учить Ц обучайте, а понимать не по
зволяйте. Я большу грамоту запрешшаю.
Ц Ваше царско, по твоему приказу в тот край политиков ссылали. Кабы их на
тройках прокатили, оно бы ничего, а они пешком шли и каждым шагом народу по
ниманье несли.
Царь схватил бутылку с водкой, о донышко ладошкой стукнул, пробку умеючи
вышиб, в один дух водку выпил и царско слово сказал:
Ц Заботясь неизменно о благе своем, приказываю пряники писаны-печатны
опечатать и впредь запретить!
Министеры разными голосами в один голос рапортуют:
Ц Ваше царско, дозвольте доложить: архангельскому народу нельзя запрет
ить Ц из веков своевольны, и пока по железной да по большим дорогам пряни
ки посылают Ц это ничего. По большим путям народ и сам терят почтенье и к
чину и к богатству, а как дойдут пряники писаны-печатны до глухих углов, т
огда трудно будет нам. Надо умных людей послать, чтобы сладко житье прико
нчили, теплы воды изничтожили, народ к голоду поворотили. С сытым народом
да грамотным нам не справиться.
Царь ногами дрыгнул, кулаком по короне стукнул:
Ц Я умней всех! Сам в Уйму поеду, сам распорядок наведу, сам хороше житье п
рикончу!
Царь распетушился, на цыпочки вызнялся, чтобы высочайшество свое показа
ть Ц да не вышло. Ни росту, ни духу не хватило. Тут два усердных солдата от в
сего старанья царя за опояску на штыки подцепили и вызняли высоко, показ
али далеко.
И… крик поднялся! Вопят, голосят царица с царевятами, министеры с генерал
ами.
Ц Что вы, полоумны, делаете? Разве можно всему народу показывать настояш
шу видимость царску! Народу показывать можно только золоту корону, а что
под короной, то не показывается, про то не говорится.
Царь в поход собрался.
Ц Еду, Ц кричит, Ц в Уйму, вот моя царска воля!
Выташшили трон, хотели на дровни поставить, да узки, поставили на розваль
ни, веревками привязали.
Стали царя обряжать, одевать: надо царску видимость сделать. На царя наве
ртели, накрутили всяко хламье-старье Ц под низом не видно, а вид солидней
. Поверх тряпья ватной пинжак с царскими знаками натянули, на ноги ватны ш
таны с лампасами, валенки со шпорами. Сапоги с калошами рядом поставили.
Трудно было на царя корону надеть. Корона велика, голова мала. На голову во
лчью шапку с лисьими хвостами напялили, пуховым платком обвязали и корон
у нахлобучили. Чтобы корону ветром не сдуло, ее золочеными веревками к ца
рю привязали.
Под троном печку устроили для тепла и для варки обеда. Царю без еды, без вы
пивки часу не прожить.
Трубу от печки в обе стороны вывели, чтобы на ходу из-под трона дым и искры
летели для народного устрашения. Царь, мол, с жаром.
Все снарядили. В розвальни тройку запрягли. По царскому приказу ишшо пар
овоз в упряжку прибавили, на паровоз подгоняльшшика верхом посадили.
В колокола зазвонили, в трубы затрубили. Народ палками согнали, плетками
били. Народ от боли орет. Царь думат Ц его чествуют.
На трон царь вскарабкался, корону залихватски набекрень сдвинул, печать
для царских указов в валенки сунул, шубу на плечи накинул второпях левой
стороной кверху.
Царица со страху руками плеснула, о снег грохнулась и ногами дрыгат. Мини
стеры, генералы и все царски прихвостни от испугу завопили:
Ц Ай, царь шубу надел шиворот-навыворот, задом наперед. Быть царю биту!
Кабы не паровоз, кони Ц вся тройка Ц от этого крику на месте не удержалис
ь бы, унесли бы царя и с печкой, и с троном, и с привязанной короной. Паровоз
крику не боится. Сам не пошел и коней не пустил.
Вышел один из министеров, откашлянулся и так слово сказал:
Ц Ваше царско, не езди в Уйму, я ее знаю: деревня длинновата, река широкова
та, берега крутоваты, народ грубоват. И впрямь Ц побьют.
Царь едва из-под короны вылез, с трона слез, сел на снегу рядом с царицей и г
оворит:
Ц Собрать мою царску силу, отборных полицейских и послать во все места, г
де народишко от писаных-печатных пряников сытым стал. Пускай моя царска
сила старается и сытых в голодных повернет.
Царь на снегу расписался: быть по сему.
К нам приехали полицейски Ц царска сила. Мы таких страшилишш и во снах не
видывали. Под шапками на месте морды что-то кирпично и пасти зубасты раст
ворены Ц смотреть страшно. Животы что амбары, карманы Ц товарны вагоны,
а зад Ц хошь рожь молоти, хошь овин на нем ставь.
Страшны, сильны, а на жадности попались. Увидали пряники вкруг наших домо
в Ц от жадности затряслись и с разбегу, с полного ходу вцепились зубами в
пряничны углы у домов. Урчат, животы набивают, жрут. А нам любо Ц ведь на ка
ждом пряничном углу пусто место или точка и как раз для полицейских Ц дл
я царской силы та точка-то. Много полицейски старались, жрали, пыхтели, а д
альше углов не пошли: нутра не хватило. Вышла полицейским Ц точка. Их расп
ерло в огромадну толшшину. Мы радовались, что зимой на холоду, а не летом. В
жарку пору тут бы их и разорвало.
Объелись полицейски. Мы у них пистолеты отобрали, в кобуры всяко друго на
клали, туши катнули.
И покатилась от нас царска сила.
Царь в город записку послал; спрашивал: как царска сила Ц полицейски дей
ствуют? Записка в подходяшши руки попала и ответ был даден:
Ц Полицейски от нас выкатились. Царску силу мы выпинали. Того же почету в
ам и всем царям желам.
Девки в небе пляшут
Перед самой японской войной задумали наши девки да робята гулянку в небе
устроить.
На пьяных вызнали, для какого лету сколько пить надобно.
Вот вызнялись девки в гал. Все разнаряжены в штофниках, в золотых коротен
ьких, в золотых жемчужных повязках на головах. Ленты на шелковы шали треп
ешшутся, наотмашь летят.
Все наряды растопырились, девки расшеперились.
В синем небе Ц как цветы зацвели!
Девки гармониста с собой взяли, по прозвишшу Смола.
Смола в небе сел сбоку хоровода, ногу на ногу, гармонь Ц трехрядка с колок
ольчиками. Смола гармонь раздернул и почал зажаривать ходову плясову.
Девки в небе Ц в пляс!
Девки в небе песней зазвенели!
А моя-то баба, на пляс натодельна, в алом штофнике с золотыми позументами
выше всех выгалила, да вприсядку в небесном-то кругу пошла.
И у нас на земле пляс. Не отступам, по-хорошему ногами кренделя откалывам.
И разом остановка произошла!
Урядник прискакал с объявлением войны японской.
Да как распушился урядник!
Ц По какому, Ц кричит, Ц полному праву в небе пляску устроили? Есть ли у
вас на то начальственно разрешение?
Перевел дух да пушше заорал:
Ц И это вы военны секреты сверху высматриваете!
Ну, мы урядника ублаготворили досыта, летного пива в его утробу с ведро вы
лили.
А жаден был урядник, упрашивать не надо, только подноси.
Вот урядника расперло, вызняло и понесло и невесть куда унесло. А нам иска
ть не под нужду было. Рады, что не стало.
Мобилизация
Было это в японску войну. Мобилизацию у нас объявили. Парней всех наметил
и на войну гнать. Тут бабы заохали, девки пушше того. У каждой, почитай, девк
и свой парень есть. Уж како тако дерево, что птицы не садятся, Ц кака така д
евка, что за ней парни не вьются?
Одначе девки вскорости охать перестали, с ухмылкой запохаживали.
«Что, Ц думаю, Ц за втора така?»
А у каждой девки на подоле Ц то по рубахе, то по юбке Ц мужички понавышив
аны.
Старухи не раз унимали:
Ц Ой, девоньки, бесперечь быть войне; эстолько мужичков навышивывали!
Девки по деревне пошли, подолами трясли, вышитых стрясли, а взабольшны па
рни у подолов остались.
Вышиты робята выстроились, как заправдашны рекрута.
Девки в котомки шапок наклали, чтобы было чем врагов закидывать.
Тут начальство прискакало, загрохотало на всю улицу:
Ц И так не так и этак не так. Да давайте лошадей, новобранцев в город везти!
Была у нас старушонка-бобылка, по прозвишшу Сахариха. Вот Сахариха всех н
овобранцев собрала, веревкой связала, на спину закинула да и в город двин
улась.
В вышитых-то Ц сам понимаешь Ц тяжесть не сколь велика.
Начальство как увидало, что одна старушонка таку силу показала, да поско
рей на коней, да прочь от нас.
А мы тому и рады.
Наутро за мной пришли. Моя-то баба не выторопилась вышивку сделать да зам
есто меня сдать в солдатчину.
Явился, куда указано.
Доктор спрашиват:
Ц Здоров?
Ц Никак нет, болен!
Ц Чем болен?
Ц Помалу есть не могу!
Повели меня на кухню. Почали кормить. Съел два ушата штей, два ушата каши, п
ять ковриг хлеба, выпил ушат квасу.
Ц Сыт? Ц спрашиват доктор.
Ц Никак нет, ваше докторово, только в еду вхожу, дозвольте сызнова начать
.
Ц Что ты, Ц кричит доктор, Ц лопнутие живота произойти могет!
Ц Не сумлевайтесь, Ц говорю, Ц лишь бы в брюхо попало, а там брюхо само з
нат, что куды направить.
Начальство совет держало промеж себя и написали постановление:
«По неграмотности и невежеству родителей с детства приучен много есть и
для армии будет обременителен».
Отпустили меня. Пошел по городу брюхо протрясать. Иду мимо нарядного дом
а, окошки полы стоят.
Вижу Ц начальство пировать наладилось, рюмки налили, рюмками стукнулис
ь и ко рту поднесли.
Я воздух в себя потянул Ц все вино мне в рот!
Налили опять. А мне пить охота. Я воздух к себе потянул да попушше, Ц из все
х рюмок, стаканов да из всех бутылок вино все в меня.
Начальство заоглядывалось.
«Ну, Ц думаю, Ц коли меня заприметят, то не видать мне своей бабы».
Чтобы от греха убраться, хотел почтой, да до нас почта долго идет: я на теле
графну проволоку скочил, телеграммой домой доставился. Оно скоро по теле
графу ехать, да на стаканчиках подбрасыват, весь зад отшиб.
Мало время прошло, встретил меня поп Сиволдай и кричит:
Ц Малина, да ты жив? А народ говорит, что ты живот свой положил за кашу!
Я без ухмылки отвечаю:
Ц Выхолопнул я, отец Сиволдай, живу наново!
Ц Вот и ладно, Ц говорит Сиволдай, Ц я тебя в город справлю да в солдаты
сдам; скажу, чтобы тебе туже живот стягивали, есть будешь в меру.
Ц Ну-к, что ж, Ц говорю ему, Ц справь, да за руку веревку привяжи, Ц быдто
дезертира приведешь; награду получишь каку ни есть.
Вот привязал Сиволдай веревку к моей руке, а другой конец Ц к своей руке.
А я лыжи одел да припустил ходу по дороге. Поп вприпрыжку, поп вскачь!
Одначе живуч, в городу отдышался.
По уговору сдал меня не как Малину, а как Вишню, Ц это за то, что я дозволил
вскачь бежать, а не волоком ташшил.
Отправили меня на Дальний Восток.
Как есть охота придет, Ц открою двери теплушки, в которой с товаришшами е
хал, Ц понюхаю, где вареным да печеным пахнет. С той стороны воздух в себя
потяну, Ц из офицерских вагонов да из рестораций все съедобное ко мне ле
тит. Мы с товаришшами двери задвинем и едим.
Приехали.
Пошел я по вагонам провианту искать. Какой вагон ни открою Ц все иконки д
а душепользовательны книжки Ц и заместо провианту, и заместо снарядов б
оевых.
Почали бой. Японцы в нас снарядами да бомбами, снарядами да бомбами! А мы в
них иконками, иконками!
Кабы японцы нашу веру понимали, их бы всех укокошило. Да у них вера своя, и н
аша пальба для японцев дело посторонне.
Взялись за нас японцы ну Ц куда короб, куда милостыня!
Стоял я на карауле у склада вешшевого, Ц у ворот столб был с надписью: «По
сторонним вход воспрешшен». Как тряхнет снаряд! Да прямо в склад, все начи
сто снесло! Остался столб с надписью: «Вход посторонним воспрешшен», а кр
угом чисто поле, Ц узнай тут, в котору сторону вход воспрешшен?
Одначе стою. Дали мне медаль за храбрость да с банным поездом домой отпра
вили.
Наполеон
Это что за война. Вот ковды я с Наполеоном воевал!
Ц С Наполеоном?
Ц Ну, с Наполеоном. Да я его тихим манером выпер из Москвы. Наполеона-то я
сразу не признал. Вижу Ц идет по Москве офицеришко плюгавенькой, иззяб в
есь. Я его зазвал в трактир. Угошшаю сбитнем с калачами да музыку заказал.
Орган затрешшал: «Не белы-то снеги».
Вдруг кто-то кричит:
Ц Гляди, робята! Малина с Наполеонтием приятельствует.
Оглядел я свово приятеля, Ц и впрямь Наполеон. Генералы евонны одевалис
ь, из моды вон лезли, а он тихонечко одет, только глазами сверлит. Звал меня
к себе отгашшивать. Говорю я ему, Наполеону-то:
Ц Куды в чужу избу зовешь? Я к тебе в Париж твой приеду. А теперь, ваше Напо
леонство, вишь кулак? Присмотрись хорошенько, чтобы впредки не налетать.
Это из города Архангельского, из деревни Уймы. Ну, не заставь размахивать.
Одноконечно скажу:
Ц Марш из Москвы, да без оглядки!
Понял Наполеон, что Малина не шутит, Ц ушел. Мне для памяти табакерку под
арил. Вся золота с каменьем. Сейчас покажу. Стой, дай вспомню, куда я ее запр
опастил. Не то на повети, не то на полатях? Вспомню Ц покажу, Ц там и надпи
сь есть: «На уважительну память Малине от Наполеона».
Ц Малина, да ты подумай, что говоришь: при Наполеоне тебя и на свете не был
о.
Ц Подумай? Да коли подумать, то я и при татарах жил, при самом Мамае.
Мамай
Вишь ножик, лучину которым шшиплют? Я его из Мамаевой шашки сам перековал.
Эх, был у меня бубен из Мамаевой кожи. Совсем особенной: как в его заколоти
шь, так и травы и хлеба бегом в рост пустятся.
Коли погода тепла, да солнышко, да утречком в Мамаев бубен колотить стане
шь, вот тут начнут расти и хлеба и травы. К полдню поспеют, а вечером и коси и
жни. А с утра заново вырашшивай, вечером опять хлеб собирай, и так Ц кажно
й теплой день. Только анбары набивай да кому надобно Ц уделяй.
А ты говоришь Ц не жил в то время. Лучше слушай, что расскажу, Ц сам поймеш
ь, Ц не видавши не придумать.
Мамай, известно дело, басурманин был, и жон у его цельно стадо было, все жон
ы как бы двоюродны, а настояшша одна Ц Мамаиха. И очень эта Мамаиха мне по
нраву пришлась: пела больно хорошо. Бывало, лежим это мы на полатях (особен
ны по моему указанию в еенном Ц Мамаихином шатру были построены). Лежим э
то, семечки шшолкам да песню затянем. Запели жалостну протяжну. Смотрю, а с
обака Кудя, Ц вишь, имя запомнил, а ты не веришь! Дак сидит эта собака Кудя
и горько плачет от жалостной песни, лапами слезы утират. Мы с Мамаихой пер
едохнули да развеселу завели.
Птицы мимо летели, сердешны, остановились да к нашему пенью прибавились
голосами. Даже Мамайка, Ц это я Мамая так звал, Ц сказывал не однажды:
Ц И молодец ты, Малина, песни тянуть. Я вот никакой силе не покоряюсь, а пес
ням твоим покорен стал.
Надо тебе про Мамая сказать, какой он был, чтобы убедить тебя, что во ту пор
у я жил. Я тако скажу, что ни в каких книгах не записано, только я в памяти де
ржу. К примеру вид Мамаев: толстой-претолстой, Ц живот на подпорках, а под
порки на колесиках. Мамай ногами брыкат, подпорки на колесиках покатят, б
удто лисапед какой особого манеру.
Ну, кто тебе скажет про Мамаевы штаны? А таки были штаны, что одной штанино
й две деревни закрыть было можно.
Вот раз утресь увидал я с полатей, Ц идет на Мамая флот японской. Мамай вс
полошился. Я ему и говорю:
Ц Стой, Мамай, пужаться! С японцами я справлюсь.
Выташшил я пароходишко, Ц с собой был прихвачен на всякой случай. И парох
одишко немудряшшой, Ц буксиришко, что лес по Двине ташшит.
Ну, ладно. Пары развел, колесом кручу, из трубы дым пустил с огнем. Да как зас
вишшу, да на японцев!
Японцы от страху паруса переставили да домой без остановки.
Я ход сбавил и тихим манером по морю еду с Мамаихой. Рыбы в переполох взяли
сь. Они, известно, тварь бессловесна, но нашли-таки говоряшшу рыбу. Выстал
а говоряшша рыба и спрашиват:
Ц По какому такому полному праву ты, Малина, пароход пустил, ковды парохо
ды ишшо не придуманы?
Я объяснил честь честью, что из нашего уемского времени с собой прихвати
л. Успокоил, что вскорости домой ухожу. Прискучило мне Мамая терпеть. Я и г
оворю ему:
Ц Давай, кто кого перечихнет. Я буду чихать первой.
Согласился Мамай, а на чих он здоров был. Как-то гроза собралась. Тучи заго
товку сделали. Большушши, темняшши. Вот сейчас катавасию начнут. А Мамай к
ак понатужился, да полно брюхо духу набрал, да как чихнет! Да тучи-то Ц кот
оры куда. И про гром и про молнью позабыли.
Ну, ладно, наладился я чихать, а Мамай с ордой собрался в одно место. Я чихну
л в обе ноздри разом. Земля треснула. Мамай со всем своим войском провалил
ся.
Мне на пустом месте что сидеть? Одна головня в печке тухнет, а две в поле ша
ют.
Пароходишко завел да прямиком на Уйму. Товды городов мало было, а коли дер
евня попадалась, то малость подбрасывало.
Остался у меня на память платок Мамаихин, из его сколько я рубах износил, а
жона моя сколько сарафанов истрепала.
Да ты, гостюшко, домой не торопись, у меня погости. Моя баба и тебе рубаху со
шьет из Мамаихинова платка. Носи да стряхивай, и стирать не надо, и износу
не будет, и мне верить будешь.
Министер и медведь
Пошел я на охоту, еды всякой взял на две недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
зволяйте. Я большу грамоту запрешшаю.
Ц Ваше царско, по твоему приказу в тот край политиков ссылали. Кабы их на
тройках прокатили, оно бы ничего, а они пешком шли и каждым шагом народу по
ниманье несли.
Царь схватил бутылку с водкой, о донышко ладошкой стукнул, пробку умеючи
вышиб, в один дух водку выпил и царско слово сказал:
Ц Заботясь неизменно о благе своем, приказываю пряники писаны-печатны
опечатать и впредь запретить!
Министеры разными голосами в один голос рапортуют:
Ц Ваше царско, дозвольте доложить: архангельскому народу нельзя запрет
ить Ц из веков своевольны, и пока по железной да по большим дорогам пряни
ки посылают Ц это ничего. По большим путям народ и сам терят почтенье и к
чину и к богатству, а как дойдут пряники писаны-печатны до глухих углов, т
огда трудно будет нам. Надо умных людей послать, чтобы сладко житье прико
нчили, теплы воды изничтожили, народ к голоду поворотили. С сытым народом
да грамотным нам не справиться.
Царь ногами дрыгнул, кулаком по короне стукнул:
Ц Я умней всех! Сам в Уйму поеду, сам распорядок наведу, сам хороше житье п
рикончу!
Царь распетушился, на цыпочки вызнялся, чтобы высочайшество свое показа
ть Ц да не вышло. Ни росту, ни духу не хватило. Тут два усердных солдата от в
сего старанья царя за опояску на штыки подцепили и вызняли высоко, показ
али далеко.
И… крик поднялся! Вопят, голосят царица с царевятами, министеры с генерал
ами.
Ц Что вы, полоумны, делаете? Разве можно всему народу показывать настояш
шу видимость царску! Народу показывать можно только золоту корону, а что
под короной, то не показывается, про то не говорится.
Царь в поход собрался.
Ц Еду, Ц кричит, Ц в Уйму, вот моя царска воля!
Выташшили трон, хотели на дровни поставить, да узки, поставили на розваль
ни, веревками привязали.
Стали царя обряжать, одевать: надо царску видимость сделать. На царя наве
ртели, накрутили всяко хламье-старье Ц под низом не видно, а вид солидней
. Поверх тряпья ватной пинжак с царскими знаками натянули, на ноги ватны ш
таны с лампасами, валенки со шпорами. Сапоги с калошами рядом поставили.
Трудно было на царя корону надеть. Корона велика, голова мала. На голову во
лчью шапку с лисьими хвостами напялили, пуховым платком обвязали и корон
у нахлобучили. Чтобы корону ветром не сдуло, ее золочеными веревками к ца
рю привязали.
Под троном печку устроили для тепла и для варки обеда. Царю без еды, без вы
пивки часу не прожить.
Трубу от печки в обе стороны вывели, чтобы на ходу из-под трона дым и искры
летели для народного устрашения. Царь, мол, с жаром.
Все снарядили. В розвальни тройку запрягли. По царскому приказу ишшо пар
овоз в упряжку прибавили, на паровоз подгоняльшшика верхом посадили.
В колокола зазвонили, в трубы затрубили. Народ палками согнали, плетками
били. Народ от боли орет. Царь думат Ц его чествуют.
На трон царь вскарабкался, корону залихватски набекрень сдвинул, печать
для царских указов в валенки сунул, шубу на плечи накинул второпях левой
стороной кверху.
Царица со страху руками плеснула, о снег грохнулась и ногами дрыгат. Мини
стеры, генералы и все царски прихвостни от испугу завопили:
Ц Ай, царь шубу надел шиворот-навыворот, задом наперед. Быть царю биту!
Кабы не паровоз, кони Ц вся тройка Ц от этого крику на месте не удержалис
ь бы, унесли бы царя и с печкой, и с троном, и с привязанной короной. Паровоз
крику не боится. Сам не пошел и коней не пустил.
Вышел один из министеров, откашлянулся и так слово сказал:
Ц Ваше царско, не езди в Уйму, я ее знаю: деревня длинновата, река широкова
та, берега крутоваты, народ грубоват. И впрямь Ц побьют.
Царь едва из-под короны вылез, с трона слез, сел на снегу рядом с царицей и г
оворит:
Ц Собрать мою царску силу, отборных полицейских и послать во все места, г
де народишко от писаных-печатных пряников сытым стал. Пускай моя царска
сила старается и сытых в голодных повернет.
Царь на снегу расписался: быть по сему.
К нам приехали полицейски Ц царска сила. Мы таких страшилишш и во снах не
видывали. Под шапками на месте морды что-то кирпично и пасти зубасты раст
ворены Ц смотреть страшно. Животы что амбары, карманы Ц товарны вагоны,
а зад Ц хошь рожь молоти, хошь овин на нем ставь.
Страшны, сильны, а на жадности попались. Увидали пряники вкруг наших домо
в Ц от жадности затряслись и с разбегу, с полного ходу вцепились зубами в
пряничны углы у домов. Урчат, животы набивают, жрут. А нам любо Ц ведь на ка
ждом пряничном углу пусто место или точка и как раз для полицейских Ц дл
я царской силы та точка-то. Много полицейски старались, жрали, пыхтели, а д
альше углов не пошли: нутра не хватило. Вышла полицейским Ц точка. Их расп
ерло в огромадну толшшину. Мы радовались, что зимой на холоду, а не летом. В
жарку пору тут бы их и разорвало.
Объелись полицейски. Мы у них пистолеты отобрали, в кобуры всяко друго на
клали, туши катнули.
И покатилась от нас царска сила.
Царь в город записку послал; спрашивал: как царска сила Ц полицейски дей
ствуют? Записка в подходяшши руки попала и ответ был даден:
Ц Полицейски от нас выкатились. Царску силу мы выпинали. Того же почету в
ам и всем царям желам.
Девки в небе пляшут
Перед самой японской войной задумали наши девки да робята гулянку в небе
устроить.
На пьяных вызнали, для какого лету сколько пить надобно.
Вот вызнялись девки в гал. Все разнаряжены в штофниках, в золотых коротен
ьких, в золотых жемчужных повязках на головах. Ленты на шелковы шали треп
ешшутся, наотмашь летят.
Все наряды растопырились, девки расшеперились.
В синем небе Ц как цветы зацвели!
Девки гармониста с собой взяли, по прозвишшу Смола.
Смола в небе сел сбоку хоровода, ногу на ногу, гармонь Ц трехрядка с колок
ольчиками. Смола гармонь раздернул и почал зажаривать ходову плясову.
Девки в небе Ц в пляс!
Девки в небе песней зазвенели!
А моя-то баба, на пляс натодельна, в алом штофнике с золотыми позументами
выше всех выгалила, да вприсядку в небесном-то кругу пошла.
И у нас на земле пляс. Не отступам, по-хорошему ногами кренделя откалывам.
И разом остановка произошла!
Урядник прискакал с объявлением войны японской.
Да как распушился урядник!
Ц По какому, Ц кричит, Ц полному праву в небе пляску устроили? Есть ли у
вас на то начальственно разрешение?
Перевел дух да пушше заорал:
Ц И это вы военны секреты сверху высматриваете!
Ну, мы урядника ублаготворили досыта, летного пива в его утробу с ведро вы
лили.
А жаден был урядник, упрашивать не надо, только подноси.
Вот урядника расперло, вызняло и понесло и невесть куда унесло. А нам иска
ть не под нужду было. Рады, что не стало.
Мобилизация
Было это в японску войну. Мобилизацию у нас объявили. Парней всех наметил
и на войну гнать. Тут бабы заохали, девки пушше того. У каждой, почитай, девк
и свой парень есть. Уж како тако дерево, что птицы не садятся, Ц кака така д
евка, что за ней парни не вьются?
Одначе девки вскорости охать перестали, с ухмылкой запохаживали.
«Что, Ц думаю, Ц за втора така?»
А у каждой девки на подоле Ц то по рубахе, то по юбке Ц мужички понавышив
аны.
Старухи не раз унимали:
Ц Ой, девоньки, бесперечь быть войне; эстолько мужичков навышивывали!
Девки по деревне пошли, подолами трясли, вышитых стрясли, а взабольшны па
рни у подолов остались.
Вышиты робята выстроились, как заправдашны рекрута.
Девки в котомки шапок наклали, чтобы было чем врагов закидывать.
Тут начальство прискакало, загрохотало на всю улицу:
Ц И так не так и этак не так. Да давайте лошадей, новобранцев в город везти!
Была у нас старушонка-бобылка, по прозвишшу Сахариха. Вот Сахариха всех н
овобранцев собрала, веревкой связала, на спину закинула да и в город двин
улась.
В вышитых-то Ц сам понимаешь Ц тяжесть не сколь велика.
Начальство как увидало, что одна старушонка таку силу показала, да поско
рей на коней, да прочь от нас.
А мы тому и рады.
Наутро за мной пришли. Моя-то баба не выторопилась вышивку сделать да зам
есто меня сдать в солдатчину.
Явился, куда указано.
Доктор спрашиват:
Ц Здоров?
Ц Никак нет, болен!
Ц Чем болен?
Ц Помалу есть не могу!
Повели меня на кухню. Почали кормить. Съел два ушата штей, два ушата каши, п
ять ковриг хлеба, выпил ушат квасу.
Ц Сыт? Ц спрашиват доктор.
Ц Никак нет, ваше докторово, только в еду вхожу, дозвольте сызнова начать
.
Ц Что ты, Ц кричит доктор, Ц лопнутие живота произойти могет!
Ц Не сумлевайтесь, Ц говорю, Ц лишь бы в брюхо попало, а там брюхо само з
нат, что куды направить.
Начальство совет держало промеж себя и написали постановление:
«По неграмотности и невежеству родителей с детства приучен много есть и
для армии будет обременителен».
Отпустили меня. Пошел по городу брюхо протрясать. Иду мимо нарядного дом
а, окошки полы стоят.
Вижу Ц начальство пировать наладилось, рюмки налили, рюмками стукнулис
ь и ко рту поднесли.
Я воздух в себя потянул Ц все вино мне в рот!
Налили опять. А мне пить охота. Я воздух к себе потянул да попушше, Ц из все
х рюмок, стаканов да из всех бутылок вино все в меня.
Начальство заоглядывалось.
«Ну, Ц думаю, Ц коли меня заприметят, то не видать мне своей бабы».
Чтобы от греха убраться, хотел почтой, да до нас почта долго идет: я на теле
графну проволоку скочил, телеграммой домой доставился. Оно скоро по теле
графу ехать, да на стаканчиках подбрасыват, весь зад отшиб.
Мало время прошло, встретил меня поп Сиволдай и кричит:
Ц Малина, да ты жив? А народ говорит, что ты живот свой положил за кашу!
Я без ухмылки отвечаю:
Ц Выхолопнул я, отец Сиволдай, живу наново!
Ц Вот и ладно, Ц говорит Сиволдай, Ц я тебя в город справлю да в солдаты
сдам; скажу, чтобы тебе туже живот стягивали, есть будешь в меру.
Ц Ну-к, что ж, Ц говорю ему, Ц справь, да за руку веревку привяжи, Ц быдто
дезертира приведешь; награду получишь каку ни есть.
Вот привязал Сиволдай веревку к моей руке, а другой конец Ц к своей руке.
А я лыжи одел да припустил ходу по дороге. Поп вприпрыжку, поп вскачь!
Одначе живуч, в городу отдышался.
По уговору сдал меня не как Малину, а как Вишню, Ц это за то, что я дозволил
вскачь бежать, а не волоком ташшил.
Отправили меня на Дальний Восток.
Как есть охота придет, Ц открою двери теплушки, в которой с товаришшами е
хал, Ц понюхаю, где вареным да печеным пахнет. С той стороны воздух в себя
потяну, Ц из офицерских вагонов да из рестораций все съедобное ко мне ле
тит. Мы с товаришшами двери задвинем и едим.
Приехали.
Пошел я по вагонам провианту искать. Какой вагон ни открою Ц все иконки д
а душепользовательны книжки Ц и заместо провианту, и заместо снарядов б
оевых.
Почали бой. Японцы в нас снарядами да бомбами, снарядами да бомбами! А мы в
них иконками, иконками!
Кабы японцы нашу веру понимали, их бы всех укокошило. Да у них вера своя, и н
аша пальба для японцев дело посторонне.
Взялись за нас японцы ну Ц куда короб, куда милостыня!
Стоял я на карауле у склада вешшевого, Ц у ворот столб был с надписью: «По
сторонним вход воспрешшен». Как тряхнет снаряд! Да прямо в склад, все начи
сто снесло! Остался столб с надписью: «Вход посторонним воспрешшен», а кр
угом чисто поле, Ц узнай тут, в котору сторону вход воспрешшен?
Одначе стою. Дали мне медаль за храбрость да с банным поездом домой отпра
вили.
Наполеон
Это что за война. Вот ковды я с Наполеоном воевал!
Ц С Наполеоном?
Ц Ну, с Наполеоном. Да я его тихим манером выпер из Москвы. Наполеона-то я
сразу не признал. Вижу Ц идет по Москве офицеришко плюгавенькой, иззяб в
есь. Я его зазвал в трактир. Угошшаю сбитнем с калачами да музыку заказал.
Орган затрешшал: «Не белы-то снеги».
Вдруг кто-то кричит:
Ц Гляди, робята! Малина с Наполеонтием приятельствует.
Оглядел я свово приятеля, Ц и впрямь Наполеон. Генералы евонны одевалис
ь, из моды вон лезли, а он тихонечко одет, только глазами сверлит. Звал меня
к себе отгашшивать. Говорю я ему, Наполеону-то:
Ц Куды в чужу избу зовешь? Я к тебе в Париж твой приеду. А теперь, ваше Напо
леонство, вишь кулак? Присмотрись хорошенько, чтобы впредки не налетать.
Это из города Архангельского, из деревни Уймы. Ну, не заставь размахивать.
Одноконечно скажу:
Ц Марш из Москвы, да без оглядки!
Понял Наполеон, что Малина не шутит, Ц ушел. Мне для памяти табакерку под
арил. Вся золота с каменьем. Сейчас покажу. Стой, дай вспомню, куда я ее запр
опастил. Не то на повети, не то на полатях? Вспомню Ц покажу, Ц там и надпи
сь есть: «На уважительну память Малине от Наполеона».
Ц Малина, да ты подумай, что говоришь: при Наполеоне тебя и на свете не был
о.
Ц Подумай? Да коли подумать, то я и при татарах жил, при самом Мамае.
Мамай
Вишь ножик, лучину которым шшиплют? Я его из Мамаевой шашки сам перековал.
Эх, был у меня бубен из Мамаевой кожи. Совсем особенной: как в его заколоти
шь, так и травы и хлеба бегом в рост пустятся.
Коли погода тепла, да солнышко, да утречком в Мамаев бубен колотить стане
шь, вот тут начнут расти и хлеба и травы. К полдню поспеют, а вечером и коси и
жни. А с утра заново вырашшивай, вечером опять хлеб собирай, и так Ц кажно
й теплой день. Только анбары набивай да кому надобно Ц уделяй.
А ты говоришь Ц не жил в то время. Лучше слушай, что расскажу, Ц сам поймеш
ь, Ц не видавши не придумать.
Мамай, известно дело, басурманин был, и жон у его цельно стадо было, все жон
ы как бы двоюродны, а настояшша одна Ц Мамаиха. И очень эта Мамаиха мне по
нраву пришлась: пела больно хорошо. Бывало, лежим это мы на полатях (особен
ны по моему указанию в еенном Ц Мамаихином шатру были построены). Лежим э
то, семечки шшолкам да песню затянем. Запели жалостну протяжну. Смотрю, а с
обака Кудя, Ц вишь, имя запомнил, а ты не веришь! Дак сидит эта собака Кудя
и горько плачет от жалостной песни, лапами слезы утират. Мы с Мамаихой пер
едохнули да развеселу завели.
Птицы мимо летели, сердешны, остановились да к нашему пенью прибавились
голосами. Даже Мамайка, Ц это я Мамая так звал, Ц сказывал не однажды:
Ц И молодец ты, Малина, песни тянуть. Я вот никакой силе не покоряюсь, а пес
ням твоим покорен стал.
Надо тебе про Мамая сказать, какой он был, чтобы убедить тебя, что во ту пор
у я жил. Я тако скажу, что ни в каких книгах не записано, только я в памяти де
ржу. К примеру вид Мамаев: толстой-претолстой, Ц живот на подпорках, а под
порки на колесиках. Мамай ногами брыкат, подпорки на колесиках покатят, б
удто лисапед какой особого манеру.
Ну, кто тебе скажет про Мамаевы штаны? А таки были штаны, что одной штанино
й две деревни закрыть было можно.
Вот раз утресь увидал я с полатей, Ц идет на Мамая флот японской. Мамай вс
полошился. Я ему и говорю:
Ц Стой, Мамай, пужаться! С японцами я справлюсь.
Выташшил я пароходишко, Ц с собой был прихвачен на всякой случай. И парох
одишко немудряшшой, Ц буксиришко, что лес по Двине ташшит.
Ну, ладно. Пары развел, колесом кручу, из трубы дым пустил с огнем. Да как зас
вишшу, да на японцев!
Японцы от страху паруса переставили да домой без остановки.
Я ход сбавил и тихим манером по морю еду с Мамаихой. Рыбы в переполох взяли
сь. Они, известно, тварь бессловесна, но нашли-таки говоряшшу рыбу. Выстал
а говоряшша рыба и спрашиват:
Ц По какому такому полному праву ты, Малина, пароход пустил, ковды парохо
ды ишшо не придуманы?
Я объяснил честь честью, что из нашего уемского времени с собой прихвати
л. Успокоил, что вскорости домой ухожу. Прискучило мне Мамая терпеть. Я и г
оворю ему:
Ц Давай, кто кого перечихнет. Я буду чихать первой.
Согласился Мамай, а на чих он здоров был. Как-то гроза собралась. Тучи заго
товку сделали. Большушши, темняшши. Вот сейчас катавасию начнут. А Мамай к
ак понатужился, да полно брюхо духу набрал, да как чихнет! Да тучи-то Ц кот
оры куда. И про гром и про молнью позабыли.
Ну, ладно, наладился я чихать, а Мамай с ордой собрался в одно место. Я чихну
л в обе ноздри разом. Земля треснула. Мамай со всем своим войском провалил
ся.
Мне на пустом месте что сидеть? Одна головня в печке тухнет, а две в поле ша
ют.
Пароходишко завел да прямиком на Уйму. Товды городов мало было, а коли дер
евня попадалась, то малость подбрасывало.
Остался у меня на память платок Мамаихин, из его сколько я рубах износил, а
жона моя сколько сарафанов истрепала.
Да ты, гостюшко, домой не торопись, у меня погости. Моя баба и тебе рубаху со
шьет из Мамаихинова платка. Носи да стряхивай, и стирать не надо, и износу
не будет, и мне верить будешь.
Министер и медведь
Пошел я на охоту, еды всякой взял на две недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40