Дорога была прекрасной, а мое воображение могло перегреться.
Однако Ферман вел машину с медлительной осторожностью, так что большинство
машин обгоняли нас. Едва мы притащились на автостоянку около кладбища,
серый автомобиль прибавил скорость и пролетел мимо. Водитель пригнулся,
явно не желая, чтобы его увидели.
Анжело был здесь не впервые: Ферман уже привозил его на кладбище. Мне
бы следовало составить компанию Джейкобу и проводить его до могилы, но
Анжело помотал головой и потащил меня на покрытый зеленью вал,
расположенный в наиболее старой части кладбища. С точки зрения американца,
там были совершенно древние захоронения, поскольку некоторые
полуразрушенные надгробные камни были установлены еще три столетия назад,
когда я был мальчиком. Анжело водил меня среди них без тени улыбки на
губах, а ведь большинство молодых откровенно ржали бы, разглядывая труды
давно умерших каменщиков, символически изобразивших ангелов круглоглазыми
и с несколькими штрихами в камне вместо волос.
- Представляете, все, что у них было, - это песчаник или как его
там...
- Да, за прошедшие столетия вроде бы научились обрабатывать мрамор.
- Конечно! - он рассмеялся. - Ну что такое эти несколько столетий?
Он сидел на валу, жевал травинку, качал ногой. Преисполненный
спокойствия, с залитой солнечным светом седой головой, Джейкоб Ферман
находился в полусотне шагов от нас и казался на своем острове созерцания
более далеким, чем на самом деле. Он смотрел свысока на любую истину,
которую видел в этом скромном землянином холмике и там, дальше, среди
летних облаков и вечности. В человеке помоложе это могло бы показаться
болезненно сентиментальным, по крайней мере для тех, кто всегда спешит
навесить ярлыки на странности других. Но Ферман был слишком основательным
и внутренне спокойным, чтобы беспокоиться о ярлыках. Потом он сел на землю
и подпер голову рукой, безразличный как к сырости, так и к скрипу
старческих суставов.
Анжело пробормотал:
- И вот так каждое воскресенье, хоть дождливое, хоть солнечное.
Да-да, даже когда идет дождь. Разве что тогда он не сидит на траве... И
зимой - то же самое.
- Думаю, он любил ее, Анжело. Ему нравиться быть здесь, где ничто не
мешает думать о ней.
Тем не менее я блуждал среди призраков. Мой нос ощущал запах
хлороформа, мои глаза видели, как юный геркулес с тупой физиономией
нависает над Шэрон в дверном проеме, а потом снова замечали серый
двухместный автомобиль, которому давно следовало обогнать нас. Мелочи...
Не случилось ничего угрожающего, кроме смерти Беллы. Тепло и прелесть
этого дня делали абсурдным предположение, будто впереди может ждать
угроза. Но даже в залитых солнцем тихих джунглях вы вдруг можете заметить
краем глаза промелькнувшее среди зелени черное с оранжевым, полосатое
нечто. А потом зашуршат среди полного безветрия листья... Я деланно
зевнул, надеясь, что зевок покажется натуральным и придаст небрежность
заданному вопросу.
- Ты ходишь в церковь, Анжело?
- Конечно.
Его лицо стало неуловимо настороженным. Было вполне вероятно, что он
догадывается о неслучайности вопроса, знает о моих попытках прощупать его
мысли и желает знать, давать ли мне право на подобные исследования.
- Я даже пел в церковном хоре год назад, - продолжал он. - У
мальчишки, стоявшего впереди меня, были уши, как у муравьеда. Я все время
сбивался. - Он запел чистым контральто, удивительно звучащим на открытом
воздухе: - Ad Deum qui laetificat juventutem meam... - Потом пожевал
травинку и улыбнулся.
- И это приводит тебя в восторг?
Он захихикал:
- Теперь вы говорите как тот человек, с которым я беседовал в парке.
Он сказал, что религия - обман.
- Я не считаю ее обманом, все-таки мне случалось быть агностиком.
Дело в личной вере. В любом случае тебе следует ходить в церковь - хотя бы
только потому, что так считает твоя мать... Ведь она, я думаю, набожна, не
так ли?
Он быстро взял себя в руки:
- Да...
- Расскажи мне о Латимере. - Я смотрел, как он покачивает здоровой
ногой - легко и изящно. Искривленная была в шине. - Я мог бы поселиться
здесь.
Он проговорил с сомнением:
- Ну, он не велик. Люди говорят, запущен. Я не знаю...
Полно пустых домов. Редко что случается. Пригородны хороши - как
здесь. И когда выезжаешь за город... Господи, если бы я мог! Вы знаете,
просто ходить целый день, взбираться на холмы... Я прохожу милю, а затем
вот тут, сзади, начинает болеть нога. И прогулке - конец...
- Думаю, я достану машину. Тогда мы могли бы выбираться на природу.
- Господи! - его глаза загорелись надеждой. - Провести целый день в
лесу! Я мог бы взяться... Знаете, эта картина, та, что в вашей комнате...
Думаете, там нарисовано место, которое я видел в действительности?..
Совсем нет. Я видел места, похожие на него... березы... Иногда дядя
Джейкоб берет меня в поездки. Но когда я вылезаю из машины, он не отходит
от меня ни на шаг. Беспокоится о моей ноге, вместо того чтобы позволить
мне самому беспокоиться о ней. И оставить меня, когда я готов... - Он
замолк и посмотрел мне в глаза. - Я люблю зверей. Знаете, такие маленькие
существа, которые... Я читал, если сесть тихо в лесу, через некоторое
время они начнут ходить вокруг и не бояться.
- Это правда. Я часто делаю так. Большинство птиц не обращают не тебя
внимания, если ты не шевелишься. Наоборот, это их не беспокоит, это
выглядит менее подозрительным. Ко мне достаточно близко подлетали иволги.
И краснокрылый дрозд. А однажды на меня наткнулась лиса. Я сидел на ее
любимой тропе. Она всего-навсего смутилась и обошла меня... Кстати, я тут
встретил кое-кого из твоих друзей. В продуктовом магазинчике. Шэрон Брэнд.
Его мысли все еще гуляли по лесу, и он произнес с отсутствующим
видом:
- Да, она милый ребенок.
- В некотором роде ты вырос вместе с ней.
- В некотором роде. Года четыре-пять - точно. Мама... не очень любит
ее.
- Но почему? Я думаю, Шэрон - славная девочка.
Он сорвал свежую травинку и осторожно произнес:
- Родичи Шэрон - не католики...
- А Билли Келл - католик?
- Нет. - Он был ошеломлен. - Билли? Когда это я...
- Сегодня утром, Анжело. Когда мы нашли Беллу. Ты сказал: "Билли Келл
может знать".
- Я так сказал? - он недовольно вздохнул. - Господи!..
- Ты еще сказал что-то об "индейцах". Кто они? Банда?
- Да.
- Твоего возраста?
- Да. Чуть старше.
- Хулиганы?
Он улыбнулся, и это была улыбка, которой я никогда не видел. Словно
он примерил хулиганство на себя, пытаясь понять, как он будет выглядеть в
подобном костюме.
- Они считают именно так, мистер Майлз, но слушать их - все равно что
мазать битой по бейсбольному мячу.
- Похоже, ты не очень-то их любишь.
- Это свора... - он замолк, оценивающе глядя на меня.
Думаю, он решал, как я отнесусь к непристойности в устах
двенадцатилетнего, и, похоже, принял решение не в мою пользу. Во всяком
случае, закончил он совсем другим тоном:
- Эти ублюдки никому не нравятся.
- А чем они вообще занимаются?
- Дерутся, не соблюдая никаких правил. Кроме того, полагаю, воруют
фрукты и продают их на обочинах дорог. Билли говорит, что некоторые из
старших - грабители, а у некоторых в карманах перья... Я имею в виду ножи.
Мне не понравилась его улыбка. С его характером, который, мне
казалось, я начинаю узнавать, у него не должно было быть подобной улыбки.
- Большинство из них, - продолжал он, - уроженцы... ну, того района,
где живут бедные. Это южный конец Калюмет-стрит... Есть сигареты?
Я достал одну сигарету и дал ему прикурить. Ферман не видел, но,
думаю, с ним-то мы бы договорились в любом случае.
- Анжело! - сказал я. - А нет ли у "индейцев" конкурентов?
Он пребывал в сомнениях совсем не долго.
- Разумеется! "Стервятники". Это банда Билли Келла. - Он курил
небрежно, глубоко затягиваясь и не кашляя. - Вы знаете, я однажды видел,
как Билли колет грецкие орехи. Просто кладет орех на бицепс и сгибает
руку. Связываться с Билли Келлом желающих нет. - Он помолчал и добавил
таким тоном, будто пытался убедить себя в чем-то весьма значительном: -
"Стервятники" - нормальные ребята.
- И у тебя есть о чем разговаривать с ним? С этим самым Билли
Келлом...
Он прекрасно понял смысл моего вопроса, но притворился, будто до него
не доходит.
- Что вы имеете в виду?
- Когда я впервые встретил тебя вчера, ты читал "Крития". Именно это
я и имею в виду.
Он ответил уклончиво:
- Книги - далеко не все... Билли хорошо учится, все время получает
"ашки" ["А" - в США высшая отметка за классную работу].
- А как школа? Достаточно приличная?
- Нормальная.
- Но тебе приходится ломать комедию, верно?
Он затушил сигарету о камень. И, помолчав, сказал:
- Они занимаются ужасными вещами. Может быть, я тоже. Иногда... Я не
очень способный к математике. Да и к труду... Видели бы вы скворечники,
которые я пытался сделать! Они скорее были похожи на собачью конуру.
- А к чему у тебя есть способности?
Он скорчил рожицу"
- К предметам, которые у них не преподаются. К примеру, "Критий",
мистер Майлз. Философия.
- А этика?
- Ну, я достал университетский учебник в библиотеке. Я не ожидал, что
в нем так много доказательств. У них там Спиноза. Я и пытаться не стал.
- И не пытайся. - Я схватил его за здоровую лодыжку, словно не
позволяя ему прыгнуть. - Ты опередил свой возраст, дружок, но до Спинозы
ты еще не дорос. Не уверен, что даже я до него дорос. Если ты сумеешь
одолеть его, это, разумеется, хорошо, но лучше пусть он подождет... Когда
я работал в школе, я преподавал историю. Как насчет этого предмета?
- Они не преподают ее, а вдалбливают. Забивают твою голову лозунгами.
Скажут вам одно, а потом вы возьмете книгу в библиотеке, и там совершенно
противоположное. Ну и кто прав? Мне кажется, учитель преподносит нам все
так, как он видит сам. Нам же остается только проглотить и выложить ему
его же мнение. Если вы считаете иначе, вам "Е" [плохая отметка] за
достижения. В школьных учебниках говорится, что в 1776 году мы отделились
от Англии, потому что британский империализм экономически душил колонии.
Декларация независимости утверждает, что мы сделали это по политическим
мотивам. А на самом деле - по обеим причинам, не так ли?
- Это были две из множества причин, Анжело.
Я никогда не примирюсь с нашим притворством, Дрозма. Мне хотелось
рассказать ему о том, как я наблюдал за кораблями французского флота,
входящими в Чесапик перед Йорктауном! [под Йорктауном в октябре 1781 года
американская армия одержала решающую победу в войне английских колоний за
независимость. Франция в этой войне выступила на стороне американцев]
Помню я и осеннюю бурю, поднявшуюся в тот день, когда бедняги в красных
мундирах [красные мундиры во время североамериканской войны за
независимость носили солдаты английской армии] пытались переправиться
через реку... Пожалуй, я не мог бы описать ему эту переправу подробно. Или
мог бы - не знаю...
- История не укладывается в планы любых преподавателей, - сказал я, -
потому что она бесконечно велика. Приходится производить отбор событий и
фактов, и, производя подобный отбор, даже лучший из преподавателей не
способен избежать своего предвзятого отношения к ним. Конечно, учителя
обязаны напоминать вам об этой сложности, но, полагаю, не напоминают.
- Да, не напоминают. Федералистские документы тоже не все объясняют
экономикой. Я читал их, а это не положено. Нет, учительница не ругала меня
за это. Она сказала: прекрасно, что я предпринял такую попытку, но она
боится, что это окажется выше моего понимания. А кроме того, пусть
федералистские документы привлекательны своей стариной и интересны, но они
не являются частью нашего курса. Так не буду ли я повнимательнее в классе
и не продемонстрирую ли интереса к школьному курсу?
- Тебе не кажется, Анжело, что в некоторые дни попросту не стоит
вставать с постели?
Моя реплика ему понравилась. В приступе смеха он выронил изо рта
травинку и тут же сорвал другую.
- Ништяк, мистер Майлз!
На жаргоне тинэйджеров 30963 года это означает, что вы - молодец.
Впрочем, Анжело употреблял такие словечки крайне редко. Ведь нормальным
английским языком он владел более четко и красиво, чем любые взрослые, с
которыми я встречался при выполнении этой миссии.
- А ты входишь в банду, о которой говорил? Я имею в виду банду Билли
Келла... Ничего, если я лезу не в свое дело?
Он перестал смеяться и отвернулся.
- Нет, не вхожу. Но, думаю, они бы хотели, чтобы я присоединился. Я
не знаю...
Я молча ждал, а молчать было нелегко.
- Если я сделаю это, - сказал он наконец, - мне бы не хотелось, чтобы
узнала мама.
- А присоединившись, ты должен будешь согласиться со всеми их
действиями, верно? Обычно это главное условие.
- Может быть, и так.
Он спустился вниз - лениво, руки в карманах. Передо мной снова был
хулиган, показной и насквозь фальшивый. И я вдруг понял, что вторгся в
область, где он не примет от меня никакого совета. И что он не собирается
отвечать на незаданный вопрос. Его взгляд был не сухой, но полусонный. Он
уже спрятался - хоть и не очень глубоко - в тысячецветной глубине души,
которую я так никогда и не узнаю. И до конца жизни не забуду, как
напоминал он мне порой небесное создание с картины Микеланджело "Мадонна с
младенцем, святым Иоанном и ангелами". (Я купил неплохую копию и до сих
пор храню ее. Иногда детская фигурка на ней кажется мне более похожей на
Анжело, чем фотография, которая якобы говорит полную правду).
- Машина, которую я достану, - сказал я, - скорее всего, будет
развалюхой, Как насчет форда пятьдесят шестого года?
- Отлично! - он ослепительно улыбнулся и показал мне сомкнутые
колечком большой и указательный пальцы правой руки - американский жест,
который означает, что все в полном порядке. - Любая старая колымага, и вы
уже будете не в состоянии отделаться от меня. - Анжело прихромал к
ближайшей могиле и потер пальцем полуразрушившиеся буквы. - Здесь лежит
парень, который "отыскал свою награду 10 августа 1671 года, служитель
Христа". Звали его Мордекай Пэйкстон.
Анжело принялся очищать паутину с наклонившегося, наполовину
погрузившегося в землю камня. Потом вдруг опустил руку и сказал:
- Нет, ведь ему придется плести новую сеть. А кроме того...
- А кроме того, они с Мордекаем живут в полном согласии. Возможно,
эта паутина принадлежит прямому наследнику паука, который знал Мордекая
лично.
- Возможно, - сказал он. - Однако все остальные забыли Мордекая. - Он
сорвал несколько веселых одуванчиков и воткнул их в землю вокруг камня. -
Ему и его бакенбардам. - Он поднял на меня сияющие глаза. - Так обычно
делает Шэрон. Выглядит лучше, верно?
- Гораздо лучше.
- Держу пари, у него были пышные бакенбарды.
- И он был человеком с большими странностями.
Мы обсудили внешность Мордекая. Я предположил, что бакенбарды были
рыжими, но Анжело заявил, что бакенбарды черные и щетинистые, Мордекай был
толстяком и Сатана постоянно искушал его соблазнительной свиной отбивной.
Мы угомонились, лишь когда вернулся Ферман, и не потому, что старик
возразил бы против смеха.
Помню, когда мы ехали домой, я снова видел сзади серый автомобиль.
Едва мы остановились возле придорожного кафе, он пронесся мимо так же
стремительно, как и в первый раз. В кафе Анжело уничтожил пугающее
количество фисташкового мороженого. Когда мы снова загрузились в машину,
он рыгнул, сказав: "О, хлористый водород!" - и уснул, приникнув ко мне.
Всю оставшуюся дорогу я находился в опасности. Но голова Анжело была
не совсем на моей груди, да и спал он слишком крепко, чтобы заметить, что
мое сердце бьется один раз в шестьдесят секунд.
Что мы такое, Дрозма?
Больше чем люди, когда следим за ними? Или меньше, когда разбиваем
крылья о стекло?

5
Следующую неделю моя память превратила в калейдоскоп незначительных
событий.
Проснулся поздно. Шэрон и Анжело водружали кучу булыжников, отмечая
на заднем дворе место, где была похоронена Белла. Если бы я не был
очевидцем вчерашней вспышки гнева, я мог бы предположить, что Анжело
нравится это занятие. Но вот он сделал шаг за спину Шэрон, и притворство
слетело с его лица. Это было лицо терпеливого человека, лицо, отмеченное
печатью нежности, - как у взрослого, наблюдающего за детской игрой в
"воображалки", - лицо человека, вспоминающего леса, равнины и пустыни
зрелости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30