Ц Это не грабитель, это мой сын. Он мне сто рублей подарил. Он двадцать три
года терялся. Я хочу, чтобы он сознался.
Пристав подступил к Ване:
Ц Признавайтесь, вы ей сын?
Ц Ноу, ноу! Ноу андестенд ю!
Аграфена закричала с плачем:
Ц Как это «но андерстенд»! Не поверю, чтобы можно было отеческу говорю за
быть… Иванушко, ведь я тебя узнала, что же ты молчишь!
Ваня молчит, как бумага белый. И все замолчали. А народу множество набилос
ь. По рынку, по пристани весть полетела, что Аграфена сына нашла. А она снов
а завопила:
Ц Ежели так, пущай он рубаху снимет! У него на правом плече три родимые пя
тнышка рядом.
Пристав приказывает Ивану:
Ц Раздевайтесь!
Тогда Ваня пал матери в ноги:
Ц Маменька, я твой сын! Только не губи меня, отпусти! У меня в Дании жена и т
рое сыновей. Вот тебе все мои деньги пятьсот рублей. Возьми, только отпуст
и!
Аграфена застучала кулаком по столу:
Ц Убери свои деньги! Мне не деньги Ц мне сын дорог Я без сына двадцать тр
и года жила. Я о сыне двадцать три года плакала…
Заплакал и Ваня:
Ц Мама, пожалей своих внучат! Пропадут они без отца.
Заревели в голое и торговки:
Ц Аграфена Ивановна, отпусти ты его!
Аграфена говорит:
Ц Ладно, дитя, я тебя прощаю и отпускаю тебя. Только ты сними с божницы Спа
сов образ, сними своими руками и поклянись мне, что на будущий год сам прие
дешь и старшего внука мне на погляденье привезешь.
Действительно, на другой год привез старшего сына. Аграфена внука и зимо
вать оставила:
Ц Я внученька русской речи, русскому обычаю научу.
Мальчик пожил у бабушки год и уезжать не захотел.
Ваня привез среднего сына. И этот остался у бабки, не пожелал лететь из теп
лого русского гнездышка. Тогда приехала жена Ванина с младшим сыном. И по
любилась кроткой датчанке мужнева мать:
Ц Джон! Останемся тут! Здесь такие добрые люди.
Аграфена веселится:
Ц Вери гут, невестушка. Где лодья не рыщет, а у якоря будет.
Аграфенины внуки-правнуки и сейчас живут на Севере, на Руси.
По имени Вани, который бегал в Данию, и фамилия их Ц Датские.

Кроткая вода

Несколько лет назад, читая о четырех советских солдатах, попавших в «отн
ос» в Тихом океане, вспомнил я одну старую «мирскую оказию».
Читатель, мне кажется, без комментариев оценит разницу между старым врем
енем и новым: в прежние времена погибавших поморов никто не искал, никто н
е писал о них.
Архангельские поморы, бывало, хвалились: «Морскую беду терпеть нам не ди
во, но когда что за обычай, то весьма сносно».
«Гибельные случаи» из своей жизни поморы иногда закрепляли в своих запи
сных книжках.
Устный рассказ помора о своей беде всегда поэтично-образен. Но стоит ему
взять перо, он, стесняясь просторечия, пишет как бы «донесение по начальс
тву». Такой полицейский протокол написал о себе и талантливейший Афанас
ий Тячкин, от лица которого и ведется рассказ «Кроткая вода»
Попавшие в морской уно
с поморы спасались в «час кроткой воды», то есть во время отливного течен
ия. Ц Прим. автора.
.
В 1915 году это протокольно-деловитое донесение разыскала и опубликовала а
ртистка О. Э. Озаровская. Между тем внуки Тячкина сохранили в памяти живы
е детали устного рассказа своего деда. Их воспоминания и послужили основ
ой предлагаемого читателю рассказа «Кроткая вода».

Мы, жители посада Неноксы, знаем ветер, и воду, и всякую морскую примету.
Но был гибельный случай, над которым я и при старости лет вздыхаю и говорю
: море Ц измена лютая.
В тот там год весной, еще в море льдина погуливала, пришли мы в Архангельск
купить жита для посева.
На шестое мая заря всю ночь была многокровавая, а у нас договоренность пл
ыть домой. В карбасе народу двадцать два человека, а жита двести пудов. При
ятель мой, Мирон Кологреев, говорит:
Ц Ошалеть надо, чтобы с эким грузом в море напускаться.
Карбасник говорит:
Ц Ты и не плавай. Нам и без тебя не тоскливо.
Грамотница Дарья кудемская говорит:
Ц Чем ругаться, сходите поставьте свещу Николе Морскому.
Мы пошли в часовню, свещи затеплили, цену положили, обратно идем, а старец
свещник под берегом сидит у котла с ковшом и кричит:
Ц Ей вы, утопленники, идите пиво пробовать никольское!
Мы говорим:
Ц Отче, благослови путь.
Он ковшом взмахнул и запел:
Ц Непорочнии в путь. Аллилуйя…
Мы это в карбасе рассказали. Одни рассмеялись, другие смутились:
Ц Ведь это он погребальную кафизму запел…

В море выплыли Никольским устьем. Точно из воды выстал белокаменный Нико
ла.
Тут на веках потонули два сына новгородской посадницы Марфы. Она и поста
вила мореходную примету: белокаменный Никола, как лебедь, одно крыло рас
пустил на север, другое Ц на полдень. Карбас грузен, а под парусом ходко б
ежит. Уж от берега верст за пять были, и тут ветер стал чернеть. В корму подд
аст шелоник
Юго-западный ветер с реки Шелони.
, а в лицо ему веток Волна пошла несурядна. Кологреев правил волне вр
азрез, а правый борт накрыла волна со встока. В каюте вода, в корме того бол
ьше. За помпы схватились Ц помпы не действуют. У карбаса то нос в небо взл
етит, то корма кверху. Что тут делать? Надо воду лить, баб от реву унимать…

Парус не поспели обронить.
Бабы взвыли:
Ц Святитель Никола, убавь воды!
Мужики кричат:
Ц Ройте жито в воду!
Схватились мешки в море свистать, но той же минуты ветер стегнул в парус, и
суденко наше опрокинулось вверх дном, раз за разом, трижды. Сильно страшн
о, вверх колодой переворачивало. И груз и людей единым мгновением вымыло
из карбаса, как сор из чашки.
О, коль тошно человеку водою конец принимать! Я, Афанасий Тячкин, всплыл из
-под карбаса возле самый борт. Карбас лежит на водах боком: мачта с реей и п
арусом не дают ему обвернуться вверх колодой-килем.
Ухватясь за обшивку, я вытянулся за борт, а из-под карбаса вынесло Мирона
Кологреева. Я ухватил Мирона за волосы и подал руку. В тот же миг карбасник
наш, чая спасения, схватил Мирона за ногу, и толь несоблюдно, что сдернул с
ноги, с левой, сапог и унес в пучину моря.
Еще разом выстали из воды, возле карбаса, братишко мой Степка и Лукьян Лга
лов. Степка сам залягнулся ногами на сухой борт, а Лукьяна выудил Кологре
ев.
Еще сколько-то держалась на водах Дарья Ивановна, грамотница из Кудьмы. С
арафан широко спузырился и не дает тонуть.
Но не успели ахнуть, как она, махнув бахилами, исчезла в бездне.
И вот мы четверо посреди смертей многих. Пособить бы, да некак, помочь бы, д
а нечем.
А нас, четырех, понесло вниз и к вечеру спустило до Летних гор. Несло в вели
кой нужде: карбас на боку, волна ударит, нас ледяной водой полощет, Ц зубо
в сцепить не можем.
Как вода пошла на прибыль, и наше суденко покорно плывет в обратный путь. В
ерст за пятнадцать подносило к родному берегу. Видели Ненокотскую варак
у и белый Климент на ней. Тогда Кологреев говорит мне:
Ц Ты, Афоня, в грамоту горазд. На тебе шило. Напиши память.
Сроду этак никто не писывал, как я, Ц уцепясь ногами за борт, головой вниз,
рукой буква за буквой царапаю на обшивке. И о долгах было написано, кому чт
о отдать и с кого что взять.
Опять часы дошли, и кроткая вода понесла нас вниз, попутно воде летние вет
ры управили карбас на середину моря. При конце убылых часов завидели Тер
ский берег. Там еще снег белел. Загорелась надежда зачалиться за льдинку
и вылезти на гору. Но ударил с Терских гор ветер, а теченье пошло на прибыл
ь… Нас понесло обратно и стало осаживать во всток, в Зимнее море.
Только глазами ели берег-то… Жажда нас томила. Выудили льдинку, пососали:
как полынь горька. И опять вздохнула грудь морская. Прибыль сменилась на
убылую воду. Палая вода стала нас осаживать вниз, но несет ближе к земле, и
находимся от берега в семи верстах. Однако вешние воды с Двины садят о Зим
ний берег сильно и неодержимо. И мы сказали друг другу:
Ц Ежели за этот берег не захватимся, то полетим вниз и в океане пропадем.

Чтобы как-нибудь прибарахтаться к берегу, надо было обронить мачту с рее
й и парусом, которые держали судно на боку.
Вот ведь злое горе! Дома, хоть в избе, хоть во дворе, завсегда топор за поясо
м и нож у пазухи, а в грозном море оказались с голыми руками. Но усилились, и
отогнули железные обоймы, и развязали, ногтями да зубами, бортовые снаст
и-крепи. Но мачту еще сдерживает штак Ц снасть, протянутая от верхушки к
носу. Благо ночи светлые, и мы, раздеваясь догола, по очереди лезем в ледян
ую воду, от носового корга этот штак отвязывать.
Восьмого мая штак был отвязан. Той же минуты мачта выпрянула из своего гн
езда, и той же секунды карбас обвернулся вверх колодой-килем. А мы, все чет
веро, разом ухнули в воду. Но скорополучно вычерапались на днище и сдумал
и думу: обвернуть карбас как следует. Для сей акции уперлись коленями в ки
ль, а руками в воде по локоть ухватились за борт и тянули на себя. И толь лов
ко преуспели, что, обвернувшись, карбас чуть нас не утопил. Но опять вынырн
ули и залезли в карбас. Сели, в воде по пояс, двое с той и двое с другой сторо
ны. Сняли по сапогу, стали воду отливать. Воды не убывает: взводень через х
одит. Между тем течение гонит мимо берег, ждать некогда.
Отодрали от поддона две доски матерых. Зачали грести и задаваться в бере
г. А Кологреев у руля. Румпель утерялся, и Кологреев держит руль в охапке. А
мы изо всей мочи гребем, действуем досками. А сами ведь по грудь и по пояс в
воде.
Девятого мая, раным-рано поутру, шаркнул наш карбас по прибрежному песку
Ц хрящу. Выбрели на землю, пали, поклонились трижды. Напились водицы из ру
чья, сели на сухом на бережку, поплакали от радости.
Место, на которое мы вышли, находится в половине Зимнего берега и называе
тся Добрыниха. Рассудили, что разумнее всего идти в Зимнюю Золотицу. Коло
греев, глядя на меня и на Лгалова, вздохнул:
Ц Справите ли, осудари, экой путь?
Я действительно при утоплении разбил себе колени, а Лгалов оскудел всем
телом, но и у Мирона одна нога была босая. Я говорю:
Ц Хоть ползунком ползти, а в Золотице быть.
Пошли мы берегом, брели водою, вязли в глинах. Лезли мы через наносный хлам
, ползли по глиняным оплавинам. Изваляемся, как куклы глиняные. И везде руч
ьи гремят, как добрые жеребцы ржут. Так дошли до становища Лысунова: крест
, изба, амбар. И Ц безлюдье. В избе на блюде Ц кости рыбьи прошлогодние, мы
пожевали. И уснули, будто люди, в доме; на лавках, будто господа какие.
Дальше путь пошел до наволока Вепрь. А погода взялась ненастлива: сито с д
ождем. Мы с Лукьяном Лгаловым под руку ведем друг друга. Кологреев в Лысун
ове полотенце драное нашел, босую ногу завернул. Лукьян шутит:
Ц Чем так идти, поедем друг на дружке попеременно. Ты, Афанасий, садись на
Мирона, я сяду на Степку. Час проедем и сменимся.
Кологреев смеется:
Ц Я боюсь, Афонька и Лукьян зачнут скакать. Мы упадем, убьемся…
Дошли до наволока Вепрь. На полугоре часовня древняя, и божество в ней дре
внее. Лестно было постоять. У иконы воск нашли и пожевали. Нам досадно было
, что ни в одной избушке на странных, на людей терпящих, припасу никакого н
е оставлено. Но Ц год был скудный.
В часовне и обночевали. Сон отрясли Ц утро ясное, холодное. Опять бредем,
идем песками прибрежными. Пески зыбучие, мы еле ноги перекладываем.
Этак о полдень привалились на песок, забылись… Вдруг чайка надлетела, зв
онко крикнула. Мы прохватились, а невдалеке от берега бежит судно поморс
кое под парусами.
Мы по берегу забегали, закричали, замолились. Видим: на судне паруса убавл
яют, лодку спущают. Кормщик и хозяин судна, дошед до нас, спрашивают:
Ц Вы какие?
Ц Осудари корабельщики, не оставьте нас, губительных людей!
Без дальних расспросов в лодку они нам забраться помогли а из лодки на су
дно затянули. Далее спрашивают:
Ц Куда вы попадали?
Ц В Золотицу в Зимнюю.
Они говорят:
Ц В Золотицу вас доставим. А теперь выпейте, поешьте и усните.
Тут нам несут уху горячую, и хлебы мягкие, и вина по чайной чашке.

Судно к Золотице подошло, а у меня и у Лукьяна ноги ничего не понимают. Доб
рохоты корабельщики нас в деревню на руках несли.
Золотицкий староста хотел нас положить к себе, но житель Степан Субботин
отпросил нас в свой дом. Тут доброхоты корабельщики прощаются, торопятс
я на судно.
Мы их только тем отблагодарили, что в ноги пали со слезами.

В Золотицу мы пришли одиннадцатого мая. Мы приметили, что люд одет нарядн
о и поют девицы. Здесь был престольный праздник Ц Троица.
Хозяин наш Степан Субботин нас зовет к гостям. Мы подивились:
Ц Степан Иванович, какие же мы гости?!
Он говорит:
Ц Самые дорогие: нынче я вас, потерпевших, принимаю, а в иное время сам мог
у попасть в морской унос. Тогда вы меня не оставьте.
Прихаживал к нам и золотицкий старшина. Он советовал:
Ц Вам веселее будет попадать домой через Архангельск. Когда поотдохнет
е, я наряжу под вас карбас.
Преудивленный человек Степан Субботин держал нас десять дней. Нами бесп
окоился и нас воспитывал, как отец родной. Приводил знающих старух, котор
ые определили, что я болею от простуды, а Лгалов от кручины.
Двадцатого мая мы выплыли из Зимней Золотицы на казенном карбасе. Из Арх
ангельска поехали домой на конях.
… Узнали, что, когда еще нас четверых носило по морю, в Неноксу уж прилетел
а гибельная весть и велик был плач с рыданьем.

Устюжского мещанина Васили
я Феоктистова вопиящина краткое жизнеописание


Любителей простонародного художества нонче у нас довольно. Уповаю, что и
моя практика маляра-живописца послужит к пользе и удовлетворению таков
ых любителей.
Окидывая умственным взором ту отдаленную эпоху, читатель видит худощав
ого юношу, а еще ранее младенца, который отнюдь не получает хвалы за свое с
тремление к искусству, а наоборот Ц деру. Рисовать и красить отваживалс
я я только в воскресные и праздничные дни. Переводил на серую бумагу лубо
чные картины или из «Родины» и цветил ягодным соком, свеклой, чернилом и п
одсинивал краской для пряжи. Которые картинки выходили побойчее, получа
л за них от деревенских копейки по три и по пятаку. Тогда и родители начина
ли смотреть на мое художество снисходительно.
Пятнадцати годов фортуна обратила ко мне благосклонные взоры в лице уст
южского мещанина, живописца Ионы Неупокоева, каковой мастер работал по н
аружности и по внутренней отделке.
Преодолев диковатую стеснительность, я подскакивал к Ионе со всяким уго
ждением, и добродушный человек сговорил меня в ученики за пять рублей в м
есяц.
С каким душевным удовлетворением гляжу я на жизненное поприще теперешн
ей молодежи: теперь кто имеет призвание или стремление, ему не так трудно
выказать себя. Нонче всякое рачительное усердие в науке и художестве нео
граничительно поощряется государством.
Так ли теперешний студент, принятый в Академию художеств, доволен судьбо
ю, как радовался Васька Вопиящин, попавши в обучение к маляру Ионе Неупок
оеву?
Истинно был Неупокоев: на одном месте не любил сидеть.
С Ионою Неупокоевым обошел я мало не все выдающие пункты Вологоцкой и Ар
хангельской губерен. Иону ничто не держит: ни дождь, ни снег. Он все идет да
идет. И я за ним, как нитка за иглой. Окромя всякого малярного поделия, как-т
о: левкас, окраска, отделка под мрамор и под орех, Ц с успехом потрафляли п
о художественной части. Липовой доски на Севере нету. Под краску утвари д
еланы из сосны, ели, ольхи.
Поновляли божество и писали изнова, свободно копируя в новейшем вкусе. П
ричем любопытно отметить, что население Северной Двины и Поморья имеет н
еопровержимое понятие к древнерусским образцам письма.
Повсеместно принятую новую живопись икон здесь почитают за простые кар
тины, и местное духовенство нередко потакает таковому пристрастию прих
ожан. В японскую войну 1904 года мне довелось пособлять владимирскому иконо
писцу в поновлении древнего иконостаса в Заостровье, под городом Арханг
ельском. Профессура археологов навряд ли Так следит за реставрацией, как
овым недреманным оком караулило нашу работу местное население, даже про
стые бабы, чтобы мы не превратили навыкновенных им дохматов.
Но возвращаюсь к предыдущему периоду. Перьвой мой учитель Иона достокон
ально знал живописную практику и мог говорить об теории. Но благодаря то
му, что Иона любитель был скитаться по проселочным дорогам, а не шаркать п
о городовым тротуарам, у него зачастую конкуренты удерьгивали из рук раб
оту или заказ.
Самозванный художник, а по существу малярешко Самое немудрое, Варнава Гу
щин не однажды костил Иону Неупокоева в консистории, якобы пьянственную
личность. Но пусть беспристрастные потомки судят хотя бы по такому факту
:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40