Вдовья манера исполнения раздражает – хвала господу, у нее всего один хит. Когда она издает наконец последний вопль из «Себя», в церкви воцаряется тревожное молчание. Потом Тито Неграпонте начинает хлопать, а к нему нерешительно присоединяются остальные «Блудливые Юнцы». Вскоре аплодирует вся церковь. Полагаю, все рады, что сольное выступление Клио закончено.Правда, она все еще держит гитару.Она прочищает горло и отпивает воды из стакана, который вложил в ее ухоженную ручку шкафоподобный телохранитель. Она говорит:– Есть песня…– Господи, помоги нам! – стонет вполголоса Аякс.– Есть песня, – говорит тем временем Клио, – которую мы с Джимми написали всего пару месяцев назад. Она стала заглавной в моем новом альбоме, но я, типа, очень расстроена, потому что песня просто супер, а он не услышит, как я ее пою.– Повезло ему, – шепчет Мария своей подружке. – Надо сваливать.Аякс качает головой:– Подождем еще минутку.Я и сам подумываю выйти на воздух, но какое-то извращенное любопытство заставляет меня остаться и послушать «Сердце на мели». Вдова Стомарти начинает петь: Ты накатил штормом, и вот теперь отлив,Я села на мель, а ты умчался, позабывМое сердце на мели, сердце на мели. Мелодия приятная и ласкает слух; я бы, наверное, смог ее полюбить, если бы услышал целиком, но, очевидно, сегодня этого не случится. Клио Рио повторяет один и тот же куплет снова и снова, а это означает, что либо она забыла остальные слова, либо их не существует – то есть песня не закончена.Аякс толкает меня в бок:– Вы все это записываете? Это же, блядь, абсурд.– Может, она просто нервничает, – предполагаю я.– Ха!Я жду своей очереди, чтобы принести соболезнования вдове Джимми, стоя между Зигги Марли и гитаристом Майком Кэмпбеллом из первоначального состава «Хартбрейкерз». Майк Кэмпбелл (р. 1950) – американский гитарист и продюсер, входил в первоначальный состав группы «Хартб рей керз», основанной блюз-роковым гитаристом и певцом Томом Петти в 1975 г.
Видимо, Зигги заметил блокнот, торчащий у меня из заднего кармана, – так или иначе, люди вокруг в основном помалкивают.Пожимая пухлую руку Джея Бёрнса, я называю себя и говорю, что мне хотелось бы встретиться с ним и поговорить, потому что я пишу про Джимми. Он что-то бормочет в знак согласия – странно. И тут я понимаю, что он под кайфом: глаза полузакрыты, из уголка рта сочится слюна. Завтра он и не вспомнит, что согласился на интервью; ему еще повезет, если он вспомнит свое имя.Когда наконец подходит моя очередь, я замечаю, что Клио вставила черные контактные линзы – очевидно, в знак скорби. Она здоровается так, будто впервые меня видит.– Джек Таггер, – напоминаю я, – из «Юнион-Реджистер».– Ах да.Я обнимаю ее и говорю:– Нам надо поговорить еще раз.Клио вырывается.– Нет-нет, не сейчас, – успокаиваю я. – Не сегодня.– Я, типа, завтра улетаю в Лос-Анджелес, – говорит Клио. – А о чем вы хотели поговорить?– О рыбной похлебке. О халтурном вскрытии, – улыбаюсь я. – Всего пара вопросов. Я не отниму у вас много времени.Клио как будто в живот хоккейной шайбой заехали.– Вы… н-н-нет, уб-убирайтесь отсюда, на хер, – заикаясь, бормочет она.– Вы расстроены. Мне жаль…Клио оборачивается, ища бритоголового типа:– Джерри? Джерри, пусть эт-этот ч-человек уйдет…Но я уже направляюсь к двери. Кажется, бесполезно спрашивать, нельзя ли мне прокатиться на яхте вместе со всеми, чтобы развеять прах Джеймса Стомарти.На парковке я нагоняю Аякс и Марию, они садятся в арендованный «сатурн» с откидным верхом. Они говорят, что им официально запрещено распространяться о том, над чем они и Джимми Стома работали в студии.– Мы подписали – как там его? – обязательство о неразглашении. Я бы рада помочь, но не хочу, чтобы меня за-несли в черный список. Мне еще там работать, – говорит Мария.– Та же фигня. Мне дочь надо кормить, – соглашается Аякс.– Тогда забудьте об этой записи. Расскажите мне о Джимми. Что он был за человек?Церковь Св. Стефана быстро пустеет, водители лимузинов покидают тень старого баньяна, швыряют на землю окурки и спешат к своим машинам.– Джимми был крут. Приятный мужик, – делится Аякс.– А Клио? Мария едко смеется:– Без комментариев, chico. Парень (исп.).
– Я тоже промолчу, – с отвращением добавляет Аякс. – О чем тут спрашивать? Вы видели эту сучку своими глазами. Она здесь ради «Себя».– Как думаете, он ее любил?Аякс фыркает и заводит машину. Мария машет мне рукой.– Вас немного заносит, – беззлобно говорит она. – Мы просто бэк-вокалистки. Ага?Я смотрю, как они отъезжают. Затем иду к своему «мустангу», швыряю блокнот на переднее сиденье и врубаю кондиционер. Меня будто пропустили через мясорубку – после похорон мне всегда паршиво. Но сцена, которую я наблюдаю через ветровое стекло, заставляет меня довольно ухмыльнуться: вдова Стомарти, сжимая в руках бронзовую урну, дает интервью Тимми Бакминстеру.Я опускаю все стекла, врубаю «Блудливых Юнцов» на полную и с легким сердцем выезжаю с парковки.Запевай, Джимми. 8 Дженет Траш открывает дверь:– А. Это вы.– Можно войти?– Послушайте, дайте мне объяснить…– Вы не обязаны.– Мой наряд, – робко продолжает она, – я хочу объяснить…На Дженет хэллоуинский костюм полицейского: начищенные до блеска черные сапоги, темно-синие брюки с серыми лампасами, накрахмаленная белая рубашка с дешевым оловянным значком на груди и кобура с игрушечным пистолетом. За ворот рубашки заткнуты пластиковые зеркальные очки с голубыми стеклами. Из заднего кармана торчит пачка квитанций. Не хватает только наручников.– Извините, – говорю я. – Не знал, что вы не одна.– Я одна. То есть не совсем.Она машет мне рукой, чтобы я заходил, и знаками просит говорить потише.Маленькая гостиная освещена ярко, как телестудия, каковой она, очевидно, и является. Дженет показывает куда-то в угол и шепчет:– Всего пару секунд.Она надевает очки и проводит рукой по волосам. Затем встает под лампы, подбоченивается и смело поворачивается лицом к видеокамере размером не больше точилки для карандашей. Камера установлена на журнальном столике рядом с компьютером. На экране то и дело появляются новые строчки, но я сижу далеко и не могу прочитать.Дженет склоняется над клавиатурой и печатает сообщение своему виртуальному приятелю. Затем выпрямляется и объявляет:– Ларри, ты все еще под арестом, так что не вздумай делать глупости. Перезвони мне через двадцать минут.Она снова что-то набирает на клавиатуре, и экран гаснет. Она подходит к алюминиевым штативам и выдергивает из розетки осветительные лампы. Снимает очки и швыряет их на журнальный столик.– «Будвайзера» хочешь? – спрашивает она.– Хочу.– Или что покрепче?– Без разницы. Что сама будешь.Мы перемещаемся на кухню – здесь значительно прохладнее. Дженет протягивает мне последнюю бутылку пива и открывает банку колы для себя.– «Королева парковки». Стрип-шоу в Интернете, – говорит она. – Слышал про такие? У тебя ведь есть Интернет? Как я в это ввязалась? Ну, я искала работу, и одна моя подружка – мы с ней ровесницы – сказала, что можно заработать хорошие бабки просто… Ну, она раздевается до костюма Евы, понимаешь? А я только до белья. В общем, подружка помогла мне все тут установить, завести мой собственный веб-сайт и номер, начинающийся с 900, ну и все такое. Ее шоу называется «Монастырь»: она и еще три девчонки одеваются доминиканскими монахинями. Про них даже написали в «Салоне». – Дженет присасывается к банке и жадно пьет.– Королева парковки – это интересно, – говорю я, чтобы ее поддержать.Дженет кивает:– Это была моя идея. Почти всем мужикам нравятся женщины в форме. Согласен?– Я стараюсь не спать с представителями власти.– Могу поспорить, ты бы запросто мог, – бесстрастно говорит Дженет, без тени намека. – В любом случае ты наверняка думаешь, что все это мерзко и недостойно.– Я думаю, это не мое дело.– Четыре бакса в минуту, Джек, – вот сколько эти идиоты платят мне, чтобы я выписала им штраф за неправильную парковку.– В лифчике и трусиках.– Да, но все равно…– Неплохие бабки, – соглашаюсь я.– Этот парень, Ларри, – Дженет бросает взгляд в сторону гостиной, – ему нравится, когда я выписываю ему квитанцию за то, что его лесовоз закрывает выезд с парковки массажного салона. Такие у него фантазии. Звонит аж с Аляски. Думаешь, меня волнует, что какой-то парень дрочит там у себя в Фэйрбэнксе, штат Аляска, когда видит меня в нижнем белье на экране монитора? Нет, Джек, не волнует. Пусть он хоть завязывает свой агрегат узлом или трахается с лосем – меня это не колышет, до тех пор пока он платит мне четыре бакса в минуту.– Я б на твоем месте не стал ему это советовать.Дженет смеется:– Я стараюсь не думать о том, что у них там происходит, но половина этих парней времени даром не теряет. Они, наверное, учатся печатать одной рукой или типа того. Эй, ты чего пиво не пьешь?– Я был на похоронах твоего брата, – говорю я.– А. – Дженет поправляет игрушечную кобуру и садится на табурет у барной стойки. – Я не смогла себя заставить. Нарядилась во все черное, села в машину, но не смогла заставить проклятую колымагу поехать к церкви.– Я понимаю, поверь мне. Хочешь расскажу, что там было?– Надеюсь, Клио не стала петь?– Мне жаль тебя разочаровывать.Дженет стонет и прикладывает ладони к щекам:– Только не эту песню, «Я»!– Наверное, оно и к лучшему, что тебя там не было.– Джимми бы стошнило. Больше ничего не рассказывай, ладно? – Дженет смотрит на настенные часы.Я говорю:– Я пришел к тебе насчет… – Пан или пропал. Без сестры Джимми мне ничего не светит. Я никогда не добьюсь того, чтобы газета этим занялась. – Насчет вскрытия, – продолжаю я. – Ты не хочешь подать в суд? Дать делу ход?– Как? С чем мне идти в полицию? – качает головой Дженет. – Я не знаю, с какого конца подступиться.– Я знаю.Она улыбается благодарно, однако грустно.– Знаешь, я не спала ни одной ночи с тех пор, как он умер. Не могу поверить, что все случилось так, как они говорят. Я не верю ни единому слову этой жадной бездарной твари.– Думаешь, это она его убила?– Что-то там не так, – тихо говорит Дженет. – Я не знаю, если честно. Ты же у нас журналист, что ты думаешь?– У твоего брата были деньги?– Ты хочешь сказать, оставил ли он наследство? Естественно. Джимми был не дурак. Даже в старые недобрые времена сколько бы он ни тратил на наркоту – всегда посылал столько же в «Смит Барни». «Смит Барни» – транснациональная брокерская и инвестиционная компания, подразделение финансового холдинга «Ситигруп».
Для наркомана мой брат был очень дисциплинированным. Поэтому он и смог купить дом на островах.– Кстати о доме – не хочешь туда съездить?– Хорошая шутка, – саркастически фыркает Дженет.В гостиной компьютер пробуждается к жизни и приветственно пикает.– Черт! – бормочет Дженет. – Мой одинокий лесоруб.– На Багамы. Вместе со мной, – не сдаюсь я. – Поговорим с копами, которые занимались несчастным случаем с Джимми.– Ты серьезно?Компьютер продолжает умоляюще попискивать.– Джек, я не могу себе позволить поездку на острова.– Я тоже, – легко соглашаюсь я. – Но для Рэйса Мэггада-младшего это пара пустяков.– Это еще кто? – интересуется Дженет.– Пожалуйста, поехали со мной. Это не будет стоить тебе ни цента. За все заплатит газета. – Я не стараюсь выпендриться, я пытаюсь убедить самого себя, что у меня получится. По объективным причинам вахта на ниве некрологов не предусматривает расходов. – Ну так как? – спрашиваю я.– Черт, а ты по ходу не шутишь.После пятого гудка она встает, чтобы ответить на звонок.– Пожалуйста, – говорю я. – Если я поеду один, они пошлют меня куда подальше. Там, в Нассау, никогда и не слыхали про мою газету. Но ты его сестра, они обязаны с тобой поговорить.– Это не значит, что они скажут мне правду.– Иногда можно многое извлечь из вранья. Подумай об этом и позвони мне.– Работы полно. После Ларри у меня еще доктор Дэннис из Энн-Арбор и семинарист Пол из Солт-Лейк. Мой первый мормон.– Я поздно ложусь, – заверяю я.Я задним ходом выезжаю со стоянки и вижу, что в гостиной Дженет зажигаются осветительные приборы. Шторы задернуты, лишь по краям занавески пробивается яркий свет. Из дома доносится музыка – сегодня королевы парковок танцуют под джаз.
Моя мать знает, когда умер мой отец, но отказывается сказать мне.– Какая разница? Умер и умер, – говорит она.Но я хочу знать, когда он опочил, чтобы самому не умереть в том же возрасте – боюсь до чертиков. Матери не нравится эта моя навязчивая идея, и поэтому она отказывается сообщать мне информацию о Джеке Таггере-старшем, который вышел из дома, когда мне было три года, и больше уже не возвращался.– Отчего он умер? – Этот вопрос я задавал матери не один раз.– Умер и умер, – обычно отвечает она. – И перестань трястись по этому поводу – это просто смешно.Мать сохранила только одну фотографию, на которой есть мой отец. Он высокий, у него песочного цвета волосы; на фото он без рубашки и, на мой взгляд, светится здоровьем. Он обнимает мою мать загорелой рукой. Они щурятся от полуденного солнца на пляже в Клируотер – там они жили в то время. Я тоже есть на снимке – крепко сплю в коляске справа от отца.Однажды я спросил мать, как отец зарабатывал на жизнь, и она ответила: «Плохо. В этом и была проблема». На фото ему лет двадцать пять – тридцать. Это значит, будь он жив по сей день, ему исполнилось бы по меньшей мере шестьдесят восемь, а может, даже семьдесят три. Но он умер – мать не стала бы лгать.После того как Джек-старший слинял, жизнь для нас не остановилась. Мать как каторжная работала секретарем в суде, но у нее всегда оставалось время для меня и для общения. И хотя она серьезно встречалась с несколькими мужчинами, замуж вышла только после того, как я окончил школу. Я поступил в колледж, потом стал работать в газете и редко думал об отце, пока много лет спустя меня не перевели в раздел Смертей «Юнион-Реджистер». Вот тогда-то у меня и появился нездоровый интерес к смерти; к своей собственной, в частности. Поэтому я позвонил матери в Неаполь, штат Флорида (куда они с моим отчимом переехали, потому что для гольфиста там рай земной), и спросил, жив ли еще мой отец.– Нет, – спокойно ответила она.– Когда он умер?– Почему тебя это интересует?– Просто так, – сказал я.– Я точно не уверена, когда это случилось, Джек.– Мам, пожалуйста. Вспомни.– Это не важно. Умер и умер.– Как это случилось? Что-то наследственное?– Ради бога, неужели ты думаешь, что я бы тебе не сказала! – воскликнула она. – А теперь давай, пожалуйста, сменим тему. Это случилось много лет назад.– Но, мам…– Джек! Много лет назад. Это меня подкосило. Когда мать говорит «много лет назад», она имеет в виду по крайней мере лет двадцать – из чего, согласно моим расчетам, следует, что, когда отец умер, ему было не больше пятидесяти трех, а может, даже всего… Вот это был вопрос, от которого сводило кишки и яйца.Тридцать пять? Сорок? Сорок шесть?Однажды я раскрыл карты и спросил у матери:– Он был старше или младше меня, когда умер?– Оставь это свое нездоровое любопытство, – попеняла она.– Да ладно, мам. Старше или моложе?Как же мне хотелось, чтобы она сказала «моложе», потому что это означало бы, что я счастливо перескочил через рубеж. Пронесло!– Какая разница, Джек? Когда Господь призывает нас, мы идем к Нему. Очевидно, твоего отца Он призвал.– Ему было за сорок? Да или нет? Или ему было столько, сколько сейчас мне, и ты боишься в этом признаться?– Джек, эта работа плохо на тебя влияет. Может, тебе писать о чем-нибудь пожизнерадостнее? Делать обзор ресторанов, например?Иногда я ночей не сплю из-за того, что не знаю, как и когда умер мой отец. Разговаривая с матерью, я все время пытаюсь выудить у нее подробности – потому она так редко мне и звонит.– Просто скажи мне, – попросил я ее недавно, – он умер от естественных причин?– Разумеется, – утешила она. – Смерть всегда наступает от естественных причин.Это я уже слышал.– Если человек падает с двадцатого этажа, – продолжила мать, – абсолютно естественно, что он умирает. То же самое, если человек ляжет на рельсы перед поездом. Или если молния ударит в него на тринадцатом грине…– Ладно-ладно, я понял.– Сердце не бьется, легкие не дышат, мозг отключается. Конец.– Настоящая поэзия, мам. Можно я вставлю это в твой некролог?И вот сегодня, пока я жду звонка Дженет Траш, я решаюсь попробовать еще раз. Мать снимает трубку на первом гудке.– Привет, – говорит она. – Я думала, это Дэйв. Дэйв – это мой отчим. Иногда он допоздна играет в покер.– Знаешь, я у тебя кое-что хотел спросить, – начинаю я.– О господи, ты опять за свое.– Послушай, ты можешь не говорить, что именно случилось и когда и была ли это авария, или сердечный приступ, или эмболия…– Джек, ты меня беспокоишь.– …я просто хочу узнать, – не сдаюсь я, – как ты об этом узнала. Ну то есть он же все эти годы отсутствовал. Вы что, общались?– Нет!– Может, он звонил или писал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Видимо, Зигги заметил блокнот, торчащий у меня из заднего кармана, – так или иначе, люди вокруг в основном помалкивают.Пожимая пухлую руку Джея Бёрнса, я называю себя и говорю, что мне хотелось бы встретиться с ним и поговорить, потому что я пишу про Джимми. Он что-то бормочет в знак согласия – странно. И тут я понимаю, что он под кайфом: глаза полузакрыты, из уголка рта сочится слюна. Завтра он и не вспомнит, что согласился на интервью; ему еще повезет, если он вспомнит свое имя.Когда наконец подходит моя очередь, я замечаю, что Клио вставила черные контактные линзы – очевидно, в знак скорби. Она здоровается так, будто впервые меня видит.– Джек Таггер, – напоминаю я, – из «Юнион-Реджистер».– Ах да.Я обнимаю ее и говорю:– Нам надо поговорить еще раз.Клио вырывается.– Нет-нет, не сейчас, – успокаиваю я. – Не сегодня.– Я, типа, завтра улетаю в Лос-Анджелес, – говорит Клио. – А о чем вы хотели поговорить?– О рыбной похлебке. О халтурном вскрытии, – улыбаюсь я. – Всего пара вопросов. Я не отниму у вас много времени.Клио как будто в живот хоккейной шайбой заехали.– Вы… н-н-нет, уб-убирайтесь отсюда, на хер, – заикаясь, бормочет она.– Вы расстроены. Мне жаль…Клио оборачивается, ища бритоголового типа:– Джерри? Джерри, пусть эт-этот ч-человек уйдет…Но я уже направляюсь к двери. Кажется, бесполезно спрашивать, нельзя ли мне прокатиться на яхте вместе со всеми, чтобы развеять прах Джеймса Стомарти.На парковке я нагоняю Аякс и Марию, они садятся в арендованный «сатурн» с откидным верхом. Они говорят, что им официально запрещено распространяться о том, над чем они и Джимми Стома работали в студии.– Мы подписали – как там его? – обязательство о неразглашении. Я бы рада помочь, но не хочу, чтобы меня за-несли в черный список. Мне еще там работать, – говорит Мария.– Та же фигня. Мне дочь надо кормить, – соглашается Аякс.– Тогда забудьте об этой записи. Расскажите мне о Джимми. Что он был за человек?Церковь Св. Стефана быстро пустеет, водители лимузинов покидают тень старого баньяна, швыряют на землю окурки и спешат к своим машинам.– Джимми был крут. Приятный мужик, – делится Аякс.– А Клио? Мария едко смеется:– Без комментариев, chico. Парень (исп.).
– Я тоже промолчу, – с отвращением добавляет Аякс. – О чем тут спрашивать? Вы видели эту сучку своими глазами. Она здесь ради «Себя».– Как думаете, он ее любил?Аякс фыркает и заводит машину. Мария машет мне рукой.– Вас немного заносит, – беззлобно говорит она. – Мы просто бэк-вокалистки. Ага?Я смотрю, как они отъезжают. Затем иду к своему «мустангу», швыряю блокнот на переднее сиденье и врубаю кондиционер. Меня будто пропустили через мясорубку – после похорон мне всегда паршиво. Но сцена, которую я наблюдаю через ветровое стекло, заставляет меня довольно ухмыльнуться: вдова Стомарти, сжимая в руках бронзовую урну, дает интервью Тимми Бакминстеру.Я опускаю все стекла, врубаю «Блудливых Юнцов» на полную и с легким сердцем выезжаю с парковки.Запевай, Джимми. 8 Дженет Траш открывает дверь:– А. Это вы.– Можно войти?– Послушайте, дайте мне объяснить…– Вы не обязаны.– Мой наряд, – робко продолжает она, – я хочу объяснить…На Дженет хэллоуинский костюм полицейского: начищенные до блеска черные сапоги, темно-синие брюки с серыми лампасами, накрахмаленная белая рубашка с дешевым оловянным значком на груди и кобура с игрушечным пистолетом. За ворот рубашки заткнуты пластиковые зеркальные очки с голубыми стеклами. Из заднего кармана торчит пачка квитанций. Не хватает только наручников.– Извините, – говорю я. – Не знал, что вы не одна.– Я одна. То есть не совсем.Она машет мне рукой, чтобы я заходил, и знаками просит говорить потише.Маленькая гостиная освещена ярко, как телестудия, каковой она, очевидно, и является. Дженет показывает куда-то в угол и шепчет:– Всего пару секунд.Она надевает очки и проводит рукой по волосам. Затем встает под лампы, подбоченивается и смело поворачивается лицом к видеокамере размером не больше точилки для карандашей. Камера установлена на журнальном столике рядом с компьютером. На экране то и дело появляются новые строчки, но я сижу далеко и не могу прочитать.Дженет склоняется над клавиатурой и печатает сообщение своему виртуальному приятелю. Затем выпрямляется и объявляет:– Ларри, ты все еще под арестом, так что не вздумай делать глупости. Перезвони мне через двадцать минут.Она снова что-то набирает на клавиатуре, и экран гаснет. Она подходит к алюминиевым штативам и выдергивает из розетки осветительные лампы. Снимает очки и швыряет их на журнальный столик.– «Будвайзера» хочешь? – спрашивает она.– Хочу.– Или что покрепче?– Без разницы. Что сама будешь.Мы перемещаемся на кухню – здесь значительно прохладнее. Дженет протягивает мне последнюю бутылку пива и открывает банку колы для себя.– «Королева парковки». Стрип-шоу в Интернете, – говорит она. – Слышал про такие? У тебя ведь есть Интернет? Как я в это ввязалась? Ну, я искала работу, и одна моя подружка – мы с ней ровесницы – сказала, что можно заработать хорошие бабки просто… Ну, она раздевается до костюма Евы, понимаешь? А я только до белья. В общем, подружка помогла мне все тут установить, завести мой собственный веб-сайт и номер, начинающийся с 900, ну и все такое. Ее шоу называется «Монастырь»: она и еще три девчонки одеваются доминиканскими монахинями. Про них даже написали в «Салоне». – Дженет присасывается к банке и жадно пьет.– Королева парковки – это интересно, – говорю я, чтобы ее поддержать.Дженет кивает:– Это была моя идея. Почти всем мужикам нравятся женщины в форме. Согласен?– Я стараюсь не спать с представителями власти.– Могу поспорить, ты бы запросто мог, – бесстрастно говорит Дженет, без тени намека. – В любом случае ты наверняка думаешь, что все это мерзко и недостойно.– Я думаю, это не мое дело.– Четыре бакса в минуту, Джек, – вот сколько эти идиоты платят мне, чтобы я выписала им штраф за неправильную парковку.– В лифчике и трусиках.– Да, но все равно…– Неплохие бабки, – соглашаюсь я.– Этот парень, Ларри, – Дженет бросает взгляд в сторону гостиной, – ему нравится, когда я выписываю ему квитанцию за то, что его лесовоз закрывает выезд с парковки массажного салона. Такие у него фантазии. Звонит аж с Аляски. Думаешь, меня волнует, что какой-то парень дрочит там у себя в Фэйрбэнксе, штат Аляска, когда видит меня в нижнем белье на экране монитора? Нет, Джек, не волнует. Пусть он хоть завязывает свой агрегат узлом или трахается с лосем – меня это не колышет, до тех пор пока он платит мне четыре бакса в минуту.– Я б на твоем месте не стал ему это советовать.Дженет смеется:– Я стараюсь не думать о том, что у них там происходит, но половина этих парней времени даром не теряет. Они, наверное, учатся печатать одной рукой или типа того. Эй, ты чего пиво не пьешь?– Я был на похоронах твоего брата, – говорю я.– А. – Дженет поправляет игрушечную кобуру и садится на табурет у барной стойки. – Я не смогла себя заставить. Нарядилась во все черное, села в машину, но не смогла заставить проклятую колымагу поехать к церкви.– Я понимаю, поверь мне. Хочешь расскажу, что там было?– Надеюсь, Клио не стала петь?– Мне жаль тебя разочаровывать.Дженет стонет и прикладывает ладони к щекам:– Только не эту песню, «Я»!– Наверное, оно и к лучшему, что тебя там не было.– Джимми бы стошнило. Больше ничего не рассказывай, ладно? – Дженет смотрит на настенные часы.Я говорю:– Я пришел к тебе насчет… – Пан или пропал. Без сестры Джимми мне ничего не светит. Я никогда не добьюсь того, чтобы газета этим занялась. – Насчет вскрытия, – продолжаю я. – Ты не хочешь подать в суд? Дать делу ход?– Как? С чем мне идти в полицию? – качает головой Дженет. – Я не знаю, с какого конца подступиться.– Я знаю.Она улыбается благодарно, однако грустно.– Знаешь, я не спала ни одной ночи с тех пор, как он умер. Не могу поверить, что все случилось так, как они говорят. Я не верю ни единому слову этой жадной бездарной твари.– Думаешь, это она его убила?– Что-то там не так, – тихо говорит Дженет. – Я не знаю, если честно. Ты же у нас журналист, что ты думаешь?– У твоего брата были деньги?– Ты хочешь сказать, оставил ли он наследство? Естественно. Джимми был не дурак. Даже в старые недобрые времена сколько бы он ни тратил на наркоту – всегда посылал столько же в «Смит Барни». «Смит Барни» – транснациональная брокерская и инвестиционная компания, подразделение финансового холдинга «Ситигруп».
Для наркомана мой брат был очень дисциплинированным. Поэтому он и смог купить дом на островах.– Кстати о доме – не хочешь туда съездить?– Хорошая шутка, – саркастически фыркает Дженет.В гостиной компьютер пробуждается к жизни и приветственно пикает.– Черт! – бормочет Дженет. – Мой одинокий лесоруб.– На Багамы. Вместе со мной, – не сдаюсь я. – Поговорим с копами, которые занимались несчастным случаем с Джимми.– Ты серьезно?Компьютер продолжает умоляюще попискивать.– Джек, я не могу себе позволить поездку на острова.– Я тоже, – легко соглашаюсь я. – Но для Рэйса Мэггада-младшего это пара пустяков.– Это еще кто? – интересуется Дженет.– Пожалуйста, поехали со мной. Это не будет стоить тебе ни цента. За все заплатит газета. – Я не стараюсь выпендриться, я пытаюсь убедить самого себя, что у меня получится. По объективным причинам вахта на ниве некрологов не предусматривает расходов. – Ну так как? – спрашиваю я.– Черт, а ты по ходу не шутишь.После пятого гудка она встает, чтобы ответить на звонок.– Пожалуйста, – говорю я. – Если я поеду один, они пошлют меня куда подальше. Там, в Нассау, никогда и не слыхали про мою газету. Но ты его сестра, они обязаны с тобой поговорить.– Это не значит, что они скажут мне правду.– Иногда можно многое извлечь из вранья. Подумай об этом и позвони мне.– Работы полно. После Ларри у меня еще доктор Дэннис из Энн-Арбор и семинарист Пол из Солт-Лейк. Мой первый мормон.– Я поздно ложусь, – заверяю я.Я задним ходом выезжаю со стоянки и вижу, что в гостиной Дженет зажигаются осветительные приборы. Шторы задернуты, лишь по краям занавески пробивается яркий свет. Из дома доносится музыка – сегодня королевы парковок танцуют под джаз.
Моя мать знает, когда умер мой отец, но отказывается сказать мне.– Какая разница? Умер и умер, – говорит она.Но я хочу знать, когда он опочил, чтобы самому не умереть в том же возрасте – боюсь до чертиков. Матери не нравится эта моя навязчивая идея, и поэтому она отказывается сообщать мне информацию о Джеке Таггере-старшем, который вышел из дома, когда мне было три года, и больше уже не возвращался.– Отчего он умер? – Этот вопрос я задавал матери не один раз.– Умер и умер, – обычно отвечает она. – И перестань трястись по этому поводу – это просто смешно.Мать сохранила только одну фотографию, на которой есть мой отец. Он высокий, у него песочного цвета волосы; на фото он без рубашки и, на мой взгляд, светится здоровьем. Он обнимает мою мать загорелой рукой. Они щурятся от полуденного солнца на пляже в Клируотер – там они жили в то время. Я тоже есть на снимке – крепко сплю в коляске справа от отца.Однажды я спросил мать, как отец зарабатывал на жизнь, и она ответила: «Плохо. В этом и была проблема». На фото ему лет двадцать пять – тридцать. Это значит, будь он жив по сей день, ему исполнилось бы по меньшей мере шестьдесят восемь, а может, даже семьдесят три. Но он умер – мать не стала бы лгать.После того как Джек-старший слинял, жизнь для нас не остановилась. Мать как каторжная работала секретарем в суде, но у нее всегда оставалось время для меня и для общения. И хотя она серьезно встречалась с несколькими мужчинами, замуж вышла только после того, как я окончил школу. Я поступил в колледж, потом стал работать в газете и редко думал об отце, пока много лет спустя меня не перевели в раздел Смертей «Юнион-Реджистер». Вот тогда-то у меня и появился нездоровый интерес к смерти; к своей собственной, в частности. Поэтому я позвонил матери в Неаполь, штат Флорида (куда они с моим отчимом переехали, потому что для гольфиста там рай земной), и спросил, жив ли еще мой отец.– Нет, – спокойно ответила она.– Когда он умер?– Почему тебя это интересует?– Просто так, – сказал я.– Я точно не уверена, когда это случилось, Джек.– Мам, пожалуйста. Вспомни.– Это не важно. Умер и умер.– Как это случилось? Что-то наследственное?– Ради бога, неужели ты думаешь, что я бы тебе не сказала! – воскликнула она. – А теперь давай, пожалуйста, сменим тему. Это случилось много лет назад.– Но, мам…– Джек! Много лет назад. Это меня подкосило. Когда мать говорит «много лет назад», она имеет в виду по крайней мере лет двадцать – из чего, согласно моим расчетам, следует, что, когда отец умер, ему было не больше пятидесяти трех, а может, даже всего… Вот это был вопрос, от которого сводило кишки и яйца.Тридцать пять? Сорок? Сорок шесть?Однажды я раскрыл карты и спросил у матери:– Он был старше или младше меня, когда умер?– Оставь это свое нездоровое любопытство, – попеняла она.– Да ладно, мам. Старше или моложе?Как же мне хотелось, чтобы она сказала «моложе», потому что это означало бы, что я счастливо перескочил через рубеж. Пронесло!– Какая разница, Джек? Когда Господь призывает нас, мы идем к Нему. Очевидно, твоего отца Он призвал.– Ему было за сорок? Да или нет? Или ему было столько, сколько сейчас мне, и ты боишься в этом признаться?– Джек, эта работа плохо на тебя влияет. Может, тебе писать о чем-нибудь пожизнерадостнее? Делать обзор ресторанов, например?Иногда я ночей не сплю из-за того, что не знаю, как и когда умер мой отец. Разговаривая с матерью, я все время пытаюсь выудить у нее подробности – потому она так редко мне и звонит.– Просто скажи мне, – попросил я ее недавно, – он умер от естественных причин?– Разумеется, – утешила она. – Смерть всегда наступает от естественных причин.Это я уже слышал.– Если человек падает с двадцатого этажа, – продолжила мать, – абсолютно естественно, что он умирает. То же самое, если человек ляжет на рельсы перед поездом. Или если молния ударит в него на тринадцатом грине…– Ладно-ладно, я понял.– Сердце не бьется, легкие не дышат, мозг отключается. Конец.– Настоящая поэзия, мам. Можно я вставлю это в твой некролог?И вот сегодня, пока я жду звонка Дженет Траш, я решаюсь попробовать еще раз. Мать снимает трубку на первом гудке.– Привет, – говорит она. – Я думала, это Дэйв. Дэйв – это мой отчим. Иногда он допоздна играет в покер.– Знаешь, я у тебя кое-что хотел спросить, – начинаю я.– О господи, ты опять за свое.– Послушай, ты можешь не говорить, что именно случилось и когда и была ли это авария, или сердечный приступ, или эмболия…– Джек, ты меня беспокоишь.– …я просто хочу узнать, – не сдаюсь я, – как ты об этом узнала. Ну то есть он же все эти годы отсутствовал. Вы что, общались?– Нет!– Может, он звонил или писал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37