И кто это - они?
Вновь она попала в базисную ВР-симуляцию - трехмерный кабинет. Огненная точка вспыхивала и гасла, как уголек в жаровне. Нагнувшись, Рени пошарила по полу, потыкалась в колени Ксаббу, нашла сенсор и набрала команду. Искра в виртуальном пространстве взорвалась символами и строками, заполнившими большую часть кабинета.
- Что бы это ни было, оно уже в системе, но еще латентно. Вирус, наверное.
Рени злилась, конечно, что ее система взломана и скорее всего безнадежно испорчена, но для владельцев «Мистера Джи» такая реакция была до странного благожелательной. Она запустила свой «Фаг» на поиски чужих кодов. Искать пришлось недолго.
- Что за черт?..
Ксаббу ощутил ее изумление.
- Что случилось, Рени?
- Этой штуки тут не должно быть!
В виртуальном пространстве перед ними висел прорисованный куда более реалистично, чем простенькая офисная мебель, прозрачно-золотой кристалл.
- Похоже на желтый алмаз. - В памяти всплыл образ, ускользающий, как сон, - ясно-белый силуэт, человек, слепленный из пустоты, - и пропал.
- Это компьютерная болезнь? Или что-то посланное теми людьми?
- Не знаю. Вспоминается что-то, но смутно - вроде бы перед тем, как мы сошли с линии… Я почти не помню, что случилось после того, как я вернулась за тобой в пещеру.
Золотой кристалл висел перед ней, как невыразительный желтый глаз.
- Я должен поговорить с вами, Рени, - грустно признался Ксаббу. - Рассказать, что там случилось со мной.
- Не сейчас. - Рени торопливо направила на кристалл - или то, что он представлял собой, - свои анализаторы. Когда несколько секунд спустя пришел результат - вокруг инородного тела, как хрустального солнца, закружились текстовые планетки, - она присвистнула сквозь зубы.
- Это код, но утрамбованный так, словно его сапогами топтали. Сюда втиснута чертова уйма информации. Если это деструктивный вирус, он может полностью переписать систему намного крупнее моей.
- Что вы будете делать?
Рени помедлила с ответом несколько секунд, торопливо проверяя предыдущие коннекты.
- Откуда бы оно ни явилось, теперь оно приклеилось к моей системе. Но в моей области внутренней сети политеха его нет и следа. И то хорошо. Господи, мой пульт аж распирает - памяти почти не осталось. - Она прервала связь с университетом. - Не думаю, чтобы я смогла даже активировать эту штуку на своей машине, так что, может быть, она нейтрализована. Хотя представить не могу, кому придет в голову создавать вирус, который сгружается на систему, не способную его поддержать. Да если на то пошло, зачем вообще нужен такой большой вирус? Это все равно что поставить слона подслушивать в телефонной будке.
Она выключила систему и, сняв очки, откинулась на кровати. Перед глазами, как младшие родственники загадочного кристалла, мелькали желтые точки. Ксаббу тоже снял очки, с подозрением взирая на пульт, как будто оттуда могло выползти нечто пакостное. Потом он перевел взгляд на Рени.
- Вы побледнели. Я налью вам воды.
- Мне надо найти систему, достаточно мощную, чтобы активировать эту штуку, - рассуждала вслух Рени, - но ни к чему не подключенную. Что-то большое и стерильное. Наверное, можно одолжить лабораторию в политехе, но тогда пойдут вопросы…
Ксаббу осторожно подал ей стакан.
- Может быть, уничтожить это? Если это работа хозяев того ужасного места, оно не может не быть опасным.
- Но если оно из клуба, это наше единственное доказательство! Более того, это ведь код, а разработчики кодов имеют собственный стиль - ну, как режиссеры фляков или художники. Если выясним, кто пишет программы для грязных делишек «Мистера Джи»… это станет отправной точкой. - Рени двумя глотками осушила стакан. Как же ей, оказывается, хотелось пить! - Я не собираюсь сдаваться из-за того, что испугана. - Она осела на подушки. - Я не сдаюсь.
Ксаббу все еще сидел на полу, скрестив ноги.
- И как это сделать, если вас нет в университете?
Голос его звучал почти скорбно, несообразно словам, точно у человека, занимающегося болтовней последние минуты перед расставанием, за которым не наступит встречи.
- Я соображу. Есть у меня пара идей, но до конца не продуманных.
Бушмен сидел тихо, глядя в пол. Потом поднял голову и тревожно взглянул на Рени. Лоб его избороздили морщины. Рени внезапно осознала, что друг ее с первых минут был необычно печален.
- Ты говорил, что хочешь рассказать о чем-то.
Ксаббу кивнул.
- Я запутался, Рени. Я должен выговориться. Вы мой друг. Думаю, вы спасли мне жизнь…
- А ты - мне, это уж точно. Если бы ты замешкался с помощью…
- Трудно было не заметить, что ваш дух очень слаб. Вы были очень больны. - Бушмен смущенно пожал плечами.
- Так поговори со мной. Расскажи, почему слаб твой дух, если дело в этом.
Ксаббу серьезно кивнул.
- С тех пор как мы вернулись оттуда, я не слышу, как звенит солнце. Так говорят в моем народе. Если ты не слышишь, как поет солнце, твой дух в смертельной опасности. Это длится уже много дней.
Но вначале я должен рассказать вам то, о чем вы не знаете, - часть истории моей жизни. Я говорил, что отец мой умер, а мать и сестры живут с моим народом. Вы знаете, что я учился в школах горожан. Я принадлежу своему народу, но во мне язык горожан и их мысли. Порой они похожи на проглоченный яд, на холод в душе, готовый заморозить сердце.
Он сбился и тяжело, неровно вздохнул. Рассказ причинял ему видимую боль. Рени обнаружила, что сжимает кулаки, точно любимый человек на ее глазах идет в высоте по канату.
- Из моего народа почти никого не осталось, - начал Ксаббу. - Древняя кровь ушла. Мы женились на высокорослых, и порой наших женщин брали против их воли, а таких, как я, все меньше и меньше.
А еще меньше тех, кто живет жизнью предков. Даже те, в ком кровь бушменов течет верно, почти все растят овец или гоняют скот по окраинам пустыни Калахари или в дельте Окаванго. Семья моей матери тоже жила в дельте. У них были овцы, пара коз, они удили рыбу в дельте и обменивали в ближайшем городке на вещи, которые, как им казалось, были нужны - вещи, над которыми наши предки посмеялись бы. И как бы они хохотали! Радио, у кого-то был даже старый телевизор на батарейках - что толку в этих голосах белого человека или черного человека, который живет как белый? Наши предки не поняли бы их. Голоса города глушат звуки жизни, которой жил когда-то мой народ, как глушат они солнечный звон.
А семья моей матери жила, как живут многие нищие чернокожие в Африке, по окраинам земель, которые когда-то принадлежали им. Белые больше не правят Африкой - по крайней мере, они не сидят больше в правительстве, но за них Африкой теперь правят принесенные ими вещи. Вы знаете это, хоть и живете в городе.
Рени кивнула.
- Я знаю.
- Но есть еще среди нашего народа те, кто живет по-старому, кто идет путем Древнего народа, путем Богомола и Дикобраза и Квамманги-Радуги. Так жили мой отец и его народ. Они были охотниками, блуждающими в пустыне там, куда не заходят ни белый, ни черный человек, следом за молнией и дождем и стадами антилоп. Они жили так, как жил мой народ с первых дней Творения, но потому лишь, что горожанам ничего не нужно от пустыни. В школе я узнал, что есть еще в мире такие места, где не звучит радио, где не оставляют следов колеса, но места эти исчезают, как вода на горячем камне под солнцем.
Единственным способом, каким народ моего отца мог держаться древних путей, было оставаться вдали от всех, даже от тех наших собратьев, кто покинул пустыню и священные холмы. Когда-то вся Африка была нашей, и мы бродили по ней вместе с другими Перворожденными: эландом и львом, спрингбоком и бабуином - бабуинов мы зовем «люди, сидящие на пятках» - и другими. Но последние из нашего рода могут выжить, лишь прячась. Для них городской мир - настоящая отрава. Они не переносят даже его прикосновения.
Много лет назад, до моего или вашего рождения, началась страшная засуха. Она поразила всю землю, но пустыню - сильнее всего. Три года продолжалась она. Стада спрингбоков покинули землю, хартебисты и куду тоже ушли или погибли. Семья моего отца страдала - пересохли даже ямы, откуда только бушмены могут высасывать воду через соломинку. Старики уже отдали себя пустыне, чтобы могли выжить молодые, но даже юные и сильные умирали. Дети рождались слабыми и больными, а потом перестали рождаться вовсе, ибо наши женщины бесплодны в засуху.
Мой отец был тогда охотником в самом расцвете молодости. Далеко уходил он в пустыню, целыми днями выискивая еду для своей семьи: братьев и сестер, племянников и племянниц.
Но с каждым разом ему приходилось уходить все дальше, и все меньше еды оставалось, чтобы поддержать его силы во время охоты. Яйца страусов, в которых мой народ хранит воду, почти опустели. Другим охотникам везло не больше, и женщины работали целыми днями, выкапывая последние корни, уцелевшие в засуху, собирая последних насекомых в пищу детям. По ночам все молились о дожде. Не было им счастья, никто не пел, а потом и не рассказывал сказок. Так велико было горе, что некоторые в семье моего отца решили, что дождь навсегда покинул землю, что близится конец мира.
Однажды, когда отец ушел на охоту и семь дней не видал своего народа, ему явилось невероятное видение: великий эланд, прекраснейший из зверей, стоял на краю солончака и грыз кору колючего дерева. Отец знал, что эланд мог бы кормить его семью много дней и даже вода, собранная травой в его желудке, помогла бы детям остаться в живых. Но он знал также, что видеть одинокого зверя - необычно. Эланд не бродит в огромных стадах, как другие антилопы, но вместе с ним путешествует и его семья, как и у нашего народа. И кроме того, этот эланд не был истощен, ребра его не торчали, несмотря на ужасную засуху. Отцу подумалось даже, что этот зверь - особый дар Деда Богомола, сотворившего первого эланда из обрывков сандалии Квамманги.
Пока он раздумывал, эланд заметил его и бросился прочь. Отец мой пустился в погоню.
Целый день преследовал он эланда, и когда тот остановился передохнуть, отец подкрался к нему, намазал наконечник самым сильным ядом и выпустил стрелу. Стрела попала в эланда, но тот умчался. Когда отец подошел к тому месту, где стоял зверь, стрелы там не оказалось, и он возрадовался - значит, стрела попала в цель. И снова он пошел по следу.
Но эланд не слабел и не замедлял бега. И еще день отец преследовал его, но уже не мог подойти достаточно близко, чтобы выстрелить еще раз. Быстро бежал эланд. Опустели яйца страуса, и кончилось сушеное мясо в мешке, но не было времени ни искать воду, ни добывать пищу.
И еще два дня гнался отец за зверем, под горячим солнцем и холодной луной. А эланд все бежал на юго-восток, туда, где кончается пустыня, к великому болоту вокруг речной дельты. Никогда в жизни отец не подходил так близко к Окаванго - его народ, когда-то проходивший тысячи миль в год, теперь не покидал пределов пустыни. Но от голода и жажды он немного помешался, а может, им овладели духи. Уверившись, что эланд - это дар Богомола, он твердо решил поймать его и отдать своему народу, чтобы вернулись дожди.
И наконец, на четвертый день после того, как он подстрелил эланда, отец пересек границу пустыни и, перевалив через холмы, достиг окраин болот Окаванго. Болото, конечно, высохло в те годы, и он не увидал ничего, кроме растрескавшейся грязи и засохших деревьев. Но бегущий эланд еще маячил перед ним, как мираж, и следы его оставались в пыли. Отец же следовал за ним.
Всю ночь шел он по незнакомым местам, по костям крокодилов и рыб, белеющим под луной. Народ моего отца жил по-старому - каждый камушек и холмик пустыни знали они, каждое деревце и куст, как горожане знают привычки своих детей и мебель в собственных домах. Но теперь он был в незнакомых местах, преследуя огромного эланда, которого считал духом. И пусть он был слаб и испуган, но он был охотником, и народ его пребывал в нужде. И взмолился он звездам-бабкам, прося у них мудрости. И когда Утренняя звезда - величайший из воинов - показалась на небе, отец обратился к ней с молитвой. «Пусть сердце мое станет, как твое», - просил он у звезды смелости жить, ибо силы покинули его.
Когда вновь взошло солнце и опалило землю, отец увидал впереди эланда у бегущего ручья. От вида воды и близости зверя-духа голова отца заболела, и он упал. Пробовал он ползти, но руки и ноги отказали ему. Но, уже теряя сознание, увидал он, как эланд обратился в прекрасную девушку - не знакомую ему девушку нашего народа.
То была моя мать, вставшая рано поутру, чтобы набрать воды. От засухи пересохла даже великая дельта, и ей приходилось далеко ходить за водой от своей придорожной деревушки. Она увидала, как из пустыни вышел охотник и рухнул у ее ног, умирая. Она дала ему напиться. Отец опустошил ее кувшин, потом едва не выпил ручей досуха. Когда он смог встать, она повела его к своей семье.
Старшие еще говорили на нашем языке. Покуда родители моей матери кормили отца, деды и бабки задавали ему вопросы и бормотали восхищенно, видя человека из воспоминаний своей молодости. Отец же ел, но больше молчал. Хотя люди эти были похожи на него, пути их были странны. Однако и на них не обращал отец внимания. Смотрел он только на мою мать, а она - на него.
Остаться он не мог. Он потерял эланда, но мог отнести воду своим родным. Да и чужаки пугали его своей говорящей коробкой, необычной одеждой и странной речью. Моя мать, не любившая собственного отца, который бил ее, сбежала с моим отцом, предпочтя его народ своему.
Хотя отец не просил ее покинуть семью, он был очень счастлив, когда она пошла с ним, ибо полюбил ее с первого взгляда. Он назвал ее Дочерью эланда, и они смеялись вместе, хотя поначалу не понимали друг друга. И когда наконец, после многих дней, они нашли народ отца, вся семья поразилась его рассказу и приветствовала его подругу. Той ночью гром прокатился над пустыней, и вспыхнула молния. Дожди вернулись. Засуха кончилась.
Ксаббу умолк. Рени ждала, сколько могла терпеть, и наконец не выдержала:
- А что случилось потом?
Бушмен поднял голову. На губах его играла слабая грустная улыбка.
- Я не утомил вас своим долгим рассказом, Рени? Это лишь мой рассказ, рассказ о том, как я появился на свет и откуда пришел.
- Утомил? Это… Это прекрасно. Как волшебная сказка.
Улыбка дрогнула.
- Я остановился, потому что это был прекраснейший миг в их жизни. Когда пришли дожди. Семья моего отца думала, что он и впрямь привел дочь эланда, привел им удачу. Но дальше мой рассказ будет печален.
- Если ты хочешь рассказать его мне, я с радостью послушаю, Ксаббу. Пожалуйста.
- Что ж. - Он развел руками. - Долгое время все было хорошо. С дождем вернулись и звери, и вскоре трава росла снова, и на деревьях распускались листья, и пустыня расцветала. Даже пчелы вернулись, чтобы делать прекрасный мед и таить его в скалах. Это был верный знак того, что жизнь сильна в тех местах - бушмены больше всего на свете любят мед, потому мы и почитаем маленькую птичку-медоведа. И все было хорошо. Вскоре моя мать понесла. Тем ребенком был я, и назвали меня Ксаббу, что значит «сон». Бушмены верят, что жизнь есть сон, в котором снимся мы все, и родители мои хотели отметить удачу, которую принес им сон. Другие женщины в семье тоже зачали детей, и детство мое прошло среди сверстников.
А потом случилось ужасное. Мой отец и его племянник вышли на охоту. День выдался удачный - они убили большого сильного хартебиста. Она были счастливы, потому что по возвращении их ждал праздник и мяса хватит их семьям на несколько дней.
На обратном пути они встретили джип. Они слыхали о подобных штуках, но никогда не видали их прежде, и подошли к нему с неохотой. Но люди в джипе - трое черных и один белый, все высокорослые и одетые по-городскому - явно находились в опасности. У них не было воды, и они могли вскоре умереть. И мой отец и его племянник помогли этим людям.
То были ученые из какого-то университета - полагаю, геологи, искавшие нефть или еще что-то, нужное горожанам. В джип их ударила молния и вывела из строя мотор и радио. Без помощи они умерли бы. Отец и его племянник вывели их на окраину пустыни, к маленькой торговой деревушке. Они не осмелились бы сделать это, если бы отец не припомнил, что покидал уже однажды пустыню и вернулся невредимым. Отец хотел вывести их к деревне и там оставить, но пока они шли - медленно, как ходят горожане, - появился другой джип. Принадлежал он правительственным рейнджерам, и хотя они вызвали по радио помощь ученым, они арестовали отца и его племянника за убийство хартебиста. Антилоп, видите ли, охраняет правительство. А бушменов охранять некому.
В голосе Ксаббу слышалась такая горечь, что Рени отпрянула.
- Они арестовали их? После того, как те только что спасли четверых человек? Это ужасно!
Ксаббу кивнул.
- Ученые спорили, но рейнджеры оказались из тех, которые боятся оставить безнаказанным любой проступок из опасения, как бы чего не вышло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Вновь она попала в базисную ВР-симуляцию - трехмерный кабинет. Огненная точка вспыхивала и гасла, как уголек в жаровне. Нагнувшись, Рени пошарила по полу, потыкалась в колени Ксаббу, нашла сенсор и набрала команду. Искра в виртуальном пространстве взорвалась символами и строками, заполнившими большую часть кабинета.
- Что бы это ни было, оно уже в системе, но еще латентно. Вирус, наверное.
Рени злилась, конечно, что ее система взломана и скорее всего безнадежно испорчена, но для владельцев «Мистера Джи» такая реакция была до странного благожелательной. Она запустила свой «Фаг» на поиски чужих кодов. Искать пришлось недолго.
- Что за черт?..
Ксаббу ощутил ее изумление.
- Что случилось, Рени?
- Этой штуки тут не должно быть!
В виртуальном пространстве перед ними висел прорисованный куда более реалистично, чем простенькая офисная мебель, прозрачно-золотой кристалл.
- Похоже на желтый алмаз. - В памяти всплыл образ, ускользающий, как сон, - ясно-белый силуэт, человек, слепленный из пустоты, - и пропал.
- Это компьютерная болезнь? Или что-то посланное теми людьми?
- Не знаю. Вспоминается что-то, но смутно - вроде бы перед тем, как мы сошли с линии… Я почти не помню, что случилось после того, как я вернулась за тобой в пещеру.
Золотой кристалл висел перед ней, как невыразительный желтый глаз.
- Я должен поговорить с вами, Рени, - грустно признался Ксаббу. - Рассказать, что там случилось со мной.
- Не сейчас. - Рени торопливо направила на кристалл - или то, что он представлял собой, - свои анализаторы. Когда несколько секунд спустя пришел результат - вокруг инородного тела, как хрустального солнца, закружились текстовые планетки, - она присвистнула сквозь зубы.
- Это код, но утрамбованный так, словно его сапогами топтали. Сюда втиснута чертова уйма информации. Если это деструктивный вирус, он может полностью переписать систему намного крупнее моей.
- Что вы будете делать?
Рени помедлила с ответом несколько секунд, торопливо проверяя предыдущие коннекты.
- Откуда бы оно ни явилось, теперь оно приклеилось к моей системе. Но в моей области внутренней сети политеха его нет и следа. И то хорошо. Господи, мой пульт аж распирает - памяти почти не осталось. - Она прервала связь с университетом. - Не думаю, чтобы я смогла даже активировать эту штуку на своей машине, так что, может быть, она нейтрализована. Хотя представить не могу, кому придет в голову создавать вирус, который сгружается на систему, не способную его поддержать. Да если на то пошло, зачем вообще нужен такой большой вирус? Это все равно что поставить слона подслушивать в телефонной будке.
Она выключила систему и, сняв очки, откинулась на кровати. Перед глазами, как младшие родственники загадочного кристалла, мелькали желтые точки. Ксаббу тоже снял очки, с подозрением взирая на пульт, как будто оттуда могло выползти нечто пакостное. Потом он перевел взгляд на Рени.
- Вы побледнели. Я налью вам воды.
- Мне надо найти систему, достаточно мощную, чтобы активировать эту штуку, - рассуждала вслух Рени, - но ни к чему не подключенную. Что-то большое и стерильное. Наверное, можно одолжить лабораторию в политехе, но тогда пойдут вопросы…
Ксаббу осторожно подал ей стакан.
- Может быть, уничтожить это? Если это работа хозяев того ужасного места, оно не может не быть опасным.
- Но если оно из клуба, это наше единственное доказательство! Более того, это ведь код, а разработчики кодов имеют собственный стиль - ну, как режиссеры фляков или художники. Если выясним, кто пишет программы для грязных делишек «Мистера Джи»… это станет отправной точкой. - Рени двумя глотками осушила стакан. Как же ей, оказывается, хотелось пить! - Я не собираюсь сдаваться из-за того, что испугана. - Она осела на подушки. - Я не сдаюсь.
Ксаббу все еще сидел на полу, скрестив ноги.
- И как это сделать, если вас нет в университете?
Голос его звучал почти скорбно, несообразно словам, точно у человека, занимающегося болтовней последние минуты перед расставанием, за которым не наступит встречи.
- Я соображу. Есть у меня пара идей, но до конца не продуманных.
Бушмен сидел тихо, глядя в пол. Потом поднял голову и тревожно взглянул на Рени. Лоб его избороздили морщины. Рени внезапно осознала, что друг ее с первых минут был необычно печален.
- Ты говорил, что хочешь рассказать о чем-то.
Ксаббу кивнул.
- Я запутался, Рени. Я должен выговориться. Вы мой друг. Думаю, вы спасли мне жизнь…
- А ты - мне, это уж точно. Если бы ты замешкался с помощью…
- Трудно было не заметить, что ваш дух очень слаб. Вы были очень больны. - Бушмен смущенно пожал плечами.
- Так поговори со мной. Расскажи, почему слаб твой дух, если дело в этом.
Ксаббу серьезно кивнул.
- С тех пор как мы вернулись оттуда, я не слышу, как звенит солнце. Так говорят в моем народе. Если ты не слышишь, как поет солнце, твой дух в смертельной опасности. Это длится уже много дней.
Но вначале я должен рассказать вам то, о чем вы не знаете, - часть истории моей жизни. Я говорил, что отец мой умер, а мать и сестры живут с моим народом. Вы знаете, что я учился в школах горожан. Я принадлежу своему народу, но во мне язык горожан и их мысли. Порой они похожи на проглоченный яд, на холод в душе, готовый заморозить сердце.
Он сбился и тяжело, неровно вздохнул. Рассказ причинял ему видимую боль. Рени обнаружила, что сжимает кулаки, точно любимый человек на ее глазах идет в высоте по канату.
- Из моего народа почти никого не осталось, - начал Ксаббу. - Древняя кровь ушла. Мы женились на высокорослых, и порой наших женщин брали против их воли, а таких, как я, все меньше и меньше.
А еще меньше тех, кто живет жизнью предков. Даже те, в ком кровь бушменов течет верно, почти все растят овец или гоняют скот по окраинам пустыни Калахари или в дельте Окаванго. Семья моей матери тоже жила в дельте. У них были овцы, пара коз, они удили рыбу в дельте и обменивали в ближайшем городке на вещи, которые, как им казалось, были нужны - вещи, над которыми наши предки посмеялись бы. И как бы они хохотали! Радио, у кого-то был даже старый телевизор на батарейках - что толку в этих голосах белого человека или черного человека, который живет как белый? Наши предки не поняли бы их. Голоса города глушат звуки жизни, которой жил когда-то мой народ, как глушат они солнечный звон.
А семья моей матери жила, как живут многие нищие чернокожие в Африке, по окраинам земель, которые когда-то принадлежали им. Белые больше не правят Африкой - по крайней мере, они не сидят больше в правительстве, но за них Африкой теперь правят принесенные ими вещи. Вы знаете это, хоть и живете в городе.
Рени кивнула.
- Я знаю.
- Но есть еще среди нашего народа те, кто живет по-старому, кто идет путем Древнего народа, путем Богомола и Дикобраза и Квамманги-Радуги. Так жили мой отец и его народ. Они были охотниками, блуждающими в пустыне там, куда не заходят ни белый, ни черный человек, следом за молнией и дождем и стадами антилоп. Они жили так, как жил мой народ с первых дней Творения, но потому лишь, что горожанам ничего не нужно от пустыни. В школе я узнал, что есть еще в мире такие места, где не звучит радио, где не оставляют следов колеса, но места эти исчезают, как вода на горячем камне под солнцем.
Единственным способом, каким народ моего отца мог держаться древних путей, было оставаться вдали от всех, даже от тех наших собратьев, кто покинул пустыню и священные холмы. Когда-то вся Африка была нашей, и мы бродили по ней вместе с другими Перворожденными: эландом и львом, спрингбоком и бабуином - бабуинов мы зовем «люди, сидящие на пятках» - и другими. Но последние из нашего рода могут выжить, лишь прячась. Для них городской мир - настоящая отрава. Они не переносят даже его прикосновения.
Много лет назад, до моего или вашего рождения, началась страшная засуха. Она поразила всю землю, но пустыню - сильнее всего. Три года продолжалась она. Стада спрингбоков покинули землю, хартебисты и куду тоже ушли или погибли. Семья моего отца страдала - пересохли даже ямы, откуда только бушмены могут высасывать воду через соломинку. Старики уже отдали себя пустыне, чтобы могли выжить молодые, но даже юные и сильные умирали. Дети рождались слабыми и больными, а потом перестали рождаться вовсе, ибо наши женщины бесплодны в засуху.
Мой отец был тогда охотником в самом расцвете молодости. Далеко уходил он в пустыню, целыми днями выискивая еду для своей семьи: братьев и сестер, племянников и племянниц.
Но с каждым разом ему приходилось уходить все дальше, и все меньше еды оставалось, чтобы поддержать его силы во время охоты. Яйца страусов, в которых мой народ хранит воду, почти опустели. Другим охотникам везло не больше, и женщины работали целыми днями, выкапывая последние корни, уцелевшие в засуху, собирая последних насекомых в пищу детям. По ночам все молились о дожде. Не было им счастья, никто не пел, а потом и не рассказывал сказок. Так велико было горе, что некоторые в семье моего отца решили, что дождь навсегда покинул землю, что близится конец мира.
Однажды, когда отец ушел на охоту и семь дней не видал своего народа, ему явилось невероятное видение: великий эланд, прекраснейший из зверей, стоял на краю солончака и грыз кору колючего дерева. Отец знал, что эланд мог бы кормить его семью много дней и даже вода, собранная травой в его желудке, помогла бы детям остаться в живых. Но он знал также, что видеть одинокого зверя - необычно. Эланд не бродит в огромных стадах, как другие антилопы, но вместе с ним путешествует и его семья, как и у нашего народа. И кроме того, этот эланд не был истощен, ребра его не торчали, несмотря на ужасную засуху. Отцу подумалось даже, что этот зверь - особый дар Деда Богомола, сотворившего первого эланда из обрывков сандалии Квамманги.
Пока он раздумывал, эланд заметил его и бросился прочь. Отец мой пустился в погоню.
Целый день преследовал он эланда, и когда тот остановился передохнуть, отец подкрался к нему, намазал наконечник самым сильным ядом и выпустил стрелу. Стрела попала в эланда, но тот умчался. Когда отец подошел к тому месту, где стоял зверь, стрелы там не оказалось, и он возрадовался - значит, стрела попала в цель. И снова он пошел по следу.
Но эланд не слабел и не замедлял бега. И еще день отец преследовал его, но уже не мог подойти достаточно близко, чтобы выстрелить еще раз. Быстро бежал эланд. Опустели яйца страуса, и кончилось сушеное мясо в мешке, но не было времени ни искать воду, ни добывать пищу.
И еще два дня гнался отец за зверем, под горячим солнцем и холодной луной. А эланд все бежал на юго-восток, туда, где кончается пустыня, к великому болоту вокруг речной дельты. Никогда в жизни отец не подходил так близко к Окаванго - его народ, когда-то проходивший тысячи миль в год, теперь не покидал пределов пустыни. Но от голода и жажды он немного помешался, а может, им овладели духи. Уверившись, что эланд - это дар Богомола, он твердо решил поймать его и отдать своему народу, чтобы вернулись дожди.
И наконец, на четвертый день после того, как он подстрелил эланда, отец пересек границу пустыни и, перевалив через холмы, достиг окраин болот Окаванго. Болото, конечно, высохло в те годы, и он не увидал ничего, кроме растрескавшейся грязи и засохших деревьев. Но бегущий эланд еще маячил перед ним, как мираж, и следы его оставались в пыли. Отец же следовал за ним.
Всю ночь шел он по незнакомым местам, по костям крокодилов и рыб, белеющим под луной. Народ моего отца жил по-старому - каждый камушек и холмик пустыни знали они, каждое деревце и куст, как горожане знают привычки своих детей и мебель в собственных домах. Но теперь он был в незнакомых местах, преследуя огромного эланда, которого считал духом. И пусть он был слаб и испуган, но он был охотником, и народ его пребывал в нужде. И взмолился он звездам-бабкам, прося у них мудрости. И когда Утренняя звезда - величайший из воинов - показалась на небе, отец обратился к ней с молитвой. «Пусть сердце мое станет, как твое», - просил он у звезды смелости жить, ибо силы покинули его.
Когда вновь взошло солнце и опалило землю, отец увидал впереди эланда у бегущего ручья. От вида воды и близости зверя-духа голова отца заболела, и он упал. Пробовал он ползти, но руки и ноги отказали ему. Но, уже теряя сознание, увидал он, как эланд обратился в прекрасную девушку - не знакомую ему девушку нашего народа.
То была моя мать, вставшая рано поутру, чтобы набрать воды. От засухи пересохла даже великая дельта, и ей приходилось далеко ходить за водой от своей придорожной деревушки. Она увидала, как из пустыни вышел охотник и рухнул у ее ног, умирая. Она дала ему напиться. Отец опустошил ее кувшин, потом едва не выпил ручей досуха. Когда он смог встать, она повела его к своей семье.
Старшие еще говорили на нашем языке. Покуда родители моей матери кормили отца, деды и бабки задавали ему вопросы и бормотали восхищенно, видя человека из воспоминаний своей молодости. Отец же ел, но больше молчал. Хотя люди эти были похожи на него, пути их были странны. Однако и на них не обращал отец внимания. Смотрел он только на мою мать, а она - на него.
Остаться он не мог. Он потерял эланда, но мог отнести воду своим родным. Да и чужаки пугали его своей говорящей коробкой, необычной одеждой и странной речью. Моя мать, не любившая собственного отца, который бил ее, сбежала с моим отцом, предпочтя его народ своему.
Хотя отец не просил ее покинуть семью, он был очень счастлив, когда она пошла с ним, ибо полюбил ее с первого взгляда. Он назвал ее Дочерью эланда, и они смеялись вместе, хотя поначалу не понимали друг друга. И когда наконец, после многих дней, они нашли народ отца, вся семья поразилась его рассказу и приветствовала его подругу. Той ночью гром прокатился над пустыней, и вспыхнула молния. Дожди вернулись. Засуха кончилась.
Ксаббу умолк. Рени ждала, сколько могла терпеть, и наконец не выдержала:
- А что случилось потом?
Бушмен поднял голову. На губах его играла слабая грустная улыбка.
- Я не утомил вас своим долгим рассказом, Рени? Это лишь мой рассказ, рассказ о том, как я появился на свет и откуда пришел.
- Утомил? Это… Это прекрасно. Как волшебная сказка.
Улыбка дрогнула.
- Я остановился, потому что это был прекраснейший миг в их жизни. Когда пришли дожди. Семья моего отца думала, что он и впрямь привел дочь эланда, привел им удачу. Но дальше мой рассказ будет печален.
- Если ты хочешь рассказать его мне, я с радостью послушаю, Ксаббу. Пожалуйста.
- Что ж. - Он развел руками. - Долгое время все было хорошо. С дождем вернулись и звери, и вскоре трава росла снова, и на деревьях распускались листья, и пустыня расцветала. Даже пчелы вернулись, чтобы делать прекрасный мед и таить его в скалах. Это был верный знак того, что жизнь сильна в тех местах - бушмены больше всего на свете любят мед, потому мы и почитаем маленькую птичку-медоведа. И все было хорошо. Вскоре моя мать понесла. Тем ребенком был я, и назвали меня Ксаббу, что значит «сон». Бушмены верят, что жизнь есть сон, в котором снимся мы все, и родители мои хотели отметить удачу, которую принес им сон. Другие женщины в семье тоже зачали детей, и детство мое прошло среди сверстников.
А потом случилось ужасное. Мой отец и его племянник вышли на охоту. День выдался удачный - они убили большого сильного хартебиста. Она были счастливы, потому что по возвращении их ждал праздник и мяса хватит их семьям на несколько дней.
На обратном пути они встретили джип. Они слыхали о подобных штуках, но никогда не видали их прежде, и подошли к нему с неохотой. Но люди в джипе - трое черных и один белый, все высокорослые и одетые по-городскому - явно находились в опасности. У них не было воды, и они могли вскоре умереть. И мой отец и его племянник помогли этим людям.
То были ученые из какого-то университета - полагаю, геологи, искавшие нефть или еще что-то, нужное горожанам. В джип их ударила молния и вывела из строя мотор и радио. Без помощи они умерли бы. Отец и его племянник вывели их на окраину пустыни, к маленькой торговой деревушке. Они не осмелились бы сделать это, если бы отец не припомнил, что покидал уже однажды пустыню и вернулся невредимым. Отец хотел вывести их к деревне и там оставить, но пока они шли - медленно, как ходят горожане, - появился другой джип. Принадлежал он правительственным рейнджерам, и хотя они вызвали по радио помощь ученым, они арестовали отца и его племянника за убийство хартебиста. Антилоп, видите ли, охраняет правительство. А бушменов охранять некому.
В голосе Ксаббу слышалась такая горечь, что Рени отпрянула.
- Они арестовали их? После того, как те только что спасли четверых человек? Это ужасно!
Ксаббу кивнул.
- Ученые спорили, но рейнджеры оказались из тех, которые боятся оставить безнаказанным любой проступок из опасения, как бы чего не вышло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99