По-еенному, по-жониному, дом на четвереньках стоит, Ц на четырех углах. А
по-моему Ц это уж выдумка. Мой дом ковды как выстанет, и все по-разному.
В утрешну рань, коли взглядывать мельком, дом-то после ночи, после сна при
солнышке весь расправится, вздынется да станет всяки шутки выделывать: и
так и сяк повернется, а сам довольнехонек, окошками светится, улыбатся.
Коли в дом глазами вперишься, то он стоять будет как истукан, не шевельнет
ся, только крыша на солнце зарумянится.
Глядеть надо вполглаза, как бы ненароком.
Да что дом! Баня у меня и вся-то никудышна, скособочилась, как старуха, да ка
к у старухи-табашницы под носом от табаку грязно Ц у бани весь перед от д
ыму закоптел.
Вот и было единово это дело: глянул я на баню вполглаза, а баня-то, как путев
а постройка, окошечком улыбочку сосветила, коньком тряхнула, сперва попр
исела, потом подскочила и двинулась и пошла!
Я рот разинул от экой небывалости, в баню глазами уставился, Ц баня хошь
бы что: банным полком скрипнула да мимо меня ходом.
Гляжу Ц за баней овин вприпрыжку без оглядки бежит, баню догонят.
Ну, тут и меня надо. Скочил на овин и поехал!
А за мной и дом со свай сдвинулся, охнул, поветью, как подолом, махнул, пораз
мялся на месте Ц и за мной.
По дороге как гулянка кака невиданна. Оно, может быть, и не первой раз дело
эко, да я-то впервой увидал.
Домы степенно идут, не качаются, для форсу крыши набекрень, светлыми окош
ками улыбаются, повети распустили, как наши бабы Ц сарафанны подолы на г
улянке. Которы домы крашены да у которых крыши железны Ц те норовят впер
ед протолкаться. А бани да овины, как малы робята, вперегонки.
Ц Эй вы, постройки, постойте! Скажите, куды спешите, куды дорогу топчете?

Домы дверями заскрипели, петлями дверными завизжали и такой мне ответ да
ли:
Ц В город на свадьбу торопимся. Соборна колокольня за пожарну каланчу в
замуж идет. Гостей уйму назвали. Мы всей Уймой и идем.

Свадьба

В городу нас дожидались. Невеста Ц соборна колокольня Ц вся в пыли, как в
кисейном платье, голова золочена Ц блестит кокошником.
Мучной лабаз Ц сват Ц в удовольствии от невестиного наряду:
Ц Ах, сколь разнарядно! И пыль-то стародавня. Ежели эту пыль да в нос пусти
шь Ц всяк зачихат.
Это слово сватово на издевку похоже: невеста Ц перестарок, не перву сотн
ю стоит да на постройки заглядыватся.
Сам сват Ц мучной лабаз Ц подскочил, пыль пустил тучей.
Городски гости расфуфырены, каменны домы с флигелями пришли, носы кверху
задрали. Важны гости расчихались, мы в ту пору их, городских, порастолкали
, наперед выстали Ц и как раз впору.
Пришел жених Ц пожарна каланча, весь обшоркан, шшикатурка обвалилась, п
окраска слиняла, флагами обвесился, грехи припрятал. Наверху пожарной хо
дит, как перо на шляпе.
Пришли и гости жениховы Ц фонарны столбы, непогашенными лампами коптят
, думают блеском-светом удивить. Да куды тут фонариному свету супротив бе
ла дня, а фонарям сухопарым супротив нашей дородности.
Тут тако вышло, что, свадьба чуть не расстроилась ведь.
Большой колокол проспал: дело свадебно, он все дни пил да раскачивался, Ц
глаза не вовсе открыл, а так вполпросыпа похмельным голосом рявкнул:
Ц По-чем треска?
Ц По-чем треска?
Малы колокола ночь не спали, тоже гуляли всю ночь, Ц цену трески не вызна
ли и наобум затараторили:
Ц Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной!
Ц Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной!
На рынке у Никольской церквы колоколишки Ц робята-озорники Ц цену тре
ски знали, они и рванули:
Ц Врешь, врешь Ц полторы!
Ц Врешь, врешь Ц полторы!
Большой колокол языком болтнул, о край размахнулся:
Ц Пусть молчат!
Ц Не кричат!
Ц Их убрать!
Ц Их убрать!
Хорошо ишшо, други соборны колокола остроглазы были, наши приносы-подар
ки давно высмотрели и завыпевали:
Ц К нам! К нам!
Ц С пивом к нам!
Ц К нам! К нам!
Ц С брагой к нам!
Ц К нам! К нам!
Ц С водкой к нам!
Ц К нам! К нам!
Ц С чаркой к нам!
Ц К нам! К нам!
Невеста Ц соборна колокольня Ц ограду, как подол, за собой поташшила. Же
них Ц пожарна каланча Ц фонарями обставился да кой-кому из гостей фона
ри наставил. И пошли жених и невеста круг собору.
Что тут началось-повелось! Кто «Во лузях» поет, кто «Ах вы, сени, мои сени».
Колокола пляс вызванивают. Все поют вперегонки и без оглядки и без удерж
у.
Время пришло полному дню быть, городскому народу жить пора.
А домы-то все пьяным-пьяны, от круженья на месте свои места позабыли и кто
на какой улице стоит Ц не знают. Тут пошла кутерьма, улицы с задворками пе
реплелись!
Жители из домов вышли, кто по делам, кто по бездельям, и не знают, как иттить
. Тудою, сюдою али этойдую?
Мы, уемски, домой весело шли. По дороге кто вдоль, кто поперек останавливал
ись, дух переводили да отдыхали.
В ту пору ни конному, ни пешему пути не было.
Я на овине выехал, на овине и в Уйму приехал. Дом мой уж на месте стоит. Баня
в свое гнездо за огородом ткнулась Ц спит пьяным спаньем, окошки прикры
ла, как глаза зажмурила. Я в избу заглянул, узнать Ц как жона, заприметила
ли, что в городу с домом была?
Жона-то моя, пока в дому мимо лавок в красном ряду кружила, Ц себе обнов на
купила, в новы обновы вырядилась, перед зеркальцем поворачивается Ц на
себя любуется. И я засмотрелся, залюбовался и говорю:
Ц Сколь хороша ты, жонушка, Ц как из орешка ядрышко!
Жона мне в ответ сказала:
Ц Вот этому твоему сказу, муженек, я верю.

Морожены волки

На что волки вредны животны, а коли к разу придутся, то и волки в пользу жив
ут.
Слушай, как дело вышло из-за медведя.
По осени я медведя заприметил. Я по лесу бродил, а зверь спать валился. Я пр
итаился за деревом, притаился со всей неприметностью и чуть-чутошно выс
тавился Ц посматривал.
Медведь это на задни лапы выстал, запотягивался, ну вовсе как наш брат муж
ик, что на печку али на полати ладится. А мишка и спину и бока чешет и зеват в
о всю пасточку: ох-ох-охо! Залез в берлогу, ход хворостинками заклал.
Кто не знат, ни в жизнь не сдогадатся.
Я свои приметаны поставил и оставил медведя про запас. По зиме охотники н
аезжают не в редком быванье, медведей только подавай.
Вот и зима настала. Я пошел проведать, тут ли мой запас медвежий?
Иду себе да барыши незаработанны считаю.
Вдруг волки. И много волков.
Волки окружили. Я озяб разом. Мороз был градусов двадцать.
Волки зубами зашшелкали Ц мороз скочил градусов на сорок. Я подскочил,
Ц а на морозе, сам знашь, скакать легко, Ц я и скочил аршин на двадцать. А м
ороз уж за полсотни градусов. Скочил я да за ветку дерева и ухватился.
Я висну, волки скачут, мороз крепчат. Сутки прошли, вторы пошли, по носу слы
шу Ц мороз градусов сто!
И вот зло меня взяло на волков, в горячность меня бросило.
Я разгорячился! Я разгорячился! Что-то бок ожгло. Хватил рукой, а в кармане
у меня бутылка с водой была, Ц дак вода-то скипела от моей горячности.
Я бутылку выташшил, горячего выпил, Ц ну, тут-то я житель! С горячей водой
полдела висеть.
Вторы сутки прошли, и третьи пошли. Мороз градусов на двести с хвостиком.

Волки и замерзли.
Сидят с разинутыми пастями. Я горячу воду допил. И любешенько на землю спу
стился.
Двух волков на голову шапкой надел, десяток волков на себя навесил замес
то шубы, остатных волков к дому приволок. Склал костром под окошком.
И только намерился в избу иттить Ц слышу, колокольчик тренькат да шарку
нки брякают.
Исправник едет!
Увидал исправник волков и заорал дико (с нашим братом мужиком исправник
по-человечески не разговаривал):
Ц Что это, Ц кричит, Ц за поленница?
Я объяснил исправнику:
Ц Так и так, как есть, волки морожены, Ц и добавил: Ц Теперича я на волков
не с ружьем, а с морозом охочусь.
Исправник моих слов и в рассужденье не берет, волков за хвосты хватат, в са
ни кидат и счет ведет по-своему:
В счет подати,
В счет налогу,
В счет подушных,
В счет подворных,
В счет дымовых,
В счет кормовых,
В счет того, сколько с кого!
Это для начальства,
Это для меня,
Это для того-другого,
Это для пятого-десятого,
А это про запас!
И только за последнего волка три копейки швырконул. Волков-то полсотни б
ыло.
Куды пойдешь, кому скажешь? Исправников-волков и мороз не брал.
В городу исправник пошел лисий хвост подвешивать. И к губернатору, к поли
цмейстеру, к архиерею и к другим, кто поважней его, исправника.
Исправник поклоны отвешиват, ножки сгинат и говорит с ужимкой и самым са
харным голоском:
Ц Пожалте волка мороженого под ноги заместо чучела!
Ну, губернатор, полицмейстер, архиерей и други-прочие сидят-важничают Ц
ноги на волков поставили. А волки в теплом месте отошли да и ожили! Да нача
льство Ц за ноги! Вот начальство взвилось! Видимость важну потеряло и пу
стилось вскачь и наубег.
Мы без губернатора, без полицмейстера да без архиерея с полгода жили, Ц н
у, и отдышались малость.

Своим жаром баню грею

Исправник уехал, волков увез. А я через него пушше разгорячился.
В избу вошел, а от меня жар валит. Жона и говорит:
Ц Лезь-ко, старик, в печку, давно не топлена.
Я в печку забрался и живо нагрел. Жона хлебы испекла, шанег напекла. Обед с
варила и чай заварила Ц и все одним махом. Меня в холодну горницу толкону
ла. Горница с осени не топлена была. От моего жару горница разом теплой ста
ла.
Старуха из-за моей горячности ко мне подступиться не может.
Старуха на меня водой плеснула, чтобы остынул, а от меня только пар пошел,
а жару не убыло.
Тут меня баба в баню поволокла. На полок сунула Ц и давай водой поддавать.

От меня пар! От меня жар!
Жона моется-обливается, хвошшется-парится.
Я дождался, ковды баба голову намылит да глаза мылом улепит, из бани выско
чил, чтобы домой бежать. А меня уж дожидались, моего согласья не спросили,
в другу баню поташшили. И так по всей Уйме я своим жаром бани нагрел! Нет, ду
маю, пока народ в банях парится, я дома спрячусь Ц поостыну.

Моей горячностью старушонк
и нагрелись

На улице мужики меня одолели, на ходу об меня прикуривали, всю спину цигар
ками притыкали.
Домой приташшился Ц думал отдохнуть Ц да где тут!
Про горячность мою вся Уйма узнала, через бани слава пошла.
И со всей-то Уймы старушонки пришлепались.
У которой поясницу ломит, у которой спина ноет, али ноги болят, обстали мен
я старухи и вопят:
Ц Малинушка, ягодиночка! Погрей нас!
Ну, я вспомнил молоду ухватку, да не то вышло. Как каку старуху за какой бок
али место хвачу, Ц то место и обожгу.
Уселись круг меня старушонки Ц сморшшенны, скрюченны, кряхтят, а тоже Ц
басятся.
И быдто мы в молодость играм. Старухи взамуж даются, а я сижу женихом разбо
рчивым. Кошка села супротив меня, зажмурилась, мурлыкат от тепла.
Моей горячностью старушонки живо нагрелись, выпрямились, заулыбались, п
о избе козырем пошли. А новы и в пляс, да и с песней.
Ты, гостюшко, слушатель мой, поди, сам знашь: на тиятрах старухи чуть не сто
летки и по сю пору песни поют молодыми голосами да пляшут-выскакивают чи
шше молодых. Это с той поры ишшо не перевелось.
Дак вот Ц старухи по избе павами поплыли и заприговаривали:
Ц Ты, Малинушка, горячись побольше, горячись подольше. Мы будем к тебе гр
еться ходить!
Моя баба из бани пришла, на старух поглядела и не стерпела:
Ц Неча на чужу кучу глаза пучить. Своих мужиков горячите да грейтесь!

Ледяна колокольня

Хватила моя баба отнимки, которыми от печки с шестка горячи чугуны сымат.

Ты отнимки-то знашь ли? Таки толсты да широки, из тряпья шиты, ими горячи чу
гуны прихватывают, чтобы руки не ожечь. Дак вот с отнимками меня ухватила
Ц да в огород, в сугроб снежной и сунула, да и сказала:
Ц Поостынь-ка тут, а то к тебе, к горячему, подступу нет. Я из-за твоей горяч
ности не то вдова, не то мужна жона, Ц сама не знаю!
Сижу в снегу, а кругом затаяло, с огороду снег сошел, и пошло круг меня всяк
о огородно дело!
Не сажано, не сеяно Ц зазеленело зелено. Вырос лук репчатой, трава стрель
чата, а я посередке, Ц я как цвет сижу.
От меня пар идет. Пар идет и замерзат и все выше да выше. И вызнялась надо мн
ой выше дома, выше леса ледяна прозрачна светелка-теплица.
Надергал я луку зеленого. Вышел из светелки ледяной.
Лук ем да любуюсь на то, что над огородом нагородил, любуюсь на то, что смор
озил.
Бежит поп Сиволдай. Увидал ледяну светлицу и принялся приговаривать:
Ц Вот ладна кака колокольня! С этакой колокольни звонить начать Ц дале
ко будет слыхать! Народ придет, мне доход принесет.
Жалко мне стало свое сооруженье портить, я и говорю попу Сиволдаю:
Ц На эту колокольню колокола не вызнять, Ц развалится вся видимость.
Сиволдай свое говорит, треском уши оглушат:
Ц Я без колокола языком звонить умею. Сам знашь: сколькой год не только с
тарикам, а и молодым ум забиваю!
Вскарабкался-таки поп Сиволдай на ледяну колокольню. Попадью да просвир
ню с собой заташшил. Обе они мастерицы языками звонить.
Как только попадья да просвирня на ледяно верхотурье уселись, в тую же ми
нуту в ругань взялись. Ругались без сердитости, а потому, что молчком сиде
ть не умеют, а другого разговору, окромя ругани, у них нет.
Увидел дьячок, смекнул, что дело доходно с высокой колокольни звонить, и с
тал проситься:
Ц Нате-ко меня!
Попадья с просвирней ругань бросили и кричат:
Ц Прибавляйся, для балаболу годен!
Гляжу Ц и дьячка живым манером на ледяной верх вызняли. Поп Сиволдай для
начала руками махнул, ногой топнул. И тут-то вся ледяна тонкость треснула
и рассыпалась.
Я на поповску жадность ишшо пушше разгорячился! От моей горячности круго
м оттепель пошла, снег смяк. Поп с попадьей, дьячок с просвирней в снегу по
катились, снегом облепились, под угором, на реке у самой проруби большими
комьями остановились. Ну, их откопали, чтобы за них не отвечать.
Жалко ледяну светлицу-колокольню, а хорошо то, что поп остался без доходу
, а народ без расходу.
Поп Сиволдай, как его раскопали, кричать стал:
Ц К архиерею пойду управу искать на Малину!
Попадья едва уняла:
Ц Ох, отец Сиволдай, как бы Малина ишшо чего не сморозил. До другой зимы не
оттаять.

Ледяной потолок над деревне
й

Обернулся я на огород, а там расти перестало. Только лук один и успел вытян
уться. Моя баба да соседки уж луковицу варят, пироги с луком пекут и кашу л
уком замешивают. Окромя луку, на огороде никакой другой съедобности не в
ыросло.
Я на попов заново разгорячился, и до самого крайнего жару.
Оттепель больше взялась, и до самой околицы. А за околицей мороз трешшит г
радусов на двести с прибавкой. Округ деревни мой жар да мороз столкнулис
ь, талой воздух мерзнуть стал, сперва около земли, а потом и выше. И надо все
й-то Уймой ледяным куполом смерзлось. На манер потолку. И така ли теплынь
под куполом сделалась. Снег Ц и тот холодить перестал.
Говорят Ц «улицу не натопишь». А я вот натопил! Потолок над Уймой блестит
-высвечиват, хорошим людям дорогу в потемни показыват, а худым глаза лепи
т да нашу деревню прячет.
Я, как завижу чиновников, полицейских али попов, пушше загорячусь. У нас по
д ледяным потолком тепла больше становится. Мы всю зиму прожили и печек н
е топили. Я согревал!
Печки нагрею, бани натоплю. И по огородам пойду. В каком огороде приведетс
я присесть, там и зарастет, зазеленеет, зацветет.
Всю зиму в светле да в тепле жили.
Начальство Уйму потеряло. Объявленье сделало: «Убежала деревня Уйма. Осо
ба примета: живет в ней Малина. Надобно ту Уйму отыскать да штраф с нее сыс
кать!»
Вот и ишшут, вот и рышшут. Нам скрозь ледяну стену все видно.
Коли хорошой человек идет али едет Ц мы ледяну воротину отворим и в гост
и, на спутье, покличем. Коли кто нам нелюб, тому в глаза свет слепительной п
ушшам.
Теперь-то я поостыл. Да вот ден пять назад доктор ко мне привернул. Меня пр
омерял Ц жар проверял. Сказал, что и посейчас во мне жару сто два градуса.


Налим Малиныч

Было это давно, в старопрежно время. В те поры я не видал, каки таки парады. П
о зиме праздник был. На Соборной площади парад устроили.
Солдатов нагнали, пушки привезли, народ сбежался.
Я пришел поглядеть.
Я от толкотни отошел к угору, сел к забору Ц призадумался. Пушки в мою сто
рону поворочены. Я сижу себе спокойно Ц знаю, что на холосту заряжены.
Как из пушек грохнули! Меня как подхватило, Ц выкинуло! Через забор, чере
з угор, через пристань, через два парохода, что у пристани во льду стояли. П
окрутило меня на одном месте, развертело да как трахнуло об лед ногами (хо
рошо, что не головой). Я лед пробил Ц и до самого дна дошел.
Потемень в воде. Свету Ц что в проруби, да скрозь лед чуть-чутошно сосвеч
иват.
Ко дну иду и вижу Ц рыба всяка спит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40