Тогда это будет первый случай, и она прославится, — но важно же не прославиться, а подарить человечеству избавление.
3
Шестой класс она закончила вполне прилично (тройка только по основам выживания: Анька вообще не уважала этот предмет, считая, что выжить не главное, главное — сохранить лицо). Мать предложила на выбор неделю в Крыму или поездку в пекинский диснейленд — там бесплатно давали целый тюк пластмассовых игрушек, удобных тем, что на другой день все они ломались и везти их домой было уже не нужно. Анька, однако, гордо отказалась от обеих поездок: ей нужен был васька, она уже почти все придумала и даже разметила план экспериментов, о котором, однако, родители не должны были знать ничего.
— Ну что ты будешь делать! — совершенно по-бабьи сказал отец. — Ребенку хочется живого человека.
— Ей же не для игры, — осторожно пояснила мать. — Она хочет помочь… Знаешь, когда мне было лет шесть, я тоже мечтала подобрать бездомную девочку из сказки, сделать ее подругой…
— Это и есть ущербность, — тихо выговорил отец.
— Конечно, я всегда была ущербная…
— Да я не про это, — поморщился он. — Просто… когда человек чувствует, что он не стоит настоящей дружбы, он придумывает себе спасение обездоленного. Чтобы обездоленный его любил из благодарности. Меня это и тревожит: одноклассникам она неинтересна — может, потому, что они глупее, не знаю… Теперь она хочет купить себе друга. Чтобы она его кормила, а он за это выслушивал ее фантазии. Как ты не понимаешь: ваську же каждый заводит для какой-то одной роли. Кому чего не хватает. Шуре нужен свой Ватсон, глуповатый и надежный боевой товарищ. Худяковым нужен плотник. Калошину, это у нас в отделе общества есть такая скотина, требуется восторженный слушатель. Между прочим, половина редакции время от времени берет машек для известных целей…
— Но это же… — не поверила мать.
— Что «это же»? Издевательство над животными? Они же никому не скажут, их за это кормят. Галина, между прочим, С васькой в отпуск ездила — ты что думаешь, он ей только чемодан носил?
— Но они же обработаны…
— Можно и необработанного достать, сейчас все можно. Ты пойми, я только потому и не хочу, что это ведь… подмена отношений! Не может человек завести друга, или любовника, или самостоятельно поклеить обои — пожалуйста, на тебе ваську. Но так можно, знаешь, расслабиться окончательно!
Зайцу будет гораздо полезнее съездить в лагерь, я могу достать «Дубраву», очень приличное место, сплошь дети президентской администрации…
Анька не все поняла в этом разговоре, но, судя по тому, что отец назвал ее Зайцем, он был в недурном расположении духа. То есть мысль о ваське уже не вызывала у него однозначного неприятия. Можно сказать, он даже привык.
Васьки вообще на диво быстро стали частью общей жизни. Шoy «Мой Вася», в котором они соревновались, таская тяжести и показывая всякие штуки, из ежемесячного стало еженедельным. Для тех, кто выезжал с васькой в отпуск — например, в короткий тур за границу, в Египет там или Таиланд, — появились льготы и скидки. В троллейбусах и метро для васек выделили места в конце каждого вагона. Даже американские «зеленые», в очередной раз посетив Россию, заметили, что обращение с васьками самое человеческое и, пока не найден способ лечения, следует признать русское решение проблемы оптимальным. Оставалось только понять, почему синдром Василенко так распространен именно в России (хотя, разумеется, свой процент васек наличествовал везде, самый большой — в Африке). Вышло даже «Очевидное — невероятное», в которой Петр Сергеевич Капица дискутировал с Гордоном о таинственных «мутагенных факторах» — один говорил, что во всем виноват климат, а другой винил историю.
Как бы то ни было, к августу отца доломали. Всей семьей они отправились сдавать анализы (процедура была не слишком приятная, особенно когда стеклянной палочкой лезли в попу, но Анька была готова и не на такие жертвы). Получили в жэке справку о достаточности жилищных условий. Отец, смеясь и ругаясь, сам на себя написал положительную характеристику, которую ему не глядя подмахнул пофигист-начальник. Мать принесла справку о том, что после школы окончила медицинские экспресс-курсы. Чтобы подстраховаться, Анька сняла копию с дневника: ей отчего-то казалось, что почти отличнице Ваську доверят охотнее. Ближайший васятник находился на Юго-Западе, рядом с огромным, так и не достроенным стеклянным карандашом, предназначавшимся когда-то для академии Аганбегяна.
Глава вторая
1
Анька радовалась, ложась спать, и радовалась, засыпая, и даже ночью, когда ей захотелось в сортир, шлепала туда радостно; однако утром ей вдруг стало тревожно. Чем ближе они подъезжали на своей «пятнашке» к длинному, серому бетонному васятнику, тем кислей становилось у нее во рту и горше — на душе. Здание было противное. Помнится, точно так же во рту у нее закипала кислая слюна, а к горлу подступала тошнота, когда ей первый раз в жизни пришлось идти в школу: все вокруг были праздничные, а она уже знала, что ничего хорошего их тут не ждет. В васятник она вошла, как в тюрьму; мать вела ее за руку и почувствовала, как у Аньки враз вспотели ладони. Правда, в коридоре их сразу встретила симпатичная тетя в белом халате: они за три дня, как полагалось, предупредили по телефону, что появятся, и потому их сразу провели к заведующей, в конец длинного коридора первого этажа.
В васятнике пахло, как в детской поликлинике: успокоительная составляющая этого запаха слагалась из лекарств, а тревожная так сразу не определялась. И такие же, как в поликлинике, веселые картинки были на стенах: жираф, зайчик, Белоснежка и семь гномов. У жирафа было почему-то пять ног.
— Подопечные рисуют, — весело сказала тетя в халате.
— Что вы говорите! — воскликнула мать. — Сами?
— Конечно, — кивнула тетя, — у нас кружок. У нас много кружков, сейчас подопечные покажут вам свое искусство… Вы же знаете, мы просто так никого не выпускаем. У нас все выходят, имея в руках дело.
Заведующая была толстой и добродушно-строгой, как все заведующие. Так же выглядела завстоловой в пансионате, куда Анька с матерью ездила на прошлые каникулы. Толстая внимательно просмотрела документы, особенно долго изучала копию дневника и вдруг улыбнулась Аньке совершенно по-человечески.
— Значит, учимся? — спросила она.
— Стараемся, — ответил за Аньку отец.
— Ну и славно. Если проблемы с математикой, то у нас есть один, он поможет…
— С математикой все хорошо, — сиплым от волнения голосом сказала Анька.
— Ну, еще лучше, — снова улыбнулась заведующая. — Вообще, если понадобится репетитор, у нас можно брать на время… Хорошо. Марь-Степанна, проведите товарищей к подопечным, пусть они посмотрят, а я пока приготовлю выписной лист.
Они пошли на второй этаж, в большую залу, на дверях которой висела заляпанная масляной краской табличка «Смотровая». Вероятно, табличку привинтили еще до того, как перекрасили дверь; вообще все в васятнике было сделано не очень аккуратно, кое-как, вроде пятиногого жирафа. Похоже, эти васьки только еще учились, а может, синдром мешал им как следует работать. Надо было обсудить эту проблему с отцом. Анька слышала, что васьки хорошо работают только за бутылку, но бутылку им нельзя, потому что она сводит на нет все достижения по их воспитанию. Биологичка говорила, что надрессировать можно любого, нужен только стимул и индивидуальный подход.
— Ну, вот, — сказала Марь-Степанна. — Подопечные вас уже ждут.
Она распахнула белую дверь, и с детских игрушечных стульчиков — привезенных, вероятно, из ближайшего детсада — повставали разновозрастные, бедно, но опрятно одетые васьки и машки. Анька никогда еще не видела столько васек в одном месте. Тут было несколько васят — почему-то сплошь черноглазых и гнилозубых, — несколько молодых, но в основном васьки были подержанные, смирные, лет сорока на вид.
— Здравствуйте, — сказали они нестройным хором.
— Что же так недружно? — укорила Марь-Степанна. — К вам пришли гости, одному из вас сегодня повезет. Постарайтесь им понравиться, покажите свое искусство. Ну, дружненько!
— Здравствуйте! — сказали васьки уже гораздо дружнее и заулыбались, обнажая беззубые десны.
Тут же в смотровой началось хаотическое движение: две пожилые машки принялись прыгать через скакалочку, еще две стали играть в резинку (видимо, обитателей васятника предупредили, что домашнего любимца выбирают для девочки; наверное, подумала Анька, если бы мы выбирали плотника, они показывали бы поделки). Один васька лет сорока лег на спину и стал смешно дрыгать ногами, изображая велосипед. Басенок взобрался на плечи другу, и они стали носиться по всей зале с гиканьем и разбойным присвистом. Молодой черноволосый васька с перебитым носом и широко расставленными вороватыми глазами влез на стульчик и начал читать:
— Как ныне взбирается вещий Олег
Замстить неразумным базарам…
Ясно было, что он не понимает читаемого, но очень старается. Глаза его, однако, продолжали бегать, словно он и здесь надеялся что-то стырить.
Анька заранее знала, что выберет самого несчастного — не для того, чтобы тем вернее его подкупить и стать для него всем, а просто чтобы не благотворительствовать зря, помогать ведь надо тем, кому трудно; но тут все были несчастны и одновременно очень противны, так что она с трудом преодолела искушение уткнуться в мать, просто чтобы почувствовать родной запах и не видеть всего этого. Однако терять лицо перед васьками было нельзя — они очень старались, и каждый краем глаза косил на посетителей: нравится ли. Один жонглировал тремя мячиками, другой безуспешно пытался встать на руки, наконец подошел к стене и, упираясь в нее ногами, привстал-таки, но тут же опять рухнул. Двое немолодых васек задумчиво играли в шахматы, но Анька заметила, что фигуры они переставляют просто так — видимо, проклятый синдром мешал выучиться как следует этой умной игре. Еще две машки, каждая лет по шестьдесят, играли в ладушки, а одна пела русскую народную песню. Слов было не разобрать, но именно поэтому, да еще по уныло-разгульному мотиву, Анька сразу поняла, что песня была русская, народная.
Васят она отмела сразу — не за этим пришла. Ей понравился было очкастый васька лет тридцати пяти, с длинным лицом и крупными зубами, но он вдруг с такой ловкостью сделал куны рок через голову и так по-собачьи, снизу вверх посмотрел на нее, ожидая одобрения, что у Аньки пропала всякая охота с ним связываться. Наконец взгляд ее упал на пожилого, тихого ваську с редкими соломенными волосами: он тихо сидел себе в углу и клеил какую-то коробочку, не стараясь особенно никому понравиться.
— Ну что, выбрала любимца? — весело спросила Марь-Степанна. — Мы можем еще посмотреть выставку поделок, РВМ такие мягкие игрушки есть — удивительно. Вот у нас были работники с фабрики игрушечной, и даже они удивлялись. Качество почти китайское. Можете купить что-то, а потом мы вас познакомим с мастерами…
— Я выбрала, — тихо сказала Анька. — Вон тот, в углу. Марь-Степанна прищурилась. Стало видно, что она слегка близорука, но очки носить стесняется.
— Вон тот? — спросила она так же радостно. — Отличный выбор! Это Василий Иванович. Василий Иванович, подойди пода, пожалуйста!
Все васьки, как по команде, прекратили свои игры и уставились на Василия Ивановича.
— Это очень хороший подопечный, — не смущаясь присутствием выбранного васьки и наступившей тишиной, сказала Марь-Степанна. — Он у нас уже два года, раньше почти ничего не помнил, а сейчас знает все. Газеты читает, — гордо добавила она, словно чтение газет было бог весть каким даром, доступным немногим счастливцам. — Василий Иванович, скажи нам, когда человек полетел в космос?
— Двенадцатого апреля, — тихо ответил Василий Иванович приятным глуховатым голосом.
— А сколько будет пятью восемь?
— Сорок, — улыбнулся Василий Иванович.
— Ну что, нравятся тебе наши гости?
— Мы гостям всегда рады, — кивнул Василий Иванович.
— Вы наши правила знаете, — утвердительно сказала Марь-Степанна, — у нас рекламация принимается в течение месяца. Если не уживетесь, ничего страшного, мы другого подберем, а за этого вернем деньги, за питание… Но вообще должна сказать, что девочка сделала очень хороший выбор. Пациент смирный, доброжелательный, на прогулке защитит и вообще, если что…
— Василий Иванович, — осмелев, спросила Анька. — А что вы клеили… ну там, в углу?
— Коробочку, — тихо и как бы смущенно ответил Василий Иванович.
— А для чего? — желая подбодрить его, поинтересовалась мать.
— Ну… просто, — пожал плечами Василий Иванович.
— Он все время их клеит, — вставила Марь-Степанна. — У нас учат конверты клеить и коробочки; конверты — для тех, у кого пространственного мышления нет. А у него есть, он вам наклеит их столько — сможете все мелочи распихать! Он еще копилки может глиняные, у нас очень хороший мастер преподает керамику…
— Василий Иванович, — решительно сказала Анька. — Я хотела бы вас… пригласить к нам. (Слова «взять» она все-таки избегала.) Вы не возражаете… пожить у нас?
— Ваш выбор, — тихо сказал Василий Иванович, — вам решать.
— Я постараюсь, чтобы вам было у нас хорошо, — твердо закончила Анька. — Если можно, пожалуйста, пойдемте с нами.
— Пойди, Василь-Иваныч, соберись, — сказала Марь-Степанна. — Я за тобой зайду. А вы, товарищи, спуститесь сейчас со мной к заведующей, я дам вам инструкции, и все оформим.
2
— Ну что, выбрали? — доброжелательно спросила заведующая.
— Василь-Иваныча взяли, — рапортовала Марь-Степанна.
— Ну, я очень рада. Давно ему пора, а то берут всё кто помоложе… Значит, Марь-Степанна, сходите за личным делом, а я пока проинструктирую в общем плане.
Марь-Степанна вышла.
— Ну, вы знаете, конечно, — начала заведующая, — что никакого алкоголя, никакого курения, пища строго по распорядку. Никаких жиров, у большинства подопечных плохо с печенью (Анька нервно хихикнула, заметив созвучие подопечных и печени). Подвижные игры, это и девочке хорошо, а то, я вижу, немножко астения… Одного свободно можно отпускать в магазин, если в нем спиртное не продается. Хотя этот подопечный очень дисциплинированный, и вряд ли он сам купит. Только если угостят… Обязательно прогуливать раз в день, это и девочке хорошо. Железа побольше, хлебушка черного, девочке тоже хорошо… — Анька в ужасе загадала, что, если девочке будет хорошо еще хоть что-нибудь из рекомендованного Василию Ивановичу, значит, у нее точно синдром Василенко, — но, по счастью, на этом заведующая прервала инструктаж, поскольку вошла Марь-Степанна с личным делом.
— Вот, можете посмотреть, — она открыла папку перед отцом, сразу поняв, кто в семье главный. Отец попытался пролистать дело, но все страницы, кроме первой, были тщательно заклеены.
— Там служебная информация, извините, — улыбнулась Марь-Степанна. — Это только для персонала.
— Что-нибудь важное? — забеспокоилась мать.
— Нет, не волнуйтесь, — мягко произнесла заведующая. — Там история… ну, после нашей терапии он почти не помнит весь этот ужас. Как дошел до жизни такой, как бродяжил, как подобрали… Мы эту информацию стараемся стирать, и напоминать ни к чему. Наш распределитель гарантирует здоровье подопечного и полную безопасность его проживания в семье. Он не нападет, не обидит девочку — не надо только его много расспрашивать про прежнюю жизнь. Она была, сами понимаете, не очень веселая… Ты же тоже не любишь вспоминать, как двойку получила?
— Я двоек не получаю, — сказала Анька, испугавшись еще одной параллели с васькой.
— Ну и отлично, — улыбнулась ей заведующая. — Марь-Степанна, приведите васю… Вы на машине? Очень хорошо! Пожалуйста, через неделю позвоните нам и расскажите, как идут дела. В экстренных случаях звоните дежурному, это круглосуточно.
Анька и сама была уже не рада, что затеяла все это. Но Василий Иванович со своим синим рюкзачком ждал у выхода, и отступать было некуда. В машине она заметила, что отец нервничает, а мать облизывает губы, как всегда, когда надо что-то сказать, а слов не находит. Так же она делала, когда Анька приводила домой кого-нибудь из подруг. Тогда она дежурно спрашивала про учебу или про любимую музыку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
3
Шестой класс она закончила вполне прилично (тройка только по основам выживания: Анька вообще не уважала этот предмет, считая, что выжить не главное, главное — сохранить лицо). Мать предложила на выбор неделю в Крыму или поездку в пекинский диснейленд — там бесплатно давали целый тюк пластмассовых игрушек, удобных тем, что на другой день все они ломались и везти их домой было уже не нужно. Анька, однако, гордо отказалась от обеих поездок: ей нужен был васька, она уже почти все придумала и даже разметила план экспериментов, о котором, однако, родители не должны были знать ничего.
— Ну что ты будешь делать! — совершенно по-бабьи сказал отец. — Ребенку хочется живого человека.
— Ей же не для игры, — осторожно пояснила мать. — Она хочет помочь… Знаешь, когда мне было лет шесть, я тоже мечтала подобрать бездомную девочку из сказки, сделать ее подругой…
— Это и есть ущербность, — тихо выговорил отец.
— Конечно, я всегда была ущербная…
— Да я не про это, — поморщился он. — Просто… когда человек чувствует, что он не стоит настоящей дружбы, он придумывает себе спасение обездоленного. Чтобы обездоленный его любил из благодарности. Меня это и тревожит: одноклассникам она неинтересна — может, потому, что они глупее, не знаю… Теперь она хочет купить себе друга. Чтобы она его кормила, а он за это выслушивал ее фантазии. Как ты не понимаешь: ваську же каждый заводит для какой-то одной роли. Кому чего не хватает. Шуре нужен свой Ватсон, глуповатый и надежный боевой товарищ. Худяковым нужен плотник. Калошину, это у нас в отделе общества есть такая скотина, требуется восторженный слушатель. Между прочим, половина редакции время от времени берет машек для известных целей…
— Но это же… — не поверила мать.
— Что «это же»? Издевательство над животными? Они же никому не скажут, их за это кормят. Галина, между прочим, С васькой в отпуск ездила — ты что думаешь, он ей только чемодан носил?
— Но они же обработаны…
— Можно и необработанного достать, сейчас все можно. Ты пойми, я только потому и не хочу, что это ведь… подмена отношений! Не может человек завести друга, или любовника, или самостоятельно поклеить обои — пожалуйста, на тебе ваську. Но так можно, знаешь, расслабиться окончательно!
Зайцу будет гораздо полезнее съездить в лагерь, я могу достать «Дубраву», очень приличное место, сплошь дети президентской администрации…
Анька не все поняла в этом разговоре, но, судя по тому, что отец назвал ее Зайцем, он был в недурном расположении духа. То есть мысль о ваське уже не вызывала у него однозначного неприятия. Можно сказать, он даже привык.
Васьки вообще на диво быстро стали частью общей жизни. Шoy «Мой Вася», в котором они соревновались, таская тяжести и показывая всякие штуки, из ежемесячного стало еженедельным. Для тех, кто выезжал с васькой в отпуск — например, в короткий тур за границу, в Египет там или Таиланд, — появились льготы и скидки. В троллейбусах и метро для васек выделили места в конце каждого вагона. Даже американские «зеленые», в очередной раз посетив Россию, заметили, что обращение с васьками самое человеческое и, пока не найден способ лечения, следует признать русское решение проблемы оптимальным. Оставалось только понять, почему синдром Василенко так распространен именно в России (хотя, разумеется, свой процент васек наличествовал везде, самый большой — в Африке). Вышло даже «Очевидное — невероятное», в которой Петр Сергеевич Капица дискутировал с Гордоном о таинственных «мутагенных факторах» — один говорил, что во всем виноват климат, а другой винил историю.
Как бы то ни было, к августу отца доломали. Всей семьей они отправились сдавать анализы (процедура была не слишком приятная, особенно когда стеклянной палочкой лезли в попу, но Анька была готова и не на такие жертвы). Получили в жэке справку о достаточности жилищных условий. Отец, смеясь и ругаясь, сам на себя написал положительную характеристику, которую ему не глядя подмахнул пофигист-начальник. Мать принесла справку о том, что после школы окончила медицинские экспресс-курсы. Чтобы подстраховаться, Анька сняла копию с дневника: ей отчего-то казалось, что почти отличнице Ваську доверят охотнее. Ближайший васятник находился на Юго-Западе, рядом с огромным, так и не достроенным стеклянным карандашом, предназначавшимся когда-то для академии Аганбегяна.
Глава вторая
1
Анька радовалась, ложась спать, и радовалась, засыпая, и даже ночью, когда ей захотелось в сортир, шлепала туда радостно; однако утром ей вдруг стало тревожно. Чем ближе они подъезжали на своей «пятнашке» к длинному, серому бетонному васятнику, тем кислей становилось у нее во рту и горше — на душе. Здание было противное. Помнится, точно так же во рту у нее закипала кислая слюна, а к горлу подступала тошнота, когда ей первый раз в жизни пришлось идти в школу: все вокруг были праздничные, а она уже знала, что ничего хорошего их тут не ждет. В васятник она вошла, как в тюрьму; мать вела ее за руку и почувствовала, как у Аньки враз вспотели ладони. Правда, в коридоре их сразу встретила симпатичная тетя в белом халате: они за три дня, как полагалось, предупредили по телефону, что появятся, и потому их сразу провели к заведующей, в конец длинного коридора первого этажа.
В васятнике пахло, как в детской поликлинике: успокоительная составляющая этого запаха слагалась из лекарств, а тревожная так сразу не определялась. И такие же, как в поликлинике, веселые картинки были на стенах: жираф, зайчик, Белоснежка и семь гномов. У жирафа было почему-то пять ног.
— Подопечные рисуют, — весело сказала тетя в халате.
— Что вы говорите! — воскликнула мать. — Сами?
— Конечно, — кивнула тетя, — у нас кружок. У нас много кружков, сейчас подопечные покажут вам свое искусство… Вы же знаете, мы просто так никого не выпускаем. У нас все выходят, имея в руках дело.
Заведующая была толстой и добродушно-строгой, как все заведующие. Так же выглядела завстоловой в пансионате, куда Анька с матерью ездила на прошлые каникулы. Толстая внимательно просмотрела документы, особенно долго изучала копию дневника и вдруг улыбнулась Аньке совершенно по-человечески.
— Значит, учимся? — спросила она.
— Стараемся, — ответил за Аньку отец.
— Ну и славно. Если проблемы с математикой, то у нас есть один, он поможет…
— С математикой все хорошо, — сиплым от волнения голосом сказала Анька.
— Ну, еще лучше, — снова улыбнулась заведующая. — Вообще, если понадобится репетитор, у нас можно брать на время… Хорошо. Марь-Степанна, проведите товарищей к подопечным, пусть они посмотрят, а я пока приготовлю выписной лист.
Они пошли на второй этаж, в большую залу, на дверях которой висела заляпанная масляной краской табличка «Смотровая». Вероятно, табличку привинтили еще до того, как перекрасили дверь; вообще все в васятнике было сделано не очень аккуратно, кое-как, вроде пятиногого жирафа. Похоже, эти васьки только еще учились, а может, синдром мешал им как следует работать. Надо было обсудить эту проблему с отцом. Анька слышала, что васьки хорошо работают только за бутылку, но бутылку им нельзя, потому что она сводит на нет все достижения по их воспитанию. Биологичка говорила, что надрессировать можно любого, нужен только стимул и индивидуальный подход.
— Ну, вот, — сказала Марь-Степанна. — Подопечные вас уже ждут.
Она распахнула белую дверь, и с детских игрушечных стульчиков — привезенных, вероятно, из ближайшего детсада — повставали разновозрастные, бедно, но опрятно одетые васьки и машки. Анька никогда еще не видела столько васек в одном месте. Тут было несколько васят — почему-то сплошь черноглазых и гнилозубых, — несколько молодых, но в основном васьки были подержанные, смирные, лет сорока на вид.
— Здравствуйте, — сказали они нестройным хором.
— Что же так недружно? — укорила Марь-Степанна. — К вам пришли гости, одному из вас сегодня повезет. Постарайтесь им понравиться, покажите свое искусство. Ну, дружненько!
— Здравствуйте! — сказали васьки уже гораздо дружнее и заулыбались, обнажая беззубые десны.
Тут же в смотровой началось хаотическое движение: две пожилые машки принялись прыгать через скакалочку, еще две стали играть в резинку (видимо, обитателей васятника предупредили, что домашнего любимца выбирают для девочки; наверное, подумала Анька, если бы мы выбирали плотника, они показывали бы поделки). Один васька лет сорока лег на спину и стал смешно дрыгать ногами, изображая велосипед. Басенок взобрался на плечи другу, и они стали носиться по всей зале с гиканьем и разбойным присвистом. Молодой черноволосый васька с перебитым носом и широко расставленными вороватыми глазами влез на стульчик и начал читать:
— Как ныне взбирается вещий Олег
Замстить неразумным базарам…
Ясно было, что он не понимает читаемого, но очень старается. Глаза его, однако, продолжали бегать, словно он и здесь надеялся что-то стырить.
Анька заранее знала, что выберет самого несчастного — не для того, чтобы тем вернее его подкупить и стать для него всем, а просто чтобы не благотворительствовать зря, помогать ведь надо тем, кому трудно; но тут все были несчастны и одновременно очень противны, так что она с трудом преодолела искушение уткнуться в мать, просто чтобы почувствовать родной запах и не видеть всего этого. Однако терять лицо перед васьками было нельзя — они очень старались, и каждый краем глаза косил на посетителей: нравится ли. Один жонглировал тремя мячиками, другой безуспешно пытался встать на руки, наконец подошел к стене и, упираясь в нее ногами, привстал-таки, но тут же опять рухнул. Двое немолодых васек задумчиво играли в шахматы, но Анька заметила, что фигуры они переставляют просто так — видимо, проклятый синдром мешал выучиться как следует этой умной игре. Еще две машки, каждая лет по шестьдесят, играли в ладушки, а одна пела русскую народную песню. Слов было не разобрать, но именно поэтому, да еще по уныло-разгульному мотиву, Анька сразу поняла, что песня была русская, народная.
Васят она отмела сразу — не за этим пришла. Ей понравился было очкастый васька лет тридцати пяти, с длинным лицом и крупными зубами, но он вдруг с такой ловкостью сделал куны рок через голову и так по-собачьи, снизу вверх посмотрел на нее, ожидая одобрения, что у Аньки пропала всякая охота с ним связываться. Наконец взгляд ее упал на пожилого, тихого ваську с редкими соломенными волосами: он тихо сидел себе в углу и клеил какую-то коробочку, не стараясь особенно никому понравиться.
— Ну что, выбрала любимца? — весело спросила Марь-Степанна. — Мы можем еще посмотреть выставку поделок, РВМ такие мягкие игрушки есть — удивительно. Вот у нас были работники с фабрики игрушечной, и даже они удивлялись. Качество почти китайское. Можете купить что-то, а потом мы вас познакомим с мастерами…
— Я выбрала, — тихо сказала Анька. — Вон тот, в углу. Марь-Степанна прищурилась. Стало видно, что она слегка близорука, но очки носить стесняется.
— Вон тот? — спросила она так же радостно. — Отличный выбор! Это Василий Иванович. Василий Иванович, подойди пода, пожалуйста!
Все васьки, как по команде, прекратили свои игры и уставились на Василия Ивановича.
— Это очень хороший подопечный, — не смущаясь присутствием выбранного васьки и наступившей тишиной, сказала Марь-Степанна. — Он у нас уже два года, раньше почти ничего не помнил, а сейчас знает все. Газеты читает, — гордо добавила она, словно чтение газет было бог весть каким даром, доступным немногим счастливцам. — Василий Иванович, скажи нам, когда человек полетел в космос?
— Двенадцатого апреля, — тихо ответил Василий Иванович приятным глуховатым голосом.
— А сколько будет пятью восемь?
— Сорок, — улыбнулся Василий Иванович.
— Ну что, нравятся тебе наши гости?
— Мы гостям всегда рады, — кивнул Василий Иванович.
— Вы наши правила знаете, — утвердительно сказала Марь-Степанна, — у нас рекламация принимается в течение месяца. Если не уживетесь, ничего страшного, мы другого подберем, а за этого вернем деньги, за питание… Но вообще должна сказать, что девочка сделала очень хороший выбор. Пациент смирный, доброжелательный, на прогулке защитит и вообще, если что…
— Василий Иванович, — осмелев, спросила Анька. — А что вы клеили… ну там, в углу?
— Коробочку, — тихо и как бы смущенно ответил Василий Иванович.
— А для чего? — желая подбодрить его, поинтересовалась мать.
— Ну… просто, — пожал плечами Василий Иванович.
— Он все время их клеит, — вставила Марь-Степанна. — У нас учат конверты клеить и коробочки; конверты — для тех, у кого пространственного мышления нет. А у него есть, он вам наклеит их столько — сможете все мелочи распихать! Он еще копилки может глиняные, у нас очень хороший мастер преподает керамику…
— Василий Иванович, — решительно сказала Анька. — Я хотела бы вас… пригласить к нам. (Слова «взять» она все-таки избегала.) Вы не возражаете… пожить у нас?
— Ваш выбор, — тихо сказал Василий Иванович, — вам решать.
— Я постараюсь, чтобы вам было у нас хорошо, — твердо закончила Анька. — Если можно, пожалуйста, пойдемте с нами.
— Пойди, Василь-Иваныч, соберись, — сказала Марь-Степанна. — Я за тобой зайду. А вы, товарищи, спуститесь сейчас со мной к заведующей, я дам вам инструкции, и все оформим.
2
— Ну что, выбрали? — доброжелательно спросила заведующая.
— Василь-Иваныча взяли, — рапортовала Марь-Степанна.
— Ну, я очень рада. Давно ему пора, а то берут всё кто помоложе… Значит, Марь-Степанна, сходите за личным делом, а я пока проинструктирую в общем плане.
Марь-Степанна вышла.
— Ну, вы знаете, конечно, — начала заведующая, — что никакого алкоголя, никакого курения, пища строго по распорядку. Никаких жиров, у большинства подопечных плохо с печенью (Анька нервно хихикнула, заметив созвучие подопечных и печени). Подвижные игры, это и девочке хорошо, а то, я вижу, немножко астения… Одного свободно можно отпускать в магазин, если в нем спиртное не продается. Хотя этот подопечный очень дисциплинированный, и вряд ли он сам купит. Только если угостят… Обязательно прогуливать раз в день, это и девочке хорошо. Железа побольше, хлебушка черного, девочке тоже хорошо… — Анька в ужасе загадала, что, если девочке будет хорошо еще хоть что-нибудь из рекомендованного Василию Ивановичу, значит, у нее точно синдром Василенко, — но, по счастью, на этом заведующая прервала инструктаж, поскольку вошла Марь-Степанна с личным делом.
— Вот, можете посмотреть, — она открыла папку перед отцом, сразу поняв, кто в семье главный. Отец попытался пролистать дело, но все страницы, кроме первой, были тщательно заклеены.
— Там служебная информация, извините, — улыбнулась Марь-Степанна. — Это только для персонала.
— Что-нибудь важное? — забеспокоилась мать.
— Нет, не волнуйтесь, — мягко произнесла заведующая. — Там история… ну, после нашей терапии он почти не помнит весь этот ужас. Как дошел до жизни такой, как бродяжил, как подобрали… Мы эту информацию стараемся стирать, и напоминать ни к чему. Наш распределитель гарантирует здоровье подопечного и полную безопасность его проживания в семье. Он не нападет, не обидит девочку — не надо только его много расспрашивать про прежнюю жизнь. Она была, сами понимаете, не очень веселая… Ты же тоже не любишь вспоминать, как двойку получила?
— Я двоек не получаю, — сказала Анька, испугавшись еще одной параллели с васькой.
— Ну и отлично, — улыбнулась ей заведующая. — Марь-Степанна, приведите васю… Вы на машине? Очень хорошо! Пожалуйста, через неделю позвоните нам и расскажите, как идут дела. В экстренных случаях звоните дежурному, это круглосуточно.
Анька и сама была уже не рада, что затеяла все это. Но Василий Иванович со своим синим рюкзачком ждал у выхода, и отступать было некуда. В машине она заметила, что отец нервничает, а мать облизывает губы, как всегда, когда надо что-то сказать, а слов не находит. Так же она делала, когда Анька приводила домой кого-нибудь из подруг. Тогда она дежурно спрашивала про учебу или про любимую музыку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81