Сомнений быть не могло: эта брошь из собрания князя Иванова! Он зашел в кабинет и заказал телефонный разговор с Европой. Их соединили поздно вечером. Разговор был краток.
– Сэр, – прошептал продавец, прижимая к трубке ладонь. – Вы просили немедленно сообщить вам, если мне станет что-либо известно о драгоценностях Ивановых. Так вот, сегодня к нам в магазин принесли одну вещицу из этого собрания. Полагаю, что вам как собирателю сокровищ будет небезынтересно приобрести ее. Да, сэр, это поистине уникальная вещь. Брошь в форме родового герба Ивановых: бриллианты, рубины, сапфиры. Оправа – из платины. Брошь увенчана волчьей головой из чистого золота. Вас интересует эта брошь, сэр? Отлично. – Некоторое время продавец молча слушал, а потом произнес: – Да, да, сэр, конечно, помню. Эту брошь принесла одна молодая леди. Артистка из шоу-театра Зигфельда. Имя? Ее имя Верити Байрон, сэр. – Он выслушал реплику собеседника и, улыбнувшись, сказал: – Конечно, конечно, сэр. Ни одна живая душа не узнает об этой броши. До вашего приезда она будет лежать в моем сейфе. До свидания, барон Арнхальдт.
Наступил вечер премьеры. Мисси стояла за кулисами в своем полупрозрачном серебряном платье, облегающих колготках телесного цвета и в бриллиантах от «Картье»… На ногах ее были серебряные туфельки на очень высоком каблуке. Сотни раз надевала она их во время репетиций, тысячи раз – оставаясь одна, но все равно, привыкнуть к каблукам она никак не могла.
Незадолго до начала спектакля Зигфельд подошел к Мисси и, улыбнувшись, сказал:
– После такой рекламы вся публика будет смотреть только на вас, дорогая Верити. Вы не менее популярны, чем Фэнни и Габи. Впрочем, нет – Габи вы, пожалуй, даже обошли. Между прочим, очень жаль, что зрители не в восторге от этой девочки – мне она очень нравится… Извините за небольшое отступление – перейдем к делу. Главная наша задача – заставить их с нетерпением ждать вашего выхода. Нужно довести их любопытство до предела. Так что, милая Верити, вы будете выступать дважды – в самом начале второго действия и в финале. Для начала хватит. Я буду давать им насладиться вашей красотой по чайной ложечке. – Рассмеявшись, Зигфельд отошел.
В отличие от манекенщиц Элизы, девушки из театра Зигфельда не были подвержены греху зависти – они старались во всем помочь новенькой, давая ей разные полезные советы. Когда до начала второго действия оставалось несколько минут, девушки стайкой облепили Мисси и защебетали:
– Ничего не бойся! Стой, где тебе сказали, иди куда тебе сказали, улыбайся, когда тебе сказали. Вот и все. Все очень просто. Сама увидишь.
Артистические уборные были полны цветов. Каждой девушке поклонники еще за несколько часов до спектакля прислали свои букеты. На туалетном столике Мисси лежал огромный букет белоснежных лилий от Зигфельда– к нему была приложена записка с пожеланием успеха, пышная ветка сирени от мадам Элизы – в своей записочке мадам просила Мисси не забывать о том, как она восхитительна, и прямее держать спину, семь розовых роз в серебряной бумажке от Азали и большущая охапка весенних цветов от миссис Брэдфорд.
– Ну вот, – подумала Мисси, еще раз перечитывая записки, – все обо мне помнят, все меня любят. Что еще нужно в этой жизни?
Но в глубине души ей по-прежнему было очень страшно. Она жалела, что не сообщила о предстоящей премьере О'Харе. Если бы он сидел в зале, ей было бы гораздо спокойнее. Она послала пригласительные билеты Розе и Зеву, но боялась, что они так и не придут на спектакль, ведь за все это время она так ни разу и не выбралась в Нижний Ист-Сайд.
Перед самым началом представления к ней в уборную принесли еще один букет – двадцать четыре темно-красных розы на длинных стеблях. К букету была приложена записочка: «Желаю счастья и успеха. С любовью, Зев». Мисси с радостной улыбкой прижала розы к груди. Слава Богу! Зев не забыл ее!
Несмотря на отвратительную погоду – дождь лил как из ведра и улицы Нью-Йорка напоминали вышедшие из берегов реки – вся Сорок Вторая стрит и Бродвей были забиты лимузинами и толпами людей. Зеваки пришли поглазеть на знаменитых особ, пожаловавших на премьеру.
Ловко перепрыгивая через лужи, придерживая одной рукой намокшую шляпу, Роза Перельман пробивалась через густую толпу к входу в театр. На тротуаре перед входом шла оживленная торговля: перекупщики продавали билеты в партер по пятьдесят долларов за штуку.
Услышав, как дорого стоят билеты, Роза остановилась перед самыми ступеньками. Немного подождав, она уверенной походкой подошла к одному из хорошо одетых молодых людей, спрашивавших лишний билетик, и предложила ему свой билет на первый ряд. Молодой человек пытался было сбить цену, но Роза была непреклонна. Через несколько минут она стала счастливой обладательницей дешевого билета на галерку и поимела навар в пятьдесят долларов. Облегченно вздохнув, Роза направилась к входу.
Розе досталось место в самом уголке галерки, но отсюда была хорошо видна сцена, и Роза нисколько не расстраивалась. Рядом с ней сидели такие же, как она сама, зрители – бедно одетые, насквозь промокшие под дождем. Перегнувшись через бортик галерки, они смотрели на богатую публику, занимавшую лучшие места в партере. Казалось, своими роскошными нарядами они хотят затмить блеск театральных костюмов. Но Роза знала, что основное различие между ней и остальной публикой совсем не в красоте платья – все остальные пришли посмотреть новое шоу, она пришла увидеть Мисси.
Свет в зале погас, оркестр закончил увертюру и начал исполнять одну из новых мелодий Джерома Керна; занавес медленно поднялся, и взорам сотен зрителей предстал дворец из сказок «Тысячи и одной ночи»: сцена светилась золотыми и медными сосудами, танцовщицы были одеты в костюмы одалисок – полупрозрачные короткие шаровары и золотые безрукавки, на украшенном драгоценными камнями троне восседал халиф в огромной чалме, за его спиной замерли шесть пар невольников в высоких головных уборах с перьями и кривыми саблями в руках. Натуральные восточные ковры придавали сцене какой-то особенный таинственный дух. В изящных курильницах, стоявших вдоль рампы, дымились восточные благовония.
При виде этой красоты у Розы, как, впрочем, у всей остальной публики, дух захватило – никогда она не видела ничего подобного. На несколько часов Роза Перельман сделалась невольницей Флоренца Зигфельда, его великого таланта, позволившего ей хотя бы на короткое время подняться над суетой. Зигфельд отлично знал, что именно требовалось публике. Никто не мог выполнить эти требования так, как он… Благодарные зрители щедро оплачивали труды великого маэстро шоу-бизнеса.
Роза от души смеялась над проделками Фэнни Брайс, аплодировала братьям Аркос. В перерыве она осталась сидеть в зале, внимательно изучая программку. Мисси должна была выступать в самом начале второго действия. Само собой разумеется, что в программе было написано «мисс Верити», но Роза прекрасно знала, что за этим громким именем скрывается ее старая подруга.
Роза купила у сновавшего между рядами мальчишки коробку шоколадных конфет и спрятала ее в карман пальто – надо и детишек чем-то порадовать. Крепко сцепив руки, Роза ждала начала второго действия. Она молила Бога, чтобы Мисси сделала все как нужно, чтобы она не ошиблась, не оступилась. Как это трудно – выступать перед таким большим залом, думала Роза…
Наконец, свет погас. Оркестр заиграл какую-то неровную мелодию – тихую, медленную и вместе с тем ритмичную. Медленно поплыл вверх тонкий голубой занавес, и зрителям предстало подводное царство. Танцовщицы в легких бирюзовых накидках плавно кружились вокруг огромной серебристой раковины, стоявшей посреди сцены. Другие девушки, с золотистыми чешуйчатыми русалочьими хвостами, в фантастических головных уборах из перламутра, раскачивались на необычайного вида качелях, сделанных в форме древнего корабля. Оркестр играл все громче и громче. Огромная раковина раскрылась; взорам публики открылась гигантская жемчужина. Через какое-то мгновение она раскололась пополам – внутри стояла Мисси. На ней был легкий серебристый наряд, она стояла, широко раскинув руки, отбросив голову назад, ее роскошные волосы были распущены и ниспадали до самой талии.
По залу пронеслись крики восторга. Мисси стояла в луче серебристого света, исходившего из огромной электрической луны, подвешенной к потолку зала, она повернулась к источнику света и протянула к нему руки. Из-за кулис выбежали молодые люди в синих трико и серебряных жилетах и окружили Мисси. В сопровождении этого эскорта она проскользнула к самому краю рампы, поклонилась зрителям, на какое-то время замерла, а потом, быстро развернувшись, в сопровождении тех же молодых людей и танцовщиц в бирюзовых накидках стала подниматься по спустившейся откуда-то сверху серебряной лестнице прямо к луне. Зал взорвался аплодисментами.
Роза смахнула с ресниц слезы. Странно, смешно, но она плакала от восторга. Потрясенные зрители, забыв о том, что представление продолжается, шептались, превознося Зигфельда и Верити Байрон – самую красивую из всех его артисток – стройную, как кипарис, хрупкую, как лунный свет, заливавший сцену. Розе очень хотелось закричать на всю галерку: «Это моя лучшая подруга! Я знаю ее как облупленную!», но она все же сдержалась. С нетерпением ждала она окончания представления, чтобы пробиться к Мисси за кулисы и поздравить ее с потрясающим успехом.
В заключительной сцене Мисси чинно прогуливалась по сцене в фиолетовом платье с кринолином а ля Мария Антуанетта. В правой руке она держала огромный веер из страусовых перьев, а левой прижимала к груди крошечную собачку чихуахуа…
Едва опустился занавес, Роза со всех ног бросилась с галерки вниз, на улицу, и, обойдя здание театра, оказалась у служебного входа. Там уже выстроилась целая очередь из модно одетых мужчин: все они были в элегантных пальто, шелковых шарфах и шелковых шляпах… Швейцар принимал у них «записки» для девушек. Розе показалось, что некоторые «записки» очень напоминают футляры для драгоценностей…
– Эй, господин швейцар, – крикнула Роза, пробиваясь поближе к входу. – Передайте, пожалуйста, мисс Верити Байрон, что к ней пришла ее подруга Роза.
Окинув ее безразличным взглядом, швейцар стал снова принимать «записочки» поклонников, аккуратно сортируя их по именам адресаток и не забывая при этом взять плату за услуги почтальона – Роза хорошо видела, как некоторые мужчины совали ему в карман десятидолларовые бумажки.
– Послушайте! – повторила она сердитым тоном. – Вы что, оглохли? Я же ясно сказала: передайте Верити, что ее хочет видеть подруга. Меня зовут Роза Перельман.
На этот раз он даже не повернул головы. Роза уперла руки в боки и собиралась было высказать наглому вышибале все, что она о нем думает, но, заметив на себе любопытные взгляды нескольких молодых людей в шляпах, решила не устраивать скандал – ведь это могло дурно отразиться на репутации Мисси…
Придется ждать, когда Мисси сама выйдет. А может… Улучив минуту, когда швейцар отвлекся на очередную сделку, она бесшумно скользнула за его спиной к служебному входу и для верности еще бежала некоторое время по грязному коридору.
– Эй! – окликнула она проходившую танцовщицу. – Как мне найти Верити Байрон?
– По лестнице, третья комната направо, – ответила та, продолжая идти.
Дверь была усеяна серебряными звездами, висела табличка «Девушки Зигфельда», и когда она открыла эту дверь, ее глазам они все и предстали, все двенадцать – хохочущие, говорящие разом, в нарядных шелковых платьях предвкушавшие праздничный вечер. В центре стояла Мисси, к ней лезли с поздравлениями, обнимали, целовали, воплями встречая все новые записки, уже завалившие туалетный столик, и букеты цветов.
Роза подумала, что такой красивой она ее еще не видела. На Мисси было прелестное платье из розовой тафты, руки ее украшали бриллиантовые браслеты в форме змей, а волосы были заколоты бриллиантовыми же шпильками. Но Роза понимала, что главное было не в богатстве наряда – в этот день ее лучшая подруга, бедная девчонка с Ривингтон-стрит, стала бродвейской звездой.
– Роза!
Остальные артистки с удивлением уставились на Мисси, бросившуюся на шею какой-то незнакомой, скромно одетой женщине.
– Ах, Роза! Как я рада, что ты пришла! Я достала тебе билет на самое хорошее место. Надеюсь, ты все видела? Расскажи, пожалуйста, какие у тебя впечатления. Тебе понравилось?
Роза улыбнулась:
– Мистер Зигфельд сдержал слово. Он превратил Мисси О'Брайен в звезду первой величины Верити Байрон. Ты была неотразима, Мисси!
Мисси рассмеялась; вдруг лицо ее помрачнело, и она прошептала Розе на ухо:
– Понимаешь, Роза, я чувствую себя как-то неловко: я ведь здесь ничего не делаю. Остальные девушки танцуют, поют, показывают акробатические номера. А я? Просто подхожу к краю сцены и даю зрителям возможность на себя посмотреть…
– На мой взгляд, за двести долларов это вполне достаточно, – спокойно проговорила Роза. – Если Зигфельду захочется, чтобы ты еще пела и танцевала, пусть платит тебе тысячу баксов в неделю!
– Может быть, ты и права, – рассмеялась Мисси.
– Кстати, я заработала пятьдесят долларов на твоем билете, – призналась Роза. – Согласись, я бы выглядела жалко по соседству с этими выряженными дамами в партере. Надеюсь, ты не обижаешься?
– Что ты, что ты! – воскликнула Мисси. – Мне и самой надо было это предусмотреть…
– Ничего тебе не надо было предусматривать, – улыбнулась Роза. – И вообще, надо тебе как можно скорее забыть о том времени, когда ты была бедной.
– Как же я могу об этом забыть? – возразила Мисси. – Ведь именно тогда я познакомилась с тобой. А тебя я никогда не забуду. Ты по-прежнему моя лучшая подруга. Ты и Зев. Кстати, а где он?
– Разве ты не знаешь? – удивилась Роза. – Об этом говорит весь Нижний Ист-Сайд – от мясника до дворника. Зев Абрамски продал свой ломбард и уехал в Голливуд. Говорят, он собрался сколотить состояние на кинобизнесе.
Мисси с недоумением посмотрела на букет красных роз.
– Говоришь, уехал? И ни с кем даже не попрощался? Даже со мной?
Мисси стало грустно и одиноко. У нее всегда было чувство, что этот человек где-то рядом, что к нему, как и к О'Харе, всегда можно прибежать за помощью в трудный час. Зев Абрамски был ей не просто другом – он стал частью ее жизни. И вот он исчез, даже не попрощавшись.
– Поверь мне, Мисси, – прошептала Роза, обнимая подругу за плечи, – это только к лучшему. Он ведь тебе не пара. Зев прекрасно понимал это. Вот он и уехал, не оставив даже адреса до востребования. Забудь о нем, Мисси, живи своей собственной жизнью, радуйся, веселись, наслаждайся молодостью, славой.
К подругам подошла одна из артисток.
– Извините, но пора идти на банкет. Мисси грустно посмотрела на Розу и сказала:
– Мне пора. Зигфельд устраивает банкет в ресторане «Ректор». Приходи ко мне в гости, Роза! Чем скорее, тем лучше. Обязательно возьми с собой девочек.
Роза внимательно посмотрела ей в глаза – Мисси выглядела такой хрупкой и беззащитной! Тяжелые серьги и бриллиантовые заколки лишь подчеркивали детское выражение лица.
– Как только я понадоблюсь тебе, я приду, – проговорила Роза. – Не волнуйся, Мисси, я тебя тоже никогда не забуду; мы ведь настоящие друзья.
Махнув на прощание рукой, Роза вышла в коридор, быстро сбежала по лестнице и, презрительно фыркнув в сторону заносчивого швейцара, проскользнула на улицу.
ГЛАВА 28
Эдди Арнхальдт сидел в четвертом ряду партера. Его кресло располагалось у самого прохода, и с этого места сцена Новоамстердамского театра была как на ладони. Арнхальдта тяготил комический номер Фэнни Брайс, с трудом он сдерживал зевоту во время выступления Габи Дели. Не для этого пришел он в Новоамстердамский театр Зигфельда, не для этого прилетел в Нью-Йорк. Ему была нужда одна-единственная артистка – Верити Байрон.
Во время антракта барон, нервно пожевывая кончик сделанной специально по его заказу турецкой сигареты, прошелся по фойе, бросая алчные взгляды на женщин, потягивающих апельсиновый сок через соломинки. Эдди был не в восторге от американок – слишком тощие, слишком плоскогрудые, то ли дело немки. Никто из этих великосветских дам, вальяжно расхаживающих по фойе, даже отдаленно не напоминал Эдди его мать, а именно она всегда была для него идеалом женской красоты. Даже в преклонном возрасте она сохранила особую стать. Но самым главным качеством матери Эдди Арнхальдта была ее сила. Эдди, как, впрочем, и всем остальным мужчинам из рода Арнхальдтов, нравились именно сильные женщины – такие, которые могли бы удовлетворить их ненасытные сексуальные аппетиты. А о сексуальных аппетитах Эдди слышала вся Европа…
Как только звонок оповестил зрителей о начале второго действия, Эдди выплюнул недокуренную сигарету в пепельницу и направился в зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Сэр, – прошептал продавец, прижимая к трубке ладонь. – Вы просили немедленно сообщить вам, если мне станет что-либо известно о драгоценностях Ивановых. Так вот, сегодня к нам в магазин принесли одну вещицу из этого собрания. Полагаю, что вам как собирателю сокровищ будет небезынтересно приобрести ее. Да, сэр, это поистине уникальная вещь. Брошь в форме родового герба Ивановых: бриллианты, рубины, сапфиры. Оправа – из платины. Брошь увенчана волчьей головой из чистого золота. Вас интересует эта брошь, сэр? Отлично. – Некоторое время продавец молча слушал, а потом произнес: – Да, да, сэр, конечно, помню. Эту брошь принесла одна молодая леди. Артистка из шоу-театра Зигфельда. Имя? Ее имя Верити Байрон, сэр. – Он выслушал реплику собеседника и, улыбнувшись, сказал: – Конечно, конечно, сэр. Ни одна живая душа не узнает об этой броши. До вашего приезда она будет лежать в моем сейфе. До свидания, барон Арнхальдт.
Наступил вечер премьеры. Мисси стояла за кулисами в своем полупрозрачном серебряном платье, облегающих колготках телесного цвета и в бриллиантах от «Картье»… На ногах ее были серебряные туфельки на очень высоком каблуке. Сотни раз надевала она их во время репетиций, тысячи раз – оставаясь одна, но все равно, привыкнуть к каблукам она никак не могла.
Незадолго до начала спектакля Зигфельд подошел к Мисси и, улыбнувшись, сказал:
– После такой рекламы вся публика будет смотреть только на вас, дорогая Верити. Вы не менее популярны, чем Фэнни и Габи. Впрочем, нет – Габи вы, пожалуй, даже обошли. Между прочим, очень жаль, что зрители не в восторге от этой девочки – мне она очень нравится… Извините за небольшое отступление – перейдем к делу. Главная наша задача – заставить их с нетерпением ждать вашего выхода. Нужно довести их любопытство до предела. Так что, милая Верити, вы будете выступать дважды – в самом начале второго действия и в финале. Для начала хватит. Я буду давать им насладиться вашей красотой по чайной ложечке. – Рассмеявшись, Зигфельд отошел.
В отличие от манекенщиц Элизы, девушки из театра Зигфельда не были подвержены греху зависти – они старались во всем помочь новенькой, давая ей разные полезные советы. Когда до начала второго действия оставалось несколько минут, девушки стайкой облепили Мисси и защебетали:
– Ничего не бойся! Стой, где тебе сказали, иди куда тебе сказали, улыбайся, когда тебе сказали. Вот и все. Все очень просто. Сама увидишь.
Артистические уборные были полны цветов. Каждой девушке поклонники еще за несколько часов до спектакля прислали свои букеты. На туалетном столике Мисси лежал огромный букет белоснежных лилий от Зигфельда– к нему была приложена записка с пожеланием успеха, пышная ветка сирени от мадам Элизы – в своей записочке мадам просила Мисси не забывать о том, как она восхитительна, и прямее держать спину, семь розовых роз в серебряной бумажке от Азали и большущая охапка весенних цветов от миссис Брэдфорд.
– Ну вот, – подумала Мисси, еще раз перечитывая записки, – все обо мне помнят, все меня любят. Что еще нужно в этой жизни?
Но в глубине души ей по-прежнему было очень страшно. Она жалела, что не сообщила о предстоящей премьере О'Харе. Если бы он сидел в зале, ей было бы гораздо спокойнее. Она послала пригласительные билеты Розе и Зеву, но боялась, что они так и не придут на спектакль, ведь за все это время она так ни разу и не выбралась в Нижний Ист-Сайд.
Перед самым началом представления к ней в уборную принесли еще один букет – двадцать четыре темно-красных розы на длинных стеблях. К букету была приложена записочка: «Желаю счастья и успеха. С любовью, Зев». Мисси с радостной улыбкой прижала розы к груди. Слава Богу! Зев не забыл ее!
Несмотря на отвратительную погоду – дождь лил как из ведра и улицы Нью-Йорка напоминали вышедшие из берегов реки – вся Сорок Вторая стрит и Бродвей были забиты лимузинами и толпами людей. Зеваки пришли поглазеть на знаменитых особ, пожаловавших на премьеру.
Ловко перепрыгивая через лужи, придерживая одной рукой намокшую шляпу, Роза Перельман пробивалась через густую толпу к входу в театр. На тротуаре перед входом шла оживленная торговля: перекупщики продавали билеты в партер по пятьдесят долларов за штуку.
Услышав, как дорого стоят билеты, Роза остановилась перед самыми ступеньками. Немного подождав, она уверенной походкой подошла к одному из хорошо одетых молодых людей, спрашивавших лишний билетик, и предложила ему свой билет на первый ряд. Молодой человек пытался было сбить цену, но Роза была непреклонна. Через несколько минут она стала счастливой обладательницей дешевого билета на галерку и поимела навар в пятьдесят долларов. Облегченно вздохнув, Роза направилась к входу.
Розе досталось место в самом уголке галерки, но отсюда была хорошо видна сцена, и Роза нисколько не расстраивалась. Рядом с ней сидели такие же, как она сама, зрители – бедно одетые, насквозь промокшие под дождем. Перегнувшись через бортик галерки, они смотрели на богатую публику, занимавшую лучшие места в партере. Казалось, своими роскошными нарядами они хотят затмить блеск театральных костюмов. Но Роза знала, что основное различие между ней и остальной публикой совсем не в красоте платья – все остальные пришли посмотреть новое шоу, она пришла увидеть Мисси.
Свет в зале погас, оркестр закончил увертюру и начал исполнять одну из новых мелодий Джерома Керна; занавес медленно поднялся, и взорам сотен зрителей предстал дворец из сказок «Тысячи и одной ночи»: сцена светилась золотыми и медными сосудами, танцовщицы были одеты в костюмы одалисок – полупрозрачные короткие шаровары и золотые безрукавки, на украшенном драгоценными камнями троне восседал халиф в огромной чалме, за его спиной замерли шесть пар невольников в высоких головных уборах с перьями и кривыми саблями в руках. Натуральные восточные ковры придавали сцене какой-то особенный таинственный дух. В изящных курильницах, стоявших вдоль рампы, дымились восточные благовония.
При виде этой красоты у Розы, как, впрочем, у всей остальной публики, дух захватило – никогда она не видела ничего подобного. На несколько часов Роза Перельман сделалась невольницей Флоренца Зигфельда, его великого таланта, позволившего ей хотя бы на короткое время подняться над суетой. Зигфельд отлично знал, что именно требовалось публике. Никто не мог выполнить эти требования так, как он… Благодарные зрители щедро оплачивали труды великого маэстро шоу-бизнеса.
Роза от души смеялась над проделками Фэнни Брайс, аплодировала братьям Аркос. В перерыве она осталась сидеть в зале, внимательно изучая программку. Мисси должна была выступать в самом начале второго действия. Само собой разумеется, что в программе было написано «мисс Верити», но Роза прекрасно знала, что за этим громким именем скрывается ее старая подруга.
Роза купила у сновавшего между рядами мальчишки коробку шоколадных конфет и спрятала ее в карман пальто – надо и детишек чем-то порадовать. Крепко сцепив руки, Роза ждала начала второго действия. Она молила Бога, чтобы Мисси сделала все как нужно, чтобы она не ошиблась, не оступилась. Как это трудно – выступать перед таким большим залом, думала Роза…
Наконец, свет погас. Оркестр заиграл какую-то неровную мелодию – тихую, медленную и вместе с тем ритмичную. Медленно поплыл вверх тонкий голубой занавес, и зрителям предстало подводное царство. Танцовщицы в легких бирюзовых накидках плавно кружились вокруг огромной серебристой раковины, стоявшей посреди сцены. Другие девушки, с золотистыми чешуйчатыми русалочьими хвостами, в фантастических головных уборах из перламутра, раскачивались на необычайного вида качелях, сделанных в форме древнего корабля. Оркестр играл все громче и громче. Огромная раковина раскрылась; взорам публики открылась гигантская жемчужина. Через какое-то мгновение она раскололась пополам – внутри стояла Мисси. На ней был легкий серебристый наряд, она стояла, широко раскинув руки, отбросив голову назад, ее роскошные волосы были распущены и ниспадали до самой талии.
По залу пронеслись крики восторга. Мисси стояла в луче серебристого света, исходившего из огромной электрической луны, подвешенной к потолку зала, она повернулась к источнику света и протянула к нему руки. Из-за кулис выбежали молодые люди в синих трико и серебряных жилетах и окружили Мисси. В сопровождении этого эскорта она проскользнула к самому краю рампы, поклонилась зрителям, на какое-то время замерла, а потом, быстро развернувшись, в сопровождении тех же молодых людей и танцовщиц в бирюзовых накидках стала подниматься по спустившейся откуда-то сверху серебряной лестнице прямо к луне. Зал взорвался аплодисментами.
Роза смахнула с ресниц слезы. Странно, смешно, но она плакала от восторга. Потрясенные зрители, забыв о том, что представление продолжается, шептались, превознося Зигфельда и Верити Байрон – самую красивую из всех его артисток – стройную, как кипарис, хрупкую, как лунный свет, заливавший сцену. Розе очень хотелось закричать на всю галерку: «Это моя лучшая подруга! Я знаю ее как облупленную!», но она все же сдержалась. С нетерпением ждала она окончания представления, чтобы пробиться к Мисси за кулисы и поздравить ее с потрясающим успехом.
В заключительной сцене Мисси чинно прогуливалась по сцене в фиолетовом платье с кринолином а ля Мария Антуанетта. В правой руке она держала огромный веер из страусовых перьев, а левой прижимала к груди крошечную собачку чихуахуа…
Едва опустился занавес, Роза со всех ног бросилась с галерки вниз, на улицу, и, обойдя здание театра, оказалась у служебного входа. Там уже выстроилась целая очередь из модно одетых мужчин: все они были в элегантных пальто, шелковых шарфах и шелковых шляпах… Швейцар принимал у них «записки» для девушек. Розе показалось, что некоторые «записки» очень напоминают футляры для драгоценностей…
– Эй, господин швейцар, – крикнула Роза, пробиваясь поближе к входу. – Передайте, пожалуйста, мисс Верити Байрон, что к ней пришла ее подруга Роза.
Окинув ее безразличным взглядом, швейцар стал снова принимать «записочки» поклонников, аккуратно сортируя их по именам адресаток и не забывая при этом взять плату за услуги почтальона – Роза хорошо видела, как некоторые мужчины совали ему в карман десятидолларовые бумажки.
– Послушайте! – повторила она сердитым тоном. – Вы что, оглохли? Я же ясно сказала: передайте Верити, что ее хочет видеть подруга. Меня зовут Роза Перельман.
На этот раз он даже не повернул головы. Роза уперла руки в боки и собиралась было высказать наглому вышибале все, что она о нем думает, но, заметив на себе любопытные взгляды нескольких молодых людей в шляпах, решила не устраивать скандал – ведь это могло дурно отразиться на репутации Мисси…
Придется ждать, когда Мисси сама выйдет. А может… Улучив минуту, когда швейцар отвлекся на очередную сделку, она бесшумно скользнула за его спиной к служебному входу и для верности еще бежала некоторое время по грязному коридору.
– Эй! – окликнула она проходившую танцовщицу. – Как мне найти Верити Байрон?
– По лестнице, третья комната направо, – ответила та, продолжая идти.
Дверь была усеяна серебряными звездами, висела табличка «Девушки Зигфельда», и когда она открыла эту дверь, ее глазам они все и предстали, все двенадцать – хохочущие, говорящие разом, в нарядных шелковых платьях предвкушавшие праздничный вечер. В центре стояла Мисси, к ней лезли с поздравлениями, обнимали, целовали, воплями встречая все новые записки, уже завалившие туалетный столик, и букеты цветов.
Роза подумала, что такой красивой она ее еще не видела. На Мисси было прелестное платье из розовой тафты, руки ее украшали бриллиантовые браслеты в форме змей, а волосы были заколоты бриллиантовыми же шпильками. Но Роза понимала, что главное было не в богатстве наряда – в этот день ее лучшая подруга, бедная девчонка с Ривингтон-стрит, стала бродвейской звездой.
– Роза!
Остальные артистки с удивлением уставились на Мисси, бросившуюся на шею какой-то незнакомой, скромно одетой женщине.
– Ах, Роза! Как я рада, что ты пришла! Я достала тебе билет на самое хорошее место. Надеюсь, ты все видела? Расскажи, пожалуйста, какие у тебя впечатления. Тебе понравилось?
Роза улыбнулась:
– Мистер Зигфельд сдержал слово. Он превратил Мисси О'Брайен в звезду первой величины Верити Байрон. Ты была неотразима, Мисси!
Мисси рассмеялась; вдруг лицо ее помрачнело, и она прошептала Розе на ухо:
– Понимаешь, Роза, я чувствую себя как-то неловко: я ведь здесь ничего не делаю. Остальные девушки танцуют, поют, показывают акробатические номера. А я? Просто подхожу к краю сцены и даю зрителям возможность на себя посмотреть…
– На мой взгляд, за двести долларов это вполне достаточно, – спокойно проговорила Роза. – Если Зигфельду захочется, чтобы ты еще пела и танцевала, пусть платит тебе тысячу баксов в неделю!
– Может быть, ты и права, – рассмеялась Мисси.
– Кстати, я заработала пятьдесят долларов на твоем билете, – призналась Роза. – Согласись, я бы выглядела жалко по соседству с этими выряженными дамами в партере. Надеюсь, ты не обижаешься?
– Что ты, что ты! – воскликнула Мисси. – Мне и самой надо было это предусмотреть…
– Ничего тебе не надо было предусматривать, – улыбнулась Роза. – И вообще, надо тебе как можно скорее забыть о том времени, когда ты была бедной.
– Как же я могу об этом забыть? – возразила Мисси. – Ведь именно тогда я познакомилась с тобой. А тебя я никогда не забуду. Ты по-прежнему моя лучшая подруга. Ты и Зев. Кстати, а где он?
– Разве ты не знаешь? – удивилась Роза. – Об этом говорит весь Нижний Ист-Сайд – от мясника до дворника. Зев Абрамски продал свой ломбард и уехал в Голливуд. Говорят, он собрался сколотить состояние на кинобизнесе.
Мисси с недоумением посмотрела на букет красных роз.
– Говоришь, уехал? И ни с кем даже не попрощался? Даже со мной?
Мисси стало грустно и одиноко. У нее всегда было чувство, что этот человек где-то рядом, что к нему, как и к О'Харе, всегда можно прибежать за помощью в трудный час. Зев Абрамски был ей не просто другом – он стал частью ее жизни. И вот он исчез, даже не попрощавшись.
– Поверь мне, Мисси, – прошептала Роза, обнимая подругу за плечи, – это только к лучшему. Он ведь тебе не пара. Зев прекрасно понимал это. Вот он и уехал, не оставив даже адреса до востребования. Забудь о нем, Мисси, живи своей собственной жизнью, радуйся, веселись, наслаждайся молодостью, славой.
К подругам подошла одна из артисток.
– Извините, но пора идти на банкет. Мисси грустно посмотрела на Розу и сказала:
– Мне пора. Зигфельд устраивает банкет в ресторане «Ректор». Приходи ко мне в гости, Роза! Чем скорее, тем лучше. Обязательно возьми с собой девочек.
Роза внимательно посмотрела ей в глаза – Мисси выглядела такой хрупкой и беззащитной! Тяжелые серьги и бриллиантовые заколки лишь подчеркивали детское выражение лица.
– Как только я понадоблюсь тебе, я приду, – проговорила Роза. – Не волнуйся, Мисси, я тебя тоже никогда не забуду; мы ведь настоящие друзья.
Махнув на прощание рукой, Роза вышла в коридор, быстро сбежала по лестнице и, презрительно фыркнув в сторону заносчивого швейцара, проскользнула на улицу.
ГЛАВА 28
Эдди Арнхальдт сидел в четвертом ряду партера. Его кресло располагалось у самого прохода, и с этого места сцена Новоамстердамского театра была как на ладони. Арнхальдта тяготил комический номер Фэнни Брайс, с трудом он сдерживал зевоту во время выступления Габи Дели. Не для этого пришел он в Новоамстердамский театр Зигфельда, не для этого прилетел в Нью-Йорк. Ему была нужда одна-единственная артистка – Верити Байрон.
Во время антракта барон, нервно пожевывая кончик сделанной специально по его заказу турецкой сигареты, прошелся по фойе, бросая алчные взгляды на женщин, потягивающих апельсиновый сок через соломинки. Эдди был не в восторге от американок – слишком тощие, слишком плоскогрудые, то ли дело немки. Никто из этих великосветских дам, вальяжно расхаживающих по фойе, даже отдаленно не напоминал Эдди его мать, а именно она всегда была для него идеалом женской красоты. Даже в преклонном возрасте она сохранила особую стать. Но самым главным качеством матери Эдди Арнхальдта была ее сила. Эдди, как, впрочем, и всем остальным мужчинам из рода Арнхальдтов, нравились именно сильные женщины – такие, которые могли бы удовлетворить их ненасытные сексуальные аппетиты. А о сексуальных аппетитах Эдди слышала вся Европа…
Как только звонок оповестил зрителей о начале второго действия, Эдди выплюнул недокуренную сигарету в пепельницу и направился в зал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67