– Думаю, что уничтожил бы, будь у него такая возможность. В любом случае твое обвинение направлено не по адресу. Я ведь не настоящий эльф.
– А кто же? Что ты монстр, понятно и так.
– Монстр я или нет, вопрос спорный, но этому миру я принадлежу еще меньше, чем ты.
Ужас прошел, уступив место вязкой тяжести.
– Ну и хрен с тобой. Плевать мне на твои проблемы и твои загадки.
– Я надеялся, что все пройдет не так скверно, – после долгого молчания сказал голос. – Возможно, я неверно это себе представлял. Предвкушая этот день, я был уверен, что мы сумеем договориться, ведь у нас так много общего.
– Общего? Ха-ха! Ты же тварь последняя, наемник, предавший даже ублюдков, которые тебе платят!
– Возможно, и так, Тео, – но ближе меня у тебя никого нет. Я, можно сказать, твой родственник, потому и надеялся, что мы сможем поговорить вежливо.
– Чего? Что ты такое городишь?
Устранитель откашлялся со звуком, похожим на шорох старых газет по мостовой.
– Меня зовут... звали когда-то... Эйемон Дауд.

36
ПОДМЕНЫШИ

– Ложь! Ты умер! То есть не ты, а Эйемон Дауд.
– И да, и нет. – Сидящий в тени шевельнулся, издав нечто среднее между шелестом и чмоканьем. – Поверь мне, Тео я совсем не так все себе воображал. Наша первая встреча представлялась мне более... родственной, что ли. Если я прикажу мандраку тебя отпустить, ты обещаешь, что не станешь пытаться бежать, пока меня не выслушаешь? Тебе это все равно не удастся – ты же видел, какие быстрые и сильные у меня слуги.
Тео не понимал, зачем Устранитель делает ему такое предложение. Жизнь в Эльфландии, конечно, странная, но ведь не настолько же? С другой стороны, выиграть время всегда полезно.
– Ладно. Скажи, пусть не ломает мне ребра. Я буду вести себя смирно.
Мандрак, повинуясь некоему безмолвному приказу, поставил его на пол и отошел к своему близнецу.
– Теперь слушай: кем бы ты ни был, Эйемоном Даудом ты никак быть не можешь. Во-первых, все здешние говорят, что Устранитель очень-очень стар – никто не помнит времени, когда его еще не было.
– Он и был очень стар, пока я не занял его место. Я часто думаю: может быть, Устранитель, которого вытеснил я, в свое время тоже сменил кого-то? Возможно, Устранитель – скорее титул, чем имя, и каждый, кто его носит, когда-нибудь уступает более молодому преемнику? – Сухой смешок донесся до Тео ниоткуда и отовсюду. – Если так, то это весьма сомнительный приз, можешь мне поверить.
– Валяй, рассказывай дальше – но слушать я буду только в том случае, если ты отпустишь моего друга.
– Феришера? Для меня он интереса не представляет, и я определенно не хочу ему зла. Зато в мои интересы входит, чтобы ты сидел здесь без лишних движений,, поэтому пусть себе мирно поспит на полу.
– Почему ты не показываешься? Я не хочу говорить в пространство.
– Не бери на себя слишком много, Тео. Ты не в том положении, чтобы диктовать мне, хотя я и питаю к тебе родственные, так сказать, чувства. Я уже говорил, что стыжусь своей внешности. Выходя в город, я делаю себя несколько более приемлемым, надеваю длинное пальто, шляпу и выбираю темные улицы и черные лестницы. Но это требует большого расхода энергии, а я устал. Трудная выдалась неделя. – Устранитель снова зашуршал. – Впрочем, вряд ли тебя можно упрекать за то, что ты сомневаешься в моих словах.
– Если хочешь, чтобы я поверил, докажи мне. Скажи что-нибудь, что мог знать только Эйемон Дауд.
– В этом-то вся и закавыка, как говорили в одном старом радиоспектакле. Что я такое могу сказать? Я ведь не навещал тебя в детстве, не делал тебе подарков и не говорил ничего такого, что мы могли бы вспомнить сейчас. Если я процитирую тебе выдержки из моей книги, это мало что докажет – ведь ее, кроме тебя, держали в руках и другие, в том числе и твой друг феришер, кажется. Какое еще доказательство тебе предъявить? Перечислить ваших президентов от Вашингтона до Никсона? Дальше я никого не знаю – после начала семидесятых у меня в истории Соединенных Штатов образовался пробел, что понятно, если учесть, где я был. Или будем придерживаться моей биографии? Хочешь, я перескажу тебе письмо, которое послал твоей матери, – вернее, женщине, которую ты считал таковой? Скоро ты услышишь, за что я просил у нее прощения, хочется тебе того или нет...
Тео не хотел, чтобы это оказалось правдой.
– Но ты... но Эйемон Дауд умер. Я читал его некролог.
– Ты читал то, что написали, когда обнаружили тело Эйемона Дауда. Эта моя физическая оболочка теперь определенно превратилась в прах. Будь она по-прежнему при мне, пусть даже дряхлая и немощная, разве стал бы я вести такой образ жизни? Прятаться во мраке, один-одинешенек, как паук, такой страшный, что даже дети троллей и гоблинов с криками разбегаются от меня? – В его голосе впервые послышалась искренняя жгучая боль.
«Хотя он, возможно, просто хороший актер, – подумал Тео. – Они ловкачи, эти эльфы. Этот скорее всего хочет выманить у меня информацию, если я действительно знаю нечто важное».
– Ладно. Давай дальше.
– Мою книгу ты, полагаю, прочел, поэтому я не стану задерживаться на первой половине своей истории. Я прибыл сюда, в Новый Эревон, и привязался к этому городу. Я кое-как приспособился к здешней жизни, и все шло хорошо. Как у многих других смертных, нашедших дорогу в Эльфландию и не пожелавших возвращаться назад. Я даже влюбился – вижу, тебе уже кое-что известно об этом. Ты, наверное, наслушался сплетен, а то и пропаганды, которую распространяет ее семейка, клан Примулы? Ибо я полюбил именно ее, Эрефину Примулу, дочь этого знатного дома.
– Мне говорили, что ты... похитил ее. – Какая разница, правда это или нет: главное, чтобы невидимка продолжал говорить, пока Тео не придумает, как ему освободиться. Даже если в Устранителе действительно сохранилось что-то от Эйемона Дауда, он фактически сознался, что работает на Чемерицу. Первоначальная убежденность Тео в том, что Устранитель лжет, теперь значительно ослабела.
– Ах, вот, значит, как? Похитил? Ну что ж, в каком-то смысле они правы. Но я пока еще не готов перейти к этой части своего рассказа. Наберись терпения, Тео, и эта мрачная, запутанная история развернется перед тобой во всей полноте.
– Хорошо. – Тео взглянул на Кумбера. Лицо феришера под пленкой виднелось нечетко, но грудь поднималась и опускалась с прежней равномерностью. Он, видимо, вообще не проснется, пока этот пузырь остается на нем. А чтобы его снять, нужен, вероятно, какой-нибудь колдовской фокус. От шустрых мандраков и одному-то дай бог сбежать, где уж там тащить на себе Кумбера.
– Я встретил ее в доме Терциуса Левкоя. Поначалу она видела во мне только забавного уродца, но я не менее терпеливо, чем любой эльф, дожидался, чтобы она... – Устранитель издал сдавленный звук, выражающий то ли гнев, то ли горе. – Нет. Бесполезно рассказывать о моих чувствах к Эрефине и о времени, которое мы провели вместе. Если ты был влюблен, то сам все знаешь, если нет, то сочтешь меня безумным, и никакие слова тут не помогут. Когда ее семья обратилась со своей челобитной в парламент – а Примулы входили в Семь Семей, правивших Новым Эревоном, – моей жизни пришел конец. Убив меня тогда, они бы оказали мне услугу – да и себе тоже, как показывают дальнейшие события. – В голосе Устранителя появился лед, от которого Тео покрылся мурашками. – Но вместо этого меня просто изгнали из Эдема, изгнали обратно в мир смертных, одинокого и несчастного... нет, не просто несчастного – обезумевшего от горя.
– Вот видишь. Не можешь ты быть Эйемоном Даудом, потому что все рассказываешь неправильно. Дауд не покидал этого мира – Примула говорил мне, что его сестру похитили после того, как Дауд будто бы отправился в изгнание. Значит, он как-то умудрился остаться. Если здесь есть что-то, в чем абсолютно уверены все, то это так называемый эффект Клевера. Никто не может прийти сюда, уйти и вернуться снова, и если ты утверждаешь, что сделал это, значит, ты – не он. Quid pro quo.
По комнате снова пронесся невеселый сухой смешок.
– Ты хотел сказать «quod erat demonsrtandum» – «что и требовалось доказать». «Quid pro quo» означает «недоразумение».
Испуганному и сердитому Тео было не до конфуза.
– Ничего страшного, раз ты меня понял. Ты сказал, что вернулся в мир смертных, а Эйемон Дауд этого сделать не мог.
– Тео, Тео. – Он прямо-таки представлял себе, как сидящий в углу качает головой, хотя никакого движения в темноте не улавливал. – Уж меня-то ты мог бы не тыкать носом в эффект Клевера. Ты очень многого здесь не понимаешь, как, впрочем, и большинство эльфов. Почему бы тебе не помолчать немного и не послушать меня?
– Меня приговорили к изгнанию и должны были насильственно удалить из Нового Эревона. Мне полагалось трое суток на сборы – в Эльфландии с этим обстоит легче, чем у британских или, скажем, российских аппаратчиков. Тут не надо ставить печати на сто бумажек или стоять в очередях непонятно зачем. Эрефину забрали у меня и увезли в загородное поместье, представлявшее собой настоящую крепость. Я знал, что живым до нее не доберусь, и все-таки честно подумывал, не пасть ли мне мертвым у них на газоне – всё лучше, чем позволить этой семейке и ее ручному парламенту выкинуть меня отсюда. Я был не в своем уме, Тео. Я любил ее и без колебаний продал бы свою бессмертную душу, лишь бы снова быть с ней.
– Бог ты мой. – У Тео по коже прошел озноб, и живот так свело, что ему стало совсем плохо. – Ты и правда он. Эйемон Дауд.
– Я знаю, но что тебя убедило? Так вдруг?
– Помимо всего прочего – то, как ты сказал, что продал бы свою душу. Так мог сказать только человек, пусть даже не верящий, что она у него есть, душа. Эльф моего типа о душе и не вспомнил бы. Не потому, что они в нее не верят, – им это просто в голову не приходит. С тем же успехом их можно спросить, есть ли у них щупальца – всем и так видно, что нет.
– У некоторых есть – ты просто еще не видел глубоководных никсов. Если кто-то здесь и похож на людей, это мир Ламарка* Ламарк, Жан-Батист – французский натуралист, чья теория эволюции господствовала в науке до Чарлза Дарвина.

, и пара тысячелетий интенсивного давления оказывает на них странное действие.
– Ладно, ладно, твоя взяла. Ты действительно мой двоюродный дедушка. Дальше можешь не рассказывать. Мне надо вызволить своих друзей – Кочерыжку и его. – Тео кивнул на Кумбера. – Что ты намерен делать? Помочь мне или продать меня банде Чемерицы?
– Я просил тебя выслушать...
– Нет! Время не терпит!
Дауд, помолчав, заговорил холодно и четко, что Тео не слишком понравилось.
– Как бы я ни был перед тобой виноват, прерывать меня ты не вправе. Я долго ждал, и ситуация у нас сложная. Я расскажу тебе все...
– Но ведь...
– Я расскажу тебе все до конца, а там подумаем.
Тео опустил голову. Устранитель по-настоящему не был ему родственником, но в его голосе Тео безошибочно узнавал интонации своей матери, холодные и бесстрастные – они могли появиться в разгар самого безобидного спора, и возражать против них было все равно что махать руками, пытаясь остановить ураган.
– Хорошо, говори. Я слушаю.
– Вот и отлично. – Голос слегка потеплел. – Как я уже сказал, я был в отчаянии. Высылки я боялся больше, чем смерти – не только потому, что меня разлучали с любимой, но и потому, что границу, которая должна была разделить нас, я уже не мог пересечь. Я обращался к своим немногим знатным друзьям – Левкоям, Фиалкам и Нарциссам, но никто из них не соглашался поддержать меня против парламента и особенно против Примул, своих постоянных союзников в борьбе за власть. Цветочная война, до недавнего времени называвшаяся «последней», тогда еще только начиналась, и вопросы союзничества и противоборства стояли как никогда остро – еще острее, чем мне казалось. Поэтому я обратился к тому единственному, кто наверняка знал об этой границе больше, чем Семь Семей с их домашними чародеями – или учеными, как их здесь называют. За день до исполнения приговора я пошел к Устранителю Неудобных Препятствии.
Я как и ты, явился в это уединенное место – вероятно, в том же ужасе, и в безнадежности, и в ярости на своих обидчиков, отчаявшийся и готовый на все.
Хитрость и злоба старого Устранителя не знали пределов, но он никогда не стал бы тратить свою энергию на расправу с тем, кто ему лично ничего не сделал, особенно если это не сулило ему никакой выгоды. Поэтому мне ничего не грозило – во всяком случае, на первых порах. Однако он любил поразвлечься и предоставил мне несколько часов блуждать по его лабиринту, пока не впустил сюда.
– Я никакого лабиринта не видел.
– Верно, не видел. И он не стеснялся показываться клиентам – в отличие от меня. Войдя наконец в эту комнату, я чуть было не припустил назад, но нужда пересилила ужас и отвращение. Заставив себя смотреть на него, я изложил ему свое дело и сказал, что готов заплатить любую цену.
Он сказал, что способен помочь мне, а взамен запросил с меня ребенка из мира смертных, срочно понадобившегося некоему знатному дому. Я, при всем своем безумном отчаянии, еще не дошел до того, чтобы отдавать дитя на муки и смерть, и потому потребовал, чтобы мне назвали причину, а также имя этого дома. Имени он не назвал, однако поклялся – помянув при этом такие силы, которые при ложной клятве лучше не поминать, – что ребенка в этой семье будут растить как родного и не причинят ему никакого вреда. После это подтвердилось, но в довольно жутком смысле.
Кое-что начинало складываться.
– Это был я, да? – спросил Тео. – Ты за это просил у матери прощения в том письме? – Но нет, это не помещалось в общую картину.
– Силы небесные, – проскрипел Дауд, – я еще понимаю, что ты путаешь латинские изречения, но хоть какая-то логика тебе доступна? Чему вас теперь в школе-то учат? – Фигура во мраке завозилась, и Тео, несмотря на странность обстановки, получил мимолетное представление о том, что такое ворчливый дед. – Думай своей головой, мальчик! Будь ты смертным ребенком, которого забрали у родителей, как бы ты ухитрился прожить всю свою жизнь в мире смертных? Есть в этом смысл или нет?
– Допустим, я ляпнул, не подумав, но ведь это все равно как-то со мной связано?
– Разумеется, связано – и ты скоро узнаешь как, если перебивать не будешь. – Дауд помолчал немного, собираясь с мыслями. – Итак, Устранитель заключил со мной сделку. Дав ту же страшную клятву, он пообещал мне: если я добуду ему смертного ребенка до того, как впервые взойдет солнце после моего возвращения, он поможет мне вернуться в Эльфландию, несмотря на эффект Клевера. Пообещал то, что никто больше, кроме него, вообще не считал возможным. Собственный его план был намного сложнее, но тогда я ничего об этом не знал.
Я ушел отсюда в свою последнюю эльфландскую ночь все таким же несчастным и почти безумным от горя, но у меня появилась надежда на то, что с любимой я расстанусь не навсегда. Вернувшись к себе в День, я собрал то немногое, что намеревался взять с собой...
– Ты с чемоданом, что ли, отправлялся в свое изгнание?
– А разве особа, пришедшая за тобой в твой мир, голой к тебе явилась? – с нескрываемым раздражением отозвался Дауд. – Разве ты сам не прихватил с собой мою тетрадь и то, что на тебе было надето? Разумеется, я мог взять кое-что. Не все сохраняет свой прежний вид, когда попадает в мир смертных, – легенды о золоте эльфов известны, думаю, даже твоему оболваненному телевидением поколению, – но несколько памяток я все-таки сохранил. О чем это я? Ах да. Итак, я собрал вещи, заключив свою дьявольскую сделку с Устранителем. Я отдаю ему ребенка, а он взамен тайно вернет меня в Эльфландию.
– Все-таки это ужасно, – вырвалось у Тео вопреки его намерению не перебивать больше Дауда.
– Что ужасно?
– Ребенка красть, вот что.
– Даже в том случае, если ему предстоит вырасти в знатной эльфийской семье? И он ни в чем не будет нуждаться?
– Ну хорошо, а о родителях его ты подумал? Спросил себя, что с ними будет, когда у них пропадет ребенок?
Дауд умолк, а когда заговорил снова, его гнев, к удивлению Тео, сменился унылым безразличием.
– Да, конечно. Я думал об этом. И понимал, что за такой короткий срок вряд ли найду ребенка, у которого родители садисты, алкоголики или там наркоманы – такого которого я мог бы украсть со спокойной совестью. Готовясь покинуть Эльфландию, я оказался перед страшной дилеммой. Если Устранитель заблуждается или лжет, я никогда больше не увижу мою Эрефину. Если он говорит правду, я смогу вернуть утраченное только ценою горя, причиненного кому-то другому.
«Не надо было соглашаться», – подумал Тео, но промолчал. Есть сделки, которые нельзя заключать ни под каким видом. И все-таки он испытывал некоторую жалость к тому, кто когда-то был Эйемоном Даудом. В былые времена Тео сам вытворял из-за любви разные идиотские штуки. Три холодные ночи подряд он спал в машине у дома своей бывшей подружки и мучил себя, наблюдая, как она уходит и приходит со своим новым парнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74