В растерянности оглядел комнату. Взгляд его упал на двустволку в углу.
– Вот! Это то, что нам сейчас нужно! Принесите, пожалуйста, сюда ваш дробовик. Нет-нет, не суйте его мне. Я не хочу к нему прикасаться. Положите его вот здесь на кровать. А сами прилягте с другой стороны. Так вы будете в безопасности. И я наконец смогу рассмотреть вас. И рассказать вам, что со мной происходит. Нет-нет, вы себе глядите в потолок. Не мешайте мне. Вам не о чем беспокоиться. Огнестрельная граница на замке, курки взведены, нарушитель не прорвется. Так хорошо?… Вам хватает там места?… Ну вот…
Помните когда мы с вами первый раз обнимались
нет не под Игнатием а еще в посольстве
таким странным образом я обнимал вас спиной
но ведь и вы хотя очередь прижимала нас друг к другу
вы могли бы повернуться боком если бы захотели
но вы не захотели и я запомнил их спиной запомнил обеих
правую и левую по отдельности
но потом началась ревность
глаза ревновали к спине
и все время пока мы плыли и я ходил к вам в каюту
мне было так хорошо и так интересно все что вы говорили
и все же я думал порой подозревал себя
что хожу к вам не для душевных разговоров
а для того чтобы подглядывать за ними
ждать когда вы потянетесь за расческой
и они снова мелькнут в вырезе блузки
и думал насколько легче мне было бы
если бы вы сняли блузку и выпустили их обеих на волю
и тогда мы бы уже спокойно могли разговаривать
обо всем на свете
мысли мои стали бы яснее глубже
не отвлекались бы на постороннее
но тогда я не решился попросить вас об этом
мы были едва знакомы
зато теперь мы знаем друг друга уже так давно
и даже вместе встречали с недоверием смерть
и может оттого что я сильно пьян и сброшен на дно
и в грязи где нечего больше стыдиться
я могу попросить вас об этом пустяке
мне так о многом нужно вам рассказать
но я ни о чем другом не могу думать пока они обе там под халатом
то есть мне хватило бы даже одной
раз уж мы договорились что вместе нам не бывать
осталось всего несколько дней может неделя
и так горько было бы потратить эти последние дни
на препирательства на разговоры о пустяках так…
Да простите сейчас
конечно я сбился с мысли
вы сделали это так просто так естественно
сейчас дыхание вернется и я смогу продолжать
пусть глаза упиваются ею как дети телевизором
а мы сможем поговорить наконец спокойно
двое взрослых у которых свои проблемы гораздо серьезнее
мне пришло сейчас в голову что колонии нудистов
или даже целые поселки как во Франции
это не просто причуда это видимо те люди
которые не могут общаться друг с другом иначе
они непрерывно думают о том что у другого под одеждой
и только сняв всю одежду они могут наконец
говорить о важном о делах о чувствах о детях
о деньгах о здоровье о судьбе
я их теперь понимаю и понимаю тех художников
которые обнажали свои модели по любому поводу
ну зачем скажите Свободе на баррикадах
нужно сбрасывать лямки платья с плеч
зачем раздеваться для завтрака на траве
для игры на лютне
не проще ли махе остаться красиво одетой
но я понимаю художников и завидую им
они часами могут предаваться блаженному и оправданному созерцанию
а пальцы у них при этом заняты палитрой и кистью
простым же людям возбраняется проводить время
в разглядывании самой совершенной части творения
это считается смешно и глупо
кроме того начинается ревнивый зуд в пальцах
они ревнуют как раньше глаза к спине
и тоже оказывается умеют поднимать скандалы
отвлекать мысли от возвышенно абстрактных тем
и я вижу что вы не сердитесь на них
вам кажется что эта орава заслуживает снисхождения
о вы даже готовы взять их в руки и успокоить
вы даже готовы впустить их в комнату с телевизором
Да приходится признать
снова сбой дыхания
наверное у меня начинается воспаление легких
во всяком случае жар налицо
пролежать столько часов под дождем на холодной земле
но это ничего организм справлялся и не с таким
плохо только что глазам теперь ничего не видно
эти пятеро в подобные минуты начинают вести себя так
будто дорвались наконец до своего истинного предназначения
будто ничем другим они заниматься не могут не хотят не будут
словно вот так слегка нажимая
и чувствуя обволакивающую податливую бесконечность
нажимая и отпуская
нажимая и отпуская
каждой подушечкой по отдельности
они извлекают какую-то неслышную нам музыку
которую они могут слушать часами
и однажды они действительно провели так всю ночь
причем женщина была незнакомой
соседкой по автобусу Чикаго – Нью-Йорк
вы будете меня осуждать назовете развратником
но мне просто было нужно что-то сделать
чтобы она перестала говорить о философии
и она действительно успокоилась
перешла как они говорят из быта в бытие
и я был отчасти даже горд ими
их постоянством и умением довольствоваться одной
я всегда считал что жадное блуждание вправо и влево
вверх и вниз
это признак дикости
это неумение наслаждаться вглубь чем-то одним
правда мы сидели тесно прижавшись друг к другу
и они прокрались под пледом незаметно для других пассажиров
туда куда только и могли добраться
то есть до одной левой
и если бы у них был выбор…
Нет так нельзя
зачем вы это сделали
вы провоцируете эту жадную ораву сбиваете с толку
конечно теперь бесполезно говорить им
что левая точно такая как правая
дети не станут вас слушать если им говорить
что телевизор в соседней комнате имеет те же программы
они все равно будут рваться туда
но только для того чтобы потом захотеть обратно
видимо им как и людям дороже всего
момент встречи и узнавания
и они бегают взад-вперед не от жадности
а для того чтобы множить эти счастливые встречи
и радостно проверять рост правой и левой
это волшебное созревание
хотя здесь конечно появляется снова пожирательскии элемент
да-да и глаза и пальцы начинают воображать
что они превратились в рот
и должны оставлять время от времени
сладкие предметы своих вожделений
как огородник оставляет время от времени клубничный куст
чтобы дать время дозреть новым ягодам
но при этом ему не хочется терять время зря
ведь он должен проверить и другие грядки
он помнит что где-то ниже у него зрел
бесподобный гибрид светлой тыквы и мягкого мандарина
да-да тропинка туда шла по ущелью перекрытому узлом кушака
несложный шлагбаум
и все же его не одолеть без помощи второй пятерки
ага так вот она эта цветущая долина
с кратером посредине
какое счастье оказаться здесь
в ней узнаешь предмет мечты
предмет снов
поле бескрайних скольжений для глаз и пальцев
это как выход на новый регистр тысячи клавиш
по которым можно пролетать вверх и вниз
от ноты томительно до ноты больно
прости не понимаю слишком громкие ноты
нет ты не хочешь сказать что и твои пальцы
одержимы музыкальными страстями
что им нужен мой жалкий клавесин
Но тогда нам придется открыть границы
полное разоружение долой стены и барьеры
я уже понял что руки твои
почему-то тянутся к оружию
в минуты сердечного волненья
но все же забудь положи его на пол и иди сюда
не обращай внимания если я вскрикну раз другой
это всего лишь ссадина на колене
но ведь мы можем сегодня обойтись без него
не будем его трогать нам хватит трех колен на двоих
твои так прекрасны
но можно я сначала повернусь спиной
дай ей встретиться снова
теперь уже без всяких текстильных помех
я узнаю старых друзей правую и левую
и мягкую долину под ними
а теперь иди сюда
теперь я должен представить одного нарушителя
пересекшего границу без визы
он слегка оскорблен этим держится напряженно натянуто
о да он обожает быть в центре внимания
но сегодня его лучше не баловать
его не отвлечь пустяками
его не пошлешь как ребенка к телевизору
он без ума от тебя давно-давно
кажется с той ночи в Лондоне
когда я водил тебя к хирургу и потом мы вместе
рассматривали твою подкожную рентгеновскую сокровенность
и если его не пустить туда куда он рвется
в царство милых тайн как сказал ваш поэт
он не даст нам покоя
не позволит ни говорить ни рассматривать друг друга
ни обниматься
Ну вот
вот он и дома скандалист и бунтарь
совсем совсем дома
в центре мироздания
а я наконец могу делать то
чего и ты оказывается все время хотела
обнимать и целовать а он нам больше не помешает
теперь ты видишь как ужасна скрытность
как много мы упустили из-за нее
в коротком плаванье жизни
вот это мы могли уже делать в Хельсинки
когда спаслись от бандиток
но только осторожно чтобы не сдвинуть твои сломанные ребра
а вот это в Финском заливе
когда проплывали мимо Кронштадта
и ты уже чувствовала себя гораздо лучше
а в иллюминаторе был виден далекий купол собора
а вот это в гостинице «Европейской»
вечером того дня когда мы так глупо поссорились
когда мне было так невыносимо одиноко
смотри какая длинная жизнь у нас уже позади
и вот это мы могли бы сделать друг другу
когда остановили машину в Гатчинском парке
а вот это подъезжая к Луге
а это в лесу под Плюссой
а на подъезде к Пскову на подъезде к Пскову
могло произойти непоправимое
то чего больше всего боится ваше правительство
то есть высадка многомиллионной американской армии
в самом центре любимого отечества
она надвигается она приближается неумолимо
но об этом никто не узнает никто не узнает
если только я смогу сдержать рвущийся из сердца крик
рвущийся крик рвущийся крик
Он замер, но не как измотанный, упавший без сил бегун, а как победный метатель копья, ядра, мяча, диска, подгоняющий жадным взглядом летящий снаряд, подталкивающий его справа и слева к заветной цели, напрягающий нераскрытые радиосилы наших желаний, текущих по беленьким нервам, пока не услышал волшебный шелест пробитой мишени и не начал тихо смеяться.
– Попал, попал, попал, – бормотал он.
– О чем ты? о чем ты? о чем ты? – бормотала она.
– Я попал, я забил, я победил, я выиграл, – объяснял он.
– Не знаю, не верю, не слышу, не понимаю, – повторяла она.
– У нас родился, зачинался, начинался, возникался ребенок!
– Сынок или дочка? – деловито и доверчиво спросила она.
– Он сам еще не решил.
– Вот и прекрасно. И пока он там решает, кем ему быть, ты можешь поговорить со мной серьезно, как ты хотел с самого начала? Можешь рассказать все те волшебные вещи, которых ты не мог высказать вслух, пока я была вдали и под одеждой?
– Да… Конечно… Я так ждал этого… так ждал… Но сейчас… не знаю, что со мной происходит… Конечно, это позор… но я засыпаю… позорно и счастливо засыпаю… но завтра… завтра я… непременно…
Радиопередача о главной русской тайне
(Лес под Опочкой)
Да, я открыл ее, дорогие радиослушатели. Случайно, без всяких усилий напоролся, не зная, что меня ждет. Теперь я понимаю, почему они держат свою границу на замке, почему не разрешают иностранцам разъезжать свободно по стране, почему смотрят на каждого пришельца с подозрением. Тайна тянется на десятки и сотни километров, и тем не менее ее невозможно заметить ни с самолета-шпиона, ни со спутника, ни из окна туристского автобуса. Я еще не знаю, где я спрячу эту пленку. Если таможенники обнаружат ее, вряд ли мне разрешено будет уехать. Разумнее было бы подождать и вывезти этот рассказ в голове. Но я боюсь, что месяц спустя впечатление ослабнет, я сам себе не поверю и не смогу описать увиденное.
Возможно, все дело в скорости передвижения. Возможно, если бы у нас не испортился автомобиль, я бы проехал ее насквозь, но так ничего и не заметил бы. Но из-за поломки нам пришлось идти до деревни пешком больше часа. Возьмите любой знаменитый киношедевр и пустите его в три раза быстрее. Сможете вы что-то почувствовать, оценить за двадцать минут мелькания? Нет, вам нужно увидеть все кадр за кадром, все три тысячи шестьсот секунд, на правильной скорости – только тогда откроется замысел режиссера.
Впрочем, не только скорость. Эффект касания тоже очень важен. Даже сквозь подошву ботинка. Сначала вы ощущаете мягкость пыли на дорожке. Потом дорожка ныряет в низинку, исчезает под лужей, и вам нужно обойти стороной, пройти между стволами деревьев. Сразу нога тонет во мху. Мох сухой, беловатый, прохладный. Если присесть и вглядеться, он напоминает зимний лес, ждущий уменьшенную Алису. Он тянется бесконечно. Правда, вдали он начинает менять цвета. Будто там, в уменьшенном моховом мире, времена года могут уживаться рядом: зелень лета бок о бок с осенней рыжиной, потом – снова белые, облетевшие веточки.
Вы возвращаетесь на дорогу, но ощущение двойной бесконечности – вширь и в глубину, под ногами и над головой – не исчезает. Оно просто отодвигается на задний план, как звук контрабаса. А на передний план выходят трубы. То есть сосновые стволы. Им не видно конца. И не слышно. Небо ритмично мелькает в просветах наверху. Небесный тапер выводит незатейливую мелодию чуть механически, словно устав подыгрывать раз за разом одной и той же – пусть прекрасной – фильме. Но безбилетный зритель, пробравшийся в зал волею случая, поддается колдовству безотказно.
Сосновый бор кончается. Начинается море листвы. Березы и дубы. Поляны, окруженные неизвестными мне кустами. Желтые и оранжевые листочки – как пробы косметики к большому осеннему балу. («Не слишком ли много кармину? Ничего, в нынешнем году это будет модно».)
Дальше – еловая поросль. Ряды новогодних елок. Все в белой сверкающей мишуре. Вглядевшись, понимаешь, что это просто роса на паутинках. Миллионы ловчих сетей, отяжелевших от капель, натянуты в воздухе между иголками. Через полчаса роса испарится и сети снова станут невидимы. Начнется большой лов летучей добычи. А мы снова вернемся к иллюзии, будто этот мир устроен для нас. (Не для пауков же!)
За ельником – широкий просвет. Высохшее болото. Мох расшит клюквенным бисером. Янтарем морошки. Сады перезревшей, осыпающейся гоноболи. Запах дурмана. Белые косметические пуховки раскачиваются на высоких стеблях.
И снова дорога поднимается к соснам. «Пронизан солнцем лес насквозь, лучи стоят столбами пыли», – как сказал их поэт, прославившийся на Западе знаменитым киносценарием про доброго доктора.
Я пытаюсь понять, откуда у меня это чувство пронзительной новизны. Как будто я никогда в своей жизни не видел таких деревьев. Может быть, это оттого, что лес так расчищен, что нет засохших, гниющих, упавших древесных трупов? Что под ногой трава и мох, а не сучья и камни? Что стволы не обвиты колючими, неприкасаемыми плетьми, как у нас в Пенсильвании или Массачусетсе?
Но нет – бывал я и в прекрасно ухоженных парках и заповедниках. Что-то не то, что-то не то…
И вдруг понимаю: я иду и подсознательно каждую минуту жду таблички. Или ограды. Натянутой проволоки. Клейма чьей-то собственности. Но их все нет и нет. Миля за милей – бескрайний, безлюдный, музейно-дворцовый, ничейный лес. Ты вырван из мира, раздробленного на миллионы «мое». Ты возвращен Творению во всей его цельности. Это все равно что привыкнуть к обрывкам большой симфонии, растащенной на шлягеры, танцы, музыкальные заставки к рекламе, и вдруг услышать симфонию всю целиком. Привычную по кусочкам, но невероятную в полноте своей. В исполнении лучшего оркестра, под управлением самого Композитора.
О, теперь я понимаю русских!
И я бы на их месте охранял такую тайну, и я бы сражался за нее на границах, и я бы не пускал в нее нас – жадных разрезателей пирога, видящих в мироздании всего лишь очень крупную Недвижимость.
Что бы мы сделали с этим лесом? Ого!
Я гляжу по сторонам и предвижу с тоской: здесь появится мотель «Три казака», здесь – курорт «Князь Мышкин», за ним – асфальтированная стоянка для машин, бензоколонка с рекламой выше крон… Продается! Продается! – звоните нам с десяти до двенадцати – низкий процент – лучшее обслуживание – комнаты с искусственным климатом – поля для гольфа – электрические сжигалки комаров – электронное распугивание волков – лучшие системы автоматизированной защиты от всего живого – гарантируем, что ни одна птица не пролетит над вашей головой, или требуйте свои деньги обратно!
Как еще никто у нас не догадался разгородить поролоновыми канатами океан и продавать его по участкам? А ведь наверняка придет к этому, как только мы научимся строить подводные дома. Вертолеты будут доставлять нас каждого в свой поролоновый квадратик, и мы будем опускаться на дно, в свой коралловый дворик, и с тревогой вглядываться в иллюминаторы соседнего домика: не поселился ли в нем какой-нибудь нежелательный сосед, не завел ли старый какое-нибудь новшество, не купил ли, например, сторожевую акулу, что, конечно, может заметно понизить в цене нашу уютную бездночку.
Дорогие радиослушатели!
Возможно, в ближайшие годы русские заразятся нашей жаждой наживы и разделения Творения на продающиеся участки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57