Кресло председателя правления занял, естественно, Джеки Джером. Он, наконец, добился своего.
Мисси печально улыбнулась и добавила: – Теперь, Кэл, вы можете понять, почему С. 3. Эбрамс умер в полной безвестности, а Джеки Джером стал героем своего времени…
Азали ушла от Джеки. Она жила затворницей в своих комнатах в особняке на Лексингтон-Роуд, практически ни с кем не общаясь, если не считать собак и слуг. Джеки уволил ее из штата киностудии и подал на развод; в графе причины он указал «душевная болезнь супруги». Он прекрасно понимал, что поступает подло и жестоко, но выдумывать другую причину ему не хотелось. К тому же, он знал, что Азали будет нечего возразить.
Бракоразводный процесс прошел быстро, однако газеты успели уделить этому событию несколько статей: в некоторых изданиях была помещена фотография Азали– в черных очках и большой шляпе она поднималась по лестнице в суд. Казалось, ей хочется спрятаться от камер, вспышек, любопытных взглядов. Неудивительно, что после суда ее состояние резко ухудшилось – она снова попала в больницу. Когда время от времени врачи отпускали ее домой, она предпочитала жить не на Лексингтон-Роуд. а в новом доме Рэчел в Беверли-Хиллз. Роза вышла замуж за владельца небольшой строительной фирмы и уехала с ним в Сан-Диего. Мы с Зевом поселились на винодельне в Северной Калифорнии.
Он купил это владение – пятьсот акров виноградников и винные подвалы и ветхие жилые постройки впридачу – много лет назад: надо было вложить куда-то деньги. Увы, винодельня оказалась абсолютно нерентабельной. За все эти годы мы не получили с нее ни цента. Время от времени Зев с улыбкой говорил, что, наверное, на этой земле растет самый кислый виноград в Калифорнии. Но, будучи по природе человеком серьезным; он терпеть не мог халтуру и любительщину – так что виноделием он занялся «по науке». Для начала накупил всевозможных справочников и энциклопедий, начал ездить по окрестным винодельням, когда этого ему показалось недостаточно, предпринял еще одну поездку во Францию – перенять опыт лучших виноделов Бургундии, Божоле, Прованса.
Зев подолгу разговаривал с виноделами, проводил целые дни в подвалах и на виноградниках, постоянно делал в блокноте какие-то записи – я смотрела на него и с трудом могла поверить своим глазам: всего несколько месяцев назад этот человек был одним из королей кинобизнеса, не имевшим ни малейшего представления о виноделии. И все же я радовалась, что мой муж не предался унынию, но нашел себе новое дело.
Вместе с тем, утрата кресла председателя правления киностудии сильно отразилась на нашем материальном положении – вскоре мы решили продать роскошный особняк на Лексингтон-Роуд и построить дом среди наших виноградников. Пока шло строительство, мы жили на небольшом ранчо, и каждое утро Зев поднимался ни свет ни заря и в сопровождении управляющего отправлялся наблюдать за посадкой новых сортов отборного французского винограда. Он разработал план деятельности на десять лет и был уверен, что по прошествии этого срока о винах из поместья «С. 3.» заговорят во всем мире…
По вечерам он любил катать меня на машине вдоль виноградников, мог подолгу рассказывать о каждом сорте. Надо сказать, что климат Северной Калифорнии отличается от климата южной: по вечерам в долинах дует холодный пронизывающий северо-западный ветер – вроде французского мистраля. Увы, Зев не обращал на это никакого внимания: одевался так, словно мы по-прежнему жили в Голливуде, не признавая ни пиджака, ни свитера.
Однажды вечером во время прогулки я заметила, что Зев дрожит от холода. Стоял октябрь, было довольно сыро. Я предложила поскорее вернуться домой, но Зеву не терпелось показать мне еще один участок, а потом – еще. На следующий день он слег с высокой температурой и кашлем. Я вызвала врача, он осмотрел больного и сказал, что у мистера Эбрамса острый бронхит. Через несколько дней бронхит перешел в воспаление легких.
Зева положили в больницу и стали колоть новым чудодейственным средством – пенициллином, но состояние его по-прежнему оставалось тяжелым. Я сидела возле Зева, держа его за руку, и понимала, что жить ему осталось совсем недолго. Мы были знакомы тридцать четыре года, двадцать три из которых прожили вместе – несмотря на все невзгоды этого времени, я могла со всей уверенностью сказать, что эти годы были самыми счастливыми в моей жизни.
Для того, чтобы облегчить дыхание, Зеву вставили в горло какие-то трубки. Лучше ему от этого не стало, зато он потерял возможность говорить. По его глазам я поняла, что он хочет мне сказать, и, посмотрев на его изможденное лицо, проговорила:
– Я тоже люблю тебя, Зев… Мы никогда не разлюбим друг друга.
Я отвезла его тело в Голливуд и там предала земле. Именно в этом городе Зев добился своих успехов. Он никогда не говорил, где хотел быть похоронен, но я подумала, что мое решение нисколько не огорчило его…
Кончине С. 3. Эбрамса была посвящена довольно большая статья в «Верайети» – автор подробно перечислял все его достижения и в самом конце кратко обмолвился о том, что мистер Эбрамс ушел с поста председателя правления компании «по состоянию здоровья» – о роли Джеки Джерома в этой истории журналист предпочел умолчать – и слава Богу! Что касается международной прессы, то она ограничилась лишь кратким сообщением– Зев, как я уже говорила, избегал громкой славы, и его имя мало что говорило за пределами Голливуда.
Я была уверена, что на похороны придут лишь самые близкие люди, но собралась целая толпа – Зева ценили и уважали, у него было гораздо больше друзей, чем мы предполагали. Тогда я впервые подумала, что, если бы он не поддался на шантаж Джеки, победа была бы за ним. Но Джеки Джером был опытным бойцом – он умел оказывать на противника психологическое давление.
Оставшись богатой вдовой, я продала виноградники и купила маленькое ранчо в окрестностях Энсино, что в долине Сан-Фернандо. Я гуляла с борзыми, играла в бридж, занималась благотворительностью. Но, конечно, главной моей заботой оставалась Азали.
Она по-прежнему снималась, хотя злые языки поговаривали, что без С. 3. она ни на что не способна. Ходили слухи, что она много пьет, но могу поклясться, что никогда Азали не имела пристрастия к алкоголю. Просто очередной раз исчезла Эйва Адэр, и появилась Азали О'Брайен. Раздвоение личности Азали доставляло кучу хлопот продюсерам и режиссерам – часто случалось так, что на следующий день после удачных съемок она не могла вспомнить, что от нее требуется. Но она оставалась красавицей, и по-прежнему вокруг нее увивалось много мужчин. Когда болезнь обострялась, мне приходилось отвозить ее в больницу.
И вот однажды, во время очередного обострения, я приехала навестить ее в клинику Вэлли-Лома. Шел 1959 год. К тому времени она уже несколько лет сидела без работы. Все расходы на лечение взяла на себя я – не хватало еще, чтобы Азали думала о финансовых проблемах. За последний год она почти не выходила из больницы, а в те короткие периоды, когда ей удавалось вырваться на волю, предавалась безудержным оргиям и распутству.
Азали сидела в плетеном кресле на террасе больницы, я подошла к ней. Я принесла ей букет роз – Азали улыбнулась и сказала:
– Привет, матушка. А знаешь – я беременна. Боже мой, подумала я, бедняжка совсем лишилась рассудка: вообразила себя беременной! Это в сорок четыре-то года?! После того, как лучшие гинекологи страны приговорили ее к бесплодию…
– Наверное, ты ошибаешься, Азали, – попыталась возразить я. – Ты ведь знаешь, что это невозможно.
Азали загадочно улыбнулась.
– Доктора ошибались, – проговорила она. – Сегодня диагноз подтвердился. Наконец-то ты станешь бабушкой, Мисси!
Отказываясь верить ее словам, я побежала к главному врачу. Он сказал, что Азали действительно беременна, и посоветовал как можно более внимательно следить за ней до самых родов. В тот же день я забрала ее домой – давно уже я не видела бедняжку такой счастливой. Она ела все, что говорили врачи, быстро набирала вес, принимала витамины, подолгу гуляла, делала необходимые физические упражнения. Ради будущего ребенка она была готова на все.
Мне так и не удалось выяснить, кто же отец ребенка: то ли Азали сама не знала, то ли не хотела говорить мне. В ответ на все мои вопросы она лишь пожимала плечами и говорила, что это не имеет никакого значения: отцом мог оказаться любой из шести симпатичных молодых людей, с которыми она побывала в постели за последние несколько месяцев.
– Во всяком случае, он намного моложе меня, – задумчиво проговорила Азали. – Может быть, именно поэтому я наконец забеременела?
Конечно, молодость партнера была здесь совершенно ни при чем – просто произошло чудо: выпал один шанс из миллиарда.
Роды прошли без осложнений – я помню, с какой радостью Азали впервые показала мне младенца.
– Ты только посмотри, матушка, – гордо произнесла она, – такая же красавица, как Аннушка.
Конечно, новорожденная не была красавицей: сморщенное красное личико, курносый нос, почти лысый череп. Но для Азали она была воплощением красоты. Она назвала девочку Анна Адэр – в честь княгини Аннушки и в память о своей работе в кино.
С рождением Анны состояние здоровья Азали заметно улучшилось. Уже через полгода она стала подыскивать себе работу, а я сидела на ранчо, занимаясь воспитанием ребенка. Как мне хотелось, чтобы Зев и Миша могли увидеть маленькую Анну.
Время от времени Азали удавалось найти работу, она по-прежнему вела беспорядочную жизнь, иногда ложилась на несколько недель в санаторий. Когда Анне было шесть лет, болезнь снова обострилась – Азали легла в клинику и уже никогда не выходила оттуда. Рассудок ее окончательно помутился – это был уже не человек, а самый настоящий зомби: она никого не узнавала, не отвечала на вопросы… Поначалу я брала Анну с собой в больницу, но потом мне стало ясно, что эти свидания доставляют девочке одну лишь боль. Именно в то время я встретилась в Париже с Тариком Казаном – жизнь Анны после этой встречи изменилась. Наконец-то у нее появилась настоящая семья.
Примерно тогда же я узнала, что многочисленные любовники Азали промотали все ее состояние. Мои деньги тоже были на исходе – я ведь оплачивала лечение Азали. Врачи посоветовали перевести ее в бесплатное государственное учреждение: все равно она ничего не заметит, говорили они. Но я не могла так обойтись с моей дорогой воспитанницей.
Жизнь Азали прервалась трагически: она погибла во время пожара в клинике в 1972 году. Конечно, и я тяжело переживала ее кончину, но разум подсказывал, что для Азали смерть – лишь прекращение страданий.
К тому же, и маленькой Анне было очень тяжело жить с сознанием, что ее родная мать – сумасшедшая. Эйва Адэр ушла из жизни в возрасте пятидесяти семи лет, но в памяти любителей кино она навсегда осталась юной, жизнерадостной и прекрасной. Многие газеты и журналы поместили большие некрологи, в которых говорилось, что талант Эйвы войдет в историю мирового кинематографа, что ее фильмы будут помнить в веках. Я осталась единственным родным человеком для двенадцатилетней Анны.
Как я уже говорила, денег у меня было в обрез. Чтобы поднять Анну на ноги, мне приходилось экономить на всем. Мне так хотелось, чтобы моя приемная внучка получила хорошее образование, нашла себе работу по вкусу. Я молила Бога об одном: чтобы Он не забрал меня из жизни раньше, чем Анна повзрослеет и станет самостоятельной. – Мисси рассмеялась. – Мне тогда и в голову не приходило, что моя затянувшаяся старость может таить в себе опасность для девочки. Видите сами, Кэл, умри я несколькими годами раньше – ничего бы этого не произошло. Анна продавала сокровища Ивановых с одной-единственной целью: обеспечить мне спокойную старость. Заботясь обо мне, она хотела отблагодарить меня за то, что я сделала для ее матери.
На часах было семь утра. Ярко светило солнце над «Тихими полянами» – на пороге снова показалась сестра Милгрим.
– Ну вот, – сердито пробурчала она, с укором глядя на Мисси и Кэла. – Так всю ночь и не спали! Представляете, что с вами теперь будет, мэм?
– Вы напрасно волнуетесь, Сара, – улыбнулась Мисси. – Есть вещи поважнее сна – например, исповедь. Я сделала все, что было в моих силах. Теперь настал черед Кэла.
Она выразительно посмотрела на Уоррендера, и он быстро произнес:
– У меня к вам два вопроса. Во-первых, известно ли вам, где она?
– Конечно, в Стамбуле – где же еще? Она поехала к Казанам.
Уоррендер кивнул.
– Тогда еще один вопрос: у нее есть при себе какие-нибудь бумаги?
– Вы имеете в виду договор об аренде раджастанских копей? Да, у Анны с собой все бумаги. Когда я перебралась в «Тихие поляны», она забрала все. – Мисси рассмеялась. – Видите ли, Кэл, хранить чемодан с драгоценностями под кроватью в доме престарелых—дело более чем рискованное. В один прекрасный день его попросту выбросят на помойку как хлам.
Мисси перевела дыхание и, внимательно посмотрев на Кэла, продолжила:
– Должна вам рассказать еще одну вещь: как только я увидела по телевизору этого молодого русского дипломата Валентина Соловского, я сразу же поняла, что это сын Алексея Иванова – двоюродный брат Анны.
Она достала из ящика туалетного столика снимок симпатичной белокурой девушки и протянула его Кэлу со словами:
– Пожалуйста, найдите Анну… Помогите мне!
Кэл изумленно уставился на фотографию той самой загадочной девушки, которая была так нужна сейчас всем мировым державам. Так вот она какая – наследница Ивановых! Перед ним лежала фотография Джини Риз!
ГЛАВА 44
Стамбул
Полуденное весеннее солнце высоко стояло в небе над древним городом; его лучи освещали тесные улочки старых кварталов, покрытые грязью и копотью дома, потускневшие от времени купола величественных храмов Топкапи, Айя-София, Синей мечети. Стройные минареты устремлялись ввысь, к синему небу, а в их тени шла оживленная торговля коврами, сувенирами, восточными сладостями. Центральные улицы были забиты транспортом, а в небольших уютных чайханах почтенные отцы семейств сидели в обществе старых друзей и чинно потягивали чай. Где-то внизу извивалась синяя лента Босфора, разделявшего бывшую столицу Византийской, а потом и Османской империи на две части – европейскую и азиатскую. У причалов стояли рыбацкие фелюги и прогулочные катера, огромные танкеры и комфортабельные пассажирские лайнеры. По обоим берегам пролива, в зелени холмов, виднелись крыши новых фешенебельных вилл и летних загородных дворцов прошлого столетия.
Борису Соловскому не было дела до синевы стамбульского неба и до красот древних христианских храмов. Не обращал он внимания ни на улыбчивых приветливых прохожих, ни на очаровательных черноглазых дам в шикарных французских костюмах, проносившихся мимо него в своих лимузинах. Краем глаза генерал скользнул по турецким солдатам, замершим в карауле возле дворца Долмабахче, и пошел дальше.
Борис прибыл в Турцию днем раньше: в составе официальной советской делегации он прилетел в Анкару, а уже там, убедившись, что за ним никто не следит, сел в частный самолет и добрался до Стамбула. Джини Риз утерла нос его агентам в Вашингтоне: пока они засовывали кляпы во рты ее охранников, она уже садилась в самолет, отправлявшийся в Лондон. По прибытии в аэропорт Хитроу она пересела на английский лайнер, улетавший в Стамбул. Но на этот раз агенты КГБ не дали маху: как только Джини вышла на улицу из здания стамбульского аэропорта, ее окружила группа захвата. Прежде чем девушка успела что-либо понять, ее уже затолкали в машину с занавесками на окнах. Укол в руку– и Джини без чувств уронила голову на спинку сиденья. И вот теперь Джини Риз – она же Анна Иванова – находилась в условленном месте, ожидая прибытия Бориса Соловского.
Борис довольно ухмыльнулся. Он предвкушал радость победы – победы над ненавистными ему Алексеем и Валентином Ивановыми.
Валентин навел свой мощный бинокль на дом напротив: ничего подозрительного заметно не было. Дом как дом, никаких снайперов на крыше и в окнах. Внизу кипела жизнь. Ползли по улице рейсовые автобусы, извергая клубы дизельного дыма, натужно ревели двигатели старых «шевроле»; по тротуару ковылял старенький торговец чаем с серебряным кувшином за плечами и в национальных турецких чувяках с загнутыми носками. Уличный торговец предлагал прохожим соленые огурцы с перцем; на открытой террасе кафе сидели рыбаки. Они курили кальяны и отхлебывали из маленьких изящных чашек крепкий кофе, предаваясь воспоминаниям о былом.
В Стамбуле было все спокойно: квартал Эмирчан, в котором поселился Валентин, жил своей обычной жизнью – ничто не предвещало опасности. Валентин облегченно вздохнул: в его распоряжении оставалось еще несколько часов, потом КГБ выйдет на его след.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Мисси печально улыбнулась и добавила: – Теперь, Кэл, вы можете понять, почему С. 3. Эбрамс умер в полной безвестности, а Джеки Джером стал героем своего времени…
Азали ушла от Джеки. Она жила затворницей в своих комнатах в особняке на Лексингтон-Роуд, практически ни с кем не общаясь, если не считать собак и слуг. Джеки уволил ее из штата киностудии и подал на развод; в графе причины он указал «душевная болезнь супруги». Он прекрасно понимал, что поступает подло и жестоко, но выдумывать другую причину ему не хотелось. К тому же, он знал, что Азали будет нечего возразить.
Бракоразводный процесс прошел быстро, однако газеты успели уделить этому событию несколько статей: в некоторых изданиях была помещена фотография Азали– в черных очках и большой шляпе она поднималась по лестнице в суд. Казалось, ей хочется спрятаться от камер, вспышек, любопытных взглядов. Неудивительно, что после суда ее состояние резко ухудшилось – она снова попала в больницу. Когда время от времени врачи отпускали ее домой, она предпочитала жить не на Лексингтон-Роуд. а в новом доме Рэчел в Беверли-Хиллз. Роза вышла замуж за владельца небольшой строительной фирмы и уехала с ним в Сан-Диего. Мы с Зевом поселились на винодельне в Северной Калифорнии.
Он купил это владение – пятьсот акров виноградников и винные подвалы и ветхие жилые постройки впридачу – много лет назад: надо было вложить куда-то деньги. Увы, винодельня оказалась абсолютно нерентабельной. За все эти годы мы не получили с нее ни цента. Время от времени Зев с улыбкой говорил, что, наверное, на этой земле растет самый кислый виноград в Калифорнии. Но, будучи по природе человеком серьезным; он терпеть не мог халтуру и любительщину – так что виноделием он занялся «по науке». Для начала накупил всевозможных справочников и энциклопедий, начал ездить по окрестным винодельням, когда этого ему показалось недостаточно, предпринял еще одну поездку во Францию – перенять опыт лучших виноделов Бургундии, Божоле, Прованса.
Зев подолгу разговаривал с виноделами, проводил целые дни в подвалах и на виноградниках, постоянно делал в блокноте какие-то записи – я смотрела на него и с трудом могла поверить своим глазам: всего несколько месяцев назад этот человек был одним из королей кинобизнеса, не имевшим ни малейшего представления о виноделии. И все же я радовалась, что мой муж не предался унынию, но нашел себе новое дело.
Вместе с тем, утрата кресла председателя правления киностудии сильно отразилась на нашем материальном положении – вскоре мы решили продать роскошный особняк на Лексингтон-Роуд и построить дом среди наших виноградников. Пока шло строительство, мы жили на небольшом ранчо, и каждое утро Зев поднимался ни свет ни заря и в сопровождении управляющего отправлялся наблюдать за посадкой новых сортов отборного французского винограда. Он разработал план деятельности на десять лет и был уверен, что по прошествии этого срока о винах из поместья «С. 3.» заговорят во всем мире…
По вечерам он любил катать меня на машине вдоль виноградников, мог подолгу рассказывать о каждом сорте. Надо сказать, что климат Северной Калифорнии отличается от климата южной: по вечерам в долинах дует холодный пронизывающий северо-западный ветер – вроде французского мистраля. Увы, Зев не обращал на это никакого внимания: одевался так, словно мы по-прежнему жили в Голливуде, не признавая ни пиджака, ни свитера.
Однажды вечером во время прогулки я заметила, что Зев дрожит от холода. Стоял октябрь, было довольно сыро. Я предложила поскорее вернуться домой, но Зеву не терпелось показать мне еще один участок, а потом – еще. На следующий день он слег с высокой температурой и кашлем. Я вызвала врача, он осмотрел больного и сказал, что у мистера Эбрамса острый бронхит. Через несколько дней бронхит перешел в воспаление легких.
Зева положили в больницу и стали колоть новым чудодейственным средством – пенициллином, но состояние его по-прежнему оставалось тяжелым. Я сидела возле Зева, держа его за руку, и понимала, что жить ему осталось совсем недолго. Мы были знакомы тридцать четыре года, двадцать три из которых прожили вместе – несмотря на все невзгоды этого времени, я могла со всей уверенностью сказать, что эти годы были самыми счастливыми в моей жизни.
Для того, чтобы облегчить дыхание, Зеву вставили в горло какие-то трубки. Лучше ему от этого не стало, зато он потерял возможность говорить. По его глазам я поняла, что он хочет мне сказать, и, посмотрев на его изможденное лицо, проговорила:
– Я тоже люблю тебя, Зев… Мы никогда не разлюбим друг друга.
Я отвезла его тело в Голливуд и там предала земле. Именно в этом городе Зев добился своих успехов. Он никогда не говорил, где хотел быть похоронен, но я подумала, что мое решение нисколько не огорчило его…
Кончине С. 3. Эбрамса была посвящена довольно большая статья в «Верайети» – автор подробно перечислял все его достижения и в самом конце кратко обмолвился о том, что мистер Эбрамс ушел с поста председателя правления компании «по состоянию здоровья» – о роли Джеки Джерома в этой истории журналист предпочел умолчать – и слава Богу! Что касается международной прессы, то она ограничилась лишь кратким сообщением– Зев, как я уже говорила, избегал громкой славы, и его имя мало что говорило за пределами Голливуда.
Я была уверена, что на похороны придут лишь самые близкие люди, но собралась целая толпа – Зева ценили и уважали, у него было гораздо больше друзей, чем мы предполагали. Тогда я впервые подумала, что, если бы он не поддался на шантаж Джеки, победа была бы за ним. Но Джеки Джером был опытным бойцом – он умел оказывать на противника психологическое давление.
Оставшись богатой вдовой, я продала виноградники и купила маленькое ранчо в окрестностях Энсино, что в долине Сан-Фернандо. Я гуляла с борзыми, играла в бридж, занималась благотворительностью. Но, конечно, главной моей заботой оставалась Азали.
Она по-прежнему снималась, хотя злые языки поговаривали, что без С. 3. она ни на что не способна. Ходили слухи, что она много пьет, но могу поклясться, что никогда Азали не имела пристрастия к алкоголю. Просто очередной раз исчезла Эйва Адэр, и появилась Азали О'Брайен. Раздвоение личности Азали доставляло кучу хлопот продюсерам и режиссерам – часто случалось так, что на следующий день после удачных съемок она не могла вспомнить, что от нее требуется. Но она оставалась красавицей, и по-прежнему вокруг нее увивалось много мужчин. Когда болезнь обострялась, мне приходилось отвозить ее в больницу.
И вот однажды, во время очередного обострения, я приехала навестить ее в клинику Вэлли-Лома. Шел 1959 год. К тому времени она уже несколько лет сидела без работы. Все расходы на лечение взяла на себя я – не хватало еще, чтобы Азали думала о финансовых проблемах. За последний год она почти не выходила из больницы, а в те короткие периоды, когда ей удавалось вырваться на волю, предавалась безудержным оргиям и распутству.
Азали сидела в плетеном кресле на террасе больницы, я подошла к ней. Я принесла ей букет роз – Азали улыбнулась и сказала:
– Привет, матушка. А знаешь – я беременна. Боже мой, подумала я, бедняжка совсем лишилась рассудка: вообразила себя беременной! Это в сорок четыре-то года?! После того, как лучшие гинекологи страны приговорили ее к бесплодию…
– Наверное, ты ошибаешься, Азали, – попыталась возразить я. – Ты ведь знаешь, что это невозможно.
Азали загадочно улыбнулась.
– Доктора ошибались, – проговорила она. – Сегодня диагноз подтвердился. Наконец-то ты станешь бабушкой, Мисси!
Отказываясь верить ее словам, я побежала к главному врачу. Он сказал, что Азали действительно беременна, и посоветовал как можно более внимательно следить за ней до самых родов. В тот же день я забрала ее домой – давно уже я не видела бедняжку такой счастливой. Она ела все, что говорили врачи, быстро набирала вес, принимала витамины, подолгу гуляла, делала необходимые физические упражнения. Ради будущего ребенка она была готова на все.
Мне так и не удалось выяснить, кто же отец ребенка: то ли Азали сама не знала, то ли не хотела говорить мне. В ответ на все мои вопросы она лишь пожимала плечами и говорила, что это не имеет никакого значения: отцом мог оказаться любой из шести симпатичных молодых людей, с которыми она побывала в постели за последние несколько месяцев.
– Во всяком случае, он намного моложе меня, – задумчиво проговорила Азали. – Может быть, именно поэтому я наконец забеременела?
Конечно, молодость партнера была здесь совершенно ни при чем – просто произошло чудо: выпал один шанс из миллиарда.
Роды прошли без осложнений – я помню, с какой радостью Азали впервые показала мне младенца.
– Ты только посмотри, матушка, – гордо произнесла она, – такая же красавица, как Аннушка.
Конечно, новорожденная не была красавицей: сморщенное красное личико, курносый нос, почти лысый череп. Но для Азали она была воплощением красоты. Она назвала девочку Анна Адэр – в честь княгини Аннушки и в память о своей работе в кино.
С рождением Анны состояние здоровья Азали заметно улучшилось. Уже через полгода она стала подыскивать себе работу, а я сидела на ранчо, занимаясь воспитанием ребенка. Как мне хотелось, чтобы Зев и Миша могли увидеть маленькую Анну.
Время от времени Азали удавалось найти работу, она по-прежнему вела беспорядочную жизнь, иногда ложилась на несколько недель в санаторий. Когда Анне было шесть лет, болезнь снова обострилась – Азали легла в клинику и уже никогда не выходила оттуда. Рассудок ее окончательно помутился – это был уже не человек, а самый настоящий зомби: она никого не узнавала, не отвечала на вопросы… Поначалу я брала Анну с собой в больницу, но потом мне стало ясно, что эти свидания доставляют девочке одну лишь боль. Именно в то время я встретилась в Париже с Тариком Казаном – жизнь Анны после этой встречи изменилась. Наконец-то у нее появилась настоящая семья.
Примерно тогда же я узнала, что многочисленные любовники Азали промотали все ее состояние. Мои деньги тоже были на исходе – я ведь оплачивала лечение Азали. Врачи посоветовали перевести ее в бесплатное государственное учреждение: все равно она ничего не заметит, говорили они. Но я не могла так обойтись с моей дорогой воспитанницей.
Жизнь Азали прервалась трагически: она погибла во время пожара в клинике в 1972 году. Конечно, и я тяжело переживала ее кончину, но разум подсказывал, что для Азали смерть – лишь прекращение страданий.
К тому же, и маленькой Анне было очень тяжело жить с сознанием, что ее родная мать – сумасшедшая. Эйва Адэр ушла из жизни в возрасте пятидесяти семи лет, но в памяти любителей кино она навсегда осталась юной, жизнерадостной и прекрасной. Многие газеты и журналы поместили большие некрологи, в которых говорилось, что талант Эйвы войдет в историю мирового кинематографа, что ее фильмы будут помнить в веках. Я осталась единственным родным человеком для двенадцатилетней Анны.
Как я уже говорила, денег у меня было в обрез. Чтобы поднять Анну на ноги, мне приходилось экономить на всем. Мне так хотелось, чтобы моя приемная внучка получила хорошее образование, нашла себе работу по вкусу. Я молила Бога об одном: чтобы Он не забрал меня из жизни раньше, чем Анна повзрослеет и станет самостоятельной. – Мисси рассмеялась. – Мне тогда и в голову не приходило, что моя затянувшаяся старость может таить в себе опасность для девочки. Видите сами, Кэл, умри я несколькими годами раньше – ничего бы этого не произошло. Анна продавала сокровища Ивановых с одной-единственной целью: обеспечить мне спокойную старость. Заботясь обо мне, она хотела отблагодарить меня за то, что я сделала для ее матери.
На часах было семь утра. Ярко светило солнце над «Тихими полянами» – на пороге снова показалась сестра Милгрим.
– Ну вот, – сердито пробурчала она, с укором глядя на Мисси и Кэла. – Так всю ночь и не спали! Представляете, что с вами теперь будет, мэм?
– Вы напрасно волнуетесь, Сара, – улыбнулась Мисси. – Есть вещи поважнее сна – например, исповедь. Я сделала все, что было в моих силах. Теперь настал черед Кэла.
Она выразительно посмотрела на Уоррендера, и он быстро произнес:
– У меня к вам два вопроса. Во-первых, известно ли вам, где она?
– Конечно, в Стамбуле – где же еще? Она поехала к Казанам.
Уоррендер кивнул.
– Тогда еще один вопрос: у нее есть при себе какие-нибудь бумаги?
– Вы имеете в виду договор об аренде раджастанских копей? Да, у Анны с собой все бумаги. Когда я перебралась в «Тихие поляны», она забрала все. – Мисси рассмеялась. – Видите ли, Кэл, хранить чемодан с драгоценностями под кроватью в доме престарелых—дело более чем рискованное. В один прекрасный день его попросту выбросят на помойку как хлам.
Мисси перевела дыхание и, внимательно посмотрев на Кэла, продолжила:
– Должна вам рассказать еще одну вещь: как только я увидела по телевизору этого молодого русского дипломата Валентина Соловского, я сразу же поняла, что это сын Алексея Иванова – двоюродный брат Анны.
Она достала из ящика туалетного столика снимок симпатичной белокурой девушки и протянула его Кэлу со словами:
– Пожалуйста, найдите Анну… Помогите мне!
Кэл изумленно уставился на фотографию той самой загадочной девушки, которая была так нужна сейчас всем мировым державам. Так вот она какая – наследница Ивановых! Перед ним лежала фотография Джини Риз!
ГЛАВА 44
Стамбул
Полуденное весеннее солнце высоко стояло в небе над древним городом; его лучи освещали тесные улочки старых кварталов, покрытые грязью и копотью дома, потускневшие от времени купола величественных храмов Топкапи, Айя-София, Синей мечети. Стройные минареты устремлялись ввысь, к синему небу, а в их тени шла оживленная торговля коврами, сувенирами, восточными сладостями. Центральные улицы были забиты транспортом, а в небольших уютных чайханах почтенные отцы семейств сидели в обществе старых друзей и чинно потягивали чай. Где-то внизу извивалась синяя лента Босфора, разделявшего бывшую столицу Византийской, а потом и Османской империи на две части – европейскую и азиатскую. У причалов стояли рыбацкие фелюги и прогулочные катера, огромные танкеры и комфортабельные пассажирские лайнеры. По обоим берегам пролива, в зелени холмов, виднелись крыши новых фешенебельных вилл и летних загородных дворцов прошлого столетия.
Борису Соловскому не было дела до синевы стамбульского неба и до красот древних христианских храмов. Не обращал он внимания ни на улыбчивых приветливых прохожих, ни на очаровательных черноглазых дам в шикарных французских костюмах, проносившихся мимо него в своих лимузинах. Краем глаза генерал скользнул по турецким солдатам, замершим в карауле возле дворца Долмабахче, и пошел дальше.
Борис прибыл в Турцию днем раньше: в составе официальной советской делегации он прилетел в Анкару, а уже там, убедившись, что за ним никто не следит, сел в частный самолет и добрался до Стамбула. Джини Риз утерла нос его агентам в Вашингтоне: пока они засовывали кляпы во рты ее охранников, она уже садилась в самолет, отправлявшийся в Лондон. По прибытии в аэропорт Хитроу она пересела на английский лайнер, улетавший в Стамбул. Но на этот раз агенты КГБ не дали маху: как только Джини вышла на улицу из здания стамбульского аэропорта, ее окружила группа захвата. Прежде чем девушка успела что-либо понять, ее уже затолкали в машину с занавесками на окнах. Укол в руку– и Джини без чувств уронила голову на спинку сиденья. И вот теперь Джини Риз – она же Анна Иванова – находилась в условленном месте, ожидая прибытия Бориса Соловского.
Борис довольно ухмыльнулся. Он предвкушал радость победы – победы над ненавистными ему Алексеем и Валентином Ивановыми.
Валентин навел свой мощный бинокль на дом напротив: ничего подозрительного заметно не было. Дом как дом, никаких снайперов на крыше и в окнах. Внизу кипела жизнь. Ползли по улице рейсовые автобусы, извергая клубы дизельного дыма, натужно ревели двигатели старых «шевроле»; по тротуару ковылял старенький торговец чаем с серебряным кувшином за плечами и в национальных турецких чувяках с загнутыми носками. Уличный торговец предлагал прохожим соленые огурцы с перцем; на открытой террасе кафе сидели рыбаки. Они курили кальяны и отхлебывали из маленьких изящных чашек крепкий кофе, предаваясь воспоминаниям о былом.
В Стамбуле было все спокойно: квартал Эмирчан, в котором поселился Валентин, жил своей обычной жизнью – ничто не предвещало опасности. Валентин облегченно вздохнул: в его распоряжении оставалось еще несколько часов, потом КГБ выйдет на его след.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67