог разместиться целый город, но никто
не строил здесь ничего, и это выглядело странно: Москва задыхалась от
нехватки земли, однако пустырь оставался неприкосновенным.
Жители окрестных домов, чьи окна располагались выше забора, приметили
посреди пустыря некое строеньице, похожее на будку, дворовый туалет или
пивной ларек. Каждое утро сюда подкатывали набитые людьми автобусы,
пассажиры один за другим исчезали внутри, и это было похоже на цирковой
фокус: маленькое строение вмещало всех пассажиров.
Высадив пассажиров, автобусы уезжали, чтобы вернуться за ними в конце
дня. С высоты соседних домов забавно было наблюдать, как под вечер ездоки
нескончаемой чередой тянутся из будки, вмещающей на глаз лишь несколько
человек. Иногда автобусы запаздывали, и большая толпа дожидалась их
посреди пустыря.
Окрестные жители называли приезжих шахтерами, и с тех пор так и
велось.
- Шахтеры приехали, - кивали на автобусы старухи, сидящие на лавках у
подъездов домов.
По ночам вереницы самосвалов вывозили с пустыря известняк, кузов
каждой машины был доверху забит белой породой, хотя никто не видел на
пустыре землеройных машин.
Со временем за забором появились легкие павильоны, навесы, ангары,
цветники и дорожки, посреди пустыря возник обширный и глубокий котлован,
на краю, выходящем к проспекту, выросли три высоких дома, видные издалека.
Поговаривали, что под пустырем находится секретный город, который
специалисты и знатоки именовали НИБО "Наука" и за который многие чины из
госбезопасности удостоились орденов.
Отряд изнемогал от усталости, Першин понял, что еще день-два, люди
свалятся. Он решил устроить им передышку, объявил увольнение на сутки,
каждый был волен делать что вздумается.
Ключников решил, что поедет в Звенигород. Две недели он не видел
домашних и Галю, надо было подать заявление и готовиться к свадьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40