«Ещё утро, но силы
тьмы продолжают тянуть свои руки-присоски, впиваются в нас в тысячах мес
т и пытаются утащить нас… назад в темноту».
Поэтому социал-дарвинистские воззрения Гитлера были, если смотреть на н
их в совокупности, не просто «философией ночлежки для бездомных»
Bullock A. Op. cit. S. 32; о вопросе
во всей его совокупности см. также: Zmarzlick H.-G. Der Sozialdarwinismus als geschichtliches Problem. In: VJHfZ, 1963, H. 3, S. 246 ff.
, Ч скорее, тут проявляется более глубокое совпадение между ним и б
уржуазной эпохой, чьим законным сыном и разрушителем он был. Собственно
говоря, он подхватил только то, что встречалось ему в газетах, разложенны
х на столиках пригородных кафе, в грошовых брошюрках, операх, а также в реч
ах политиков. Вынесенный из мужского общежития опыт отражает лишь специ
фически извращённый характер его миропонимания Ч не больше и не меньше
, как, впрочем, и тот убогий лексикон, который потом будет вынуждать его, го
сударственного деятеля и хозяина целого континента, употреблять такие
выражения как «это восточное дерьмо», «свинячьи попы», «навоз убогого ис
кусства», называть Черчилля «тупой квадратной рожей», а евреев Ч «совер
шеннейшими свиньями», которых «следует бить нещадно»
Tischgespraeche, S. 447, 179, 245, 361, 226; выражения та
кого рода часто встречаются, и не только там, главным же образом Ч в речах
военного времени.
.
Гитлер воспринял весь комплекс представлений, придававших настроение
и своеобразную окраску этому времени, с той обострённой чувствительнос
тью, которая, собственно, и являет то единственное, что было у него от худо
жника; идеи же были даны ему не конкретно кем-то, а самой эпохой. Наряду с ан
тисемитизмом и социал-дарвинизмом сюда же относится в первую очередь на
ционалистически окрашенная вера в призвание, бывшая другой стороной вс
ех пессимистических кошмаров. Кроме того, в его поначалу чрезвычайно сму
тной и спорадически аранжированной картине мира имели место и более общ
ие осколки идей, характеризующиеся влиянием модных интеллектуальных т
ечений на рубеже двух веков: философия жизни, скепсис по отношению к разу
му и гуманности, а также романтическое прославление инстинкта, зова кров
и и влечения. Ницше, чья доведённая до тривиальности проповедь силы и бью
щая в глаза аморальность сверхчеловека тоже входит в этот идейный арсен
ал, как-то заметил, что XIX век не взял у Шопенгауэра фактическое содержание
его идей Ч стремление к свету и разуму, а норовил «по-варварски пленятьс
я и соблазняться» бездоказательным учением о воле, отрицанием личности,
мечтами о гении, учением о сострадании, ненавистью к евреям и к науке
Nietzsche F. Die froehliche Wissenschaft. Stuttgart, 1950, S. 113 ff.
.
И здесь опять появляется на сцене Вагнер, на чьём примере Ницше разбирал
этот парадокс. Ведь Вагнер не только был для молодого Гитлера великим пр
имером, но и учителем, чьи идеологические аффекты тот перенял очень широ
ко; именно через него шла связь с коррумпированным духом времени. Широко
распространённые на рубеже веков политические сочинения Вагнера были
любимым чтивом Гитлера, а напыщенное многословие его стиля оказало, несо
мненно, влияние и на грамматические вкусы Гитлера. Вместе с операми они с
одержат всю идейную подоплёку той картины мира, которую тот скомпоновал
для себя из упомянутых элементов: тут и дарвинизм, и антисемитизм («Ибо я с
читаю еврейскую расу заклятым врагом чистого человечества и всего благ
ородного в нём»), и представление о германской силе и освободительном ва
рварстве, и мистицизм кровоочищения «Парсифаля», да и вообще весь мир др
аматического искусства этого театрального композитора, мир, в котором н
а резко дуалистических позициях враждебно противостоят друг другу доб
ро и зло, чистота и испорченность, властитель и подневольный. Проклятие з
олота, копошащаяся под землёй низшая раса, конфликт между Зигфридом и Ха
геном, трагический гений Вотана
Персонажи германо-скандинавской мифолог
ии и опер Р. Вагнера. Ч Ред.
Ч весь этот необычайно многозначный мир с его запахом крови, истр
еблением дракона, страстью к господству, предательством, сексуальность
ю, язычеством и со спасением и колокольным звоном в театральную страстну
ю пятницу и был той идейной средой, которая максимально отвечала и страх
ам Гитлера, и его потребностям в триумфе. Стремление самоучки к общеприн
ятым воззрениям и обрело для себя в этом творчестве и в том, что его сопров
ождало и выплёскивалось за его рамки, скомпонованную картину мира, и теп
ерь это уже были истины, «гранитные фундаменты».
Годы в Вене Гитлер назовёт потом «труднейшей, хотя и основательнейшей шк
олой» своей жизни и заметит, что он стал тогда «серьёзным и тихим». И всю ж
изнь будет ненавидеть этот город за отпор и обиду, испытанные им в те годы
. И в этом он тоже похож на своего кумира Рихарда Вагнера: тот так и не прост
ил Парижу разочарований своей молодости и со злорадством предавался ви
дениям, в которых этот город погибал в дыму и пламени
Gutmann R. Richard Wagner, S. 155, 350.
. Нетрудно предположить, что чудовищные, превосходящие все природн
ые возможности планы Гитлера по превращению Линца в дунайскую культурн
ую столицу были продиктованы его так и не утихшей ненавистью к Вене, и есл
и он и не предавался, чтобы доставить себе задним числом удовольствие, пл
анам сожжения этого города, то все же в декабре 1944 года отклонил просьбу об
отправке туда дополнительных зенитных частей замечанием, пусть, мол, и В
ена узнает, что такое бомбардировки с воздуха.
Явно угнетала его и неопределённость в отношении собственного будущег
о. В конце 1910 Ч начале 1911 года, он, судя по всему, получает значительную сумму
денег от своей тётки Йоханны Пелцль
Jetzinger F. Op. cit. S. 230 ff.
, однако и эти деньги не подвигли его на какую бы то ни было инициати
ву, на сколь-нибудь серьёзное новое дело. Он продолжал бесцельную жизнь: «
Так и текли нидели (!)». Перед посторонними он по-прежнему выдавал себя за с
тудента, художника или писателя. И, вместе с тем, как и раньше, лелеял смутн
ые мечты о карьере архитектора. Но не предпринимал ничего, чтобы осущест
вить их.
Только мечтами и жили его амбиции, честолюбие и надежда на великую судьб
у. Та настойчивость, с которой он противопоставлял мечты реальности, при
даёт этому отрезку его жизни, вопреки всей её флегме и пассивной бесцель
ности, видимость чрезвычайной внутренней последовательности. Он упорн
о избегал любых определённостей и застывал во временном, преходящем. Под
обно тому, как отказ вступить в профсоюз и признать тем самым свою принад
лежность к рабочему сословию сберёг ему его претензию на буржуазность, т
ак и в мужском общежитии, пока не минула пора его формирования, у него сохр
анялась вера в свою гениальность и грядущую славу.
Больше всего его беспокоило, как бы обстоятельства времени не загубили е
го притязания на великую судьбу. Он боялся бедной событиями жизни. Ещё по
дростком, как он напишет потом, он «часто с горечью задумывался над тем, чт
о слишком поздно пришёл на эту землю» и «в предстоящих временах покоя и п
орядка видел незаслуженную издёвку судьбы»
Hitler A. Mein Kampf, S. 173.
. И только хаотичное будущее, по его собственному признанию, столпо
творение и рушащиеся порядки смогли излечить этот разрыв с реальностью.
Совращённый своими экзальтированными мечтаниями, он был одним из тех, кт
о предпочитает жизни, наполненной разочарованиями, жизнь, наполненную к
атастрофами.
Глава IV
БЕГСТВО В МЮНХЕН
Я стремился туда, в великий ре
йх, страну моих снов и моей страстной мечты!
Адольф Гитлер
Мюнхен или Берлин? Ч Опять о
диночество. Ч Школа страха. Ч Причина бегства. Ч Новонайденные воинск
ие документы. Ч Арест Гитлера. Ч Письмо магистрату города Линца. Ч Нег
оден к строевой. Ч Предчувствия. Ч Благодарность эпохе. Ч Просьба при
нять добровольцем.
24 мая 1913 года Гитлер покинул Вену и перебрался в Мюнхен. Ему уже исполнилос
ь двадцать четыре года, и он, меланхолический молодой человек, равно с над
еждой и горечью взирал на не понимавший его мира Разочарования минувших
лет ещё более усугубили в его характере склонность к мечтаниям и замкнут
ости. Вену он покидал, не оставляя в ней друзей. В соответствии с его тягот
евшим к ирреальности темпераментом, Гитлера влекло скорее к общению с ка
ким-нибудь персонажем из недосягаемого мира: Рихардом Вагнером, бароном
фон Шенерером, Люгером. «Костяк личных взглядов», сложившийся у него под
«напором судьбы», состоял из нескольких неосознанных чувств категорич
еского неприятия, находивших время от времени, после периодов их смутног
о брожения и вызревания, выход в бурных приступах; как он позднее заметит,
Вену он покинул «абсолютным антисемитом, смертным врагом всего марксис
тского мировоззрения, пангерманцем»
Из показаний Гитлера 24 февраля 1924 года на про
цессе в мюнхенском народном суде, см.: Boepple E. AdolfHitlers Reden, S. 96; Hitler A. Mein Kampf, S. 137.
.
Конечно, этому определению, как и всем его высказываниям, касающимся его
биографии, явно присуще желание показать, что он уже с ранних лет отличал
ся категоричностью оценок, а именно это желание и руководило им, когда он
писал «Майн кампф». Однако, уже само обстоятельство, что перебрался он вс
ё же в Мюнхен, а не в Берлин Ч столицу рейха, служит скорее недвусмысленны
м доказательством того, что в его естестве весьма долго преобладала апол
итичность, или, скажем так, художественно-романтические мотивы главенст
вовали над политическими. А Мюнхен перед первой мировой войной имел слав
у города муз, приветливого, чувственно-гуманного центра искусства и нау
ки, и «образ жизни художника» признавался тут самым что ни на есть законн
ым: Мюнхен светился, как гласит одно незабываемое определение
Mann Th. GW. Bd. 9, S. 176.
В эссе «Мюнхен Ч культурный центр» при сравнении Мюнхена и Берлина гово
рится: «Здесь ты Ч в искусстве, там Ч в политике и экономике; см.: Mann Th. GW. Bd. II, S. 396.
. Такое обычно подчёркивавшееся и явно рекламировавшееся своеобр
азие этого города охотно обосновывалось как раз его противоположность
ю громыхающе-современному, вавилонообразному Берлину, где социальное о
держивало верх над эстетическим, идеологическое Ч над культурно-бюрге
рским, короче говоря, политика главенствовала над искусством. Тот довод,
что Мюнхен находился намного ближе к Вене и сюда доносились испарения ав
стрийской столицы, и это, мол, и определило выбор Гитлера, как раз и подтве
рждает то, что тот пытался опровергнуть: он руководствовался мотивами са
мого что ни на есть общего жизнеощущения, а отнюдь не побуждениями делов
ого характера, мотивами доносившихся испарений, т. е. культурной сферой,
Ч именно они заставили его выбрать Мюнхен и отказаться от Берлина, если
вообще шла речь о каком-то сознательном выборе. В «Имперском справочник
е германского общества» за 1931 год он укажет, что переселился в Мюнхен, дабы
«найти более широкое поле для своей политической деятельности», но ведь
, имей он такое желание, условия для этого в столице рейха были куда более
широкими.
Внутренняя инерция и отсутствие контактов, определявшие его жизнь в Вен
е, характерны и для его пребывания в Мюнхене Ч порой кажется, что всю свою
молодость он прожил в огромном пустом пространстве. Совершенно очевидн
о, что он не вступал в какие-либо контакты с партиями или политическими гр
уппами, да и в смысле идеологии он был одинок. Даже в этом интеллектуально
столь беспокойном городе с его аурой, связывавшей людей друг с другом, гд
е любая навязчивая идея являлась свидетельством оригинальности, он так
и остался в одиночестве. И это при том, что идейный арсенал «фелькише», даж
е в самых эксцентричных его вариантах, находил в этом городе своих сторо
нников, равно как и антисемитизм, особенно распространённый среди мелко
й буржуазии с её предощущением экономической угрозы; и в то же время тут п
опадались самые разнообразные радикальные учения левого толка Ч прав
да, все это смягчалось климатом Мюнхена и получало компанейский, риторич
еский и соседский вид. В мюнхенском пригороде Швабинг собирались анархи
сты, дети богемы, утописты, стремящиеся улучшить мир, художники и витийст
вующие апостолы новых ценностей. Бедные юные гении мечтали об элитарном
обновлении мира, об избавлениях, кровавых зарницах, очистительных катас
трофах и варварских процедурах по омоложению дегенерировавшего челове
чества. Центральной фигурой одного из значительнейших кружков, образов
ывавшихся нередко за столиками кафе вокруг лиц или идей, был поэт Стефан
Георге, собравший вокруг себя кучку талантливейших учеников. Они подраж
али ему не только в его презрении к нормам буржуазной морали, в восславле
нии молодости, инстинкта, сверхчеловека и в строгости художественного и
зображения жизненного идеала, но и во всём своём поведении, вплоть до сти
лизации выражения лица. Один из его апостолов, некий Альфред Шулер, откры
л заново для немцев позабытую свастику, в то время как Людвиг Клагес, тоже
одно время бывший с ним рядом, пришёл к такому разоблачительному выводу:
«Дух Ч антагонист души»
Хотя это произведение и вышло только в конце 20-х годов, но ег
о название, ставшее вскоре девизом, точно передаёт те «мюнхенские» настр
оения начала века.
. Примерно в то же время Освальд Шпенглер занялся выявлением скрыт
ых от глаз настроений распада и апелляцией к образам цезарей, которые пр
изывались, дабы в очередной раз отвести неизбежную гибель западной циви
лизации. В Швабинге, на Зигфридштрассе, жил Ленин, и всего в паре кварталов
оттуда, в доме № 34 по Шляйсхаймерштрассе, снял теперь комнату у портного П
оппа Адольф Гитлер.
Как интеллектуальное беспокойство, так и переломное настроение времен
и в искусстве, ощущавшееся в Мюнхене столь же заметно, как и в Вене, прошли
мимо Гитлера незамеченными. Имена Василия Кандинского, Франца Марка или
Пауля Клее, тоже живших по соседству в Швабинге и открывших новые измере
ния в живописи, ничего не говорили ни его уму, ни сердцу начинающего худож
ника. На протяжении всех этих месяцев пребывания в Мюнхене он остаётся с
кромным копировальщиком почтовых открыток со своими видениями, кошмар
ами и страхами, неспособным, однако, перевести их на язык искусства. А та п
едантичная тщательность кисти, с которой он превращал свой населённый п
ризраками комплексов и агрессивности внутренний мир в рейнские идилли
и, свидетельствовала о его тайной тяге к неприкосновенности и идеализир
уемой красоте.
Чем явственнее крепнет в нём, в его внутренней глубине, осознание своего
творческого неумения, да и вообще своей беспомощности, тем настоятельне
е ощущает он потребность находить оправдания для собственного превосх
одства. Поэтому цинизм, с которым он поздравлял себя по поводу открытия «
зачастую бесконечно примитивных воззрений» людей, был родом оттуда же, ч
то и его склонность повсюду видеть лишь проявления самых низких побужде
ний Ч коррупцию, заговорщицкую жажду власти, беспощадность, зависть, не
нависть, Ч то есть, из стремления компенсировать свои собственные беды
за счёт всего мира. И в случае с расовой принадлежностью это тоже служило
ему в первую очередь в качестве зацепки для его потребности в индивидуал
ьном превосходстве, т. е. как подтверждение того, что он другой и выше, неже
ли все эти пролетарии, бродяги, евреи и чехи, что встречались ему на его пу
ти.
И всё-таки тяжёлым камнем, как и прежде, на него давил страх, что он может оп
уститься до уровня люмпенов, обитателей домов для бедных или пролетарие
в. Те бесчисленные фигуры, которые прошли мимо него в мужском общежитии, т
е лица из читального зала и тёмных коридоров, которые, как зеркало, отрази
ли крушения столь многих надежд и личных судеб, наложили на него свой нес
мываемый отпечаток. И фоном тут была Вена рубежа веков, город с настроени
ем эпилога и запахом тления Ч эта школа жизни и впрямь научила его мысли
ть преимущественно категориями заката. И не что иное, как страх, был главн
ым содержанием лет его формирования, а в конце даже, как это окажется, импу
льсом головокружительной динамики всей его жизни вообще. Его столь комп
актно выглядевшая картина мира и человека, его чёрствость и бесчеловечн
ость были преимущественно защитным жестом и рационализацией того «исп
уганного существа», каким видели его немногие свидетели тех лет его моло
дости См
.: Jetzinger F. Op. cit. S. 115; Kubizek A. Op. cit.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
тьмы продолжают тянуть свои руки-присоски, впиваются в нас в тысячах мес
т и пытаются утащить нас… назад в темноту».
Поэтому социал-дарвинистские воззрения Гитлера были, если смотреть на н
их в совокупности, не просто «философией ночлежки для бездомных»
Bullock A. Op. cit. S. 32; о вопросе
во всей его совокупности см. также: Zmarzlick H.-G. Der Sozialdarwinismus als geschichtliches Problem. In: VJHfZ, 1963, H. 3, S. 246 ff.
, Ч скорее, тут проявляется более глубокое совпадение между ним и б
уржуазной эпохой, чьим законным сыном и разрушителем он был. Собственно
говоря, он подхватил только то, что встречалось ему в газетах, разложенны
х на столиках пригородных кафе, в грошовых брошюрках, операх, а также в реч
ах политиков. Вынесенный из мужского общежития опыт отражает лишь специ
фически извращённый характер его миропонимания Ч не больше и не меньше
, как, впрочем, и тот убогий лексикон, который потом будет вынуждать его, го
сударственного деятеля и хозяина целого континента, употреблять такие
выражения как «это восточное дерьмо», «свинячьи попы», «навоз убогого ис
кусства», называть Черчилля «тупой квадратной рожей», а евреев Ч «совер
шеннейшими свиньями», которых «следует бить нещадно»
Tischgespraeche, S. 447, 179, 245, 361, 226; выражения та
кого рода часто встречаются, и не только там, главным же образом Ч в речах
военного времени.
.
Гитлер воспринял весь комплекс представлений, придававших настроение
и своеобразную окраску этому времени, с той обострённой чувствительнос
тью, которая, собственно, и являет то единственное, что было у него от худо
жника; идеи же были даны ему не конкретно кем-то, а самой эпохой. Наряду с ан
тисемитизмом и социал-дарвинизмом сюда же относится в первую очередь на
ционалистически окрашенная вера в призвание, бывшая другой стороной вс
ех пессимистических кошмаров. Кроме того, в его поначалу чрезвычайно сму
тной и спорадически аранжированной картине мира имели место и более общ
ие осколки идей, характеризующиеся влиянием модных интеллектуальных т
ечений на рубеже двух веков: философия жизни, скепсис по отношению к разу
му и гуманности, а также романтическое прославление инстинкта, зова кров
и и влечения. Ницше, чья доведённая до тривиальности проповедь силы и бью
щая в глаза аморальность сверхчеловека тоже входит в этот идейный арсен
ал, как-то заметил, что XIX век не взял у Шопенгауэра фактическое содержание
его идей Ч стремление к свету и разуму, а норовил «по-варварски пленятьс
я и соблазняться» бездоказательным учением о воле, отрицанием личности,
мечтами о гении, учением о сострадании, ненавистью к евреям и к науке
Nietzsche F. Die froehliche Wissenschaft. Stuttgart, 1950, S. 113 ff.
.
И здесь опять появляется на сцене Вагнер, на чьём примере Ницше разбирал
этот парадокс. Ведь Вагнер не только был для молодого Гитлера великим пр
имером, но и учителем, чьи идеологические аффекты тот перенял очень широ
ко; именно через него шла связь с коррумпированным духом времени. Широко
распространённые на рубеже веков политические сочинения Вагнера были
любимым чтивом Гитлера, а напыщенное многословие его стиля оказало, несо
мненно, влияние и на грамматические вкусы Гитлера. Вместе с операми они с
одержат всю идейную подоплёку той картины мира, которую тот скомпоновал
для себя из упомянутых элементов: тут и дарвинизм, и антисемитизм («Ибо я с
читаю еврейскую расу заклятым врагом чистого человечества и всего благ
ородного в нём»), и представление о германской силе и освободительном ва
рварстве, и мистицизм кровоочищения «Парсифаля», да и вообще весь мир др
аматического искусства этого театрального композитора, мир, в котором н
а резко дуалистических позициях враждебно противостоят друг другу доб
ро и зло, чистота и испорченность, властитель и подневольный. Проклятие з
олота, копошащаяся под землёй низшая раса, конфликт между Зигфридом и Ха
геном, трагический гений Вотана
Персонажи германо-скандинавской мифолог
ии и опер Р. Вагнера. Ч Ред.
Ч весь этот необычайно многозначный мир с его запахом крови, истр
еблением дракона, страстью к господству, предательством, сексуальность
ю, язычеством и со спасением и колокольным звоном в театральную страстну
ю пятницу и был той идейной средой, которая максимально отвечала и страх
ам Гитлера, и его потребностям в триумфе. Стремление самоучки к общеприн
ятым воззрениям и обрело для себя в этом творчестве и в том, что его сопров
ождало и выплёскивалось за его рамки, скомпонованную картину мира, и теп
ерь это уже были истины, «гранитные фундаменты».
Годы в Вене Гитлер назовёт потом «труднейшей, хотя и основательнейшей шк
олой» своей жизни и заметит, что он стал тогда «серьёзным и тихим». И всю ж
изнь будет ненавидеть этот город за отпор и обиду, испытанные им в те годы
. И в этом он тоже похож на своего кумира Рихарда Вагнера: тот так и не прост
ил Парижу разочарований своей молодости и со злорадством предавался ви
дениям, в которых этот город погибал в дыму и пламени
Gutmann R. Richard Wagner, S. 155, 350.
. Нетрудно предположить, что чудовищные, превосходящие все природн
ые возможности планы Гитлера по превращению Линца в дунайскую культурн
ую столицу были продиктованы его так и не утихшей ненавистью к Вене, и есл
и он и не предавался, чтобы доставить себе задним числом удовольствие, пл
анам сожжения этого города, то все же в декабре 1944 года отклонил просьбу об
отправке туда дополнительных зенитных частей замечанием, пусть, мол, и В
ена узнает, что такое бомбардировки с воздуха.
Явно угнетала его и неопределённость в отношении собственного будущег
о. В конце 1910 Ч начале 1911 года, он, судя по всему, получает значительную сумму
денег от своей тётки Йоханны Пелцль
Jetzinger F. Op. cit. S. 230 ff.
, однако и эти деньги не подвигли его на какую бы то ни было инициати
ву, на сколь-нибудь серьёзное новое дело. Он продолжал бесцельную жизнь: «
Так и текли нидели (!)». Перед посторонними он по-прежнему выдавал себя за с
тудента, художника или писателя. И, вместе с тем, как и раньше, лелеял смутн
ые мечты о карьере архитектора. Но не предпринимал ничего, чтобы осущест
вить их.
Только мечтами и жили его амбиции, честолюбие и надежда на великую судьб
у. Та настойчивость, с которой он противопоставлял мечты реальности, при
даёт этому отрезку его жизни, вопреки всей её флегме и пассивной бесцель
ности, видимость чрезвычайной внутренней последовательности. Он упорн
о избегал любых определённостей и застывал во временном, преходящем. Под
обно тому, как отказ вступить в профсоюз и признать тем самым свою принад
лежность к рабочему сословию сберёг ему его претензию на буржуазность, т
ак и в мужском общежитии, пока не минула пора его формирования, у него сохр
анялась вера в свою гениальность и грядущую славу.
Больше всего его беспокоило, как бы обстоятельства времени не загубили е
го притязания на великую судьбу. Он боялся бедной событиями жизни. Ещё по
дростком, как он напишет потом, он «часто с горечью задумывался над тем, чт
о слишком поздно пришёл на эту землю» и «в предстоящих временах покоя и п
орядка видел незаслуженную издёвку судьбы»
Hitler A. Mein Kampf, S. 173.
. И только хаотичное будущее, по его собственному признанию, столпо
творение и рушащиеся порядки смогли излечить этот разрыв с реальностью.
Совращённый своими экзальтированными мечтаниями, он был одним из тех, кт
о предпочитает жизни, наполненной разочарованиями, жизнь, наполненную к
атастрофами.
Глава IV
БЕГСТВО В МЮНХЕН
Я стремился туда, в великий ре
йх, страну моих снов и моей страстной мечты!
Адольф Гитлер
Мюнхен или Берлин? Ч Опять о
диночество. Ч Школа страха. Ч Причина бегства. Ч Новонайденные воинск
ие документы. Ч Арест Гитлера. Ч Письмо магистрату города Линца. Ч Нег
оден к строевой. Ч Предчувствия. Ч Благодарность эпохе. Ч Просьба при
нять добровольцем.
24 мая 1913 года Гитлер покинул Вену и перебрался в Мюнхен. Ему уже исполнилос
ь двадцать четыре года, и он, меланхолический молодой человек, равно с над
еждой и горечью взирал на не понимавший его мира Разочарования минувших
лет ещё более усугубили в его характере склонность к мечтаниям и замкнут
ости. Вену он покидал, не оставляя в ней друзей. В соответствии с его тягот
евшим к ирреальности темпераментом, Гитлера влекло скорее к общению с ка
ким-нибудь персонажем из недосягаемого мира: Рихардом Вагнером, бароном
фон Шенерером, Люгером. «Костяк личных взглядов», сложившийся у него под
«напором судьбы», состоял из нескольких неосознанных чувств категорич
еского неприятия, находивших время от времени, после периодов их смутног
о брожения и вызревания, выход в бурных приступах; как он позднее заметит,
Вену он покинул «абсолютным антисемитом, смертным врагом всего марксис
тского мировоззрения, пангерманцем»
Из показаний Гитлера 24 февраля 1924 года на про
цессе в мюнхенском народном суде, см.: Boepple E. AdolfHitlers Reden, S. 96; Hitler A. Mein Kampf, S. 137.
.
Конечно, этому определению, как и всем его высказываниям, касающимся его
биографии, явно присуще желание показать, что он уже с ранних лет отличал
ся категоричностью оценок, а именно это желание и руководило им, когда он
писал «Майн кампф». Однако, уже само обстоятельство, что перебрался он вс
ё же в Мюнхен, а не в Берлин Ч столицу рейха, служит скорее недвусмысленны
м доказательством того, что в его естестве весьма долго преобладала апол
итичность, или, скажем так, художественно-романтические мотивы главенст
вовали над политическими. А Мюнхен перед первой мировой войной имел слав
у города муз, приветливого, чувственно-гуманного центра искусства и нау
ки, и «образ жизни художника» признавался тут самым что ни на есть законн
ым: Мюнхен светился, как гласит одно незабываемое определение
Mann Th. GW. Bd. 9, S. 176.
В эссе «Мюнхен Ч культурный центр» при сравнении Мюнхена и Берлина гово
рится: «Здесь ты Ч в искусстве, там Ч в политике и экономике; см.: Mann Th. GW. Bd. II, S. 396.
. Такое обычно подчёркивавшееся и явно рекламировавшееся своеобр
азие этого города охотно обосновывалось как раз его противоположность
ю громыхающе-современному, вавилонообразному Берлину, где социальное о
держивало верх над эстетическим, идеологическое Ч над культурно-бюрге
рским, короче говоря, политика главенствовала над искусством. Тот довод,
что Мюнхен находился намного ближе к Вене и сюда доносились испарения ав
стрийской столицы, и это, мол, и определило выбор Гитлера, как раз и подтве
рждает то, что тот пытался опровергнуть: он руководствовался мотивами са
мого что ни на есть общего жизнеощущения, а отнюдь не побуждениями делов
ого характера, мотивами доносившихся испарений, т. е. культурной сферой,
Ч именно они заставили его выбрать Мюнхен и отказаться от Берлина, если
вообще шла речь о каком-то сознательном выборе. В «Имперском справочник
е германского общества» за 1931 год он укажет, что переселился в Мюнхен, дабы
«найти более широкое поле для своей политической деятельности», но ведь
, имей он такое желание, условия для этого в столице рейха были куда более
широкими.
Внутренняя инерция и отсутствие контактов, определявшие его жизнь в Вен
е, характерны и для его пребывания в Мюнхене Ч порой кажется, что всю свою
молодость он прожил в огромном пустом пространстве. Совершенно очевидн
о, что он не вступал в какие-либо контакты с партиями или политическими гр
уппами, да и в смысле идеологии он был одинок. Даже в этом интеллектуально
столь беспокойном городе с его аурой, связывавшей людей друг с другом, гд
е любая навязчивая идея являлась свидетельством оригинальности, он так
и остался в одиночестве. И это при том, что идейный арсенал «фелькише», даж
е в самых эксцентричных его вариантах, находил в этом городе своих сторо
нников, равно как и антисемитизм, особенно распространённый среди мелко
й буржуазии с её предощущением экономической угрозы; и в то же время тут п
опадались самые разнообразные радикальные учения левого толка Ч прав
да, все это смягчалось климатом Мюнхена и получало компанейский, риторич
еский и соседский вид. В мюнхенском пригороде Швабинг собирались анархи
сты, дети богемы, утописты, стремящиеся улучшить мир, художники и витийст
вующие апостолы новых ценностей. Бедные юные гении мечтали об элитарном
обновлении мира, об избавлениях, кровавых зарницах, очистительных катас
трофах и варварских процедурах по омоложению дегенерировавшего челове
чества. Центральной фигурой одного из значительнейших кружков, образов
ывавшихся нередко за столиками кафе вокруг лиц или идей, был поэт Стефан
Георге, собравший вокруг себя кучку талантливейших учеников. Они подраж
али ему не только в его презрении к нормам буржуазной морали, в восславле
нии молодости, инстинкта, сверхчеловека и в строгости художественного и
зображения жизненного идеала, но и во всём своём поведении, вплоть до сти
лизации выражения лица. Один из его апостолов, некий Альфред Шулер, откры
л заново для немцев позабытую свастику, в то время как Людвиг Клагес, тоже
одно время бывший с ним рядом, пришёл к такому разоблачительному выводу:
«Дух Ч антагонист души»
Хотя это произведение и вышло только в конце 20-х годов, но ег
о название, ставшее вскоре девизом, точно передаёт те «мюнхенские» настр
оения начала века.
. Примерно в то же время Освальд Шпенглер занялся выявлением скрыт
ых от глаз настроений распада и апелляцией к образам цезарей, которые пр
изывались, дабы в очередной раз отвести неизбежную гибель западной циви
лизации. В Швабинге, на Зигфридштрассе, жил Ленин, и всего в паре кварталов
оттуда, в доме № 34 по Шляйсхаймерштрассе, снял теперь комнату у портного П
оппа Адольф Гитлер.
Как интеллектуальное беспокойство, так и переломное настроение времен
и в искусстве, ощущавшееся в Мюнхене столь же заметно, как и в Вене, прошли
мимо Гитлера незамеченными. Имена Василия Кандинского, Франца Марка или
Пауля Клее, тоже живших по соседству в Швабинге и открывших новые измере
ния в живописи, ничего не говорили ни его уму, ни сердцу начинающего худож
ника. На протяжении всех этих месяцев пребывания в Мюнхене он остаётся с
кромным копировальщиком почтовых открыток со своими видениями, кошмар
ами и страхами, неспособным, однако, перевести их на язык искусства. А та п
едантичная тщательность кисти, с которой он превращал свой населённый п
ризраками комплексов и агрессивности внутренний мир в рейнские идилли
и, свидетельствовала о его тайной тяге к неприкосновенности и идеализир
уемой красоте.
Чем явственнее крепнет в нём, в его внутренней глубине, осознание своего
творческого неумения, да и вообще своей беспомощности, тем настоятельне
е ощущает он потребность находить оправдания для собственного превосх
одства. Поэтому цинизм, с которым он поздравлял себя по поводу открытия «
зачастую бесконечно примитивных воззрений» людей, был родом оттуда же, ч
то и его склонность повсюду видеть лишь проявления самых низких побужде
ний Ч коррупцию, заговорщицкую жажду власти, беспощадность, зависть, не
нависть, Ч то есть, из стремления компенсировать свои собственные беды
за счёт всего мира. И в случае с расовой принадлежностью это тоже служило
ему в первую очередь в качестве зацепки для его потребности в индивидуал
ьном превосходстве, т. е. как подтверждение того, что он другой и выше, неже
ли все эти пролетарии, бродяги, евреи и чехи, что встречались ему на его пу
ти.
И всё-таки тяжёлым камнем, как и прежде, на него давил страх, что он может оп
уститься до уровня люмпенов, обитателей домов для бедных или пролетарие
в. Те бесчисленные фигуры, которые прошли мимо него в мужском общежитии, т
е лица из читального зала и тёмных коридоров, которые, как зеркало, отрази
ли крушения столь многих надежд и личных судеб, наложили на него свой нес
мываемый отпечаток. И фоном тут была Вена рубежа веков, город с настроени
ем эпилога и запахом тления Ч эта школа жизни и впрямь научила его мысли
ть преимущественно категориями заката. И не что иное, как страх, был главн
ым содержанием лет его формирования, а в конце даже, как это окажется, импу
льсом головокружительной динамики всей его жизни вообще. Его столь комп
актно выглядевшая картина мира и человека, его чёрствость и бесчеловечн
ость были преимущественно защитным жестом и рационализацией того «исп
уганного существа», каким видели его немногие свидетели тех лет его моло
дости См
.: Jetzinger F. Op. cit. S. 115; Kubizek A. Op. cit.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47