В то же время понятно было, что выкрасть человека без машины
невозможно, нападавшие появлялись и исчезали в мгновение ока.
Следствие ломало голову, необъяснимые нападения случались почти
каждую ночь в разных местах Москвы, уже сотни людей исчезли без следа, и
никто не знал, живы ли они и куда направить поиски.

...с вокзала Ключников проводил новую знакомую до самого дома.
Девушка жила на Знаменке между Пречистенским бульваром и Волхонкой, за
Музеем изящных искусств. От метро они медленно шли переулками и дворами,
заросшими густой зеленью, где пахло сиренью, и сквозь зелень уютно
светились окна особняков и редкие фонари.
Ключников никогда не бывал здесь прежде. Он не знал эту Москву и
сейчас как будто попал в чужой город, в провинциальную глушь, хотя
помнились небоскребы и рокот машин на близкой Воздвиженке, бессонная
круговерть Манежа и мерцающие по соседству башни и купола Кремля.
Сюда едва долетал гул города, приглушенный деревьями, из распахнутых
окон, как в провинции, доносились обыденные звуки человеческого
существования - голоса, музыка, шум воды, звяканье посуды, но казалось,
что вокруг тихо, необычайно тихо повсюду, в тишине отчетливо стучали
тонкие каблучки спутницы.
Ключников чувствовал себя неспокойно и скованно. Привыкший к покою,
который исходил от Гали, он испытывал сейчас странную робость и тревогу,
словно ему предстояло что-то необычное, какое-то испытание, которому он
даже названия не знал.
Он догадывался, а вернее предчувствовал, что знакомство сулит
неожиданности и резкие перемены - прости-прощай привычная жизнь. И понятно
было, само собой разумелось, что спокойное существование новой знакомой не
по нраву.
Внятная тревога была разлита вокруг - в тенистых дворах, в мрачных
подворотнях, в едва освещенных извилистых переулках, где стояли дворянские
усадьбы, купеческие особняки и доходные дома в стиле "модерн".
Они медленно шли рядом, но ему мерещилось, новая знакомая спешит
куда-то, где ее ждут. Он угадывал в ней скрытое нетерпение, азарт, под
стать праздничной лихорадке; вероятно, они жили на разных скоростях: ее
всегда одолевала спешка, она вечно рвалась куда-то, вечно бежала, неслась,
летела - даже тогда, когда оставалась на месте.
Идя рядом, он чувствовал электрический ток, который исходил от нее,
она была вся пронизана электричеством, высокое напряжение угадывалось на
расстоянии, энергия пульсировала в каждом движении, и казалось, стоит
коснуться, смертельный разряд убьет наповал.
- Хотите, я покажу вам что-то? - неожиданно предложила она.
- Что? - спросил он, испытывая тоску по привычному покою, который
рушился на глазах и который он не в силах был отстоять.
- Здесь есть любопытные места...
- Может, в другой раз? - неуверенно спросил Ключников.
- Другого раза не будет, - сказала она уверенно, и было видно, что
это правда: не будет.
- Поздно уже, - вяло сопротивлялся Ключников.
- Поздно?! - поразилась она, как человек, привычный к ночной жизни,
и, подняв голову, быстро глянула на него: Ключникову показалось, в лицо
ударил яркий фонарь. - Вы торопитесь? - в ее голосе послышались насмешка и
разочарование.
- Нет, но... я думал... ночь на дворе... - пустился он в объяснения,
но увидел обращенный к себе насмешливый взгляд, смутился и осекся.
Ключников с тоской подумал, что опаздывает на метро, и теперь
придется тащиться пешком или брать такси, что было ему не по карману. Она,
похоже, угадала его мысли.
- Я отвезу вас, - неожиданно пообещала она, и он понурился от
смущения.
- Не беспокойтесь... - пробормотал он в замешательстве, но она
засмеялась и перебила:
- Отвезу, отвезу!
Впоследствии он отчетливо уяснил, что она с легкостью называет вещи
своими именами и вслух говорит то, о чем другие помалкивают. Она не
испытывала сомнений, когда следовало кого-то отбрить, язык у нее был, как
бритва, и она всегда находила точные слова, живость ума уживалась в ней с
резкостью суждений.
В ней постоянно играла ртуть, переливалась, каталась упруго, рождая
электрическое поле, сопротивляться которому не было сил. И уже разумелось
само собой: тот, кто попадет в это поле, покончит со спокойной жизнью.
Новая знакомая повела его на задворки Музея изящных искусств. В
запущенном парке за каменной стеной Ключников увидел старинный дворец,
похожий на итальянский палаццо, украшенный несуразной лепниной: медальоны
дворца несли на себе профили основателей коммунизма, пятиконечные звезды и
скрещенные серпы с молотами. В старой усадьбе князей Долгоруких размещался
музей коммунизма, но здание обветшало и рушилось на глазах, чтобы вскоре
превратиться в руины; окна первого этажа были заколочены досками.
Одно из крыльев дворца занимал журнал "Коммунист", крыло выглядело
пристойно, во всяком случае стены были оштукатурены и покрашены, в
просторном вестибюле горел свет.
Свет горел в окнах второго этажа, как будто за белыми занавесками шла
круглосуточная работа, редакция, видно, не могла спать и по ночам
перелистывала первоисточники, которые так хорошо кормили их до сих пор, а
теперь мало кого привлекали; и они перебирали их, перетряхивали, штопали в
надежде обновить и снова всучить кому-нибудь, как это бывает со старой
изношенной одеждой.
За дворцом на отшибе, в дальнем углу парка, куда сквозь заросли
крапивы и чертополоха вела узкая асфальтированная дорожка, стоял темный
пустой особняк. В нем было два этажа, уютное крыльцо, балкон, крутая, на
западный манер крыша, и выглядел он нездешне, точно пришелец издалека.
Рядом рос большой куст жасмина-чубушника, цвела старая липа, и большой
раскидистый клен надежно прикрывал острую крышу сверху.
За стеной поодаль высились помпезные здания Министерства обороны,
особняк выглядел странно, словно иностранец в русской глуши, как будто его
поставили здесь, чтобы напоминать о дальних чужих краях.
Они стояли в темноте среди зарослей, сильный запах жасмина и цветущей
липы наполнял ночной воздух, с улицы, из распахнутого окна едва слышно
долетала музыка. И потом, позже, спустя много лет, Ключников с тоской
вспоминал эту ночь и с пристрастием вопрошал себя: неужели она была?
Нельзя было поверить, что вокруг Москва, центр города, настолько от
всей картины веяло чем-то давним, забытым.
- Чей это дом? - спросил Ключников, глядя, как редкие огни
пробиваются сквозь заросли и отражаются в черных стеклах особняка.
- Ничей, - ответила она. - Хотите, будет наш с вами?
- Как? - удивился Ключников.
- Поселимся, будем жить, - улыбнулась она лукаво. - Согласны?
Ключников не знал, что ответить, он не умел вести светские беседы с
женщинами - онемел, язык проглотил.
- Боитесь? - улыбнулась она сочувственно, ее глаза блестели в
темноте, и похоже, ей нравилось дразнить его, глядя, как он теряется и
немеет.
То, что он не речист с женщинами, было сразу понятно, другой бы уже
развел турусы на колесах, а она была настоящая горожанка, девушка из
центра, столичная штучка, рядом с ней Ключников тушевался и чувствовал
себя увальнем, жалким провинциалом.
Они обошли несколько обширных дворов, в которых стояли старинные
усадьбы и древние палаты, в сумраке ночи здания напоминали оперные
декорации. Ключников узнал, что околоток, по которому они гуляют, издревле
называется Чертольем и всегда был опасным местом, жить здесь не
рекомендовалось, а старые москвичи остерегались сюда приходить.
- А вы как же? - простодушно спросил Ключников, не подозревая, к чему
это приведет.
- Я? - она глянула серьезно и ответила без улыбки. - А я сама ведьма,
- она вдруг приблизила лицо вплотную и глядя в упор, сказала твердо. -
Захочу - любого приворожу.
От нее пахло дорогими духами, и волосы ее пахли чем-то душистым, у
него даже голова закружилась; Ключников на какое-то время потерял власть
над собой. Он отчетливо все помнил, мог двигаться и говорить, но по
непонятной причине не двигался и не говорил. Могло сдаться, он находится в
чужой власти и не волен делать, что вздумается; так ему мнилось позже.
Она смотрела в упор, потом вдруг отстранилась резко, как бы оборвав
разговор на полуслове, и направилась к выходу; Ключников покорно побрел
следом. И потом, после, он неизменно поражался ее своеволию: она была
непредсказуема в словах и поступках, он всякий раз дивился ее норову и
строптивости.
Она привела его к старому доходному дому, стены были покрыты светлой
керамической плиткой, в которой тускло отражались уличные огни. Сквозь
арку они вошли в небольшой замкнутый двор, и Ключников удивился: во дворе
горел свет, слышались голоса, и какие-то люди, мужчины и женщины,
озабоченно сновали из дома во двор и обратно.
Возле подъезда Ключников увидел раскрытый железнодорожный контейнер,
который загружали мебелью, утварью, связками книг, ящиками с посудой и
одеждой.
- Аня, где ты была? - недовольно спросила женщина средних лет,
Ключников понял, что это мать. - Разве так можно? Ночь, а тебя нет. Ты же
знаешь, что творится в городе. Мы все волновались.
- Мама, меня проводили, - ответила Аня, и все быстро взглянули на
Ключникова: провожатым был он.
Анна достала из сумочки ключи и открыла стоявшую в стороне машину.
- Ты куда? - хмуро спросил один из мужчин.
- Папа, я скоро вернусь, - она жестом пригласила Ключникова сесть в
машину.
- Не надо, я сам доберусь, - отказался он, но она повелительно
указала ему на машину - не разговаривай, мол, садись!
Свет фар скользнул по темным окнам, осветил черное чрево подворотни и
метнулся по переулку вдоль красивых старинных домов, машина стремглав
понеслась вперед.
Как она водила! Они мчались по ночным улицам, летели по пустынному,
охваченному страхом городу, стремительно брали повороты, машина была
похожа на снаряд, пронзающий пространство.
- Аня, у вас кто-то уезжает? - спросил Ключников.
- Мы все уезжаем, - ответила она.
- Все? - удивился он. - Куда?
- Куда угодно. Виза в Израиль, но там видно будет. Главное - отсюда
вырваться.
Он оглушенно помолчал, соображая, и недоуменно уставился на нее:
- В Израиль? Вы разве еврейка?
- Не похожа? - усмехнулась она со значением, точно за его словами
что-то крылось.
- Нет, я просто... честно говоря, я не очень разбираюсь... -
пробормотал он сбивчиво.
По правде сказать, новость оказалась для Ключникова полной
неожиданностью; время от времени он украдкой поглядывал на Аню, точно
хотел удостовериться, не разыгрывает ли она его.
Он подумал, что узнай Буров о его знакомстве, он осудил бы его и
заклеймил.
Они мчались по безлюдным улицам. Их несколько раз останавливали
вооруженные патрули, осматривали машину и отпускали, они неслись по
пустынному городу, который казался вымершим.
Анна знала язык, работала переводчицей, ее бывший муж уехал в Америку
несколько лет назад, а теперь вся семья решила, что оставаться здесь
больше нельзя.
- Вы _х_о_т_и_т_е_ ехать? - спросил Ключников.
Она с грустью покачала головой:
- Если бы я хотела, я бы уехала с мужем. Он хорошо устроен, у него
дом, работа... Но я отказалась, и мы развелись.
- Тогда отказались, а сейчас...
- Я люблю Россию, все мои предки жили здесь. Даже в самые трудные
времена они эту страну считали своей. Воевали за нее. А теперь нам
говорят: убирайтесь, вы здесь чужие.
Она напряженно смотрела на дорогу, сжимая руль. - Ладно, уедем, -
сказала она как-то устало. - Весь наш клан снялся, вся фамилия. Ничего, не
пропадем. Посмотрим, что здесь будет.
- Думаете, будет плохо? - глянул на нее Ключников.
- По-моему, эта земля проклята Богом. Избавятся от нас, примутся друг
за друга.
Она быстро домчала его к общежитию и затормозила резко там, где он
указал. Они посидели молча, как бы свыкаясь с мыслью, что надо расстаться.
- Иди, счастливо, - она неожиданно обняла его за шею, притянула к
себе и поцеловала мягкими влажными губами.
Ключников опешил и растерялся. От поцелуя у него закружилась голова,
он едва не задохнулся.
- Прощай, - открыв дверцу, она подтолкнула его. - Спасибо тебе.
Ключников очумело стоял на тротуаре. Взревел мотор, машина рванулась
и унеслась. Он постоял, приходя в себя, и как пьяный, неуверенно побрел к
двери.

11
Улучив свободный час, Першин заехал домой. Замотанный делами, он
скучал по детям и жене, хотя понимал, что от того, как сработает отряд,
зависит их будущее.
Андрей поцеловал Лизу и детей, дочки отвыкли немного, и он обнял их и
усадил на колени. Лиза села напротив, вид у нее был рассеянный, и понятно
было, что какая-то мысль гложет ее неотвязно.
Он жалел их всех - жену и миллионы женщин, которые имели несчастье
жить в этой стране. Целые дни они бегали в поисках самого необходимого -
рыскали, сновали, кружили по городу, не зная, как прокормить семью, их
одолевали мучительные горести и заботы, что, как известно, женщину не
красит.
Он смотрел на жену, какая-то затаенная горечь запеклась на ее лице,
ему было стыдно за ее ранние морщины и грустные глаза, за то, что она с
утра до вечера мотается в поисках пропитания, за ту участь, которую ей
уготовил он - муж, защитник, который не мог для нее ничего сделать и не
мог ничего обещать, кроме вечной маеты.

...донос генерал получил из Бора на другой день: осведомительная
служба опоздала на одну ночь.
Наутро в пансионат прикатил генеральский адъютант с приказом
доставить виновников на ковер.
- А если я не поеду? - лежа в постели, поинтересовался Першин из
чистого любопытства.
- Силой доставим. Я привык выполнять приказы, - объяснил майор.
- Если силой, то меньше, чем взводом, не обойтись.
- Знаю, воздушный десант. Что ж, взвод, так взвод. Надо будет,
дивизию вызовем, - с ленцой пообещал майор и пожмурился благодушно. -
Живее, капитан, живее. Не на расстрел едем.
Удивляясь, как быстро все стало известно, Першин принялся одеваться.
Генерал жил на даче поблизости от Бора, хотя место называлось Лесные
Дали. Дача была огромным особняком из множества казенно меблированных
комнат, генерал сидел в кабинете за большим письменным столом, несколько
старших офицеров в форме стояли перед ним с папками в руках.
Тут случилось то, чего никто не ожидал. Не дожидаясь вызова или
разрешения, Першин строевым шагом вышел на середину комнаты и стоя
навытяжку, доложил, как положено:
- Капитан Першин по вашему приказанию прибыл! - и смотрел в упор с
бравой дерзостью, ел глазами начальство.
Офицеры вывернули шеи, оторопело уставились на наглеца. Адъютант даже
руками всплеснул от неожиданности и обомлел, не зная, как быть. Генерал
угрюмо, с заведомой неприязнью смотрел на дерзкого верзилу; было видно,
как его разбирает злость.
- Капитан? - переспросил он брезгливо.
- Так точно. Воздушно-десантные войска, - отрапортовал Першин с
прежней незамутненностью во взгляде.
- А что ж вести себя не умеете? - с каменной, начальственной тяжестью
спросил генерал, как бы сдерживаясь через силу, чтобы не расплескать свой
гнев.
- Никак нет. Умею, - браво возразил Першин, держа грудь колесом.
- Это я во всем виновата! - гибко и плавно возникла из-за спины
Першина генеральская дочь.
- Что?! - опешил генерал, чувствуя, что за всем этим что-то кроется,
но что - он понять не мог. - Ты в своем уме?!
- Я его соблазнила!
- Как?! - еще больше оторопел генерал.
- Лаской, угрозой... Ну как соблазняют... Наобещала с три короба:
мол, в мужья возьму. Припугнула как следует: откажет - из армии уволю, у
меня отец генерал. Он и сдался.
Подчиненные генерала стояли ни живы, ни мертвы, от напряжения у них
остекленели глаза; устав на этот счет молчал, никто не знал, как себя
вести. Адъютант едва сдерживался, ему стоило большого труда не растянуть
рот в улыбке. Генерал почувствовал, что становится посмешищем.
Лиза объявила семейный совет, попросила всех выйти, в кабинет позвали
мать. Першин вышел вместе с адъютантом и другими офицерами, все на всякий
случай поглядывали на него дружелюбно и держались приветливо, как с
возможным будущим начальством.
Спустя время дверь кабинета приоткрылась, Лиза поманила Першина
рукой. Першин с порога понял, что гроза миновала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40