Семга да треска сами ловятся, сами потрошатся, сами солятся, сами в бочки л
ожатся. Рыбаки только бочки порозны к берегу подкатывают да днишша закол
ачивают. А котора рыба побойчей Ц выторопится да в пирог завернется. Сем
га да палтусина ловчей всех рыб в пирог заворачиваются. Хозяйки только м
аслом смазывают да в печку подсаживают.
Белы медведи молоком торгуют (приучены). Белы медвежата семечками да пап
иросами промышляют. И птички всяки чирикают: полярны совы, чайки, гаги, гаг
арки, гуси, лебеди, северны орлы, пингвины.
Пингвины у нас хоша не водятся, но приезжают на заработки Ц с шарманкой х
одят да с бубном. А новы обезьяной одеваются, всяки штуки представляют, им
и не пристало одеваться обезьяной, Ц ноги коротки, ну, да мы не привередл
ивы, нам хошь и не всамоделишна обезьяна, лишь бы смешно было.
А в большой праздник да возьмутся пингвины с белыми медведями хороводы в
одить, да ишшо вприсядку пустятся Ц ну, до уморения. А моржи да тюлени с не
рпами у берега в воды хлюпают да поуркивают Ц музыку делают по своей вер
е.
А робята поймают кита, али двух, привяжут к берегу да и заставят для прохла
ждения воздуха воду столбом пушшать.
А бурым медведям ход настрого запрешшен.
По зажилью столбы понаставлены и надписи на них: «Бурым медведям ходу не
т».
Раз вез мужик муки мешок: это было вверху, выше Лявли. Вот мужик и обронил м
ешок в лесу.
Медведь нашел, в муке вывалялся весь и стал на манер белого. Сташшил лодку
да приехал в город: его водой да поветерью несло, он рулем ворочал. До рынк
а доехал, на льдину пересел. Думал сначала промышлять семечками да квасо
м, аль кислыми штями, а потом, думат, разживется и самогоном торговать начн
ет. Да его узнали. Что смеху-то было! В воде выкупали! Мокрехонек, фыркат, а е
го с хохотом да с песнями робята за город погнали.
За Уймой медведь заплакал. Ну, у нас народ добрый: дали ему вязку калачей, с
ахару полпуда да велели в праздники за шаньгами приходить.

Северно сияние

Летом у нас круглы сутки светло, мы и не спим. День работам, а ночь гулям да с
оленями вперегонки бегам. А с осени к зиме готовимся. Северно сияние суши
м. Спервоначалу-то оно не сколь высоко светит. Бабы да девки с бани дергаю
т, а робята с заборов. Надергают эки охапки! Оно что Ц дернешь, вниз голово
й опрокинешь Ц потухнет, мы пучками свяжем, на подволоку повесим и висит
на подволоке, не сохнет, не дохнет. Только летом свет терят. Да летом и не по
д нужду. А к темному времени опять отживается.
А зимой другой раз в избе жарко, душно Ц не продохнуть, носом не провороти
ть, а дверь открыть нельзя: мороз градусов триста! А возьмешь северно сиян
ие, теплой водичкой смочишь и зажгешь. И светло так горит, и воздух очишшат
, и пахнет хорошо, как бы сосной, похоже на ландыш.
Девки у нас модницы, маловодны, северно сияние в косы носят Ц как месяц св
етит. Да ишшо из сияния звезд наплетут, на лоб налепят. Страсть сколь краси
во! Просто андели!
Про наших девок в песнях пели:

У зори у зореньки много ясных
звезд,
А в деревне Уйме им и счету нет.

Девки по деревне пойдут Ц вся деревня вызвездит.

Звездной дождь

По осени звездной дождь быват. Как только он зачастит, мы его собирам, стар
аемся.
Чашки, поварешки, ушаты, крынки, латки, горшки и квашни, ну, всяку к делу подх
одяшшу посуду выташшим под звездной дождь. Дождь в посудах устоится, све
т угомонится, стихнет. Мы в бочки сольем, под бочки хмелю насыплем.
Пиво тако крепко живет! Мы этим пивом добрых людей угошшам во здоровье, а п
олицейских злыдней этим же пивом, бывало, так звезданем, что от нас кубаре
м катятся.
Нас-то самих это пиво и веселит и молодит. У нас кто часто пьет, лет до двест
и живет.
Да это не сказка кака, а взаболь у нас так: ведь кругом народ знаюшший, свой,
соврать не дадут; у нас так и зовется: «Не любо Ц не слушай».

Морожены песни

А то ишшо вот песни.
Все говорят: «В Москву за песнями». Это так зря говорят. Сколь в Москву ни е
здят, а песен не привозили ни разу.
А вот от нас в Англию не столь лесу, сколь песен возили. Пароходишши большу
шши нагрузят, таки больши, что из Белого моря в окиян едва выползут.
Девки да бабы за зиму едва напевать успевали. Да и старухи, которы в голосе
, тоже пели Ц деньги зарабатывали: Мы сами и в толк не брали, что можно песн
ями торговать. У нас ведь морозы-то живут на двести пятьдесят да на триста
градусов, ну, всякой разговор на улице и мерзнет да льдинками на снег ложи
тся.
А на моей памяти еще доходило до пятисот. Стары старухи сказывают Ц до се
мисот бывало, ну да мы и не порато верим.
Что не при нас было, то, может, и вовсе не было.
А на морозе, како слово скажешь, так и замерзнет до оттепели. В оттепель ра
стает, и слышно, кто что сказал. Что тут смеху быват и греха всякого! Которо
сказано в сердцах (понасердки), ну, а которо издевки ради Ц новы и хороши с
лова есть. Ну, которы крепки слова, те в прорубь бросам. У нас крепким слово
м заборы подпирают, а добрым словом старухи да старики опираются. На креп
ких словах, что на столбах, горки ледяны строят.
Новой улицей идешь Ц вся мороженой руганью усыпана, Ц идешь и спотыкае
шься. А нова улица вся в ласковых словах Ц вся ровненька да ладненька, ног
ам легко, глазам весело.
Зимой мы разговору не слышим, а только смотрим, как сказано.
Как-то у проруби сошлись наши Анисья да сватья из-за реки. Спервоначалу л
адно говорили, сыпали слова гладкими льдинками на снег, да покажись Анис
ье, что сватья сказала кисло слово (по льдинке видно).
Ц Ты это что, Ц кричит Анисья, Ц курва эдака, како слово сказала? Я хошь у
хом не воймую, да глазом вижу!
И пошла и пошла, ну, прямо без удержу, ведь до потемни сыпала! Да уж како сыпа
ла, Ц прямо клала да руками поправляла, чтобы куча выше была. Ну, сватья то
же не отставала, как подскочит да как начала переплеты ледяны выплетать!
Слово-то все дыбом!
А когда за кучами мерзлых слов друг дружку не видно стало, разошлись. Анис
ья дома свекровке нажалилась, что сватья ей всяческих кислых слов нагово
рила.
Ц Ну, и я ей навалила! Только бы теплого дня дождаться, Ц оно хошь и задом
наперед начнет таять, да ее, ругательницу, наскрозь прошибет.
Свекровка-то ей говорит:
Ц Верно, Анисьюшка, уж вот как верно, и таки ли они горлопанихи на том бере
гу, Ц просто страсть. Прошлу зиму и отругиваться бегала, мало не сутки ру
гались, чтобы всю-то деревню переругать. Духу не переводила, насилу отруг
ала. Было на уме ишшо часик-другой поругаться, да опара на пиво была поста
влена, боялась, кабы не перестояла. Посулила ишшо на спутье забежать пору
гать.
А малым робятам забавы нужны, Ц каки ни на есть бабушки, матери-потаковш
шицы подол на голову накинут от морозу, на улицу выбежат, наговорят кругл
ых слов да ласковых. Робята катают, слова блестят, звенят. Которы робята ок
оемы Ц дак за день-то много слов ласковых переломают. Ну, да матери на лас
ковы слова для робят устали не знают.
А девки Ц те все насчет песен. Выйдут на улицу, песню затянут голосисту, с
выносом. Песня мерзнет колечушками тонюсенькими Ц колечушко в колечуш
ко, буди кружево жемчужно-бральянтово отсвечиват цветом радужным да яхо
нтовым. Девки у нас выдумшшицы. Мерзлыми песнями весь дом по переду улепя
т да увесят. На конек затейно слово с прискоком скажут. По краям частушки н
авесят. Коли где свободно место окажется, приладят слово ласковое: «Милы
й, приходи, любый, заглядывай».
Весной на солнышке песни затают, зазвенят. Как птицы каки невиданны запо
ют. Вот уж этого краше нигде ничего не живет!
Как-то шел заморской купец (зиму у нас проводил по торговым делам), а извес
тно Ц купцам до всего дело есть, всюду нос суют. Увидал распрекрасно укра
шенье Ц морожены песни, и давай ахать от удивленья да руками размахиват
ь:
Ц Ах, ах, ах! Кака антиресность диковинна, без бережения на самом опасном
месте прилажена. Ц Изловчился да отломил кусок песни, думал Ц не видит н
икто. Да, не видит, как же! Робята со всех сторон слов всяческих наговорили
и ну Ц в него швырять. Купец спрашиват того, кто с ним шел:
Ц Что такое за штуки, колки какие, чем они швыряют?
Ц Так, пустяки.
Иноземец с большого ума и «пустяков» набрал с собой. Пришел домой, где жил
, «пустяки» по полу рассыпал, а песню рассматривать стал. Песня растаяла д
а только в ушах прозвенела, а «пустяки» по полу тоже растаяли да как запод
скакивают кому в нос, кому во что. Купцу выговор сделали, чтобы таких слов
больше в избу не носил.
Иноземцу загорелось песен назаказывать в Англию везти на полюбованье д
а на послушание.
Вот и стали девкам песни заказывать да в особый яшшик складывать, таки те
рмояшшики прозываются. Песню уложат да обозначат, которо перед, которо з
ад, чтобы с другого конца не начать. Больши кучи напели, а по весне на первы
х пароходах отправили. Пароходишши нагрузили до трубы, В заморску страну
привезли. Народу любопытно: каки таки морожены песни из Архангельского?
Театр набили полнехонек.
Вот яшшики раскупорили, песни порастаяли да как взвились, да как зазвене
ли! Да дальше, да звонче, да и все. Люди в ладоши захлопали, закричали: «Ишшо,
ишшо». Да ведь слово Ц не воробей: выпустишь Ц не поймашь, а песня что сол
овей: прозвенит Ц и вся тут. К нам шлют письма, депеши: «Пойте песен больше,
заказывам, пароходы готовим, деньги шлем, упросом просим: пойте!»
А сватьина свекровка, Ц ну, та самая, котора отругиваться бегала, Ц в пес
ни втянулась.» Поет да песенным словом помахиват, а песня мерзнет; как бел
ы птицы летят. Внучка старухина у бабки подголоском была. Бабкина песня
Ц жемчуга да бральянты самоцветы, внучкино вторенье Ц как изумруды. Ст
оль антиресно, что уж думали в музей сдать на полюбованье. Да в музее-то у н
ас, сами знаете, директора сменялись часто и каждый норовил свое сморози
ть, а покупали что приезжи сморозят Ц будто привозно лутче.
Ну, бабкину песню в термояшшик.
Девки поют, бабы поют, старухи поют. В кузницах стукоток стоит Ц термояшш
ики сколачивают.
На песнях много заработали. Работа не сколь трудна. Мужики заговорили:
Ц Бабы, зарабатывайте больше. Надоели железны крыши, в них и виду нет, и кр
асить надо. Мы крыши сделам из серебра и позолоченны.
Бабы не спорят:
Ц Нам английских денег не жаль…
Мужики выпрямились, бородами тряхнули:
Ц Вы это, бабы, для кого песни поете? Дайко-се мы их разуважим, «почтение»
окажем.
Мужики бороды в сторону отвернули для песенного простору и начали. Оно и
складно, да хорошо, что не нам слушать. Слова такие, что меньше оглобли не б
ыло! И одно другого крепче.
Для тех песен особенны яшшики делали. И таки большушши, что едва в улицы пр
оворачивали.
К весне мороженых песен кучи наклали.
Заморски купцы снова приехали. Деньги платят, яшшики таскают, грузят да и
говорят: «Что порато тяжелы сей год песни?»
Мужики бородачи рты прикрыли, чтобы смеху не было слышно, и отвечают:
Ц Это особенны песни, с весом, с уважением, значит, в честь ваших хозяев. Мы
их завсегда оченно уважам. Как к слову приведется, кажной раз говорим: «Ка
бы им ни дна ни покрышки!» Это по-вашему значит Ц всего хорошего желам.
И так у нас испокон веков заведено. Так и скажите, что это от архангельског
о народу особенно уважение.
Иноземцы и обрадели. Пароходы нагрузили, труб не видно, флагами обтянули.
В музыку заиграли. Поехали. От нашего хохоту по воде рябь пошла.
Домой приехали, сейчас Ц афиши, объявления. В газетах крупно пропечатал
и, что от архангельского народу особенное уважение заморской королеве: п
есни с весом!
Король и королева ночь не спали, с раннего утра задним ходом в театр забра
лись, чтобы хороши места захватить. Их знакома сторожиха пропустила.
Прочему остальному народу с полден праздник объявили по этому случаю.
Народу столько набилось, что от духу в окнах стекла вылетели.
Вот яшшики наставили, раскупорили все разом. Ждут.
Все вперед подались, чтобы ни одного слова не пропустить.
Песни порастаяли и Ц почали обкладывать.
На что заморски купцы нашему языку не обучены, а поняли!

Из-за блохи

В наших местах болота больши, топки, а ягодны. За болотами ягод больше того
, и грибов там, кабы дорога проезжа была, Ц возами возили бы.
Одна болотина верст на пятьдесят будет. По болотине досточки настелены к
онцом на конец, досточка на досточку. На эти досточки надо ступать с опаск
ой, а я, чтобы других опередить да по ту сторону болота первому быть, безо в
сякой бережности скочил на досточку.
Каак доска-то выгалила! Да не одна, а все пятьдесят верст вызнялись стойко
м над болотиной-трясиной.
Что тут делать?
Топнуть в болоте нет охоты, Ц полез вверх, избоченился на манер крюка и и
ду.
Вылез наверх. Вот просторно! И видать ясно. Не в пример ясней, чем внизу на з
емле.
А до земли считать надо пятьдесят верст.
Смотрю Ц мой дом стоит, как на ладошке видать. До дому пятнадцать верст. Э
то уж по земле.
Да, дом стоит. На крыльце кот дремлет-сидит, у кота на носу блоха.
До чего явственно все видно.
Сидит блоха и левой лапкой в носу ковырят, а правой бок чешет. Тако зло мен
я взяло, я блохе пальцем погрозил, а блоха подмигнула да ухмыльнулась: дес
кать Ц достань! Вот не знал, что блохи подмигивать да ухмыляться умеют.
Ну, кабы я ближе был, у меня с блохами разговор короткой Ц раз, и все.
Тут кот чихнул.
Блоха стукнулась об крыльцо, да теменем, и чувствий лишилась. Наскакали б
лохи, больну увели.
А пока я ахал да руками махал, доски-то раскачались, да шибко порато.
«Ахти, Ц думаю, Ц из-за блохи в болоте топнуть обидно».
А уцепиться не за что.
Вижу Ц мимо туча идет и близко над головой, да рукой не достать.
Схватил веревку, Ц у меня завсегды с собой веревка про запас; петлю сдела
л да на тучу накинул. Притянул к себе. Сел и поехал верхом на туче!
Хорошо, мягко сидеть.
Туча до деревни дошла, над деревней пошла.
Мне слезать пора. Ехал мимо бани, а у самой бани черемша росла. Слободным к
онцом веревки за черемшу зацепил. Подтянулся. Тучу на веревке держу. Один
край тучи в котел смял на горячу воду, другой край Ц в кадку для холодной
воды, окачиваться, а остатну тучу отпустил в знак благодарения.
Туча хорошее обхождение помнит. Далеко не пошла, над моим огородом раски
нулась и пала легким дожжичком.

Лётно пиво

Ну, и урожай был на моем огороде! Столько назрело да выросло, что из огород
а выперло. Которо в поле, то ничего, а одна репина на дорогу выбоченилась,
Ц ни проехать, ни пройти.
Дак мы всей деревней два дня в репе ход прорубали. Кто сколько вырубит, сто
лько и домой везет. Старательно рубили. Дорогу вырубили в репе таку, что дв
а воза с сеном в ряд ехали.
А капуста выросла така, что я одним листом дом от дожжа закрывал. Учены вся
ки приезжали, мне диплом посулили. У меня и рама для его готова, Ц как пошл
ют, так вставлю.
На том же огороде, из которого репа выперла на дорогу, хмель вырос-вызнялс
я. Да какой! Кажну Хмелеву ягоду охапкой домой перли. А котора Хмелева ягод
а больша, ту катили с «Дубинушкой»!
Стали пиво варить с новоурожайным хмелем. Пиво сварено, бродит.
А поп у нас был, Сиволдаем мы его звали. Отец Сиволдай да отец Сиволдай. Нас
тояшшо имя позабыли, подходяшшо и это было.
Терпежа нет у Сиволдая дождать, ковды пиво выбродит.
Ц Я, Ц говорит, Ц братия, для пива готов, значит, и пиво для меня готово!
Нам что. Брюхо не наше, Ц пей. Назудился Сиволдай пива. Вот в ем пиво-то и за
бродило, заурчало. Сиволдая горой разнесло.
Мы с диву только пятимся, Ц долго ли до греха!
А Сиволдай на месте пораскачался, да и заподымался, да и полетел. И вопит:
Ц Людие, киньте веревку, а то далеко улечу!
А мы от удивленья рты разинули и закрыть забыли. Куды тут веревка.
Сиволдая отнесло в подполье. Поп летит и перекувыркивается через голову
. Потом объяснил, что это он земны поклоны клал. Видно, большого лишку выпи
л поп, Ц его как прорвало!
Да хошь верь, хошь не верь, Ц через семь деревень радугой!
Воротился Сиволдай без вредимости. Упал на кучу сена, свежекошено было.
Теперича летать нипочем. Примус разведут, приладятся и летят. А в старо вр
емя только наша деревня летала.
В больши праздники, в гулянки мы летно пиво особливо варили.
Как которы пьяны забуянят Ц сейчас мы этого пива летного чашку али ковш
поднесем.
Ц Выпей-ко, сватушко!
Пьяной что понимат? Вылакат, Ц ево и выздынет над деревней. За ногу верев
ку привяжем, чтобы далеко не улетел, да прицепим к огороду али к мельнице.
Спервоначалу в одно место привязывали, Ц дак пьяны-то драку учиняли в не
бе. Ну, за веревку их живым манером растаскивали жоны; своих мужиков кажна
к своему дому на веревке, как змеек бумажной на бечевке, волокут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40