– Да уж, такая я тряпка, – признаю я. – Вид старого доброго, но мертвого Джина меня доконал. Старина Джин принарядился в преддверии вечного блаженства.– Пейте. Вам станет лучше.И действительно, мне полегчало. Я беру ее за руку и веду обратно в похоронное бюро.– Послушайте, я все выяснил. Как сестра Джимми вы вправе отложить кремацию. Надо получить судебный ордер, – говорю я ей. – Вы ближайшая родственница, вы можете потребовать нормального вскрытия.– Нет, Джек… – Дженет высвобождает свою руку, когда мы входим внутрь.– А пока нам надо пригрозить молодому Эллису карой небесной. Убедить его, что вы подадите в суд, если он проведет кремацию сегодня…– Нет, – упорствует Дженет. Она грустная и усталая, прижимает к груди пустой бумажный пакет. – Джек, уже слишком поздно.– О чем вы говорите?– Я туда вернулась, пока вы спали. В ту комнату, – поясняет она. – И его не было. Уже слишком поздно.– Ч-черт.– Именно.Я приваливаюсь к кадке с премиленьким пластмассовым рододендроном.– Но как же альбом? Я думал, вы положите его внутрь…– Я опоздала. Поэтому выкинула его в пруд… Все равно это была глупая затея, – говорит Дженет. – Я хочу сказать, ведь пластинка была виниловая. Она бы растеклась к чертовой матери прямо по его костям.Думаю, Джимми не стал бы возражать.– Ладно, – произносит она, шмыгнув носом. – Пошли отсюда.– Минутку.Я вижу, как Эллис сидит один в своем закутке, жадными ручонками настукивая циферки на калькуляторе. Оставив Дженет, я заглядываю в его дверь.Эллис быстро отворачивается и одновременно откатывается на стуле к стене.– Чем могу служить? – бросает он через плечо.– Красивая сережка, говнюк. Но на мистере Стомарти она смотрелась лучше.Эллис закрывает рукой правое ухо в тщетной попытке сокрыть украденный бриллиант.– Я не понимаю, о чем вы, – пищит он. – Вас что, не учили стучаться перед тем, как войти? 6 По понедельникам у Эммы выходной, но мое дело не терпит отлагательств.Я названиваю ей битый час, но у нее все время занято, поэтому я совершаю немыслимое и еду к ней домой. У нее двухэтажная квартира в западном районе. Как-то у нее украли машину с редакционной парковки – двухдверную серебристую «акуру», подарок отца, – и я подбросил Эмму до дома. Тот кретин, что угнал тачку Эммы, попытался ограбить банк, подъехав к окошечку, где клиенты обслуживаются, не выходя из машины. Охранник всадил в него пулю, и грабитель истек кровью на серой кожаной обивке «акуры». Машину изъяли как вещественное доказательство.Так что я согласился подвезти Эмму, что было само по себе чревато. Я опасался, что мне придется ее утешать, а на это я пойти не мог. Проявить сочувствие – значит допустить слабину в отношениях, которые должны быть натянуты, как удавка. Если я хочу избавить Эмму от мира прессы, я ни в коем случае не могу становиться доверенным лицом или (боже упаси) ее приятелем.Но все обошлось без происшествий. Эмма философски отнеслась к трупу в своей «акуре»; и мне не потребовалось ее обнимать или даже похлопывать по руке. Она сказала, что уже пообщалась с отцом и тот предложил купить ей новую машину, как только получит страховку за старую. Она его поблагодарила, но сказала, что она уже взрослая девочка и может сама себе купить тачку. Тем лучше, мягко согласился я. Я высадил ее рядом с домом и вдруг ни с того ни с сего спросил, не надо ли заехать за ней завтра, чтобы отвезти на работу. Что на меня нашло, сам не понимаю. К счастью, Эмма уже успела взять машину напрокат.Ее дом в квартале от шоссе, но пока выедешь на нужную улицу – запаришься. У дома припаркована новенькая машина Эммы – «камри» цвета шампанского; на заднем стекле еще висит бумажка с регистрационным номером. А на вязкой обочине дороги стоит знакомый джип «чероки». Он принадлежит Хуану Родригесу, нашему спортивному обозревателю. Кстати, Хуан мой лучший друг.Недавно он начал встречаться с Эммой, что несколько выбило меня из колеи. Было время, когда мы с Хуаном могли выпить по бутылочке пивка и пожаловаться друг другу, в каком клоповнике приходится работать. Теперь это в прошлом. Что бы я ни сказал про плачевное состояние журналистики – это будет расценено как выпад против Эммы, а я не хочу обижать Хуана. И все же его интерес к этой женщине действует мне на нервы – два года он слушал, как я ее поношу, и все равно пригласил на свидание.Она кардинально отличается от трех других женщин, с которыми встречается Хуан: одна – профессиональная фигуристка, вторая – хирург-ортопед, а третья – танцовщица из группы поддержки баскетбольной команды «Жар Майами». Хуан полон решимости найти себе подругу жизни, что бы там ни казалось на первый взгляд. Возможно, ею станет Эмма, но я эгоистично надеюсь, что все-таки нет. Да мне останется только удавиться, если мой лучший друг влюбится в моего редактора.Вопрос дня: Хуан и Эмма уже перешли к стадии пестиков и тычинок? Очень бы не хотелось явиться в самый неподходящий момент. Шторы на окнах Эммы открыты, но движения в квартире не видно, только тощая пятнистая кошка умывается на подоконнике.В нерешительности я бросаю взгляд на часы – половина пятого. Эмма и Хуан скорее уж трахаются, чем смотрят шоу Опры.Но черт побери, у меня важное дело. И хотя Джеймс Брэдли Стомарти уже, наверное, обратился в прах, работы завались. Настоящая история его жизни и смерти еще не рассказана, и я должен поставить Эмму в известность, что наш долг – поведать людям правду. Я подхожу к двери и звоню. Ноль эмоций. Ржавый кондиционер на стене рычит, как бульдозер на дне котлована. Я пробую стучать – сначала костяшками пальцев, затем ребром ладони. Даже кошка не обращает на меня внимания.– Черт, – бормочу я себе под нос.Я успеваю пройти полдороги обратно к машине, когда слышу, как дверь квартиры открывается, – это Эмма. Я вздыхаю с облегчением: она не растрепана и не кажется излишне возбужденной. На ней старые джинсы, короткая белая футболка и очки для чтения. Ее недавно подстриженная челка уложена на прямой пробор, а остальные волосы забраны в хвост голубой резинкой.– Джек?– Я не вовремя?Она стремительно спускается по ступенькам:– Мне показалось, что кто-то стучит…– Я тебе звонил, но было занято.– Извини. В Интернете сидела, – говорит Эмма. Пожалуй, я ей верю.– Что случилось? – интересуется она.– Некролог Стомарти.Эмма удивлена. Даже когда некрологи кишат ошибками, это редко доставляет проблемы редакторам. С юридической точки зрения оклеветать покойника невозможно.Я торопливо рассказываю Эмме про звонок Дженет Траш, про визит в похоронное бюро и про отсутствие швов от вскрытия на теле Джимми Стомы. Эмма слушает с нетерпением, которое меня раздражает. Я жду, что в любой момент дружище Хуан вальяжно выплывет из дверей, на ходу застегивая штаны.Когда я заканчиваю свой монолог, Эмма поджимает губы и говорит:– Думаешь, мы должны написать опровержение?Господи Иисусе, она это серьезно. Я подавляю желание рассмеяться ей в лицо. Вместо этого я опускаю глаза – и мой взгляд упирается в голые ступни Эммы, которые я раньше никогда не видел. Ногти у нее на ногах покрашены через один в вишневый и оранжевый цвета, и это решительно не вяжется с ее образом.– Джек?– Там нечего опровергать, – спокойно объясняю я. – В статье не было ошибок. Просто не вся правда.– Как ты думаешь, что с ним случилось?– Думаю, мне хочется взглянуть на отчет следователя с Багамских островов.– И как ты собираешься это сделать? – Эмма как-то мнется. Оглядывается через плечо, но в остальном не признает наличие Хуана в ее квартире.– Запросто, – говорю я. – Всего-то и нужно – слетать в Нассау и поговорить с врачом, который делал вскрытие Джимми Стомы.Эмма с трудом скрывает раздражение, как будто это я в неловком положении. Оказывается, так и есть.Она говорит:– Нет, то есть… Джек, ты не можешь этого сделать. Тебе надо закончить со Стариной Полком. Говорят, он угасает прямо на глазах…– Что?Макартур Полк когда-то был владельцем «Юнион-Реджистер». Если мои газетные вырезки не врут, он уже семнадцать лет при смерти. И я последний из длинной череды журналистов, которому поручили написать его некролог.– Эмма, ты серьезно? – Мое отвращение неподдельно, а удивление притворно.Она достает из заднего кармана зеленый шелковый шарф и нервно накручивает его на свое изящное запястье.– Послушай, Джек, если ты правда думаешь, будто там что-то не так…– Думаю. Более того, я в этом уверен. – Хорошо. Значит, завтра соберешь все свои записи, и мы пойдем к Райнмену. Может, он выделит кого-то, кто сделает пару звонков.Райнмен – редактор раздела Городские Новости, ни одно событие не попадет в газету без его разрешения. Мой желудок завязывается узлом.– Эмма, я сам в состоянии сделать пару звонков. Я прекрасно умею обращаться с телефоном.Но она отступает к своему дому:– Джек, мы не копаемся в темных историях. Мы не расследуем убийства. Мы пишем некрологи.– Пожалуйста. Я прошу всего пару дней.Поверить не могу, я действительно произнес «пожалуйста».Продолжая отступать, Эмма качает головой:– Извини… давай поговорим в офисе, ладно? Завтра утром. – Она доходит до двери и стремительно исчезает за ней, как хорек в норе.Несколько минут я сижу на ступеньках, чтобы унять ярость. Мне наконец удается обуздать желание схватить монтировку и разделать ее новенькую «камри» под орех. Почему меня удивляет то, что здесь случилось? На что, черт побери, я надеялся?По дороге домой я включаю «Блудливых Юнцов»: громкость – на полную, басы – на максимум. У меня из головы не идет похабная картинка: Хуан Родригес привязан шелковыми шарфами к столбикам кровати, а на нем скачет неистовая Эмма, расставив ноги с треклятыми разноцветными, словно леденцы, ногтями.
Я живу один в приличной квартирке на четвертом этаже неподалеку от пляжа. Здесь в разное время успели пожить три женщины. Последней – и самой терпеливой – была Анна. Ее фото в желтом купальнике все еще прицеплено магнитом к двери холодильника. Внутри я нахожу пачку куриных крыльев, упаковку пива и треугольный кусок заплесневелого чеддера. Сегодня меня интересует только пиво, и я успеваю приступить к третьей бутылке, когда слышу стук в дверь.– Эй, некроман? Ты дома?Хуан открывает дверь, и я приветственно машу ему с дивана. Он берет себе пиво и садится в потертое кресло.– Сегодня «Марлины» играют, – говорит он.– Это как посмотреть.– А где телик? – Хуан кивает на пустое пространство в стенке. – Только не говори, что ты опять вышвырнул его с балкона.Такое иногда случается, когда я пытаюсь смотреть музыкальные клипы.– Жалкое зрелище, – говорю я. – И да, мне стыдно за свой поступок.– Кто был на этот раз?– Какая-то мальчиковая группа. Название не помню. – Я провожу холодной влажной бутылкой по лбу.Хуан как-то напряжен.– Тебе сейчас сколько… тридцать четыре? – спрашиваю я.– Только не сегодня, Джек.Но меня уже понесло:– Ты должен радоваться, приятель. Ты уже протянул дольше, чем Кит Мун или Джон Белуши. Кит Мун (1946–1978) – ударник группы «Ху». Джон Белуши (1949–1982) – американский киноактер.

– Зачем ты это делаешь?Я включаю «Роллингов» «Ролл инг Стоунз» (с 1961) – британская рок-группа.

– с ними никогда не прогадаешь. Хуан знает почти все песни, даже самые ранние. Ему было шестнадцать, когда в 1981 году он со своей двенадцатилетней сестрой приплыл в Ки-Уэст на старом рыбацком суденышке из кубинского порта Мариэль, и с тех пор он тут полностью освоился. На суденышке было тридцать семь беженцев, и в их числе несколько отпетых преступников, которых Кастро шутки ради выпустил из тюрьмы и отправил в Майами.Все в газете знают, что Хуан приплыл с Кубы. Но они не знают, что случилось темной ночью в открытом море во время путешествия – эту историю Хуан как-то поведал мне, перебрав мартини. Один из уголовников решил развлечься с сестрой Хуана, а его подельник согласился постоять на стреме. Оба они не обратили внимания на тощего брата девочки, который умудрился где-то раздобыть пятидюймовую отвертку. Много часов спустя, когда суденышко пришвартовалось в Ки-Уэст, иммиграционные чиновники насчитали только тридцать пять пассажиров, в том числе Хуана и его сестру в разорванном платье. Остальные беженцы ни словом не обмолвились о происшествии.Хуан отхлебывает пива и говорит мне:– А статью ты сегодня реальную отгрохал.– Да ладно. Перестань.– Чем ты недоволен?– Да это же некролог.– Эй, мне было интересно. Я помню, слышал «Блудливых Юнцов» по радио, – говорит он. – «Тролль в штанах» ничего была песенка.– Да, ничего. – Мне не терпится рассказать Хуану про загадочную гибель Джимми Стомы, но я спрашиваю себя: может, ему уже все известно? Если так, значит, они с Эммой ближе, чем мне казалось. – Она тебе рассказала? – спрашиваю я.– Кто? А, Эмма?– Нет, Мадлен, блядь, Олбрайт. – Я ставлю пустую бутылку на пол. – Послушай, я надеюсь, что не помешал вам сегодня. При обычных обстоятельствах я бы никогда…– Не помешал, – ухмыльнулся Хуан. – Я помогал ей с компьютером. Браузер новый поставил.– Не сомневаюсь.– Нет, честно. Только и всего.– Тогда почему ты не выглянул и не поздоровался?– Она меня попросила.Как это похоже на Эмму! Она подумала, что присутствие Хуана, моего друга и ее потенциального секс-партнера, подорвет ее превосходство в отношениях журналиста и редактора.– Иди ты, – комментирую я. – А я уж было подумал, что она привязала тебя к кровати.– Если бы, – снова улыбается Хуан. Иногда он слишком очарователен.– Так она рассказала тебе или нет?– Зачем ты заходил? Естественно, рассказала.– А она рассказала, что мне ответила?Хуан сочувственно кивает:– Да уж, вломила тебе по самое не балуйся.– Вот поэтому я и решил нажраться.– Три бутылки пива – это не нажраться, Джек. – Он посчитал пустую тару на полу. – Три бутылки пива – это смыть плохое настроение.– Как же мне быть с Эммой? – Я расправляю плечи. – Постой-ка, почему я спрашиваю это у тебя? – Потому, что я мудр не по годам?– Сделай мне одолжение, – прошу я. – Если ты с ней спишь, не говори мне. Просто смени тему – и я все пойму.– Договорились, – решительно кивает Хуан. – Кстати, говорят, что Марино собирается вернуться из отставки.– Очень гладко сменил тему, придурок.– Джек, я не сплю с Эммой.– Прекрасно, – говорю я, – значит, ты с полным правом можешь дать мне совет. Эта женщина хочет сбагрить Джимми Стому в Городские Новости. Моя история, Хуан, а эта бесчувственная сучка хочет ее у меня отобрать!– А я-то думал, что Спорт – это гадючник.И тут я его спрашиваю:– Ну что ты в ней нашел?Хуан колеблется. Я знаю, это вовсе не оттого, что он подбирает слова – он отличный журналист, куда лучше, чем я, хоть и пишет на неродном языке.– Эмма не такая, как другие, Джек.– Как и двухголовый скорпион.– Если хочешь, я с ней поговорю.– Нет!– Я просто пытаюсь помочь.– Ты не понимаешь, – говорю я. – У нас с Эммой отношения развиваются по особому сценарию.Правой ногой Хуан пристукивает в такт музыке; Джаггер поет про уличных бойцов. «Уличные бойцы» («Street Fighting Man») – песня «Роллинг Стоунз» с альбома «Банкет для ниших» («Beggars Banquet», 1968).

– Это мой материал, – продолжаю ворчать я. – А она хочет его у меня забрать.– Мне жаль, старик. – Хуан знает, что со мной случилось, все это тошнотворное дело. Он знает, в каком я положении в газете. Он зовет меня «некроман», чтобы сгладить углы, но ему действительно не нравится эта ситуация. И с этим ничего не поделаешь. Он – звезда, а я – шакалье дерьмо.– Увольняйся, – советует он мне от чистого сердца.– Это все, что ты можешь сказать?Хуан советует мне уволиться с тех самых пор, как меня перевели в раздел Смертей.– Именно этого Эмме и надо – она тебе не говорила? Именно этого все они добиваются. Поэтому я не уволюсь, Хуан, по крайней мере до тех пор, пока они не начнут умолять меня остаться.Он не в настроении для моих проникновенных речей. Не знаю почему.– Расскажи мне про Джимми Стому, – просит он.И я рассказываю.– О'кей, – произносит он после минутного размышления, – давай предположим, что вскрытия не было. Но что это доказывает? Это же Багамы, Джек. Думаю, они повидали немало утонувших дайверов на своем веку.– Но что, если…– В любом случае кому понадобится убивать бывшую рок-звезду? – беззлобно спрашивает Хуан.– Может, и никому, – признаю я. – Но я так и не узнаю наверняка, если Эмма не освободит меня на пару дней.Хуан подается вперед и трет подбородок. Я доверяю его мнению. Из него вышел бы отличный обозреватель, если бы он так сильно не любил бейсбол.– Хочу кое-что тебе показать, – говорит он и встает, – но я оставил это в машине.Хуан уходит и через пару минут возвращается. Он протягивает мне распечатку некролога Джимми Стомы, который появится в завтрашней «Нью-Йорк Таймс». Заголовок гласит: «Джеймс Стомарти, 39, неугомонный рокер». И хотя некролог вполовину короче моего, я отказываюсь читать. Некрологи в «Таймс» – это произведения искусства, а я сейчас не готов к новому унижению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37