После смерти матер
и он нигде ещё не чувствовал себя, как дома, и никогда не ощущал в такой сте
пени удовлетворённой свою одновременную тягу к приключениям и к порядк
у, к свободе и к дисциплине, как в штаб-квартирах, окопах и блиндажах на фро
нте. В противоположность щедрому на раны опыту предыдущих лет война была
для Адольфа Гитлера великим положительным моментом его формирования, «
огромным впечатлением», «грандиозным», «столь счастливым», как сам он эт
о сформулирует, безудержно приветствуя этот опыт, имевший для него, по су
ществу, метафизический ранг.
Сам Гитлер скажет, что война его перевернула
Tischgespraeche, S. 323.
. Ибо, помимо всего иного, она придала ему, чувствительному молодому
человеку, твёрдость и сознание его собственной ценности. Примечательно,
что теперь он уже не боится показаться на глаза своим родственникам Ч о
тпуск в октябре 1917 и в сентябре 1918 года он проводит у родных в Шпитале. Кроме
того, на фронте он узнал пользу солидарности, получил какие-то навыки сам
одисциплины и, наконец, ту веру в судьбу, которые будет отмечен патетичес
кий иррационализм его поколения в целом. Мужество и хладнокровие, которы
е были проявлены им под самым жестоким огнём, создали ему у однополчан св
оего рода нимб; если Гитлер рядом, говорили они, «то ничего не случится». К
ажется, эта уверенность произвела большое впечатление и на него самого;
она явно укрепила в нём ту веру в своё особое призвание, которую он настой
чиво сохранял в себе во все эти годы неудач.
Однако в то же время война усугубила и склонность Гитлера к критическим
размышлениям. Он, как многие другие, приобрёл на фронте убеждённость в то
м, что старые руководящие круги поражены бессилием, а тот строй, в защиту к
оторого он выступил с оружием в руках, одряхлел изнутри: «За этих убитых я
заставил бы ответить их командиров,» Ч поразил он как-то своим высказыв
анием одного из однополчан. Вопрос о новом порядке, который вдруг встал п
еред этим почти не интересовавшимся политикой молодым человеком из бур
жуазного круга, целиком захватил его. И хотя поначалу, по его собственным
словам, он «не лез в политику» или Ч как это звучит в другом месте, точно и
ллюстрируя аполитичность в годы жизни в Вене, Ч «так что тогда о политик
е и знать не хотел», его непреодолимая тяга к раздумьям перевернула все е
го прежние взгляды, и вскоре он стал обращать на себя внимание тем, что «фи
лософствовал о политических и мировоззренческих вопросах на примитивн
ый манер маленьких людей». Сохранилось его длинное, на двенадцати страни
цах, письмо начального этапа войны одному знакомому в Мюнхене, подтвержд
ающее это наблюдение. После подробного описания атаки, в которой ему дов
елось принять участие («Чудом остался я целым и невредимым»), он заканчив
ает своё послание следующим пассажем
Письмо Гитлера судебному заседателю Хепп
у, написанное в феврале 1915 года, фотокопия находится в Институте современ
ной истории в Мюнхене (далее Ч IfZ). Упомянутое выше замечание приводит Ф. Ви
деман (Wiedemann F. Op. cit. S. 29). To, что оно и в такой, скорее презрительной форме заслуживае
т доверия, подтверждает не только процитированное письмо, но прежде всег
о тот факт, что это замечание точно характеризует манеру Гитлера выражат
ь свои мысли вообще, сохранившуюся и в застольных беседах более поздних
лет. См. также: Wiedemann F. Op. cit. S. 24, Hitler A. Mein Kampf, S. 182.
:
«Я часто вспоминаю о Мюнхене
, и у каждого из нас только одно желание, чтобы поскорее наступил час распл
аты с этой бандой, час её разгрома, чего бы это ни стоило, и чтобы те, кому вы
падет счастье свидеться с родиной, увидели её чище и очищенной от всего ч
ужеземного, чтобы этими жертвами и страданиями, приносимыми ныне ежедне
вно многими сотнями тысяч из нас, чтобы этим потоком крови, изо дня в день
текущем супротив интернационального мира врагов, были не только разгро
млены внешние враги Германии, но и чтобы рухнул наш внутренний интернаци
оналисм (!). Это было бы ценнее любых земельных приобретений. С Австрией де
ло пойдёт так как я всегда говорил».
В политическом отношении содержание этого отрывка соответствовало иде
ологическим установкам, характерным для периода его жизни в Вене: страх
перед засильем других наций, а также защитная реакция по отношению к нек
оему миру врагов; но в зачаточном виде здесь присутствует и то представл
ение из арсенала австрийских пангерманцев, которое обернётся потом его
тезисом о примате внутренней политики, а именно, что расширению власти л
юбого государства должна предшествовать его внутренняя сплочённость;
Великой Германии следовало сперва стать немецкой, а лишь затем Ч велико
й.
В начале октября 1916 года после лёгкого ранения в левое бедро под Ле Барке Г
итлер был доставлен в лазарет в Беелице под Берлином. Почти целых пять ме
сяцев, до начала марта 1917 года, он провёл на родине и судя по всему, в это врем
я и начал приобщаться к политике.
Августовские дни 1914 года и фронтовой опыт врезались в его память прежде в
сего как факт внутреннего единства нации. На протяжении двух лет это ост
авлялось воодушевляющей, едва ли подвергавшейся серьёзным сомнениям и
стиной. Не имея ни своего очага, ни какого-либо пристанища, он отказывался
до того от просьб насчёт отпуска и жил, руководствуясь безмятежным рвен
ием, в своём фиктивном мире: «Это был ещё фронт старой, прекрасной армии ге
роев», Ч будет вспоминать он впоследствии с тоской
Hitler A. Mein Kampf, S. 209 ff.
. И тем более сильным оказался шок, когда в Беелице и в первую очеред
ь в Берлине он вновь столкнулся с теми же политическими, социальными и да
же земляческими антагонизмами, что и прежде. Отчаяние охватило его, когд
а он обнаружил, что времена всеобщего энтузиазма начального этапа уже пр
ошли. Вместо возвышающего присягания судьбе опять выдвинулись партии и
партийные свары, разногласия, неповиновения; и вполне возможно, что его с
охранившаяся на всю жизнь неприязнь к городу Берлину имеет своим истоко
м это его знакомство с ним, когда он пережил досаду, голод и разочарование
. С возмущением смотрит он на тыловых крыс, хвастающих своей «повышенной
смекалкой», отмечает ханжество, эгоизм, наживу на войне, и, сохраняя верно
сть своим комплексам венских дней, за всеми этими явлениями усматривает
происки евреев.
С тем же столкнулся он, выписавшись с незажившей раной, и в Мюнхене, где бы
л определён в запасной батальон; ему казалось, что он «уже не узнает» роди
ну. С нескрываемой желчью обращается он против тех, кто заставил пережит
ь это разочарование и разрушил прекрасную мечту о внутреннем единстве, э
тот первый его положительный опыт со времён детства, Ч с одной стороны, п
ротив «иудейских погубителей народа», из которых двенадцать или пятнад
цать тысяч следовало бы подержать «под отравляющими газами», а с другой
Ч против политиков и журналистов. Употреблявшиеся им выражения и сейча
с ещё выдают степень охватившей его ярости: «пустомели», «паразиты», «ве
роломные преступники-революционеры» Ч все они не заслуживали, по его с
ловам, ничего иного, как истребления, «нужно было бы безжалостно употреб
ить все средства военной силы для искоренения этой заразы»
Ibid. S. 186, 772.
. А единственное, чего он страстно, доходя прямо-таки до истерики, же
лал, так это победы; и ни предчувствие, ни расчёт не подсказали ему, что для
его восхождения от безвестности ему скорее уж нужно было бы поражение.
Поэтому, вернувшись назад на фронт весной 1917 года, он почувствовал себя ка
к бы на свободе, а весь этот штатский мир, к которому и до того никак не умел
приспособиться, Ч ещё более чуждым себе. Военные документы отмечают ег
о участие в позиционных боях во французской Фландрии, в весеннем сражени
и у Арраса и в ожесточённых осенних боях за Шемен-де-Дам. С беспокойством
отмечает он в это время «бессмысленные письма пустоголовых баб», способ
ствовавшие распространению на фронте охватывавшей родину усталости от
войны. С одним из своих сослуживцев, художником Эрнстом Шмидтом, он имеет
в ту пору обыкновение часто обсуждать, чем ему следовало бы заняться в бу
дущем, и Шмидт потом говорил, что его собеседник начал тогда задаваться м
ыслью, не попробовать ли ему свои силы в политике; правда, к какому-нибудь
решению он тогда, по словам Шмидта, так и не пришёл. С другой стороны, есть н
емало доказательств, что он продолжал ещё думать о карьере художника. Ко
гда в октябре 1917 года, вскоре после пресловутой мирной резолюции в рейхст
аге 19 июля 1917
года 212 голосами против 126 при 17 воздержавшихся принял не имевшую серьёзног
о международного отклика резолюцию о мире без аннексий и репараций. Ч Р
ед.
и незадолго до воинских побед рейха на восточном фронте, он приеха
л в отпуск в политический центр страны Берлин, то отправил Шмидту открыт
ку, в которой, в частности, писал: «Имею теперь наконец возможность немног
о получше изучить музеи».
Позже он будет уверять, что в маленьком кругу своих друзей он тогда часте
нько говорил, что, вернувшись из действующей армии, собирается, наряду с п
рофессией архитектора, заниматься и политикой. И будто бы даже уже знал, ч
ем конкретно будет заниматься, Ч станет оратором
См. ibid. S. 192; это свидетельство
Эрнста Шмидта (Ernst Schmidt Ч Гитлер в своей книге неправильно пишет Schmiedt, Ernst, ibid. S. 226) ста
ло известно благодаря В. Мазеру; открытку Э. Шмидту от 6 октября 1917 г. см. в: ВАК
, NS 26/17а. По поводу писем с родины см.: Hitler A. Mein Kampf, S. 208.
.
Это намерение соответствовало тому, в чём он убедился в венские дни, Ч лю
бым человеческим поведением можно управлять; его пугала и одновременно
привлекала мысль о будто бы действующих повсюду исподтишка закулисных
заправилах, и эта мысль наполнялась для него по-настоящему соблазнитель
ной силой, постольку, поскольку росло представление, что он сам в один пре
красный день станет в ряд этих заправил. Его картина человека исключала
любую спонтанность, добиваться можно было всего, «чудовищных, почти не п
оддающихся пониманию результатов», как он не без налёта изумления отмет
ит сам, если только нужные игроки в нужный момент приводили в действие ну
жные рычаги. Вот так и будет он оценивать Ч в совершенно несоразмерной с
тепени Ч движение исторических процессов, взлёт и упадок народов, класс
ов и партий Ч именно как следствие большего или меньшего пропагандистс
кого умения, и изложит это своё убеждение в знаменитой 6-й главе «Майн кам
пф» на примере германской и союзнической пропаганды.
Германия, считает он, потерпела поражение в противоборстве по причине пр
опаганды, которая была «по форме неудовлетворительной, а по существу пси
хологически неверной». Германское руководство было неспособно оценить
поистине ужасающий эффект этого оружия, оно запрещало такую пропаганду
, которая не отвечала его представлениям, а разрешало только «пресные па
цифистские помои», совершенно не способные «вдохновить людей на смерть
». В то время как для выполнения этой задачи «как раз и нужны самые гениаль
ные знатоки души», германская сторона доверила её самоуверенным и равно
душным неумёхам, в результате чего от пропаганды не только не было польз
ы, но порою ею наносился вред.
Совершенно по-иному действовала, по мнению Гитлера, противная сторона. О
н говорит, что был глубоко поражён «столь же бесцеремонным, сколь и гениа
льным способом» пропаганды союзниками всякого рода ужасов, и растекает
ся в велеречивых, изобилующих терминами рассуждениях по поводу, как он э
то сформулировал, безусловного, наглого, одностороннего упорства их изм
ышлений
Hitler A. Mein Kampf, S. 201; все остальные цитаты взяты из упомянутой 6-й главы; см.: Ibid. S. 193 ff.
. И он научился бесконечно многому» у неё, а поскольку в целом у него
была склонность демонстрировать собственные убеждения и воззрения на
примерах практики противника, то и свои принципы психологического возд
ействия он показывает сначала на примере вражеской пропаганды в первой
мировой войне. Надо сказать, что тезис о превосходстве противника в сфер
е ведения психологической войны отвечал весьма распространённому пред
ставлению самой немецкой публики. По сути, этот тезис был не чем иным, как
одной из легенд, которые пытались лежащими вне военной сферы причинами о
бъяснить гордой своей военной мощью нации то, что было для неё слишком не
объяснимым, Ч а именно, почему же после стольких побед на поле боя, после
стольких усилий и жертв Германия все равно проиграла войну. И Гитлер с ха
рактерной для него мешаниной из проницательности и косности, что делало
его умным и в его заблуждениях, ухватился за такую вот прозрачную попытк
у объяснения исходным пунктом для своих взглядов на суть и эффект пропаг
анды: она должна быть общедоступной, должна обращаться не к тем, кто образ
ован, а «вечно только к массе», её уровень должен устанавливаться в соотв
етствии со способностью духовного восприятия самого ограниченного из
тех, кому она адресуется; затем к её условиям относятся следующие: надо, чт
обы она содержала постоянно повторяемые лозунги и концентрировалась н
а немногих понятных целях, чтобы всегда обращалась только к чувству, а ни
в коем случае к разуму, и чтобы решительно отказывалась от какой бы то ни б
ыло объективности; недопустима даже тень сомнения в собственной правот
е, ибо есть только «любовь или ненависть, правота или неправота, истина ил
и ложь, но не бывает, чтобы половина-наполовину» Ч и все это, как, собствен
но, и всегда и везде у него, отнюдь не оригинальные мысли; но та энергия, с ко
торой он мыслил, та свобода, с которой он подчинял массы, подчинял их огран
иченность, недалёкость и инертность, не пренебрегая ими, а делая тем не ме
нее инструментами своих целеустремлений, и дадут ему скоро значительно
е превосходство перед всеми его соперниками и другими претендентами на
расположение этих масс.
И первое предчувствие такого превосходства пришло к нему уже теперь. Вед
ь то, что пережил он как раз на последнем этапе войны, рассматривалось им к
ак подтверждение и углубление опыта, накопленного в венские годы, а имен
но Ч что без масс, без знания их слабостей, достоинств и взглядов политик
а уже невозможна; и к обожествляемому идолу Карлу Люгеру присоединились
великие демагоги-демократы Ллойд Джордж и Клемансо, а позднее Ч правда,
более бледным и небогатым на идеи Ч американский президент Вильсон; одн
ако же одной из основных причин все более открыто проявлявшейся немецко
й слабости, считал Гитлер, было то, что ни для одного из этих народных вожд
ей из стана союзников у рейха не нашлось хотя бы приблизительного по сил
е оппонента. Изолированные от народа и неспособные осознать его возраст
ающее значение, германские правящие круги застыли, столь же высокомерны
е, сколь и беспомощные в своём консервативном оцепенении, на устаревших
позициях. Осознание их фиаско является одним из крупнейших и непреходящ
их впечатлений Гитлера, относящихся к тому времени. Трезвые, без предубе
ждений, ностальгии и сентиментальности, которые представляют собой хар
актерную черту слабости уходящих со сцены правящих слоёв, мысли Гитлера
заняты лишь конечными результатами. По этой причине он восхищается даже
самыми безвкусными инсинуациями вражеской пропаганды, рисовавшей неме
цких солдат мясниками, склонявшимися над отрубленными руками детей или
вспоротыми животами беременных женщин, Ч ведь в таких картинах использ
овался колдовской эффект страха, использовалась механика непрерывного
самонагнетения представлений об ужасах в фантазии самого низкого поши
ба.
В не меньшей степени поражает его вновь мобилизующая сила идей Ч ведь л
озунгам крестового похода, с помощью которых союзники придали своему де
лу столь привлекательную вывеску, будто они защищают от сил варварства и
погибели не больше и не меньше как весь мир со всеми его святыми ценностя
ми и тем самым выполняют священную миссию, германская сторона всерьёз ни
чего противопоставить не смогла. И тем фатальнее было то, что под влияние
м первых военных успехов она отказалась от не лишённого эффективности т
езиса о чисто оборонительном характере войны и все более откровенно ста
ла выражать своё стремление к победному миру с аннексиями, не понимая, чт
о для такого рода устремлений миру нужны оправдания; во всяком случае, не
льзя было делать здесь ставку на одну лишь потребность в пространстве и
территориальном расширении для нации, вообразившей, что она опоздала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
и он нигде ещё не чувствовал себя, как дома, и никогда не ощущал в такой сте
пени удовлетворённой свою одновременную тягу к приключениям и к порядк
у, к свободе и к дисциплине, как в штаб-квартирах, окопах и блиндажах на фро
нте. В противоположность щедрому на раны опыту предыдущих лет война была
для Адольфа Гитлера великим положительным моментом его формирования, «
огромным впечатлением», «грандиозным», «столь счастливым», как сам он эт
о сформулирует, безудержно приветствуя этот опыт, имевший для него, по су
ществу, метафизический ранг.
Сам Гитлер скажет, что война его перевернула
Tischgespraeche, S. 323.
. Ибо, помимо всего иного, она придала ему, чувствительному молодому
человеку, твёрдость и сознание его собственной ценности. Примечательно,
что теперь он уже не боится показаться на глаза своим родственникам Ч о
тпуск в октябре 1917 и в сентябре 1918 года он проводит у родных в Шпитале. Кроме
того, на фронте он узнал пользу солидарности, получил какие-то навыки сам
одисциплины и, наконец, ту веру в судьбу, которые будет отмечен патетичес
кий иррационализм его поколения в целом. Мужество и хладнокровие, которы
е были проявлены им под самым жестоким огнём, создали ему у однополчан св
оего рода нимб; если Гитлер рядом, говорили они, «то ничего не случится». К
ажется, эта уверенность произвела большое впечатление и на него самого;
она явно укрепила в нём ту веру в своё особое призвание, которую он настой
чиво сохранял в себе во все эти годы неудач.
Однако в то же время война усугубила и склонность Гитлера к критическим
размышлениям. Он, как многие другие, приобрёл на фронте убеждённость в то
м, что старые руководящие круги поражены бессилием, а тот строй, в защиту к
оторого он выступил с оружием в руках, одряхлел изнутри: «За этих убитых я
заставил бы ответить их командиров,» Ч поразил он как-то своим высказыв
анием одного из однополчан. Вопрос о новом порядке, который вдруг встал п
еред этим почти не интересовавшимся политикой молодым человеком из бур
жуазного круга, целиком захватил его. И хотя поначалу, по его собственным
словам, он «не лез в политику» или Ч как это звучит в другом месте, точно и
ллюстрируя аполитичность в годы жизни в Вене, Ч «так что тогда о политик
е и знать не хотел», его непреодолимая тяга к раздумьям перевернула все е
го прежние взгляды, и вскоре он стал обращать на себя внимание тем, что «фи
лософствовал о политических и мировоззренческих вопросах на примитивн
ый манер маленьких людей». Сохранилось его длинное, на двенадцати страни
цах, письмо начального этапа войны одному знакомому в Мюнхене, подтвержд
ающее это наблюдение. После подробного описания атаки, в которой ему дов
елось принять участие («Чудом остался я целым и невредимым»), он заканчив
ает своё послание следующим пассажем
Письмо Гитлера судебному заседателю Хепп
у, написанное в феврале 1915 года, фотокопия находится в Институте современ
ной истории в Мюнхене (далее Ч IfZ). Упомянутое выше замечание приводит Ф. Ви
деман (Wiedemann F. Op. cit. S. 29). To, что оно и в такой, скорее презрительной форме заслуживае
т доверия, подтверждает не только процитированное письмо, но прежде всег
о тот факт, что это замечание точно характеризует манеру Гитлера выражат
ь свои мысли вообще, сохранившуюся и в застольных беседах более поздних
лет. См. также: Wiedemann F. Op. cit. S. 24, Hitler A. Mein Kampf, S. 182.
:
«Я часто вспоминаю о Мюнхене
, и у каждого из нас только одно желание, чтобы поскорее наступил час распл
аты с этой бандой, час её разгрома, чего бы это ни стоило, и чтобы те, кому вы
падет счастье свидеться с родиной, увидели её чище и очищенной от всего ч
ужеземного, чтобы этими жертвами и страданиями, приносимыми ныне ежедне
вно многими сотнями тысяч из нас, чтобы этим потоком крови, изо дня в день
текущем супротив интернационального мира врагов, были не только разгро
млены внешние враги Германии, но и чтобы рухнул наш внутренний интернаци
оналисм (!). Это было бы ценнее любых земельных приобретений. С Австрией де
ло пойдёт так как я всегда говорил».
В политическом отношении содержание этого отрывка соответствовало иде
ологическим установкам, характерным для периода его жизни в Вене: страх
перед засильем других наций, а также защитная реакция по отношению к нек
оему миру врагов; но в зачаточном виде здесь присутствует и то представл
ение из арсенала австрийских пангерманцев, которое обернётся потом его
тезисом о примате внутренней политики, а именно, что расширению власти л
юбого государства должна предшествовать его внутренняя сплочённость;
Великой Германии следовало сперва стать немецкой, а лишь затем Ч велико
й.
В начале октября 1916 года после лёгкого ранения в левое бедро под Ле Барке Г
итлер был доставлен в лазарет в Беелице под Берлином. Почти целых пять ме
сяцев, до начала марта 1917 года, он провёл на родине и судя по всему, в это врем
я и начал приобщаться к политике.
Августовские дни 1914 года и фронтовой опыт врезались в его память прежде в
сего как факт внутреннего единства нации. На протяжении двух лет это ост
авлялось воодушевляющей, едва ли подвергавшейся серьёзным сомнениям и
стиной. Не имея ни своего очага, ни какого-либо пристанища, он отказывался
до того от просьб насчёт отпуска и жил, руководствуясь безмятежным рвен
ием, в своём фиктивном мире: «Это был ещё фронт старой, прекрасной армии ге
роев», Ч будет вспоминать он впоследствии с тоской
Hitler A. Mein Kampf, S. 209 ff.
. И тем более сильным оказался шок, когда в Беелице и в первую очеред
ь в Берлине он вновь столкнулся с теми же политическими, социальными и да
же земляческими антагонизмами, что и прежде. Отчаяние охватило его, когд
а он обнаружил, что времена всеобщего энтузиазма начального этапа уже пр
ошли. Вместо возвышающего присягания судьбе опять выдвинулись партии и
партийные свары, разногласия, неповиновения; и вполне возможно, что его с
охранившаяся на всю жизнь неприязнь к городу Берлину имеет своим истоко
м это его знакомство с ним, когда он пережил досаду, голод и разочарование
. С возмущением смотрит он на тыловых крыс, хвастающих своей «повышенной
смекалкой», отмечает ханжество, эгоизм, наживу на войне, и, сохраняя верно
сть своим комплексам венских дней, за всеми этими явлениями усматривает
происки евреев.
С тем же столкнулся он, выписавшись с незажившей раной, и в Мюнхене, где бы
л определён в запасной батальон; ему казалось, что он «уже не узнает» роди
ну. С нескрываемой желчью обращается он против тех, кто заставил пережит
ь это разочарование и разрушил прекрасную мечту о внутреннем единстве, э
тот первый его положительный опыт со времён детства, Ч с одной стороны, п
ротив «иудейских погубителей народа», из которых двенадцать или пятнад
цать тысяч следовало бы подержать «под отравляющими газами», а с другой
Ч против политиков и журналистов. Употреблявшиеся им выражения и сейча
с ещё выдают степень охватившей его ярости: «пустомели», «паразиты», «ве
роломные преступники-революционеры» Ч все они не заслуживали, по его с
ловам, ничего иного, как истребления, «нужно было бы безжалостно употреб
ить все средства военной силы для искоренения этой заразы»
Ibid. S. 186, 772.
. А единственное, чего он страстно, доходя прямо-таки до истерики, же
лал, так это победы; и ни предчувствие, ни расчёт не подсказали ему, что для
его восхождения от безвестности ему скорее уж нужно было бы поражение.
Поэтому, вернувшись назад на фронт весной 1917 года, он почувствовал себя ка
к бы на свободе, а весь этот штатский мир, к которому и до того никак не умел
приспособиться, Ч ещё более чуждым себе. Военные документы отмечают ег
о участие в позиционных боях во французской Фландрии, в весеннем сражени
и у Арраса и в ожесточённых осенних боях за Шемен-де-Дам. С беспокойством
отмечает он в это время «бессмысленные письма пустоголовых баб», способ
ствовавшие распространению на фронте охватывавшей родину усталости от
войны. С одним из своих сослуживцев, художником Эрнстом Шмидтом, он имеет
в ту пору обыкновение часто обсуждать, чем ему следовало бы заняться в бу
дущем, и Шмидт потом говорил, что его собеседник начал тогда задаваться м
ыслью, не попробовать ли ему свои силы в политике; правда, к какому-нибудь
решению он тогда, по словам Шмидта, так и не пришёл. С другой стороны, есть н
емало доказательств, что он продолжал ещё думать о карьере художника. Ко
гда в октябре 1917 года, вскоре после пресловутой мирной резолюции в рейхст
аге 19 июля 1917
года 212 голосами против 126 при 17 воздержавшихся принял не имевшую серьёзног
о международного отклика резолюцию о мире без аннексий и репараций. Ч Р
ед.
и незадолго до воинских побед рейха на восточном фронте, он приеха
л в отпуск в политический центр страны Берлин, то отправил Шмидту открыт
ку, в которой, в частности, писал: «Имею теперь наконец возможность немног
о получше изучить музеи».
Позже он будет уверять, что в маленьком кругу своих друзей он тогда часте
нько говорил, что, вернувшись из действующей армии, собирается, наряду с п
рофессией архитектора, заниматься и политикой. И будто бы даже уже знал, ч
ем конкретно будет заниматься, Ч станет оратором
См. ibid. S. 192; это свидетельство
Эрнста Шмидта (Ernst Schmidt Ч Гитлер в своей книге неправильно пишет Schmiedt, Ernst, ibid. S. 226) ста
ло известно благодаря В. Мазеру; открытку Э. Шмидту от 6 октября 1917 г. см. в: ВАК
, NS 26/17а. По поводу писем с родины см.: Hitler A. Mein Kampf, S. 208.
.
Это намерение соответствовало тому, в чём он убедился в венские дни, Ч лю
бым человеческим поведением можно управлять; его пугала и одновременно
привлекала мысль о будто бы действующих повсюду исподтишка закулисных
заправилах, и эта мысль наполнялась для него по-настоящему соблазнитель
ной силой, постольку, поскольку росло представление, что он сам в один пре
красный день станет в ряд этих заправил. Его картина человека исключала
любую спонтанность, добиваться можно было всего, «чудовищных, почти не п
оддающихся пониманию результатов», как он не без налёта изумления отмет
ит сам, если только нужные игроки в нужный момент приводили в действие ну
жные рычаги. Вот так и будет он оценивать Ч в совершенно несоразмерной с
тепени Ч движение исторических процессов, взлёт и упадок народов, класс
ов и партий Ч именно как следствие большего или меньшего пропагандистс
кого умения, и изложит это своё убеждение в знаменитой 6-й главе «Майн кам
пф» на примере германской и союзнической пропаганды.
Германия, считает он, потерпела поражение в противоборстве по причине пр
опаганды, которая была «по форме неудовлетворительной, а по существу пси
хологически неверной». Германское руководство было неспособно оценить
поистине ужасающий эффект этого оружия, оно запрещало такую пропаганду
, которая не отвечала его представлениям, а разрешало только «пресные па
цифистские помои», совершенно не способные «вдохновить людей на смерть
». В то время как для выполнения этой задачи «как раз и нужны самые гениаль
ные знатоки души», германская сторона доверила её самоуверенным и равно
душным неумёхам, в результате чего от пропаганды не только не было польз
ы, но порою ею наносился вред.
Совершенно по-иному действовала, по мнению Гитлера, противная сторона. О
н говорит, что был глубоко поражён «столь же бесцеремонным, сколь и гениа
льным способом» пропаганды союзниками всякого рода ужасов, и растекает
ся в велеречивых, изобилующих терминами рассуждениях по поводу, как он э
то сформулировал, безусловного, наглого, одностороннего упорства их изм
ышлений
Hitler A. Mein Kampf, S. 201; все остальные цитаты взяты из упомянутой 6-й главы; см.: Ibid. S. 193 ff.
. И он научился бесконечно многому» у неё, а поскольку в целом у него
была склонность демонстрировать собственные убеждения и воззрения на
примерах практики противника, то и свои принципы психологического возд
ействия он показывает сначала на примере вражеской пропаганды в первой
мировой войне. Надо сказать, что тезис о превосходстве противника в сфер
е ведения психологической войны отвечал весьма распространённому пред
ставлению самой немецкой публики. По сути, этот тезис был не чем иным, как
одной из легенд, которые пытались лежащими вне военной сферы причинами о
бъяснить гордой своей военной мощью нации то, что было для неё слишком не
объяснимым, Ч а именно, почему же после стольких побед на поле боя, после
стольких усилий и жертв Германия все равно проиграла войну. И Гитлер с ха
рактерной для него мешаниной из проницательности и косности, что делало
его умным и в его заблуждениях, ухватился за такую вот прозрачную попытк
у объяснения исходным пунктом для своих взглядов на суть и эффект пропаг
анды: она должна быть общедоступной, должна обращаться не к тем, кто образ
ован, а «вечно только к массе», её уровень должен устанавливаться в соотв
етствии со способностью духовного восприятия самого ограниченного из
тех, кому она адресуется; затем к её условиям относятся следующие: надо, чт
обы она содержала постоянно повторяемые лозунги и концентрировалась н
а немногих понятных целях, чтобы всегда обращалась только к чувству, а ни
в коем случае к разуму, и чтобы решительно отказывалась от какой бы то ни б
ыло объективности; недопустима даже тень сомнения в собственной правот
е, ибо есть только «любовь или ненависть, правота или неправота, истина ил
и ложь, но не бывает, чтобы половина-наполовину» Ч и все это, как, собствен
но, и всегда и везде у него, отнюдь не оригинальные мысли; но та энергия, с ко
торой он мыслил, та свобода, с которой он подчинял массы, подчинял их огран
иченность, недалёкость и инертность, не пренебрегая ими, а делая тем не ме
нее инструментами своих целеустремлений, и дадут ему скоро значительно
е превосходство перед всеми его соперниками и другими претендентами на
расположение этих масс.
И первое предчувствие такого превосходства пришло к нему уже теперь. Вед
ь то, что пережил он как раз на последнем этапе войны, рассматривалось им к
ак подтверждение и углубление опыта, накопленного в венские годы, а имен
но Ч что без масс, без знания их слабостей, достоинств и взглядов политик
а уже невозможна; и к обожествляемому идолу Карлу Люгеру присоединились
великие демагоги-демократы Ллойд Джордж и Клемансо, а позднее Ч правда,
более бледным и небогатым на идеи Ч американский президент Вильсон; одн
ако же одной из основных причин все более открыто проявлявшейся немецко
й слабости, считал Гитлер, было то, что ни для одного из этих народных вожд
ей из стана союзников у рейха не нашлось хотя бы приблизительного по сил
е оппонента. Изолированные от народа и неспособные осознать его возраст
ающее значение, германские правящие круги застыли, столь же высокомерны
е, сколь и беспомощные в своём консервативном оцепенении, на устаревших
позициях. Осознание их фиаско является одним из крупнейших и непреходящ
их впечатлений Гитлера, относящихся к тому времени. Трезвые, без предубе
ждений, ностальгии и сентиментальности, которые представляют собой хар
актерную черту слабости уходящих со сцены правящих слоёв, мысли Гитлера
заняты лишь конечными результатами. По этой причине он восхищается даже
самыми безвкусными инсинуациями вражеской пропаганды, рисовавшей неме
цких солдат мясниками, склонявшимися над отрубленными руками детей или
вспоротыми животами беременных женщин, Ч ведь в таких картинах использ
овался колдовской эффект страха, использовалась механика непрерывного
самонагнетения представлений об ужасах в фантазии самого низкого поши
ба.
В не меньшей степени поражает его вновь мобилизующая сила идей Ч ведь л
озунгам крестового похода, с помощью которых союзники придали своему де
лу столь привлекательную вывеску, будто они защищают от сил варварства и
погибели не больше и не меньше как весь мир со всеми его святыми ценностя
ми и тем самым выполняют священную миссию, германская сторона всерьёз ни
чего противопоставить не смогла. И тем фатальнее было то, что под влияние
м первых военных успехов она отказалась от не лишённого эффективности т
езиса о чисто оборонительном характере войны и все более откровенно ста
ла выражать своё стремление к победному миру с аннексиями, не понимая, чт
о для такого рода устремлений миру нужны оправдания; во всяком случае, не
льзя было делать здесь ставку на одну лишь потребность в пространстве и
территориальном расширении для нации, вообразившей, что она опоздала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47