Я заиграл
"Вальдштейн". Я надеялся (тщетно), что, связав ассоциации, вызванные этой
сонатой, с Шэрон, я сумею вытеснить ими более глубокие воспоминания.
Дрозма, вы, вероятно, помните мое турне по пяти Городам в 30894 году?
"Вальдштейн" всегда воссоздавал в моей памяти концертный зал в Городе
Океанов. Я всегда вспоминал его окна, глядящие в сердце моря, окна,
изготовленные с таким трудом и так давно... Мне сказали тогда, что имена
некоторых строителей утеряны напрочь. Едва ли покажется странным, что
жители Города Океанов всегда немного отличались от обитателей остальных
Городов. Я играл там в тот год и, честно говоря, думал, что приблизился к
уровню мастера того времени. И если я не ошибался в собственной оценке, то
причина была в самом Городе Океанов, а не в достижениях моих рук или души.
Плавное движение водорослей за теми окнами, вечно похожее и никогда не
одинаковое; снующие туда-сюда рыбы - алые, голубые, зеленые, золотые... Я
и сейчас вижу эти картины и ничем не могу помочь. Каждый из тех, кто сидел
в зале, излучал какое-то особое доброжелательство. Они слушали музыку
душой и встречали меня так, словно целый век ждали моего визита.
Все случилось, как вы знаете, много позже, когда изучение
человеческой истории стало для меня настоятельной потребностью.
Потребностью подлинной и выдержавшей испытание временем. И если я больше
никогда не совершу следующего турне, то только потому, что слишком хорошо
помню Город Океанов. Как страшно слеп случай, Дрозма! Почему наши далекие
предки выбрали остров рядом с Бикини?.. [атолл в Тихом океане, место
проведения США испытаний ядерного и водородного оружия] Ну ладно, по
крайней мере, мы владели им в течение двадцати тысяч лет и должны быть
рады, что предупреждение последовало достаточно рано и хоть некоторым
удалось спастись. И возможно, родиться новый Город Океанов, через
несколько столетий после того, как мы доживем до создания Союза...
Шэрон была уже рядом, она попросила:
- Теперь немножко Шопена?
- Нет, дорогая, я устал. Да и практики у меня не было. Как-нибудь в
другой раз.
- Между прочим, я люблю вас за понимательность.
Это признание действительно изменило характер нашего общения,
изменило настолько, насколько имело отношение ко мне, хотя я и был в
состоянии бубнить что-то из-под личины "мистера Майлза".
Она тоже устала, и мы закончили занятие. Дверь снова оказалась
открытой, но на этот раз никакой опасности не было: ее открыли две
девушки, замеченные мною в одном из кабинетов, - им захотелось послушать
мое громыхание. Я прикинулся в меру польщенным. Шэрон вышла на улицу и
отправилась к машине, а я переговорил с женщинами. Я рассказал о
неизвестном, пробравшемся в зал во время занятий. Я обратил их внимание на
то, что, едва завидев меня, он ретировался. Я наталкивал их на мысль о
слабой охране. Конечно, любой ребенок может заглянуть в зал, но... И так
далее и тому подобное. Одна из девушек решила испытать на живом пианисте
взгляд своих нежных глазок, но другая уловила мои намеки и заверила, что
впредь швейцар найдет способ поддерживать порядок в коридоре, пока идут
занятия музыкой. Встревоженный родитель во мне был успокоен.
Но не до конца. Пока я не увидел, распрощавшись с Шэрон у "ПРО.У.ТЫ",
хорошо знакомую светловолосую фигуру. Он не спеша шел по улице. Я
протащился квартал на машине и, едва скрывшись из поля зрения Шэрон, тут
же припарковался. Выбравшись на тротуар, двинулся за Билли Келлом пешком.
Главное, говорил я себе, понять, насколько хорошо я помню сложное
искусство слежки.
Маленькие улочки, изогнутые, как коровьи тропы, разбегались в разные
стороны от южного конца Калюмет-стрит. Большинство домов стояли отдельно
друг от друга, здания старой постройки, которых явно не касалась рука
ремонтников, чуть ли не валился на бок. Наверно, в те времена, когда люди
еще не двинулись целыми семьями в пригороды, покидая то, что они никогда
особенно и не любили, район выглядел лучше. Впрочем, и сейчас мне
встретились дети, коты, собаки, ручные тележки и несколько пьяниц, Их
присутствие смягчало ощущение необитаемости и одиночества. А в остальном
здесь царил дух запустения. Окна были заколочены досками, а если не
заколочены, то чернели пустотой, как выбитые зубы во рту гнусно
бранящегося бродяги. Мусор повсюду. Разнесенные вдребезги стекла и
дряхлость. Крыса, бросившая на меня наглый бесстрашный взгляд перед тем,
как просочиться через трещину в фундаменте. Попрошайка, решивший возложить
на случайного прохожего ответственность за свой завтрак и в результате
реквизировавший у меня десять центов...
Это произошло уже на боковой улиц, куда свернул с Калюмет Билли Келл.
Когда я избавился от нищего, Билли уже переходил улицу примерно в квартале
от меня. А еще дальше, в полуквартале от Билли, стояла привязанная к
столбу лошадь старьевщика - с выпирающими ребрами, покрытая паршой,
понурившаяся от жары. Я и сам тут же, чисто автоматически, стремясь
оказаться от нее подальше, перешел улицу, хотя мой дистроер был достаточно
свежим. Уже тогда я должен был удивиться, почему Билли Келл проделал то же
самое, но... Думаю, меня все-таки можно извинить, потому что без дистроера
ни один марсианин не сумел бы пройти по этой узкой улочке, не напугав
бедную старую клячу до приступа бешенства. Ведь у меня почти не было
запаха, но когда я проходил мимо, лошадь все же вскинула голову и
недовольно фыркнула бархатными ноздрями.
Через пару минут Билли Келл остановился поболтать с группой из десяти
или двенадцати подростков, сидевших развалясь возле ограды уныло
выглядевшего церковного двора. Вероятно, они ждали его, потому что Билли
при разговоре выглядел как вождь или советник.
Я заскочил в подходящий проем, в котором не было двери.
Они льстиво одаривали Брилла пристальным вниманием, таращили
изумленные глаза и хохотали над его остротами. Мальчишки и девчонки, все
они носили эти петушиные береты, которые теперь, кажется, стали символами
принадлежности к подростковой среде. Голоса их были скрипучими и громкими,
но говорили они на каком-то жаргоне - мешанине слов с переставленными
слогами, а то и вовсе несуществующих, - и большей частью я не мог даже
уловить смысла беседы. Когда Билли прощался с ними, я снова увидел тот
странный жест - вскинутую руку с вывернутой ладонью.
Он еще некоторое время водил меня по лабиринту узких улочек и наконец
вошел в неряшливо выглядевшую двухэтажную хибару, но как раз перед этим я
и осознал то, что должен был понять, обходя лошадь. С надвинутой на лоб
шляпой я прогуливался в полуквартале от Билли. Он уже поднимался по
вытертым ступеням, когда налетел порыв ветра и с шорохом пронес мимо меня
кучу мусора. Я уловил этот слабый запах, но и Билли, находящийся за
полквартала, услышал его. Голова Билли по-совиному стремительно
повернулась в мою сторону, глаза быстро распознали источник шума и
мимоходом скользнули по мне. Трудно сказать, узнал он меня или нет, - в
дом он вошел с достаточно безразличным видом.
Я уже встречал человеческие существа с такими же высокими мускульными
реакциями, как у нас, - у Анжело, к примеру, они временами бывают
чрезвычайно быстрыми. Но я никогда не встречал человека, чей слух остротой
был бы сравним с марсианским. И я уже тогда обязан был вспомнить, что у
Намира есть сын.
Хотя я и написал это, у меня до сих пор нет достаточных
доказательств. Он мог повернуть голову по любой другой причине. То, что он
обошел лошадь, могло оказаться обыкновенной случайностью или быть
вызванной неприязнью к животным, встречающейся у землян. Но я думаю, что я
прав, и о нем следует предупредить остальных Наблюдателей.
В этом районе не было подходящего места, где бы я мог спрятаться. Но
не было и причины, по которым мистеру Бену Майлзу нельзя было побродить по
этому жалкому району, раз уж старика сюда занесло. Я как раз проходил мимо
дома, когда оттуда донесся визг визгливой брани. Женский голос был
настолько пьяным, что я разобрал лишь несколько слов.
- Мерзкий сопляк! - далее последовал целый поток сквернословия. -
Стараешься быть тебе матерью - и никакого проку... Проваливай! Не надоедай
мне! Мне плохо...
Раздался звук разбившейся бутылки, я оглянулся и вовремя - Билли как
раз выходил из дома. Легкой неторопливой походкой он дошел до угла и
исчез. Повинуясь внезапному порыву, я вернулся и принялся стучать в дверь.
Я колотил в нее до тех пор, пока не раздались мрачные проклятья и не
донеслось шарканье тапок по полу.
- Департаменты пожарной инспекции! - крикнул я.
- Да?
Мускулистыми руками она перегородила дверной проем. Зловонное
дыхание. Прищуренные, красные, с бессмысленным взглядом глаза, но в
общем-то не стара - вероятно, около пятидесяти - и неплохо одета.
Враждебность на ее лице сменилась глупой самодовольной улыбкой. За спиной
женщины я разглядел грязную переднюю, заваленную портновской утварью.
Хозяйка, без сомнения, была человек - в конце концов, сальваяне
практически неспособны докатиться до запоев. Думаю, в трезвом состоянии
она совершенно другая. Возможно, она сурово-представительна и
упорно-трудолюбива - портновское оборудование говорило о ней как о
профессионале. Вероятно, пьянство было пагубной слабостью, бегством от
душившей ее нищеты и крушения жизненных надежд. Годы подобного
существования сразили ее, как болезнь: сделали напуганной, сварливой,
одинокой, старой - так много было грубыми строчками написано на ее лице.
Бутылку (пустую) разбили о дверной косяк, повсюду валялись осколки, но
полагаю, что Билли благополучно убрался раньше, чем она позволила себе
подобную выходку.
- Маленькая случайность... - она захихикала. - Из-за этой жары я не
очень хорошо себя чувствую. - Она принялась бороться с выбившейся прядью
коричнево-седых волос. - Чем обязана такой честью, мистер?
- Профилактический осмотр, мэм. Сколько человек здесь проживает?
Ее качнуло от двери.
- Только я и мальчик.
- Ага... Только вы и ваш сын, мэм?
- Усыновленный... Какое ваше дело черт побери?! Я вношу плату,
никаких нарушений, разумеется, нет. Я уверена.
- Таков порядок. Могу я осмотреть проводку?
Она пошатнулась и выпятила губы:
- Разве вас остановишь!
Я посмотрел, как она тщетно пытается наклониться над осколками, и
беспрепятственно отправился в путешествие по дому. Наверху обнаружил
только две комнаты. Чистая комната, очевидно, принадлежала Билли. В другой
же я, к сожалению - а вернее, к стыду своему, - задержаться надолго не
смог. В комнате Билли ничего особенного не было. Разве что напрочь
отсутствовали обычные мальчишеские безделушки. Койка, похожая на военную;
стопка учебников безо всяких пометок, хотя Ферман и Анжело утверждали, что
Билли является хорошим учеником. Если и присутствовал в комнате
марсианский запах, то он был настолько слаб, что я не мог отделить его от
своего собственного. Впрочем, и отсутствие его ясности бы не принесло,
потому что Намир утащил достаточное количество дистроера, чтобы на долгое
время обеспечить сразу двоих пользователей. Ясно было лишь одно: Билли -
это не Намир, поскольку никакое искусство смены личности не могло сделать
Отказника коренастым и коротконогим.
Когда я покидал дом, женщина все еще мучительно оправдывалась.
- Жаркая погода, - говорила она. - Я бы предложила вам немного
выпить, до только нет ничего в доме, хотя обычно я люблю немного
приложиться - для пищеварения, иначе пища плохо усваивается.
Расстались мы друзьями.
Если я прав насчет Билли Келла, то, думаю, он добился неких отношений
с этой женщиной с помощью уговоров и своей юной привлекательности. С целью
получить себе временное имя и прикрытие в человеческом обществе он сыграл
на ее одиночестве и несостоявшемся материнстве. Когда она произнесла слово
"усыновленный", я ней явно ощущался страх перед властями. Официальное
усыновление сопровождается такими формальностями, на какие, думается, ни
он, ни она не решились бы пойти. И если он сын Намира, то когда она
перестанет быть ему полезной, Билли Келл несомненно исчезнет - без
угрызения свести, без жалости, безо всяких объяснений.

7
Вернувшись в меблированные комнаты, я решил выполнить данное Розе
обещание и поговорить с Анжело. Теперь, когда я выяснил подноготную Билли
Келла, за это следовало взяться со всей серьезностью. Но каким образом
вызвать Анжело на разговор? И как добиться нужного результата?..
Анжело любил меня - в этом я был уверен. Он внимательно выслушал мои
монологи. Интерлюдии в лесу доставляли ему радость: он желал их и был
способен участвовать в них, по-взрослому, хотя и с мальчишеской
застенчивостью обращаясь со словами. Я покупал ему книги, а каких купить
не мог - брал в библиотеке. Он благодарил меня за все горячо и не без
удовольствия. (Одна из книг была о Геке Финне - как выяснилось он ее
прежде не читал). Как-то у нас состоялась обширная, но так и не
удовлетворившая его дискуссия о прочитанных книгах. Он купался в Марке
Твене и Мелвилле [Мелвилл Герман (1819-1891) - американский писатель,
автор романа "Моби Дик"], он был поражен Достоевским, он забавлялся
ветерком ложных выводов, дувшим сквозь немытую бороду Маркса...
Но далеко не все в Анжело было открыто для меня - целые области его
мыслей и чувств были заперты и украшены невидимой табличкой: НЕ ПОСЯГАТЬ!
И он не искал меня в те моменты, когда ему было плохо, а таких моментов, я
знаю, хватало. Так что же, я просто должен дать ему совет не вступать в
банду, совет, который наверняка уже мог дать ему Ферман?.. Мягкий юмор,
присущий Анжело, делал такой поступок абсурдным. Ограничиться коротким, но
строгим приказанием? На чем же остановиться в страхе перед его ленивой
улыбочкой?.. Если бы он был марсианином, я, возможно, и знал бы, что
делать. Ведь люди, я заметил, и сами до сих пор не придумали способа
понимать себя.
Я устало стоял в коридоре, до сих пор видя перед собой опухшее лицо
"приемной матери" Билли Келла, как вдруг обнаружил, что из-за закрытой
двери Фермана уже давно раздается его голос. И до меня медленно дошел
смысл его слов.
- Любой опыт полезен. Может быть, "стервятники" и жестоки, но сможешь
ли ты обойтись в этом мире без жестокости? Ведь ты должен защитить свою
спину. С твоим-то умом, ты не можешь позволить себе не делать этого. Люди
ненавидят ум, разве ты не знаешь?
- Но ведь все зависит от того, приносит ли он людям пользу.
- Не обольщайся, Анжело, - сказал Ферман. - Придумай новый механизм -
и они будут какое-то время тебе благодарны. Но любят они механизмы, а не
мозг, их создателей. Его они просто боятся. У них может оказаться
достаточно суеверного страха, чтобы поклоняться ему, как поклоняются
дьяволу, но уважать его они не будут никогда. Я не говорил с тобой на эти
темы, пока не убедился, что ты сможешь воспринять их. А я думаю, ты
можешь. - Из-за двери донесся звук, похожий на добрый, хрипловатый смех
Фермана. - И разумеется, суеверный трепет, который будут испытывать перед
твоим умом люди, вполне может быть использован.
- Что вы имеете в виду?
- О, это решится само собой. - Донесся старческий вздох. - Как бы то
не было, помни: механизмы - это все, чего хотят люди. Механизмы и простые
идеи, которые вроде бы все объясняют, но оставляют нетронутые
предрассудки. И они заплатят приличную цену, если механизм или идея
окажутся достаточно блестящими. Я знаю их, Анжело.
Это было не по-фермановски. Ферман не стал бы говорить о механизмах с
таким пренебрежением. Трезвомыслящий, он, как и любой другой американец
960-х, был влюблен в механизм. Разве не прошла бОльшая часть его жизни в
заботах и могучих машинах, изменивших лицо Земли?..
- Нет, - продолжал голос Фермана, - ты должен бороться все время, всю
жизнь. И любым оружием, которое сумеешь присвоить. Я стар, сынок. Я знаю.
- И тогда я смогу добиться чего-то в жизни! - легкомысленно
воскликнул Анжело. - Ну а если я не собираюсь вступать в борьбу ради
борьбы...
- Тогда ты погибнешь... Иногда можно даже делать зло. Так, чтобы из
него могла выйти польза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30