Она теперь сидела не на плече у Тео, а на столике.
– Ага, понял вроде бы. Ну, а если бы я у себя говорил, допустим, по-арабски? Нет, лучше по-китайски. Разве не странно, что вы все, с моей точки зрения, будто из ирландских сказок вышли?
– Интересный вопрос. – Кумбер допил свой стакан. – Видишь ли, Тео, мы видим себя не так, как ты видишь. И тебя мы тоже видим не так, как ты себя видишь. Понятно?
– Я что-то сбился.
– Видишь ли, эльфы потсо... постоянно посещали мир смертных. До недавних пор то есть, пока эффект Клевера не положил этому конец. И смертные тоже бывали у нас. И если одни смертные называют нас так, а другие иначе, то это происходит только из-за их языковых различий. Вы говорите «эльфы», другие «пери», китайцы еще как-нибудь. Но есть и другая разница. Один феришер несколько веков назад написал большой труд об этом. Бастион Клеенка. «Глазами смертных» называется. Смертные, пишет он, видят то, что хотят видеть. Не обижайся. – Кумбер икнул и сказал: – Иззвиняюсь.
Тео слушал внимательно – про это он у Эйемона ничего не читал, – но тут лордик за одним из столиков закурил что-то очень похожее на сигарету в длинном мундштуке, и ему страшно захотелось стрельнуть у него такую же. Но нет, нарываться ни к чему. Тео снова сосредоточился на разговоре.
– Значит, почти все эти эльфы выглядят так... как мне представляется?
– В общем и целом. – Кумбер привлек внимание официантки и заказал всем еще по одной, но Тео дал понять, что больше не будет. Он пил только сладкое вино, однако уже на втором стакане захмелел больше, чем ему бы хотелось. – Если бы ты вырос в других дради... тьфу ты... традициях, ты все видел бы и слышал несколько по-другому.
Но Тео ничего больше не слышал. Блондин с сигаретой, рассмеявшись, откинулся назад, и он увидел сидящую за столиком Поппи Дурман.
– Господи Иисусе.
– А мне совсем и не больно, – весело похвастался Кумбер.
– Я тебе сто раз говорила, Вильмос – не делай этого, – прошипела Кочерыжка.
– Вон там сидит девушка, с которой мы ехали в поезде. – Поппи сейчас была одета совсем по-другому – прежний наряд предназначался, видимо, для встречи с семьей. В платье вроде бы и траурном, но с удивительно глубоким вырезом, загримированная, как на сцене японского театра, она хорошо вписывалась в свою компанию, но Тео узнал ее сразу, и в животе у него что-то затрепыхалось. Раскаяние? Или обыкновенная ревность? Поппи прислонилась головой к молодому лорду с сигаретой.
– Меня это не удивляет, – сказала Кочерыжка. – Местечко как раз для нее.
Тео не успел ответить. Говорившая что-то Поппи тоже его увидела и застыла на полуслове, приоткрыв рот и широко распахнув глаза. Это длилось секунду – потом она отвела взгляд, договорила, принудила себя засмеяться. Разговор продолжили другие, и лишь тогда она взглянула на Тео снова. На этот раз у нее в глазах словно дверца захлопнулась: она смотрела так, будто видит его впервые и никогда больше видеть не желает. Через некоторое время она шепнула что-то блондину с сигаретой и вышла, покачивая жесткой широкой юбкой.
– Я на минуту, – сказал Тео Кочерыжке. – Сейчас вернусь.
– Вильмос, не смей... – начала она, но он уже встал и направился к двери.
На лестнице Поппи не было. Он спустился вниз, где ревела музыка, и стал проталкиваться через пульсирующую толпу танцующих. В темных нишах вдоль стены целовались, обжимались, нюхали что-то из кристаллических трубочек и занимались еще чем-то – он не совсем понимал чем, но догадывался.
Поппи он нашел у бара – она ждала своего заказа.
– Здравствуйте, – сказал он, не придумав ничего лучшего.
– Мы знакомы?
На миг он подумал, что обознался из-за макияжа, но потом вспомнил, как сердито и обиженно смотрела она на него через верхнюю комнату.
– Да, Поппи, знакомы. Мы вместе ехали в поезде.
– Не думаю. Я никогда не разговариваю в поездах с кем попало, так что вы, должно быть, ошиблись. – В глаза ему она не смотрела.
– Послушайте, мне жаль, что все так получилось. Я не хотел уходить, меня обстоятельства вынудили.
Глядя на бармена, смешивавшего для нее коктейль, она сказала:
– Я очень не люблю вызывать охрану – у Чемериц она особенно грубая, как вы можете догадаться. По меньшей мере вам ноги переломают. А крылья, которые вы, без сомнения, прячете под этой плохо сидящей на вас курткой, могут и вовсе оторвать.
– Хорошо, я ухожу. – Он сделал глупость, когда пошел за ней, – что от этого изменилось? Остается надеяться, что вызвать охрану она пригрозила для красного словца. Только этого ему сейчас и недоставало. – Я хотел только сказать, что я сожалею и что я ни в чем вам не солгал. Так было надо, вот и все. – Он повернулся и пошел прочь.
– Стойте. Вернитесь.
Он обернулся к ней. Может, она передумала и сейчас кликнет огров? Ее глаза, обведенные красным, смотрели на него до странности пристально.
– А я хочу сказать, – она говорила так тихо, что ему пришлось подойти к ней почти вплотную, – хочу сказать, что ненавижу вас, Теодорус нюх-Маргаритка... или кто вы там есть на самом деле. Слышите? Я пробуду в доме Дурмана еще неделю до отъезда в школу, и не вздумайте ни под каким предлогом звонить мне по моей персональной линии. Потому что я ненавижу вас, мерзкое, ужасное, бессердечное чудовище!
Вслед за этим она вскинула голову и поцеловала его так крепко, что ее зубы лязгнули об его зубы. Когда поцелуй прервался, Тео ощутил вкус крови из собственной прокушенной губы. Поппи плакала.
– Идите теперь. Вы мне весь вечер испортили. – Она вытерла глаза рукавом, размазав косметику, и крикнула бармену: – Проточная вода и черное железо, долго мне еще ждать?
Тео поплелся обратно, слегка одуревший. У самой лестницы кто-то схватил его за руку, и он не сразу узнал Цируса Жонкиля. Молодой эльф опьянел еще пуще прежнего, волосы у него торчали в разные стороны, расстегнутая чуть ли не до пупа рубашка обнажала грудь цвета слоновой кости. Его дикая красота в сочетании с чем-то неуловимым притягивала к себе, и это не имело ничего общего с сексом – Тео по крайней мере надеялся, что не имело.
– А, Маргаритка! Вот ты где. А Кумбер-Бумбер с крохотулей куда подевались?
– Они наверху.
– Вы пропустили уморительное зрелище – один парень, Горицвет, задирал местную охрану. В итоге его унесли на носилках, но он продолжал буянить, даже когда его в больничную карету запихивали.
Тео осознал внезапно, что наверху кто-то вопит – и вопит очень громко, раз его слышно за музыкальным шквалом. В следующий момент что-то ударило ему в лицо и забилось, трепеща крылышками, как испуганная птичка.
– Явился наконец! – крикнула, опомнившись, Кочерыжка. – А, и вы здесь, ваша милость. Я уж отправилась вас искать. С дружком вашим, Осокой, просто сладу нет.
Тео уже сам видел, что Кумбер, явно перебравший свою меру, стоит на столе и выкрикивает что-то юношам и девицам из компании Поппи. Хорошо, что сейчас ее здесь нет – отношения у них достаточно сложные и без нализавшегося феришера.
– Вам повезло родиться в какой надо семье, и поэтому вы думаете, что вы лучше всех! – Кумбер шатался и потрясал указательным пальцем. – Думаете, что все хотят... быть такими, как вы!
– Послушай, Жонкиль, – окликнул молодой эльф с сигаретой, – он с тобой пришел? Тогда лучше уйми его, иначе кто-нибудь обидится, и это будет стоить ему головы.
– Схвачено, Наперсток. Пожалуй, его проще домой забрать.
Но заткнуть рот Кумберу было не так-то просто.
– Я не его собственность! – взвизгнул он. – Вы, бескрылые ублюдки, распоряжаетесь всем, но я вам не принадлежу!
Теперь на него смотрели все, кто был в комнате, и снизу Тео видел, тоже прислушивались – того и гляди позовут охрану. Тео чувствовал, что если Кумбера отправят в тюрьму, то и он там окажется. Не сбежать ли? Какое ему, собственно, дело до этого феришера? Нет, это глупо – куда он пойдет в незнакомом-то городе? Кочерыжка привычно опустилась ему на плечо, и он сказал, почувствовав себя немного увереннее:
– Надо убрать его отсюда, да поскорее.
– У тебя прямо талант говорить то, что и так всем ясно.
Спутник Поппи тем временем вступил с Кумбером в спор – он просто играл с ним, как кошка с мышкой.
– Бескрылые? А разве ты не такой же, как мы? Если крылья тебе так дороги, то где же они у тебя, ты, борец за права угнетенных?
Кумбер, испустив новый вопль, присел, и Тео с ужасом подумал, что сейчас он прыгнет на своего мучителя. Тео и Цирус бросились к феришеру разом, но тот всего лишь поставил на стол стакан, выпрямился и через голову сдернул с себя рубашку. Подоспевшие Тео с Цирусом схватили его за руки, но он отбивался с поразительной силой; ему удалось вырвать руку, которую держал Тео, и он стал вполоборота к чужому эльфу, показывая ему спину с двумя розовыми шрамами.
– Вот они, мои крылья! Отрезаны! Потому что моя мать хотела сделать меня таким же, как вы! А мне жаль их, слышите? Потому что эльф без крыльев... пустое место! Урод, не способный летать!
На этом месте Цирус стащил его со стола, кое-как завернул в рубашку и начал толкать к двери. Тео шел за ними, Кочерыжка ехала у него на плече, как жокей. Остановившись на пороге, Цирус раскланялся с другими эльфами – скорее позабавленными, чем рассерженными.
– Еще один веселенький вечерок в «Рождестве», – сказал он своим спутникам, перекрикивая музыку. – Но этому парню срочно пора домой.
– Когда-нибудь все их дома сгорят до основания, и тогда веселиться буду я, – пробормотал Кумбер, но кроме Тео этого никто не расслышал.
– Что, Осока – в тихом омуте? – продолжал посмеиваться Цирус, когда они сели в лифт.
– Вы всегда меня недолюбливали, – тихо ответил Кумбер. – Все до одного. Пока мы учились в школе, вы знать меня не хотели, даже притворяться не давали себе труда.
Лицо Жонкиля на миг стало удивительно холодным и жестким.
– Полно вздор нести, Осока. Чего ты, собственно, ожидал от нас? Ты ведь, в конце концов, простой феришер.
21
ДОМ ДУРМАНА
Автомобиль, проехав в ворота, покатил по длинной, обсаженной тополями аллее. Почти все окна в нижней части башни были темны, как и следовало ожидать – полночь давно миновала, рассвет еще не настал, и даже наиболее влиятельным семьям полагалось экономить энергию, – но целый ряд окон наверху светился.
«Отец опять работает допоздна», – подумала девушка.
Выйдя из машины, она услышала, как стонут в своем беспокойном сне древесные нимфы. Даже использованные против них могучие чары не в силах заставить дриад замолчать совсем. «Они оплакивают другие деревья, истребленные Городом, оплакивают своих сестер, убитых или лишенных крова, – говорила ей в детстве одна из нянек. – Страшные дела были сотворены здесь». Нянька продержалась у них недолго, но Поппи запомнились ее слова. В эти предутренние часы уличное движение не заглушало плача дриад, и Поппи дрожала, слыша его.
Маландер Наперстянка вышел следом за ней и обхватил ее своими длинными руками, ища ее губы. От него пахло миртовыми пастилками, которые он сосал, чтобы отбить запах пиксова порошка.
– Можно мне войти, милая Поппея? Выпьем с тобой в честь Мабона?
– Я устала, Ландер.
Он поднял бровь и прислонился к машине.
– Ты всю ночь была какая-то странная, Попс. Совсем не такая веселая и занятная, как обычно. – Щелкнув пальцами, он высек огонь, закурил сигарету в длинном мундштуке и выдохнул дым. – Надеюсь, это не навсегда, малютка, – так ведь и заскучать недолго.
Она терпеть не могла, когда он звал ее малюткой. Этим словом пользовался отец в тех давних и крайне редких случаях, когда пытался проявить нежные чувства, – Поппи подозревала, что он просто не дает себе труда вспомнить, к которой из семи своих дочерей обращается. Кроме того, «малютка» напоминала о том неприятном факте, что она на голову ниже всех своих подруг. Поппи напряглась в кольце рук Маландера.
– Извините, если не угодила вам, мастер Наперстянка.
От ее тона он вскинул бровь еще выше.
– Черное железо, какая муха тебя укусила? – Он отпустил ее и потянулся. – Там у дверей торчит Гумми, папашин телохранитель – стало быть; мой старикан толкует с твоим о делах государственной важности. Ты ведь не будешь возражать, если я зайду и предложу подвезти его домой?
– Твой отец наверняка приехал в собственном экипаже.
– Его скорее всего привез лорд Чемерица – последнее, время эта троица неразлучна, как горошины из одного стручка. – Маландер фыркнул. – Им кажется, что, если они не будут лично всем руководить, здесь снова дремучий лес вырастет.
– Я же сказала тебе, Маландер, – я устала.
– Не думай, что кому-то так уж хочется залезть тебе под юбки, Попс, – а мне тем более. В Исе рыбы много, так что не воображай особенно о себе. Я всего лишь хочу спросить, поедет отец со мной или нет.
– Ты своего отца ненавидишь.
– Ну и что? Так даже интересней.
Она пожала плечами, слишком утомленная, чтобы спорить, – но мысль о том, что с ним придется разговаривать, а то и обороняться от него, вызывала у нее дурноту. Маландер Наперстянка порядком надоел ей, да и вся эта ночь была ошибкой. После этих жутких похорон, и гнетущей тишины Рощи, и густого тумана фамильных традиций, и поминок, где об этом паршивце Ориане говорили, как о юном лорде Розе, ей казалось очень заманчивым закатиться куда-нибудь с друзьями. Сейчас она сознавала, что мало кто из ее друзей нравится ей по-настоящему. Встреча с Тео тоже не улучшила ее настроения. Она чуть ли не умоляла его позвонить ей – пристало ли это девушке, занимающей столь высокое положение? Теперь он, должно быть, смеется над ней со своими простонародными приятелями, особенно с этой язвой-летуницей.
Маландер насмешливо отдал честь громадному серому огру.
– Что хорошего слышно, Гумми?
– Моя смена давно кончилась, – проворчал тот.
Поппи скинула черный плащ из паутинного шелка у двери. Он стоил тысячи, но она надеялась, что его украдут или хоть наступят на него – тогда у нее будет предлог поехать в магазин за новым. Ей не хотелось домой. Она ненавидела это место, но и школу возвращаться не очень-то стремилась.
– Кстати, с кем это ты говорила внизу у бара? – спросил вдруг молодой Наперстянка. – Плотный такой, с дурацкой стрижкой? Я его не узнал.
– Ты что? Шпионил за мной?
Он выпустил изо рта дымовое колечко.
– Просто шел в комнату для мальчиков. Ах, как же мы взвинчены сегодня. Новое увлечение, да?
Вопрос и ее собственные безнадежные попытки найти ответ на него еще висели в воздухе вместе с дымом, когда свет в холле мигнул и погас.
– Опять отключение, будь оно проклято! – Маландер затянулся сигаретой, бросив красный отсвет на свои правильные черты. – Эти окаянные энергетики дня не могут проработать, как надо. Пострелять бы их всех через одного – давно пора провести нечто подобное. – Он обнял Поппи за талию. – Не волнуйся, я сейчас зажгу свет.
Между пальцами у него загорелся огонек, и Поппи высвободилась.
– Спасибо, я вполне обошлась бы без твоей помощи.
– Ты сегодня в самом деле странная. Поцелуй-ка меня, и давай помиримся.
Поппи медлила. Она сама толком не знала, чего хочет, и это так приятно, когда тебя обнимают. Ландер не самый худший мальчик в мире, хотя и действует ей на нервы. Но при свете колдовского огонька, который он держал между большим и указательным пальцами, его лицо вдруг показалось ей по-новому хищным – будто этот огонек высветил то, что было раньше скрыто. Он такой же, как его отец, или скоро станет таким. Или как ее отец, разница невелика – еще один из легиона привилегированных, которые перекидывают мир друг другу, как мячик, и распоряжаются жизнью своих женщин и своих слуг с одинаково веселым безразличием.
Королева не стала бы с этим мириться, неожиданно подумала Поппи. Оказывается, все усвоенные в детстве уроки, все эти романтические легенды, над которыми они смеялись с девчонками после собраний «Цветущих веточек», никуда не ушли из ее памяти. И какая разница, правда это или нет? Главное, что сама идея правильна. Королева, когда сердилась за что-то на короля, не склоняла покорно голову. Она бросала его, заводила себе любовников, выставляла его дураком. Если бы лорды Дурман, Наперстянка и прочие прогневили Титанию, она сожгла бы их всех, как кучу опилок.
– Оставь меня в покое, Маландер, – сказала она и пошла от него по темному холлу.
Но он не оставил ее в покое – она слышала позади его шаги.
– Ах, так? Мы хотим, чтобы нас преследовали?
Она могла бы позвать охрану. Одно слово, даже одна сильная мысль, и хоббани напустит на него полдюжины брауни. Она не горничная, чтобы с ней так обращаться, пусть даже это сын одного из ведущих домов. Ее отец лорд Дурман, первый советник. Но в случае скандала он будет долго и нудно читать ей нотации, поэтому лучше не устраивать сцен...
Поппи порылась в памяти, ища подходящие чары. Она не пользовалась ими с тех пор, как убегала из интерната с сестрами Жимолость, Юлией и Кальпурнией, – а когда они возвращались, их каждый раз поджидала мисс Душица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– Ага, понял вроде бы. Ну, а если бы я у себя говорил, допустим, по-арабски? Нет, лучше по-китайски. Разве не странно, что вы все, с моей точки зрения, будто из ирландских сказок вышли?
– Интересный вопрос. – Кумбер допил свой стакан. – Видишь ли, Тео, мы видим себя не так, как ты видишь. И тебя мы тоже видим не так, как ты себя видишь. Понятно?
– Я что-то сбился.
– Видишь ли, эльфы потсо... постоянно посещали мир смертных. До недавних пор то есть, пока эффект Клевера не положил этому конец. И смертные тоже бывали у нас. И если одни смертные называют нас так, а другие иначе, то это происходит только из-за их языковых различий. Вы говорите «эльфы», другие «пери», китайцы еще как-нибудь. Но есть и другая разница. Один феришер несколько веков назад написал большой труд об этом. Бастион Клеенка. «Глазами смертных» называется. Смертные, пишет он, видят то, что хотят видеть. Не обижайся. – Кумбер икнул и сказал: – Иззвиняюсь.
Тео слушал внимательно – про это он у Эйемона ничего не читал, – но тут лордик за одним из столиков закурил что-то очень похожее на сигарету в длинном мундштуке, и ему страшно захотелось стрельнуть у него такую же. Но нет, нарываться ни к чему. Тео снова сосредоточился на разговоре.
– Значит, почти все эти эльфы выглядят так... как мне представляется?
– В общем и целом. – Кумбер привлек внимание официантки и заказал всем еще по одной, но Тео дал понять, что больше не будет. Он пил только сладкое вино, однако уже на втором стакане захмелел больше, чем ему бы хотелось. – Если бы ты вырос в других дради... тьфу ты... традициях, ты все видел бы и слышал несколько по-другому.
Но Тео ничего больше не слышал. Блондин с сигаретой, рассмеявшись, откинулся назад, и он увидел сидящую за столиком Поппи Дурман.
– Господи Иисусе.
– А мне совсем и не больно, – весело похвастался Кумбер.
– Я тебе сто раз говорила, Вильмос – не делай этого, – прошипела Кочерыжка.
– Вон там сидит девушка, с которой мы ехали в поезде. – Поппи сейчас была одета совсем по-другому – прежний наряд предназначался, видимо, для встречи с семьей. В платье вроде бы и траурном, но с удивительно глубоким вырезом, загримированная, как на сцене японского театра, она хорошо вписывалась в свою компанию, но Тео узнал ее сразу, и в животе у него что-то затрепыхалось. Раскаяние? Или обыкновенная ревность? Поппи прислонилась головой к молодому лорду с сигаретой.
– Меня это не удивляет, – сказала Кочерыжка. – Местечко как раз для нее.
Тео не успел ответить. Говорившая что-то Поппи тоже его увидела и застыла на полуслове, приоткрыв рот и широко распахнув глаза. Это длилось секунду – потом она отвела взгляд, договорила, принудила себя засмеяться. Разговор продолжили другие, и лишь тогда она взглянула на Тео снова. На этот раз у нее в глазах словно дверца захлопнулась: она смотрела так, будто видит его впервые и никогда больше видеть не желает. Через некоторое время она шепнула что-то блондину с сигаретой и вышла, покачивая жесткой широкой юбкой.
– Я на минуту, – сказал Тео Кочерыжке. – Сейчас вернусь.
– Вильмос, не смей... – начала она, но он уже встал и направился к двери.
На лестнице Поппи не было. Он спустился вниз, где ревела музыка, и стал проталкиваться через пульсирующую толпу танцующих. В темных нишах вдоль стены целовались, обжимались, нюхали что-то из кристаллических трубочек и занимались еще чем-то – он не совсем понимал чем, но догадывался.
Поппи он нашел у бара – она ждала своего заказа.
– Здравствуйте, – сказал он, не придумав ничего лучшего.
– Мы знакомы?
На миг он подумал, что обознался из-за макияжа, но потом вспомнил, как сердито и обиженно смотрела она на него через верхнюю комнату.
– Да, Поппи, знакомы. Мы вместе ехали в поезде.
– Не думаю. Я никогда не разговариваю в поездах с кем попало, так что вы, должно быть, ошиблись. – В глаза ему она не смотрела.
– Послушайте, мне жаль, что все так получилось. Я не хотел уходить, меня обстоятельства вынудили.
Глядя на бармена, смешивавшего для нее коктейль, она сказала:
– Я очень не люблю вызывать охрану – у Чемериц она особенно грубая, как вы можете догадаться. По меньшей мере вам ноги переломают. А крылья, которые вы, без сомнения, прячете под этой плохо сидящей на вас курткой, могут и вовсе оторвать.
– Хорошо, я ухожу. – Он сделал глупость, когда пошел за ней, – что от этого изменилось? Остается надеяться, что вызвать охрану она пригрозила для красного словца. Только этого ему сейчас и недоставало. – Я хотел только сказать, что я сожалею и что я ни в чем вам не солгал. Так было надо, вот и все. – Он повернулся и пошел прочь.
– Стойте. Вернитесь.
Он обернулся к ней. Может, она передумала и сейчас кликнет огров? Ее глаза, обведенные красным, смотрели на него до странности пристально.
– А я хочу сказать, – она говорила так тихо, что ему пришлось подойти к ней почти вплотную, – хочу сказать, что ненавижу вас, Теодорус нюх-Маргаритка... или кто вы там есть на самом деле. Слышите? Я пробуду в доме Дурмана еще неделю до отъезда в школу, и не вздумайте ни под каким предлогом звонить мне по моей персональной линии. Потому что я ненавижу вас, мерзкое, ужасное, бессердечное чудовище!
Вслед за этим она вскинула голову и поцеловала его так крепко, что ее зубы лязгнули об его зубы. Когда поцелуй прервался, Тео ощутил вкус крови из собственной прокушенной губы. Поппи плакала.
– Идите теперь. Вы мне весь вечер испортили. – Она вытерла глаза рукавом, размазав косметику, и крикнула бармену: – Проточная вода и черное железо, долго мне еще ждать?
Тео поплелся обратно, слегка одуревший. У самой лестницы кто-то схватил его за руку, и он не сразу узнал Цируса Жонкиля. Молодой эльф опьянел еще пуще прежнего, волосы у него торчали в разные стороны, расстегнутая чуть ли не до пупа рубашка обнажала грудь цвета слоновой кости. Его дикая красота в сочетании с чем-то неуловимым притягивала к себе, и это не имело ничего общего с сексом – Тео по крайней мере надеялся, что не имело.
– А, Маргаритка! Вот ты где. А Кумбер-Бумбер с крохотулей куда подевались?
– Они наверху.
– Вы пропустили уморительное зрелище – один парень, Горицвет, задирал местную охрану. В итоге его унесли на носилках, но он продолжал буянить, даже когда его в больничную карету запихивали.
Тео осознал внезапно, что наверху кто-то вопит – и вопит очень громко, раз его слышно за музыкальным шквалом. В следующий момент что-то ударило ему в лицо и забилось, трепеща крылышками, как испуганная птичка.
– Явился наконец! – крикнула, опомнившись, Кочерыжка. – А, и вы здесь, ваша милость. Я уж отправилась вас искать. С дружком вашим, Осокой, просто сладу нет.
Тео уже сам видел, что Кумбер, явно перебравший свою меру, стоит на столе и выкрикивает что-то юношам и девицам из компании Поппи. Хорошо, что сейчас ее здесь нет – отношения у них достаточно сложные и без нализавшегося феришера.
– Вам повезло родиться в какой надо семье, и поэтому вы думаете, что вы лучше всех! – Кумбер шатался и потрясал указательным пальцем. – Думаете, что все хотят... быть такими, как вы!
– Послушай, Жонкиль, – окликнул молодой эльф с сигаретой, – он с тобой пришел? Тогда лучше уйми его, иначе кто-нибудь обидится, и это будет стоить ему головы.
– Схвачено, Наперсток. Пожалуй, его проще домой забрать.
Но заткнуть рот Кумберу было не так-то просто.
– Я не его собственность! – взвизгнул он. – Вы, бескрылые ублюдки, распоряжаетесь всем, но я вам не принадлежу!
Теперь на него смотрели все, кто был в комнате, и снизу Тео видел, тоже прислушивались – того и гляди позовут охрану. Тео чувствовал, что если Кумбера отправят в тюрьму, то и он там окажется. Не сбежать ли? Какое ему, собственно, дело до этого феришера? Нет, это глупо – куда он пойдет в незнакомом-то городе? Кочерыжка привычно опустилась ему на плечо, и он сказал, почувствовав себя немного увереннее:
– Надо убрать его отсюда, да поскорее.
– У тебя прямо талант говорить то, что и так всем ясно.
Спутник Поппи тем временем вступил с Кумбером в спор – он просто играл с ним, как кошка с мышкой.
– Бескрылые? А разве ты не такой же, как мы? Если крылья тебе так дороги, то где же они у тебя, ты, борец за права угнетенных?
Кумбер, испустив новый вопль, присел, и Тео с ужасом подумал, что сейчас он прыгнет на своего мучителя. Тео и Цирус бросились к феришеру разом, но тот всего лишь поставил на стол стакан, выпрямился и через голову сдернул с себя рубашку. Подоспевшие Тео с Цирусом схватили его за руки, но он отбивался с поразительной силой; ему удалось вырвать руку, которую держал Тео, и он стал вполоборота к чужому эльфу, показывая ему спину с двумя розовыми шрамами.
– Вот они, мои крылья! Отрезаны! Потому что моя мать хотела сделать меня таким же, как вы! А мне жаль их, слышите? Потому что эльф без крыльев... пустое место! Урод, не способный летать!
На этом месте Цирус стащил его со стола, кое-как завернул в рубашку и начал толкать к двери. Тео шел за ними, Кочерыжка ехала у него на плече, как жокей. Остановившись на пороге, Цирус раскланялся с другими эльфами – скорее позабавленными, чем рассерженными.
– Еще один веселенький вечерок в «Рождестве», – сказал он своим спутникам, перекрикивая музыку. – Но этому парню срочно пора домой.
– Когда-нибудь все их дома сгорят до основания, и тогда веселиться буду я, – пробормотал Кумбер, но кроме Тео этого никто не расслышал.
– Что, Осока – в тихом омуте? – продолжал посмеиваться Цирус, когда они сели в лифт.
– Вы всегда меня недолюбливали, – тихо ответил Кумбер. – Все до одного. Пока мы учились в школе, вы знать меня не хотели, даже притворяться не давали себе труда.
Лицо Жонкиля на миг стало удивительно холодным и жестким.
– Полно вздор нести, Осока. Чего ты, собственно, ожидал от нас? Ты ведь, в конце концов, простой феришер.
21
ДОМ ДУРМАНА
Автомобиль, проехав в ворота, покатил по длинной, обсаженной тополями аллее. Почти все окна в нижней части башни были темны, как и следовало ожидать – полночь давно миновала, рассвет еще не настал, и даже наиболее влиятельным семьям полагалось экономить энергию, – но целый ряд окон наверху светился.
«Отец опять работает допоздна», – подумала девушка.
Выйдя из машины, она услышала, как стонут в своем беспокойном сне древесные нимфы. Даже использованные против них могучие чары не в силах заставить дриад замолчать совсем. «Они оплакивают другие деревья, истребленные Городом, оплакивают своих сестер, убитых или лишенных крова, – говорила ей в детстве одна из нянек. – Страшные дела были сотворены здесь». Нянька продержалась у них недолго, но Поппи запомнились ее слова. В эти предутренние часы уличное движение не заглушало плача дриад, и Поппи дрожала, слыша его.
Маландер Наперстянка вышел следом за ней и обхватил ее своими длинными руками, ища ее губы. От него пахло миртовыми пастилками, которые он сосал, чтобы отбить запах пиксова порошка.
– Можно мне войти, милая Поппея? Выпьем с тобой в честь Мабона?
– Я устала, Ландер.
Он поднял бровь и прислонился к машине.
– Ты всю ночь была какая-то странная, Попс. Совсем не такая веселая и занятная, как обычно. – Щелкнув пальцами, он высек огонь, закурил сигарету в длинном мундштуке и выдохнул дым. – Надеюсь, это не навсегда, малютка, – так ведь и заскучать недолго.
Она терпеть не могла, когда он звал ее малюткой. Этим словом пользовался отец в тех давних и крайне редких случаях, когда пытался проявить нежные чувства, – Поппи подозревала, что он просто не дает себе труда вспомнить, к которой из семи своих дочерей обращается. Кроме того, «малютка» напоминала о том неприятном факте, что она на голову ниже всех своих подруг. Поппи напряглась в кольце рук Маландера.
– Извините, если не угодила вам, мастер Наперстянка.
От ее тона он вскинул бровь еще выше.
– Черное железо, какая муха тебя укусила? – Он отпустил ее и потянулся. – Там у дверей торчит Гумми, папашин телохранитель – стало быть; мой старикан толкует с твоим о делах государственной важности. Ты ведь не будешь возражать, если я зайду и предложу подвезти его домой?
– Твой отец наверняка приехал в собственном экипаже.
– Его скорее всего привез лорд Чемерица – последнее, время эта троица неразлучна, как горошины из одного стручка. – Маландер фыркнул. – Им кажется, что, если они не будут лично всем руководить, здесь снова дремучий лес вырастет.
– Я же сказала тебе, Маландер, – я устала.
– Не думай, что кому-то так уж хочется залезть тебе под юбки, Попс, – а мне тем более. В Исе рыбы много, так что не воображай особенно о себе. Я всего лишь хочу спросить, поедет отец со мной или нет.
– Ты своего отца ненавидишь.
– Ну и что? Так даже интересней.
Она пожала плечами, слишком утомленная, чтобы спорить, – но мысль о том, что с ним придется разговаривать, а то и обороняться от него, вызывала у нее дурноту. Маландер Наперстянка порядком надоел ей, да и вся эта ночь была ошибкой. После этих жутких похорон, и гнетущей тишины Рощи, и густого тумана фамильных традиций, и поминок, где об этом паршивце Ориане говорили, как о юном лорде Розе, ей казалось очень заманчивым закатиться куда-нибудь с друзьями. Сейчас она сознавала, что мало кто из ее друзей нравится ей по-настоящему. Встреча с Тео тоже не улучшила ее настроения. Она чуть ли не умоляла его позвонить ей – пристало ли это девушке, занимающей столь высокое положение? Теперь он, должно быть, смеется над ней со своими простонародными приятелями, особенно с этой язвой-летуницей.
Маландер насмешливо отдал честь громадному серому огру.
– Что хорошего слышно, Гумми?
– Моя смена давно кончилась, – проворчал тот.
Поппи скинула черный плащ из паутинного шелка у двери. Он стоил тысячи, но она надеялась, что его украдут или хоть наступят на него – тогда у нее будет предлог поехать в магазин за новым. Ей не хотелось домой. Она ненавидела это место, но и школу возвращаться не очень-то стремилась.
– Кстати, с кем это ты говорила внизу у бара? – спросил вдруг молодой Наперстянка. – Плотный такой, с дурацкой стрижкой? Я его не узнал.
– Ты что? Шпионил за мной?
Он выпустил изо рта дымовое колечко.
– Просто шел в комнату для мальчиков. Ах, как же мы взвинчены сегодня. Новое увлечение, да?
Вопрос и ее собственные безнадежные попытки найти ответ на него еще висели в воздухе вместе с дымом, когда свет в холле мигнул и погас.
– Опять отключение, будь оно проклято! – Маландер затянулся сигаретой, бросив красный отсвет на свои правильные черты. – Эти окаянные энергетики дня не могут проработать, как надо. Пострелять бы их всех через одного – давно пора провести нечто подобное. – Он обнял Поппи за талию. – Не волнуйся, я сейчас зажгу свет.
Между пальцами у него загорелся огонек, и Поппи высвободилась.
– Спасибо, я вполне обошлась бы без твоей помощи.
– Ты сегодня в самом деле странная. Поцелуй-ка меня, и давай помиримся.
Поппи медлила. Она сама толком не знала, чего хочет, и это так приятно, когда тебя обнимают. Ландер не самый худший мальчик в мире, хотя и действует ей на нервы. Но при свете колдовского огонька, который он держал между большим и указательным пальцами, его лицо вдруг показалось ей по-новому хищным – будто этот огонек высветил то, что было раньше скрыто. Он такой же, как его отец, или скоро станет таким. Или как ее отец, разница невелика – еще один из легиона привилегированных, которые перекидывают мир друг другу, как мячик, и распоряжаются жизнью своих женщин и своих слуг с одинаково веселым безразличием.
Королева не стала бы с этим мириться, неожиданно подумала Поппи. Оказывается, все усвоенные в детстве уроки, все эти романтические легенды, над которыми они смеялись с девчонками после собраний «Цветущих веточек», никуда не ушли из ее памяти. И какая разница, правда это или нет? Главное, что сама идея правильна. Королева, когда сердилась за что-то на короля, не склоняла покорно голову. Она бросала его, заводила себе любовников, выставляла его дураком. Если бы лорды Дурман, Наперстянка и прочие прогневили Титанию, она сожгла бы их всех, как кучу опилок.
– Оставь меня в покое, Маландер, – сказала она и пошла от него по темному холлу.
Но он не оставил ее в покое – она слышала позади его шаги.
– Ах, так? Мы хотим, чтобы нас преследовали?
Она могла бы позвать охрану. Одно слово, даже одна сильная мысль, и хоббани напустит на него полдюжины брауни. Она не горничная, чтобы с ней так обращаться, пусть даже это сын одного из ведущих домов. Ее отец лорд Дурман, первый советник. Но в случае скандала он будет долго и нудно читать ей нотации, поэтому лучше не устраивать сцен...
Поппи порылась в памяти, ища подходящие чары. Она не пользовалась ими с тех пор, как убегала из интерната с сестрами Жимолость, Юлией и Кальпурнией, – а когда они возвращались, их каждый раз поджидала мисс Душица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74