– Я и не собирался, – спешу заверить я, – просто я надеялся поговорить с вами. Задать пару вопросов. Мне страшно неудобно вас беспокоить, но сроки поджимают…– Перезвоните мне, – говорит она, – после того, как выжмете все из Клио.– У вас есть ее номер?– Разумеется. – Она диктует мне номер, а затем добавляет: – У меня еще и адрес есть. Вы могли бы подъехать к ней домой.– Отличная мысль, – соглашаюсь я, хотя вовсе не планировал покидать редакцию. За то время, что я буду ездить в Силвер-Бич и обратно, я смог бы взять аж пять телефонных интервью.Сестра Джимми тем временем продолжает:– Вы обязательно должны встретиться с Клио, если хотите написать нормальную статью. – И затем после паузы: – Впрочем, я не собираюсь учить вас вашей работе.– Спасибо за помощь. Я хотел бы задать вам всего один вопрос. От чего умер ваш брат? Он был болен?Она прекрасно понимает, что я имею в виду.– Джимми завязал с наркотиками девять лет назад, – говорит она.– Тогда что же произошло?– Наверное, несчастный случай.– Несчастный случай?– Спросите Клио, – советует сестра Джимми и вешает трубку.
Эмма перехватывает меня у самых дверей редакции. Она почти на целый фут ниже меня; и неизмеримо коварнее. Обычно она подкрадывается незаметно.– Тебе известно, что рабби Левин занимался дельтапланеризмом, и это в его-то семьдесят? Это хороший материал, Джек.– Он случайно не сыграл в ящик на своем любимом дельтаплане? А, Эмма? Может, он разбился в лепешку о стену синагоги?– Нет, – признает она, – он умер от инсульта.Я пожимаю плечами:– Ты сделала что могла, но я удаляюсь – спешу к вдове Стомарти.Но от Эммы так легко не отделаешься.– Мне больше нравится раввин.Черт! Придется открыть карты. Я окидываю быстрым взглядом отдел и замечаю с некоторым облегчением, что все наши молодые да ранние звезды журналистики сегодня отсутствуют. Это самый большой плюс в работе по воскресеньям – здесь тихо, как в могиле. Эмма хочет отнять у меня мой материал? Что ж, пусть сама над ним парится.А Эмма, благослови господь ее феминистскую душу, никогда не была репортером. Если судить по натужному синтаксису ее служебных записок, она и поздравительную открытку не сумеет набросать.Ну, делать нечего.– Джеймс Стомарти – это Джимми Стома, – говорю я.Эмма хмурит брови. Она чувствует, что ей следовало бы знать это имя. Но она не собирается показывать свое невежество. Она молча ждет, пока я продолжу.– Из «Джимми и Блудливых Юнцов», – подсказываю я.– Ты шутишь!– Помнишь их песню «Клинический случай»?– Естественно. – Эмма слегка разворачивается и хищно озирает офисные закутки. Я знаю, что она задумала – отдать Стому другому журналисту и свалить на меня мертвого раввина.Облом, Эмма. Кроме нас, здесь только одно живое существо – Гриффин, полицейский репортер выходного дня. Гриффину за шестьдесят, суровый тип – голыми руками не возьмешь. Эмма не властна над репортерами криминальной хроники. Гриффин поднимает голову и смотрит сквозь нее, будто она не более чем сигаретный дым.Эмма хмурится, затем снова поворачивается ко мне:– Самоубийство, да?– Не угадала. Несчастный случай.Скрепя сердце Эмма дает мне пройти.– Двенадцать дюймов, – резко напоминает она. – И не больше, Джек.– Вот как мы относимся к умершим рок-звездам, – сухо замечаю я. – Неужели лауреат «Грэмми», чья жизнь трагически оборвалась в тридцать девять, только этого и заслуживает? Дорогуша, уверяю тебя, в «Нью-Йорк Таймс» ему посвятят куда больше двенадцати дюймов.Эмма возражает:– Не в разделе же Смертей.Я улыбаюсь:– Именно что не в разделе Смертей.Эмма мрачнеет:– Не выйдет, Джек. Я не стану выбивать для твоей статьи место на первой полосе. Ни за что!Господи, ну и клуша. «Таймс» никогда не поместит Джимми Стому на первую полосу – ему еще повезет, если его некролог будет первым в разделе. Но Эмма вся аж вспотела при одной мысли о том, что я сумею прорваться на свет божий. Несомненно, для нее эта ситуация – прямая угроза карьере, ибо одна из ее обязанностей младшего редактора – следить, чтобы я сидел в выгребной яме, без всякой надежды на спасение. Лучше моего пребывания в забвении может стать только мое увольнение по собственному желанию – желанию избавиться от общения с ними. Но этого они не дождутся.Слишком уж тут забавно.И я говорю Эмме:– Ты могла бы упомянуть Стому на планерке – так, на всякий случай.– Двенадцать дюймов, Джек, – строго повторяет она.– Потому что, мне кажется, один фанат «Блудливых Юнцов» в редсовете точно есть. – Я имею в виду, разумеется, Аксакала, нового главного редактора. Он мой ровесник и тоже работает по выходным.– Больше пятнадцати дюймов даже не проси, – уступает Эмма.Я машу ей на прощанье блокнотом и удаляюсь к лифтам. Мы еще поговорим об этом, когда я вернусь от миссис Стомарти.– Что там был за несчастный случай? – кричит Эмма мне вслед. – Джек, как он умер? 2 «Сэр Сивусагюр Рамгулам с острова Маврикий умер в возрасте 85 лет» Это мой любимый заголовок некролога.И увидел я его не в книге доктора Сюса, Доктор Сюс (наст, имя Теодор Сюс Гейзел, 1904–1991) – американский детский писатель и иллюстратор.
а в «Нью-Йорк Таймс». Вполне возможно, про сэра Сивусагюра Рамгулама слышали три дюжины читателей на всем Манхэттене, но тем замечательнее этот сухой заголовок: его авторы полагают само собой разумеющимся, что этого сэра должны знать даже те, кто и про Маврикий-то слышит впервые.Заголовки некрологов подчас содержат полезную (хотя без нее нередко можно обойтись) информацию. Например: «Джо Димаджио, бывшая звезда бейсбола, умер в возрасте 84 лет». Но ни о профессии мавританского старца, ни о его заслугах перед обществом в заголовке нет ни слова. Возможно, автору не хватило места: его загнала в угол феноменальная длина имени покойного. Хотя я лично предпочитаю думать, что такая краткость была намеренной.Сэр Сивусагюр мертв. Этим все сказано.Я не буду сочинять заголовок для статьи про Джимми Стому, потому что, вопреки расхожему мнению, журналисты не придумывают заголовки к своим статьям. За них это делают редакторы.Однажды, когда редактор раздела Смертей заболел, эта обязанность свалилась на Эмму. Это случилось 11 сентября 1998 года, и вот как она обозвала один из моих некрологов: «Кейт Мёрте, изобретатель французских гренков, скончался в возрасте 96 лет после непродолжительной болезни».
На самом деле старикана звали Кеннет Мёрто, изобрел он тостер, и ему было шестьдесят девять, когда его «куп-де-вилль» врезался в пальму на бульваре Пердидо. То есть Эмма не ошиблась только в том, что он умер.Но именно мне приходили гневные письма от его родственников, потому что мое имя стояло под статьей, получившей такой позорный заголовок. Несколько недель спустя Эмма прислала мне записку с извинениями, в которой снова неправильно написала фамилию Мёрто. Господи, если бы она хоть делала это назло мне, а не от собственной вопиющей некомпетентности…Переезжая Пеликанью дамбу, я перебираю в голове варианты заголовка для Джимми Стомы: «Джеймс Стомарти, бывшая поп-звезда,умер в возрасте 39 лет в результате несчастного случая» Или лучше вот так: «На Багамах умер рок-музыкант, известный как Джимми Стома» Это если статья останется в разделе некрологов: там заголовки невыразительные и строятся по одному шаблону.Но если дежурный редактор переместит Стому в раздел Городских Новостей или даже на первую полосу, все будет иначе. Если так случится, клянусь своим правым яйцом, мы увидим слова «Блудливые Юнцы», напечатанные 40-м кеглем, что-нибудь вроде: «Рокер Джимми Стома,бывший участник «Блудливых Юнцов»,погибает в возрасте 39 летв результате несчастного случая на Багамах» Это беспроигрышный заголовок. В нем есть все необходимые ингредиенты: неотразимая капля гламура (рок-музыка), дурная слава (скандальные «Блудливые Юнцы»), молодость (всего 39 лет) и трагедия («погибает» – утонченный глагол, так говорят о неожиданно оборвавшейся интересной и насыщенной жизни) – и все это в экзотических декорациях тропического острова…Вот она, неприятная правда: я зарабатываю на чужих смертях.Некогда я был серьезным журналистом, делал то, что считается серьезной работой. Теперь я в основном пишу о мертвых – каждый вечер ложусь спать, думая о тех, про кого написал для завтрашнего выпуска, и каждое утро просыпаюсь, спрашивая себя, кто следующий. Да, у меня нездоровое любопытство, но таковы издержки профессии. Я бесстыдно рассчитываю возродить свою карьеру журналиста, примазав свою подпись к какому-нибудь знаменитому трупаку. Целыми днями я прячусь от мертвых раввинов в надежде, что кто-нибудь поизвестнее успеет отправиться на тот свет до сдачи номера в набор.Разумеется, я не горжусь такой жизнью. Но я тешу себя мыслью, что привношу необычный стиль и нестандартное мышление в раздел некрологов, который считается тренировочной площадкой для стажеров и выпускников колледжей. Эмма, конечно, предпочла бы иметь в своей скромной конюшне автора некрологов помоложе и к тому же менее опытного, чем она сама; человечка, которого она могла бы направлять, наставлять и периодически пугать до чертиков.Но она вынуждена мириться со мной, а я заставляю ее нервничать подобно хомяку в змеином логове. У Эммы в верхнем ящике припасен валиум – но она хочет это скрыть от своих конкурентов и переложила таблетки в пузырек из-под аспирина. При случае другие редакторы, ни минуты не колеблясь, используют эту информацию, чтобы бросить на Эмму тень и лишить ее возможности подняться по служебной лестнице.Бедняжка! У нее чистая душа, я уверен, и невинное сердце – она не заслуживает, чтобы ее выжали как лимон и выбросили. Но именно так и случится, если Эмма останется верна сей жалкой профессии. Я намерен ее спасти; она – мой срочный персональный проект номер два.Цель персонального проекта номер один – спастись самому.
Прежде чем отправиться в Силвер-Бич, я заскакиваю в музыкальный магазин и покупаю единственный оставшийся диск «Плавучей богадельни». А затем под аккомпанемент Джимми Стомы, орущего из динамиков моего «мустанга»: «Биполярная мама в наручниках, моя детка – клинический случай!» – еду в супермаркет, где работает просвещенная девица по имени Карла Кандилла.Карла – дочь лучшей из моих бывших подружек. Работает в отделе фотографии. Едва завидев меня в очереди, Карла машет рукой – с ней у меня отношения куда лучше, чем с ее матерью.Карла мне улыбается.– Черный Джек! – Это прозвище она придумала, вдохновленная моей специализацией.Я перегибаюсь через стойку, чтобы по-отцовски обнять Карлу.– Мне снова нужна твоя помощь, – признаюсь я.– Давай спрашивай, старичок.– Клио Рио. На кладбище я о ней почти ничего не нашел.– Да, она новенькая, – говорит Карла. – Тебе для статьи или это личное?– Именно так, крошка. Мы с Клио – горячая парочка. Вечером идем на танцульки, а затем снимем номер у «Моргана». Обязательно передай это матери. Карла, я даже готов тебе за это заплатить.Когда Карла смеется, она точная копия Анны, своей матери. А смеющаяся Анна – одно из самых дорогих мне воспоминаний.Карла интересуется, не отошла ли Клио Рио в мир иной.– Нет, – отвечаю я, – туда отправился ее супруг.– А, точно. Она вышла замуж, – кивает Карла. – В «Оушен-Драйв» писали.Карла знает все о местных и заезжих знаменитостях. В свои семнадцать она уже ветеран клубной жизни и частая гостья на Саут-Бич – там она и черпает новости о музыке, фильмах, современных диетах и моде. Карла – незаменимый источник информации, единственная ниточка, связывающая меня с нынешней молодежной культурой.– Так чем же Клио так широко прославила себя в узких кругах? Кто она? – вопрошаю я.– Что именно ты хочешь знать? Ее сексуальную ориентацию? Национальность? Или личностные характеристики?– Карла, – говорю я, – минут через двадцать я предстану перед этой женщиной с намерением разговорить ее на три более-менее приличные цитаты. Мне придется блефовать по-крупному.– Она певица.– Уже лучше. Что за певица?– Злая, – уточняет Карла, – побитая жизнью.– Клон Аланис? Аланис Мориссетт(р. 1974) – канадская поп-рок-певица.
Карла мотает головой:– Клио явно рассчитывает на эффект посильнее. Ну, ты знаешь такой тип женщин – бывшая фотомодель, неожиданно ставшая светской блядью.Карла не хочет меня шокировать – она так изъясняется лет с двенадцати.– Известные песни у нее есть? – спрашиваю я.– У нее только один хит, Джек.– То есть все, что ты мне порассказала, – это твои впечатления от одной-единственной песни?– И еще от клипа, – поправляет меня Карла.– Ну разумеется.– Режиссер – Оливер Стоун. Оливер Стоун (р. 1946) – американский кинорежиссер.
– Нуда, кто же еще.– В клипе вроде как видна растительность на лобке. Поэтому про нее и написал «Спин», – продолжала доклад Карла. – Лично я думаю, что в клипе снималась даже не сама Клио. Наверняка дублерша.– Что, сама отрастить не смогла?– Это же шоу-бизнес, Джек. Проснись! – Поймав на себе подозрительный взгляд менеджера, Карла делает вид, что показывает мне какие-то цветные слайды.– А как называется эта единственная и неповторимая песня Клио Рио? – спрашиваю я.– «Я», – отвечает Карла. – И все. Просто «Я».– Она попала в хит-парады?– Только из-за обнаженки.– Ясненько. Спасибо, милая.– И где вы встречаетесь?– У нее дома.– Жду полного отчета.– Разумеется. Слушай, а ты хоть раз слышала про «Джимми и Блудливых Юнцов»?Карла выгибает рыжеватую бровь:– Что-то новое? – Она боится, как бы чего не упустить.– Не-а. Древние, как холмы.– Извини, Джек.Уходя, я все-таки спрашиваю:– Как поживает твоя мать?– Хорошо, – отвечает Карла.– Правда?– Правда хорошо.– Черт, – говорю я.Карла нежно смеется в ответ. То, что я все еще скучаю по Анне, поднимает меня в ее глазах.– Передай ей от меня привет.– Размечтался, Джек.
Квартира Джимми оказалась на девятнадцатом этаже небоскреба на самом юге Силвер-Бич. Целых двадцать минут она промариновала меня в вестибюле, эта вдовушка Джимми, но, если честно, я удивился, что она вообще согласилась со мной встретиться. Слишком уж кратким было объявление о смерти – наводило на мысль, что семья покойного не хочет привлекать внимания.Дверь квартиры 19-Г мне открывает коренастый лысый тип без шеи с платиновыми кольцами в ушах. Типичный вышибала, одетый исключительно ради того, чтобы скрыть нагрудную кобуру, – громила из комиксов. Он молча ведет меня по тускло освещенной квартире в гостиную, где миссис Стомарти уже заняла позицию в эркере перед панорамным окном.Определенно я уже видел это лицо – на обложках бульварных изданий. Я подписан на парочку – из профессиональных соображений. Вырезаю самые смачные истории и складываю в папочки на случай, если знаменитость вздумает испустить дух в зоне распространения нашей газеты.– Я Клио, – говорит миссис Стомарти. – Вдова Джимми.Ей года двадцать два; ну самое большее – двадцать три. Она среднего роста, стройная, но не костлявая, дочерна загорелая. Волосы вытравлены до снежной белизны и подстрижены под пажа. На губах вишневая помада, а скулы нарумянены так, что их можно принять за синяки. На ней длинная бежевая блузка без рукавов и узкие белые брюки. Ногти на ногах тоже белые и напоминают осыпавшуюся штукатурку.Не удивительно, что она предпочла больше не называться Синтией.– Я Джек Таггер, – представляюсь я. – Рад познакомиться. И мне жаль, что меня к вам привели столь печальные обстоятельства. – Я вроде как хотел ей намекнуть, что мне известно о ее растущей славе и, если бы не смерть ее мужа, я был бы счастлив взять у нее интервью для «Музыкальной странички».Мы садимся. Вдова – на край длинной кремовой софы, я – на деревянный диванчик рядом. Не теряя времени, я сообщаю Клио Рио, что я в полном восторге от ее хита.Она тут же расцветает:– А клип вы видели?– Вы еще спрашиваете!– И что вы думаете, он не слишком?…– А Джимми клип понравился?– Он был от него без ума, – отвечает Клио.– Присоединяюсь к его мнению. – Я кладу на колени блокнот, открываю его и снимаю колпачок с ручки.– Вы первый позвонили, – говорит миссис Стомарти.– Я был его поклонником.Она отвечает мне слабой улыбкой:– Теперь наверняка будут звонить желающие заработать на его смерти.– Да, это неприятно, – говорю я. – Я знаю, что вы не хотели раздувать шумиху.– Джимми не хотел.– Обещаю, что не отниму у вас много времени.Бритоголовый приносит Клио высокий запотевший бокал. Похоже на «отвертку». На меня бугай даже не глядит – и слава богу.– Хотите что-нибудь выпить? – спрашивает Клио.Тут я обращаю внимание на ее глаза: красные, будто она плакала или не выспалась. Она носит голубые контактные линзы.– Кока-колы? Пива? – допытывается она.– Нет, спасибо.Чтобы сдвинуться с мертвой точки, я задаю несколько простеньких вопросов. Как вы познакомились? На вечеринке «Ви-эйч-1». Как долго вы прожили в браке? Меньше года. Где проходила церемония бракосочетания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Эмма перехватывает меня у самых дверей редакции. Она почти на целый фут ниже меня; и неизмеримо коварнее. Обычно она подкрадывается незаметно.– Тебе известно, что рабби Левин занимался дельтапланеризмом, и это в его-то семьдесят? Это хороший материал, Джек.– Он случайно не сыграл в ящик на своем любимом дельтаплане? А, Эмма? Может, он разбился в лепешку о стену синагоги?– Нет, – признает она, – он умер от инсульта.Я пожимаю плечами:– Ты сделала что могла, но я удаляюсь – спешу к вдове Стомарти.Но от Эммы так легко не отделаешься.– Мне больше нравится раввин.Черт! Придется открыть карты. Я окидываю быстрым взглядом отдел и замечаю с некоторым облегчением, что все наши молодые да ранние звезды журналистики сегодня отсутствуют. Это самый большой плюс в работе по воскресеньям – здесь тихо, как в могиле. Эмма хочет отнять у меня мой материал? Что ж, пусть сама над ним парится.А Эмма, благослови господь ее феминистскую душу, никогда не была репортером. Если судить по натужному синтаксису ее служебных записок, она и поздравительную открытку не сумеет набросать.Ну, делать нечего.– Джеймс Стомарти – это Джимми Стома, – говорю я.Эмма хмурит брови. Она чувствует, что ей следовало бы знать это имя. Но она не собирается показывать свое невежество. Она молча ждет, пока я продолжу.– Из «Джимми и Блудливых Юнцов», – подсказываю я.– Ты шутишь!– Помнишь их песню «Клинический случай»?– Естественно. – Эмма слегка разворачивается и хищно озирает офисные закутки. Я знаю, что она задумала – отдать Стому другому журналисту и свалить на меня мертвого раввина.Облом, Эмма. Кроме нас, здесь только одно живое существо – Гриффин, полицейский репортер выходного дня. Гриффину за шестьдесят, суровый тип – голыми руками не возьмешь. Эмма не властна над репортерами криминальной хроники. Гриффин поднимает голову и смотрит сквозь нее, будто она не более чем сигаретный дым.Эмма хмурится, затем снова поворачивается ко мне:– Самоубийство, да?– Не угадала. Несчастный случай.Скрепя сердце Эмма дает мне пройти.– Двенадцать дюймов, – резко напоминает она. – И не больше, Джек.– Вот как мы относимся к умершим рок-звездам, – сухо замечаю я. – Неужели лауреат «Грэмми», чья жизнь трагически оборвалась в тридцать девять, только этого и заслуживает? Дорогуша, уверяю тебя, в «Нью-Йорк Таймс» ему посвятят куда больше двенадцати дюймов.Эмма возражает:– Не в разделе же Смертей.Я улыбаюсь:– Именно что не в разделе Смертей.Эмма мрачнеет:– Не выйдет, Джек. Я не стану выбивать для твоей статьи место на первой полосе. Ни за что!Господи, ну и клуша. «Таймс» никогда не поместит Джимми Стому на первую полосу – ему еще повезет, если его некролог будет первым в разделе. Но Эмма вся аж вспотела при одной мысли о том, что я сумею прорваться на свет божий. Несомненно, для нее эта ситуация – прямая угроза карьере, ибо одна из ее обязанностей младшего редактора – следить, чтобы я сидел в выгребной яме, без всякой надежды на спасение. Лучше моего пребывания в забвении может стать только мое увольнение по собственному желанию – желанию избавиться от общения с ними. Но этого они не дождутся.Слишком уж тут забавно.И я говорю Эмме:– Ты могла бы упомянуть Стому на планерке – так, на всякий случай.– Двенадцать дюймов, Джек, – строго повторяет она.– Потому что, мне кажется, один фанат «Блудливых Юнцов» в редсовете точно есть. – Я имею в виду, разумеется, Аксакала, нового главного редактора. Он мой ровесник и тоже работает по выходным.– Больше пятнадцати дюймов даже не проси, – уступает Эмма.Я машу ей на прощанье блокнотом и удаляюсь к лифтам. Мы еще поговорим об этом, когда я вернусь от миссис Стомарти.– Что там был за несчастный случай? – кричит Эмма мне вслед. – Джек, как он умер? 2 «Сэр Сивусагюр Рамгулам с острова Маврикий умер в возрасте 85 лет» Это мой любимый заголовок некролога.И увидел я его не в книге доктора Сюса, Доктор Сюс (наст, имя Теодор Сюс Гейзел, 1904–1991) – американский детский писатель и иллюстратор.
а в «Нью-Йорк Таймс». Вполне возможно, про сэра Сивусагюра Рамгулама слышали три дюжины читателей на всем Манхэттене, но тем замечательнее этот сухой заголовок: его авторы полагают само собой разумеющимся, что этого сэра должны знать даже те, кто и про Маврикий-то слышит впервые.Заголовки некрологов подчас содержат полезную (хотя без нее нередко можно обойтись) информацию. Например: «Джо Димаджио, бывшая звезда бейсбола, умер в возрасте 84 лет». Но ни о профессии мавританского старца, ни о его заслугах перед обществом в заголовке нет ни слова. Возможно, автору не хватило места: его загнала в угол феноменальная длина имени покойного. Хотя я лично предпочитаю думать, что такая краткость была намеренной.Сэр Сивусагюр мертв. Этим все сказано.Я не буду сочинять заголовок для статьи про Джимми Стому, потому что, вопреки расхожему мнению, журналисты не придумывают заголовки к своим статьям. За них это делают редакторы.Однажды, когда редактор раздела Смертей заболел, эта обязанность свалилась на Эмму. Это случилось 11 сентября 1998 года, и вот как она обозвала один из моих некрологов: «Кейт Мёрте, изобретатель французских гренков, скончался в возрасте 96 лет после непродолжительной болезни».
На самом деле старикана звали Кеннет Мёрто, изобрел он тостер, и ему было шестьдесят девять, когда его «куп-де-вилль» врезался в пальму на бульваре Пердидо. То есть Эмма не ошиблась только в том, что он умер.Но именно мне приходили гневные письма от его родственников, потому что мое имя стояло под статьей, получившей такой позорный заголовок. Несколько недель спустя Эмма прислала мне записку с извинениями, в которой снова неправильно написала фамилию Мёрто. Господи, если бы она хоть делала это назло мне, а не от собственной вопиющей некомпетентности…Переезжая Пеликанью дамбу, я перебираю в голове варианты заголовка для Джимми Стомы: «Джеймс Стомарти, бывшая поп-звезда,умер в возрасте 39 лет в результате несчастного случая» Или лучше вот так: «На Багамах умер рок-музыкант, известный как Джимми Стома» Это если статья останется в разделе некрологов: там заголовки невыразительные и строятся по одному шаблону.Но если дежурный редактор переместит Стому в раздел Городских Новостей или даже на первую полосу, все будет иначе. Если так случится, клянусь своим правым яйцом, мы увидим слова «Блудливые Юнцы», напечатанные 40-м кеглем, что-нибудь вроде: «Рокер Джимми Стома,бывший участник «Блудливых Юнцов»,погибает в возрасте 39 летв результате несчастного случая на Багамах» Это беспроигрышный заголовок. В нем есть все необходимые ингредиенты: неотразимая капля гламура (рок-музыка), дурная слава (скандальные «Блудливые Юнцы»), молодость (всего 39 лет) и трагедия («погибает» – утонченный глагол, так говорят о неожиданно оборвавшейся интересной и насыщенной жизни) – и все это в экзотических декорациях тропического острова…Вот она, неприятная правда: я зарабатываю на чужих смертях.Некогда я был серьезным журналистом, делал то, что считается серьезной работой. Теперь я в основном пишу о мертвых – каждый вечер ложусь спать, думая о тех, про кого написал для завтрашнего выпуска, и каждое утро просыпаюсь, спрашивая себя, кто следующий. Да, у меня нездоровое любопытство, но таковы издержки профессии. Я бесстыдно рассчитываю возродить свою карьеру журналиста, примазав свою подпись к какому-нибудь знаменитому трупаку. Целыми днями я прячусь от мертвых раввинов в надежде, что кто-нибудь поизвестнее успеет отправиться на тот свет до сдачи номера в набор.Разумеется, я не горжусь такой жизнью. Но я тешу себя мыслью, что привношу необычный стиль и нестандартное мышление в раздел некрологов, который считается тренировочной площадкой для стажеров и выпускников колледжей. Эмма, конечно, предпочла бы иметь в своей скромной конюшне автора некрологов помоложе и к тому же менее опытного, чем она сама; человечка, которого она могла бы направлять, наставлять и периодически пугать до чертиков.Но она вынуждена мириться со мной, а я заставляю ее нервничать подобно хомяку в змеином логове. У Эммы в верхнем ящике припасен валиум – но она хочет это скрыть от своих конкурентов и переложила таблетки в пузырек из-под аспирина. При случае другие редакторы, ни минуты не колеблясь, используют эту информацию, чтобы бросить на Эмму тень и лишить ее возможности подняться по служебной лестнице.Бедняжка! У нее чистая душа, я уверен, и невинное сердце – она не заслуживает, чтобы ее выжали как лимон и выбросили. Но именно так и случится, если Эмма останется верна сей жалкой профессии. Я намерен ее спасти; она – мой срочный персональный проект номер два.Цель персонального проекта номер один – спастись самому.
Прежде чем отправиться в Силвер-Бич, я заскакиваю в музыкальный магазин и покупаю единственный оставшийся диск «Плавучей богадельни». А затем под аккомпанемент Джимми Стомы, орущего из динамиков моего «мустанга»: «Биполярная мама в наручниках, моя детка – клинический случай!» – еду в супермаркет, где работает просвещенная девица по имени Карла Кандилла.Карла – дочь лучшей из моих бывших подружек. Работает в отделе фотографии. Едва завидев меня в очереди, Карла машет рукой – с ней у меня отношения куда лучше, чем с ее матерью.Карла мне улыбается.– Черный Джек! – Это прозвище она придумала, вдохновленная моей специализацией.Я перегибаюсь через стойку, чтобы по-отцовски обнять Карлу.– Мне снова нужна твоя помощь, – признаюсь я.– Давай спрашивай, старичок.– Клио Рио. На кладбище я о ней почти ничего не нашел.– Да, она новенькая, – говорит Карла. – Тебе для статьи или это личное?– Именно так, крошка. Мы с Клио – горячая парочка. Вечером идем на танцульки, а затем снимем номер у «Моргана». Обязательно передай это матери. Карла, я даже готов тебе за это заплатить.Когда Карла смеется, она точная копия Анны, своей матери. А смеющаяся Анна – одно из самых дорогих мне воспоминаний.Карла интересуется, не отошла ли Клио Рио в мир иной.– Нет, – отвечаю я, – туда отправился ее супруг.– А, точно. Она вышла замуж, – кивает Карла. – В «Оушен-Драйв» писали.Карла знает все о местных и заезжих знаменитостях. В свои семнадцать она уже ветеран клубной жизни и частая гостья на Саут-Бич – там она и черпает новости о музыке, фильмах, современных диетах и моде. Карла – незаменимый источник информации, единственная ниточка, связывающая меня с нынешней молодежной культурой.– Так чем же Клио так широко прославила себя в узких кругах? Кто она? – вопрошаю я.– Что именно ты хочешь знать? Ее сексуальную ориентацию? Национальность? Или личностные характеристики?– Карла, – говорю я, – минут через двадцать я предстану перед этой женщиной с намерением разговорить ее на три более-менее приличные цитаты. Мне придется блефовать по-крупному.– Она певица.– Уже лучше. Что за певица?– Злая, – уточняет Карла, – побитая жизнью.– Клон Аланис? Аланис Мориссетт(р. 1974) – канадская поп-рок-певица.
Карла мотает головой:– Клио явно рассчитывает на эффект посильнее. Ну, ты знаешь такой тип женщин – бывшая фотомодель, неожиданно ставшая светской блядью.Карла не хочет меня шокировать – она так изъясняется лет с двенадцати.– Известные песни у нее есть? – спрашиваю я.– У нее только один хит, Джек.– То есть все, что ты мне порассказала, – это твои впечатления от одной-единственной песни?– И еще от клипа, – поправляет меня Карла.– Ну разумеется.– Режиссер – Оливер Стоун. Оливер Стоун (р. 1946) – американский кинорежиссер.
– Нуда, кто же еще.– В клипе вроде как видна растительность на лобке. Поэтому про нее и написал «Спин», – продолжала доклад Карла. – Лично я думаю, что в клипе снималась даже не сама Клио. Наверняка дублерша.– Что, сама отрастить не смогла?– Это же шоу-бизнес, Джек. Проснись! – Поймав на себе подозрительный взгляд менеджера, Карла делает вид, что показывает мне какие-то цветные слайды.– А как называется эта единственная и неповторимая песня Клио Рио? – спрашиваю я.– «Я», – отвечает Карла. – И все. Просто «Я».– Она попала в хит-парады?– Только из-за обнаженки.– Ясненько. Спасибо, милая.– И где вы встречаетесь?– У нее дома.– Жду полного отчета.– Разумеется. Слушай, а ты хоть раз слышала про «Джимми и Блудливых Юнцов»?Карла выгибает рыжеватую бровь:– Что-то новое? – Она боится, как бы чего не упустить.– Не-а. Древние, как холмы.– Извини, Джек.Уходя, я все-таки спрашиваю:– Как поживает твоя мать?– Хорошо, – отвечает Карла.– Правда?– Правда хорошо.– Черт, – говорю я.Карла нежно смеется в ответ. То, что я все еще скучаю по Анне, поднимает меня в ее глазах.– Передай ей от меня привет.– Размечтался, Джек.
Квартира Джимми оказалась на девятнадцатом этаже небоскреба на самом юге Силвер-Бич. Целых двадцать минут она промариновала меня в вестибюле, эта вдовушка Джимми, но, если честно, я удивился, что она вообще согласилась со мной встретиться. Слишком уж кратким было объявление о смерти – наводило на мысль, что семья покойного не хочет привлекать внимания.Дверь квартиры 19-Г мне открывает коренастый лысый тип без шеи с платиновыми кольцами в ушах. Типичный вышибала, одетый исключительно ради того, чтобы скрыть нагрудную кобуру, – громила из комиксов. Он молча ведет меня по тускло освещенной квартире в гостиную, где миссис Стомарти уже заняла позицию в эркере перед панорамным окном.Определенно я уже видел это лицо – на обложках бульварных изданий. Я подписан на парочку – из профессиональных соображений. Вырезаю самые смачные истории и складываю в папочки на случай, если знаменитость вздумает испустить дух в зоне распространения нашей газеты.– Я Клио, – говорит миссис Стомарти. – Вдова Джимми.Ей года двадцать два; ну самое большее – двадцать три. Она среднего роста, стройная, но не костлявая, дочерна загорелая. Волосы вытравлены до снежной белизны и подстрижены под пажа. На губах вишневая помада, а скулы нарумянены так, что их можно принять за синяки. На ней длинная бежевая блузка без рукавов и узкие белые брюки. Ногти на ногах тоже белые и напоминают осыпавшуюся штукатурку.Не удивительно, что она предпочла больше не называться Синтией.– Я Джек Таггер, – представляюсь я. – Рад познакомиться. И мне жаль, что меня к вам привели столь печальные обстоятельства. – Я вроде как хотел ей намекнуть, что мне известно о ее растущей славе и, если бы не смерть ее мужа, я был бы счастлив взять у нее интервью для «Музыкальной странички».Мы садимся. Вдова – на край длинной кремовой софы, я – на деревянный диванчик рядом. Не теряя времени, я сообщаю Клио Рио, что я в полном восторге от ее хита.Она тут же расцветает:– А клип вы видели?– Вы еще спрашиваете!– И что вы думаете, он не слишком?…– А Джимми клип понравился?– Он был от него без ума, – отвечает Клио.– Присоединяюсь к его мнению. – Я кладу на колени блокнот, открываю его и снимаю колпачок с ручки.– Вы первый позвонили, – говорит миссис Стомарти.– Я был его поклонником.Она отвечает мне слабой улыбкой:– Теперь наверняка будут звонить желающие заработать на его смерти.– Да, это неприятно, – говорю я. – Я знаю, что вы не хотели раздувать шумиху.– Джимми не хотел.– Обещаю, что не отниму у вас много времени.Бритоголовый приносит Клио высокий запотевший бокал. Похоже на «отвертку». На меня бугай даже не глядит – и слава богу.– Хотите что-нибудь выпить? – спрашивает Клио.Тут я обращаю внимание на ее глаза: красные, будто она плакала или не выспалась. Она носит голубые контактные линзы.– Кока-колы? Пива? – допытывается она.– Нет, спасибо.Чтобы сдвинуться с мертвой точки, я задаю несколько простеньких вопросов. Как вы познакомились? На вечеринке «Ви-эйч-1». Как долго вы прожили в браке? Меньше года. Где проходила церемония бракосочетания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37