Он ощутил, как содрогнулся в конвульсиях мир, как вспыхнул воздух, как его лишенные кислорода легкие до хруста обуглились в груди. Он мертв, тут и сомневаться нечего.
Но почему у него болит голова?
Разумеется, послежизнь, в которой наказанием за земные грехи служит вечная головная боль, в какой-то мере логична. Жутко логична.
Пол открыл глаза и заморгал от света.
Он сидел на краю огромной воронки, смертельной и глубокой раны во влажной земле. Местность вокруг была плоской и пустой. Траншей не было, а если они и были, то их засыпало после взрыва; повсюду Пол видел лишь изрытую грязь, тянувшуюся до горизонта из серовато отсвечивающего тумана.
Но за его спиной, подпирая, находилось что-то твердое, и это прикосновение к ягодицам и лопаткам впервые заставило его задуматься, не слишком ли он поторопился поверить в свою смерть. Пол повернул голову, оглядываясь, и каска съехала ему на глаза, на мгновение вернув его в темноту, а затем соскользнула и упала на колени. Пол с изумлением уставился на каску. Почти вся ее верхушка исчезла, снесенная мощным ударом, а искореженные остатки металла напоминали терновый венец.
Вспомнив жуткие рассказы про обезглавленных снарядами солдат, которые умудрялись после этого отшагать пару десятков ярдов, или о тех, кто хватал вывалившиеся внутренности, не понимая, что это такое, Пол содрогнулся. Медленно, словно играя в прятки с самим собой, он провел пальцами по щекам, вискам и выше, каждую секунду ожидая ощутить развороченную макушку. Он коснулся волос, кожи, черепа… но все на месте. Никакой раны. Поднеся пальцы к глазам, Пол увидел, что руки перепачканы кровью и грязью, но кровь уже засохла и стала похожа на старую бурую краску. Он медленно и с облегчением выдохнул.
Пол был мертв, но у него болела голова. Он был жив, но раскаленный докрасна осколок снаряда прошил его каску словно нож, срезающий крем на торте.
Пол посмотрел вверх и увидел дерево - маленький скелет из веток, заставивший его пересечь полоску ничейной земли. Дерево, на котором висел умирающий человек.
Теперь оно вытянулось до облаков.
Пол Джонас вздохнул. Он обошел дерево пять раз, но от этого оно не стало менее нереальным.
Искалеченное и голое, дерево выросло таким большим, что его верхушка скрылась в облаках, неподвижно висящих на сером небе. Ствол его стал похож на башню сказочного замка, и этот массивный цилиндр с грубой корой, казалось, тянулся вниз не меньше, чем вверх, и исчезал в рыхлой земле на его дне. Ни единого корешка Пол не заметил.
Он еще раз обошел дерево, но так ничего не и не понял. Потом отошел в сторону, надеясь отыскать угол, под которым можно будет оценить высоту дерева, но и это не помогло прояснить ситуацию: как бы далеко он ни отходил от ствола по безликой равнине, вершина дерева по-прежнему скрывалась в облаках. И всякий раз, хотелось Полу того или нет, он ловил себя на том, что возвращается к дереву. И дело состояло вовсе не в том, что больше возвращаться было некуда; сам мир словно каким-то образом искривился, поэтому какое бы направление Пол ни избирал, рано или поздно он вновь шагал к исполинскому стволу.
Пол уселся, прислонившись к стволу, и попробовал уснуть. Сон не приходил, но он упрямо не открывал глаза. Все эти загадки ему совершенно не нравились. Его поразил взорвавшийся снаряд. Война и все с ней связанное словно исчезли, хотя конфликт подобного масштаба в карман не сунешь. С тех пор, как он здесь очутился, свет не изменился, хотя после взрыва, должно быть, прошло несколько часов. И во всем мире кроме Пола существовало лишь это огромное и нереальное растение.
Он молился о том, чтобы открыть глаза и оказаться в каком-либо приличном загробном мире или в привычном убожестве траншей в обществе Маллита, Финча и остальных парней из взвода. Когда молитва кончилась, он так и не рискнул открыть глаза, твердо решив предоставить Богу - или кому бы то ни было - побольше времени на наведение порядка. Пол сидел, изо всех сил стараясь не обращать внимания на боль, обручем стянувшую череп, и погружаясь в тишину, пока мир возвращается к реальности. Наконец он открыл глаза.
Туман, грязь и огромное проклятое дерево. Ничего не изменилось.
Пол глубоко вздохнул и встал. Он мало что помнил о довоенной жизни, а сейчас даже недавнее прошлое казалось зыбким, но он знал, что есть определенный вид историй, в которых происходят невозможные события, и как только невозможное событие доказывает, что оно не распроизойдет обратно, остается единственное: с невозможным следует обращаться, как с возможным.
А что можно сделать с деревом, от которого нельзя уйти и которое верхушкой пронзает облака? Забраться на него.
Это оказалось легче, чем он ожидал. Хотя первые ветви торчали где-то под брюхами облаков, Полу помогло само дерево: кора была покрыта выступами и трещинами, словно кожа некоего гигантского пресмыкающегося, и на ней имелось сколько угодно мест, где можно упереться или ухватиться. На некоторых самых крупных выступах можно было даже посидеть и перевести дух в относительном комфорте и безопасности.
Но все же подъем оказался не легок. Хотя в этом лишенном солнца месте время определить было трудно, Пол решил, что прошло как минимум полдня, пока он добрался до первой ветки. Она оказалась шириной с проселочную дорогу, уходящую вдаль и вверх; там, где она исчезала в облаках, виднелись первые расплывчатые контуры листьев.
Пол улегся в развилке между веткой и стволом и попытался уснуть, но, несмотря на предельную усталость, не смог. Отдохнув немного, он встал и полез дальше.
Через некоторое время воздух стал прохладнее, и Пол стал ощущать влажные прикосновения облаков. Небо вокруг гигантского ствола становилось все мутнее, концы ветвей утонули в облаках окончательно; он видел над головой огромные контуры каких-то предметов, висящих среди листвы, но опознать их не смог. Еще через полчаса восхождения выяснилось, что это гигантские яблоки, каждое размером с аэростат воздушного заграждения.
Чем выше он лез, тем гуще становился туман, и наконец Пол очутился в фантомном мире ветвей и дрейфующих клочковатых облаков, словно взобрался на верхушку мачты корабля-призрака. Звуков не было, если не считать поскрипывания и шороха коры под ногами. Легкий ветерок охлаждал вспотевший лоб, но был не в силах всколыхнуть огромные плоские листья.
Тишина и клочья тумана. Огромный ствол и мешанина ветвей вверху и внизу. Самозамкнутый мир. Пол полез выше.
Облака стали еще плотнее, но он ощутил, как изменился свет: что-то теплое заставило облака светиться, словно плотный занавес, за которым стоит фонарь. Пол снова отдохнул и прикинул, долго ли будет лететь, если оступится. Потом оторвал болтающуюся на манжете пуговицу и уронил ее вниз, наблюдая, как она пронзает воздушные потоки и бесшумно исчезает в облаках.
Позднее - Пол не мог сказать, насколько позднее - он обнаружил, что карабкается навстречу все более яркому свету. Серая кора начала приобретать и другие оттенки: песочно-бежевый и бледно-желтый. Новый, более резкий свет словно приплюснул кору на поверхности ветвей, а окружающий туман просветлел и заискрился, словно на составляющих его капельках влаги вспыхнули крошечные радуги.
Облачный туман стал здесь настолько плотен, что начал мешать подъему, обвиваясь вокруг лица мокрыми щупальцами, делая скользкой кору под ладонями, отягощая влагой одежду и превращая тем самым подъем в весьма опасное мероприятие. На мгновение у Пола возникло желание сдаться, но идти ему было некуда - только вниз. Стоило рискнуть, пренебрегая вероятностью неприятно быстрого спуска, лишь бы избежать более медленного пути, который мог привести лишь в вечное ничто унылой серой равнины.
В любом случае, решил Пол, если он уже мертв, то снова умереть не может. А если жив, то, значит, очутился в сказке, а в сказках никогда в самом начале не умирают.
Облака все густели: последнюю сотню ярдов он словно продирался сквозь прогнивший муслин. Влажное сопротивление мешало ему заметить, каким ярким становится мир, но, пробившись сквозь последний слой облаков и подняв голову, Пол, моргая, увидел ослепительное бронзовое солнце и чистейшую синеву безоблачного неба.
Над головой облаков не было, но они простирались повсюду: верхний край пенистой массы, сквозь которую он пробрался, тянулся на мили вокруг упругой белоснежной равниной. А вдалеке, сверкая в ярком солнечном свете, виднелся… замок.
Пол не сводил с него глаз, и бледные стройные башни, казалось, извивались и колыхались, словно предмет, который разглядывают сквозь воду горного озера. Но все же это был, несомненно, замок, а не сотворенная облаками и солнцем иллюзия; над острыми зубцами стен развевались разноцветные флаги, а огромные ворота с подъемным мостом казались ухмыляющимся ртом, распахнутым в темноту.
Пол рассмеялся, внезапно и отрывисто, но глаза его наполнились слезами. Замок был прекрасен. Замок наводил страх. После огромной серой пустоты и заполняющих полмира облаков он был слишком ярок, слишком крепок, почти слишком реален.
И тем не менее Пол карабкался наверх именно ради него: замок призывал его к себе столь же ясно, как если бы обладал голосом, - словно смутно осознаваемый образ чего-то, ждущего наверху, заставил его полезть на дерево.
На сахарной равнине облаков угадывалась дорожка, некий намек на более плотную белизну. Дорожка эта начиналась у дерева и петляла по облакам к воротам далекого замка. Пол поднялся чуть выше, пока его ноги не оказались на уровне облачной равнины, секунду помедлил, с замиранием прислушиваясь к частым и сильным ударам сердца, и шагнул с ветки. На неуловимо жуткое мгновение белизна под ногой просела, но лишь чуть-чуть. Пол замахал руками, удерживая равновесие, но тут же обнаружил, что стоять на облаке - примерно то же, что стоять на матрасе.
И он пошел.
По мере приближения замок вырастал. Если у Пола и оставались подозрения, что он в какой-то сказке, а не в реальном мире, то все более четкий образ замка неизбежно их рассеял. Этот замок кто-то явно выдумал.
Разумеется, он был реален и весьма осязаем - хотя что все это значило для человека, шагающего по облакам? Но он был реален в том же смысле, в каком реальны предметы, в которые человек давно поверил, но никогда не видел. Сооружение имело форму замка - того замка, который только и может существовать, - но средневековой крепостью было не более, чем стул или кружка пива. То была идея замка, понял Пол, нечто вроде платоновской чистой идеи, никак не связанной с грубыми реальностями архитектуры или феодальными стычками.
Платоновский идеал? Пол понятия не имел, откуда у него в голове возникли эти слова. Воспоминания все еще плавали под поверхностью сознания, ближе к ней, чем прежде, однако и ныне столь же странно расплывчатые, как и многобашенное видение впереди.
Он шагал под неподвижным солнцем, и из-под его подошв на каждом шагу клочками дыма вылетали крошечные вихри облаков.
Ворота стояли распахнутыми, но вид у них почему-то был неприветливый. Несмотря на размытые отсветы солнца на башнях, вход в замок был глубок, темен и пуст. Пол некоторое время простоял перед зияющим проходом, ощущая, как резво бежит по жилам кровь, и рефлексы самосохранения настойчиво подсказывали ему, что следует вернуться, хотя он знал, что должен войти. Наконец, ощущая себя еще более беззащитным, чем перед артобстрелом, с которого и начался весь этот безумный сон, он затаил дыхание и шагнул внутрь.
Огромное каменное помещение за дверью оказалось на удивление пустым; единственным его украшением было висящее на дальней стене знамя - красное, с черно-золотой вышивкой. На нем был изображен щит, оплетенный двумя розами. Над цветами висела корона, а внизу находилась надпись: «Ad Aeternum».
Когда Пол шагнул ближе, чтобы получше его рассмотреть, гулкое эхо его шагов разнеслось по помещению - такое громкое после приглушающего поступь облачного ковра, что он даже вздрогнул. Он подумал, что кто-то должен выйти и посмотреть, кто пришел, но двери в противоположных концах помещения остались закрытыми, и никакой другой звук не присоединился к замирающему эху его шагов.
На знамя было трудно смотреть долго: казалось, каждый черный или золотой стежок шевелится, а вся картина расплывается и колышется. Пол отступил почти до самого входа и лишь здесь вновь увидел ее ясно, но и тогда знамя ничего не поведало ему ни про этот замок, ни о том, кто может в нем обитать.
Пол по очереди посмотрел на двери. Они ничем не различались, и он повернул к левой. Хотя пройти, казалось, нужно было всего десяток шагов, он шел на удивление долго. Пол обернулся. Портал стал теперь лишь темным пятнышком вдалеке, а сам вход словно заволокло дымом, как будто облака начали просачиваться внутрь. Пол повернулся к двери, ставшей теперь намного выше него. От прикосновения она легко распахнулась, и Пол шагнул за порог.
И очутился в джунглях.
Секунду спустя он понял, что это не совсем так. Растения густо росли повсюду, но сквозь длинные листья и переплетение лиан он разглядел стены. Вытянутые арочные окна располагались высоко, и сквозь них виднелось небо, затянутое темными грозовыми тучами, - совсем не тот купол чистой голубизны, который остался за воротами. Джунгли окружали Пола со всех сторон, но он все еще находился внутри, хотя то, что было снаружи, ему не принадлежало.
Это помещение оказалось даже больше гигантского холла у входа. Высоко-высоко над кивающими головками ядовитых на вид цветов и буйством зелени простирался потолок, покрытый сложными остроугольными узорами из сверкающего золота, похожими на украшенную драгоценностями карту лабиринта.
Всплыло другое воспоминание, высвобожденное запахами и прикосновением влажного теплого воздуха. Подобное место называется… называется… консерваторией. Место, где хранят предметы, смутно вспомнилось Полу, где они растут, где прячут секреты.
Он шагнул вперед, разведя руками палкообразные побеги длиннолистного растения, и ему тут же пришлось сплясать неожиданный танец, чтобы не свалиться в пруд, который это растение скрывало. Десятки крошечных рыбок, похожих на раскаленные в горне медяки, испуганно бросились врассыпную.
Пол пошел вдоль берега пруда, отыскивая тропинку. Растения были пыльными; пробираясь сквозь самые густые заросли, он стряхивал с листьев облачка пыли, которые, попадая в косые столбы света, льющегося сквозь высокие окна, превращались в серебристые вихри. Пол стал ждать, пока пыль уляжется, и из наступившией тишины к нему приплыл тихий звук. Кто-то плакал.
Вытянув руки, он раздвинул листья, словно занавес, и увидел большую, похожую на колокол клетку, укрытую растениями. Тонкие золотые прутья столь тесно переплелись с цветущими лианами, что разглядеть содержимое клетки оказалось очень трудно. Пол подошел ближе, и в клетке что-то шевельнулось. Пол замер.
То была женщина. То была птица.
То была женщина.
Она обернулась. Широко распахнутые черные глаза были мокрыми от слез. Пышные темные волосы обрамляли продолговатое лицо и рассыпались по спине, сливаясь с пурпуром и пронзительной зеленью странного костюма. Но то был не костюм. Под руками, сложенные наподобие бумажного веера, виднелись длинные перья. Крылья.
- Кто здесь? - крикнула она.
Все это был, разумеется, сон - возможно, последние галлюцинации умирающего на поле боя солдата, - но едва ее голос проник в Пола и уютно устроился внутри, словно нечто, вернувшееся домой, он понял, что никогда не забудет его звучания. В нем, в этих двух словах, он уловил окончательность и печаль, граничащую с безумием. Пол шагнул к клетке.
Большие круглые глаза пленницы раскрылись еще шире.
- Кто вы? Вы не отсюда.
Пол уставился на нее, хотя никак не мог отделаться от ощущения, что оскорбляет ее, пялясь столь откровенно, словно ее покрытые перьями конечности были чем-то вроде уродства. Возможно, и были. А возможно, в этом странном мире он сам был уродцем.
- Ты призрак? - спросила она. - Если да, то я напрасно трачу время на расспросы. Но ты не похож на призрака.
- Я сам не знаю, кто я такой. - Во рту у Пола пересохло, и говорить было трудно. - И не знаю, где я. Но призраком я себя не ощущаю.
- Ты можешь говорить! - воскликнула он с такой тревогой, что Пол испугался, уж не совершил ли он нечто ужасное. - Ты не отсюда!
- Почему вы плачете? Я могу вам помочь?
- Ты должен уйти. Должен! Старик скоро вернется. - Ее тревожные движения наполнили помещение негромким шорохом. Пыль еще сильнее взметнулась в воздух.
- Что за старик? И кто вы такая?
Она подошла к решетке и вцепилась в прутья хрупкими пальчиками.
- Уходи! Уходи немедленно! - В ее взгляде читалась жадность, словно она хотела навечно запечатлеть образ незнакомца в памяти. - Ты ранен… у тебя на одежде кровь.
- Старая кровь, - заметил Пол, на секунду посмотрев вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Но почему у него болит голова?
Разумеется, послежизнь, в которой наказанием за земные грехи служит вечная головная боль, в какой-то мере логична. Жутко логична.
Пол открыл глаза и заморгал от света.
Он сидел на краю огромной воронки, смертельной и глубокой раны во влажной земле. Местность вокруг была плоской и пустой. Траншей не было, а если они и были, то их засыпало после взрыва; повсюду Пол видел лишь изрытую грязь, тянувшуюся до горизонта из серовато отсвечивающего тумана.
Но за его спиной, подпирая, находилось что-то твердое, и это прикосновение к ягодицам и лопаткам впервые заставило его задуматься, не слишком ли он поторопился поверить в свою смерть. Пол повернул голову, оглядываясь, и каска съехала ему на глаза, на мгновение вернув его в темноту, а затем соскользнула и упала на колени. Пол с изумлением уставился на каску. Почти вся ее верхушка исчезла, снесенная мощным ударом, а искореженные остатки металла напоминали терновый венец.
Вспомнив жуткие рассказы про обезглавленных снарядами солдат, которые умудрялись после этого отшагать пару десятков ярдов, или о тех, кто хватал вывалившиеся внутренности, не понимая, что это такое, Пол содрогнулся. Медленно, словно играя в прятки с самим собой, он провел пальцами по щекам, вискам и выше, каждую секунду ожидая ощутить развороченную макушку. Он коснулся волос, кожи, черепа… но все на месте. Никакой раны. Поднеся пальцы к глазам, Пол увидел, что руки перепачканы кровью и грязью, но кровь уже засохла и стала похожа на старую бурую краску. Он медленно и с облегчением выдохнул.
Пол был мертв, но у него болела голова. Он был жив, но раскаленный докрасна осколок снаряда прошил его каску словно нож, срезающий крем на торте.
Пол посмотрел вверх и увидел дерево - маленький скелет из веток, заставивший его пересечь полоску ничейной земли. Дерево, на котором висел умирающий человек.
Теперь оно вытянулось до облаков.
Пол Джонас вздохнул. Он обошел дерево пять раз, но от этого оно не стало менее нереальным.
Искалеченное и голое, дерево выросло таким большим, что его верхушка скрылась в облаках, неподвижно висящих на сером небе. Ствол его стал похож на башню сказочного замка, и этот массивный цилиндр с грубой корой, казалось, тянулся вниз не меньше, чем вверх, и исчезал в рыхлой земле на его дне. Ни единого корешка Пол не заметил.
Он еще раз обошел дерево, но так ничего не и не понял. Потом отошел в сторону, надеясь отыскать угол, под которым можно будет оценить высоту дерева, но и это не помогло прояснить ситуацию: как бы далеко он ни отходил от ствола по безликой равнине, вершина дерева по-прежнему скрывалась в облаках. И всякий раз, хотелось Полу того или нет, он ловил себя на том, что возвращается к дереву. И дело состояло вовсе не в том, что больше возвращаться было некуда; сам мир словно каким-то образом искривился, поэтому какое бы направление Пол ни избирал, рано или поздно он вновь шагал к исполинскому стволу.
Пол уселся, прислонившись к стволу, и попробовал уснуть. Сон не приходил, но он упрямо не открывал глаза. Все эти загадки ему совершенно не нравились. Его поразил взорвавшийся снаряд. Война и все с ней связанное словно исчезли, хотя конфликт подобного масштаба в карман не сунешь. С тех пор, как он здесь очутился, свет не изменился, хотя после взрыва, должно быть, прошло несколько часов. И во всем мире кроме Пола существовало лишь это огромное и нереальное растение.
Он молился о том, чтобы открыть глаза и оказаться в каком-либо приличном загробном мире или в привычном убожестве траншей в обществе Маллита, Финча и остальных парней из взвода. Когда молитва кончилась, он так и не рискнул открыть глаза, твердо решив предоставить Богу - или кому бы то ни было - побольше времени на наведение порядка. Пол сидел, изо всех сил стараясь не обращать внимания на боль, обручем стянувшую череп, и погружаясь в тишину, пока мир возвращается к реальности. Наконец он открыл глаза.
Туман, грязь и огромное проклятое дерево. Ничего не изменилось.
Пол глубоко вздохнул и встал. Он мало что помнил о довоенной жизни, а сейчас даже недавнее прошлое казалось зыбким, но он знал, что есть определенный вид историй, в которых происходят невозможные события, и как только невозможное событие доказывает, что оно не распроизойдет обратно, остается единственное: с невозможным следует обращаться, как с возможным.
А что можно сделать с деревом, от которого нельзя уйти и которое верхушкой пронзает облака? Забраться на него.
Это оказалось легче, чем он ожидал. Хотя первые ветви торчали где-то под брюхами облаков, Полу помогло само дерево: кора была покрыта выступами и трещинами, словно кожа некоего гигантского пресмыкающегося, и на ней имелось сколько угодно мест, где можно упереться или ухватиться. На некоторых самых крупных выступах можно было даже посидеть и перевести дух в относительном комфорте и безопасности.
Но все же подъем оказался не легок. Хотя в этом лишенном солнца месте время определить было трудно, Пол решил, что прошло как минимум полдня, пока он добрался до первой ветки. Она оказалась шириной с проселочную дорогу, уходящую вдаль и вверх; там, где она исчезала в облаках, виднелись первые расплывчатые контуры листьев.
Пол улегся в развилке между веткой и стволом и попытался уснуть, но, несмотря на предельную усталость, не смог. Отдохнув немного, он встал и полез дальше.
Через некоторое время воздух стал прохладнее, и Пол стал ощущать влажные прикосновения облаков. Небо вокруг гигантского ствола становилось все мутнее, концы ветвей утонули в облаках окончательно; он видел над головой огромные контуры каких-то предметов, висящих среди листвы, но опознать их не смог. Еще через полчаса восхождения выяснилось, что это гигантские яблоки, каждое размером с аэростат воздушного заграждения.
Чем выше он лез, тем гуще становился туман, и наконец Пол очутился в фантомном мире ветвей и дрейфующих клочковатых облаков, словно взобрался на верхушку мачты корабля-призрака. Звуков не было, если не считать поскрипывания и шороха коры под ногами. Легкий ветерок охлаждал вспотевший лоб, но был не в силах всколыхнуть огромные плоские листья.
Тишина и клочья тумана. Огромный ствол и мешанина ветвей вверху и внизу. Самозамкнутый мир. Пол полез выше.
Облака стали еще плотнее, но он ощутил, как изменился свет: что-то теплое заставило облака светиться, словно плотный занавес, за которым стоит фонарь. Пол снова отдохнул и прикинул, долго ли будет лететь, если оступится. Потом оторвал болтающуюся на манжете пуговицу и уронил ее вниз, наблюдая, как она пронзает воздушные потоки и бесшумно исчезает в облаках.
Позднее - Пол не мог сказать, насколько позднее - он обнаружил, что карабкается навстречу все более яркому свету. Серая кора начала приобретать и другие оттенки: песочно-бежевый и бледно-желтый. Новый, более резкий свет словно приплюснул кору на поверхности ветвей, а окружающий туман просветлел и заискрился, словно на составляющих его капельках влаги вспыхнули крошечные радуги.
Облачный туман стал здесь настолько плотен, что начал мешать подъему, обвиваясь вокруг лица мокрыми щупальцами, делая скользкой кору под ладонями, отягощая влагой одежду и превращая тем самым подъем в весьма опасное мероприятие. На мгновение у Пола возникло желание сдаться, но идти ему было некуда - только вниз. Стоило рискнуть, пренебрегая вероятностью неприятно быстрого спуска, лишь бы избежать более медленного пути, который мог привести лишь в вечное ничто унылой серой равнины.
В любом случае, решил Пол, если он уже мертв, то снова умереть не может. А если жив, то, значит, очутился в сказке, а в сказках никогда в самом начале не умирают.
Облака все густели: последнюю сотню ярдов он словно продирался сквозь прогнивший муслин. Влажное сопротивление мешало ему заметить, каким ярким становится мир, но, пробившись сквозь последний слой облаков и подняв голову, Пол, моргая, увидел ослепительное бронзовое солнце и чистейшую синеву безоблачного неба.
Над головой облаков не было, но они простирались повсюду: верхний край пенистой массы, сквозь которую он пробрался, тянулся на мили вокруг упругой белоснежной равниной. А вдалеке, сверкая в ярком солнечном свете, виднелся… замок.
Пол не сводил с него глаз, и бледные стройные башни, казалось, извивались и колыхались, словно предмет, который разглядывают сквозь воду горного озера. Но все же это был, несомненно, замок, а не сотворенная облаками и солнцем иллюзия; над острыми зубцами стен развевались разноцветные флаги, а огромные ворота с подъемным мостом казались ухмыляющимся ртом, распахнутым в темноту.
Пол рассмеялся, внезапно и отрывисто, но глаза его наполнились слезами. Замок был прекрасен. Замок наводил страх. После огромной серой пустоты и заполняющих полмира облаков он был слишком ярок, слишком крепок, почти слишком реален.
И тем не менее Пол карабкался наверх именно ради него: замок призывал его к себе столь же ясно, как если бы обладал голосом, - словно смутно осознаваемый образ чего-то, ждущего наверху, заставил его полезть на дерево.
На сахарной равнине облаков угадывалась дорожка, некий намек на более плотную белизну. Дорожка эта начиналась у дерева и петляла по облакам к воротам далекого замка. Пол поднялся чуть выше, пока его ноги не оказались на уровне облачной равнины, секунду помедлил, с замиранием прислушиваясь к частым и сильным ударам сердца, и шагнул с ветки. На неуловимо жуткое мгновение белизна под ногой просела, но лишь чуть-чуть. Пол замахал руками, удерживая равновесие, но тут же обнаружил, что стоять на облаке - примерно то же, что стоять на матрасе.
И он пошел.
По мере приближения замок вырастал. Если у Пола и оставались подозрения, что он в какой-то сказке, а не в реальном мире, то все более четкий образ замка неизбежно их рассеял. Этот замок кто-то явно выдумал.
Разумеется, он был реален и весьма осязаем - хотя что все это значило для человека, шагающего по облакам? Но он был реален в том же смысле, в каком реальны предметы, в которые человек давно поверил, но никогда не видел. Сооружение имело форму замка - того замка, который только и может существовать, - но средневековой крепостью было не более, чем стул или кружка пива. То была идея замка, понял Пол, нечто вроде платоновской чистой идеи, никак не связанной с грубыми реальностями архитектуры или феодальными стычками.
Платоновский идеал? Пол понятия не имел, откуда у него в голове возникли эти слова. Воспоминания все еще плавали под поверхностью сознания, ближе к ней, чем прежде, однако и ныне столь же странно расплывчатые, как и многобашенное видение впереди.
Он шагал под неподвижным солнцем, и из-под его подошв на каждом шагу клочками дыма вылетали крошечные вихри облаков.
Ворота стояли распахнутыми, но вид у них почему-то был неприветливый. Несмотря на размытые отсветы солнца на башнях, вход в замок был глубок, темен и пуст. Пол некоторое время простоял перед зияющим проходом, ощущая, как резво бежит по жилам кровь, и рефлексы самосохранения настойчиво подсказывали ему, что следует вернуться, хотя он знал, что должен войти. Наконец, ощущая себя еще более беззащитным, чем перед артобстрелом, с которого и начался весь этот безумный сон, он затаил дыхание и шагнул внутрь.
Огромное каменное помещение за дверью оказалось на удивление пустым; единственным его украшением было висящее на дальней стене знамя - красное, с черно-золотой вышивкой. На нем был изображен щит, оплетенный двумя розами. Над цветами висела корона, а внизу находилась надпись: «Ad Aeternum».
Когда Пол шагнул ближе, чтобы получше его рассмотреть, гулкое эхо его шагов разнеслось по помещению - такое громкое после приглушающего поступь облачного ковра, что он даже вздрогнул. Он подумал, что кто-то должен выйти и посмотреть, кто пришел, но двери в противоположных концах помещения остались закрытыми, и никакой другой звук не присоединился к замирающему эху его шагов.
На знамя было трудно смотреть долго: казалось, каждый черный или золотой стежок шевелится, а вся картина расплывается и колышется. Пол отступил почти до самого входа и лишь здесь вновь увидел ее ясно, но и тогда знамя ничего не поведало ему ни про этот замок, ни о том, кто может в нем обитать.
Пол по очереди посмотрел на двери. Они ничем не различались, и он повернул к левой. Хотя пройти, казалось, нужно было всего десяток шагов, он шел на удивление долго. Пол обернулся. Портал стал теперь лишь темным пятнышком вдалеке, а сам вход словно заволокло дымом, как будто облака начали просачиваться внутрь. Пол повернулся к двери, ставшей теперь намного выше него. От прикосновения она легко распахнулась, и Пол шагнул за порог.
И очутился в джунглях.
Секунду спустя он понял, что это не совсем так. Растения густо росли повсюду, но сквозь длинные листья и переплетение лиан он разглядел стены. Вытянутые арочные окна располагались высоко, и сквозь них виднелось небо, затянутое темными грозовыми тучами, - совсем не тот купол чистой голубизны, который остался за воротами. Джунгли окружали Пола со всех сторон, но он все еще находился внутри, хотя то, что было снаружи, ему не принадлежало.
Это помещение оказалось даже больше гигантского холла у входа. Высоко-высоко над кивающими головками ядовитых на вид цветов и буйством зелени простирался потолок, покрытый сложными остроугольными узорами из сверкающего золота, похожими на украшенную драгоценностями карту лабиринта.
Всплыло другое воспоминание, высвобожденное запахами и прикосновением влажного теплого воздуха. Подобное место называется… называется… консерваторией. Место, где хранят предметы, смутно вспомнилось Полу, где они растут, где прячут секреты.
Он шагнул вперед, разведя руками палкообразные побеги длиннолистного растения, и ему тут же пришлось сплясать неожиданный танец, чтобы не свалиться в пруд, который это растение скрывало. Десятки крошечных рыбок, похожих на раскаленные в горне медяки, испуганно бросились врассыпную.
Пол пошел вдоль берега пруда, отыскивая тропинку. Растения были пыльными; пробираясь сквозь самые густые заросли, он стряхивал с листьев облачка пыли, которые, попадая в косые столбы света, льющегося сквозь высокие окна, превращались в серебристые вихри. Пол стал ждать, пока пыль уляжется, и из наступившией тишины к нему приплыл тихий звук. Кто-то плакал.
Вытянув руки, он раздвинул листья, словно занавес, и увидел большую, похожую на колокол клетку, укрытую растениями. Тонкие золотые прутья столь тесно переплелись с цветущими лианами, что разглядеть содержимое клетки оказалось очень трудно. Пол подошел ближе, и в клетке что-то шевельнулось. Пол замер.
То была женщина. То была птица.
То была женщина.
Она обернулась. Широко распахнутые черные глаза были мокрыми от слез. Пышные темные волосы обрамляли продолговатое лицо и рассыпались по спине, сливаясь с пурпуром и пронзительной зеленью странного костюма. Но то был не костюм. Под руками, сложенные наподобие бумажного веера, виднелись длинные перья. Крылья.
- Кто здесь? - крикнула она.
Все это был, разумеется, сон - возможно, последние галлюцинации умирающего на поле боя солдата, - но едва ее голос проник в Пола и уютно устроился внутри, словно нечто, вернувшееся домой, он понял, что никогда не забудет его звучания. В нем, в этих двух словах, он уловил окончательность и печаль, граничащую с безумием. Пол шагнул к клетке.
Большие круглые глаза пленницы раскрылись еще шире.
- Кто вы? Вы не отсюда.
Пол уставился на нее, хотя никак не мог отделаться от ощущения, что оскорбляет ее, пялясь столь откровенно, словно ее покрытые перьями конечности были чем-то вроде уродства. Возможно, и были. А возможно, в этом странном мире он сам был уродцем.
- Ты призрак? - спросила она. - Если да, то я напрасно трачу время на расспросы. Но ты не похож на призрака.
- Я сам не знаю, кто я такой. - Во рту у Пола пересохло, и говорить было трудно. - И не знаю, где я. Но призраком я себя не ощущаю.
- Ты можешь говорить! - воскликнула он с такой тревогой, что Пол испугался, уж не совершил ли он нечто ужасное. - Ты не отсюда!
- Почему вы плачете? Я могу вам помочь?
- Ты должен уйти. Должен! Старик скоро вернется. - Ее тревожные движения наполнили помещение негромким шорохом. Пыль еще сильнее взметнулась в воздух.
- Что за старик? И кто вы такая?
Она подошла к решетке и вцепилась в прутья хрупкими пальчиками.
- Уходи! Уходи немедленно! - В ее взгляде читалась жадность, словно она хотела навечно запечатлеть образ незнакомца в памяти. - Ты ранен… у тебя на одежде кровь.
- Старая кровь, - заметил Пол, на секунду посмотрев вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99