Нет, думаю, они сделают
ставку на молчание и будут надеяться на то, что никто не сможет установить
взаимосвязь. А так оно и будет, если только один из нас не проговорится...
Я имею в виду тех, кто был там, наверху, в саду на крыше. Не думаю, что
Фрай или сенатор Гэлт поняли, что случилось. Они - ненормальные и просто
ничтожества. Николас, Макс, Мириам... и Билли, и я... Вот это пятеро,
по-видимому, единственные, кто знает.
- А ты проговоришься, Абрахам?
И когда он сказал безо всякого напряжения в голосе, даже не глядя на
меня: "Я еще не решился..." - в нем не было ничего юношеского.
Днем мы отправились на прогулку. Безо всякой цели поболтались по
улицам, на автобусе добрались до жилой части города и проехали по Сто
двадцать пятой на запад, а вернулись пешком через Вестсайд. На улицах мы
не увидели ни одного умирающего. Город был, пожалуй, даже слишком тихим
для буднего дня. Проходившие мимо нас люди почти не разговаривали и
совершенно не смеялись. За время нашего путешествия мы пять или шесть раз
слышали сирены машин "скорой помощи", но это не было чем-то необычным"
болезни и несчастные случаи в любом городе, днем и ночью, собирают свою
жатву...
Из вечерней газеты мы узнали, что погиб Ходдинг.
Его дом и лаборатория на Лонг-Айленде сгорели в результате "взрыва
неизвестного происхождения". Тело Ходдинга, а также тела его жены и
невестки и девятилетнего внука были опознаны. Когда произошел взрыв, все
четверо находились в лаборатории. Сама лаборатория, говорилось в газете,
была частным предприятием. Здесь доктор продолжал работу после ухода из
"Фонда Уэльса". Сына доктора Ходдинга в момент несчастья в доме не
оказалось. Он сообщил, что лаборатория предназначалась для "биологических
исследований органического характера" и эти исследования вряд ли были
чем-то бОльшим, нежели хобби пенсионера. Ходдинг-младший - архитектор. Он
заявил, что ему неизвестно направление работы отца, но он уверен: в
лаборатории не хранилось ничего, что могло бы вызвать взрыв. Полиция,
говорилось в газете, изучает возможность того, что бомба могла быть
подброшена каким-нибудь ненормальным.
- Вот и первый, - сказал абрахам. - Один из тех, кто уже не
проговорится. Если Фрай и Гэлт застрахованы, страховые компании должны
побеспокоиться о грядущих расходах. - Он некоторое время пребывал в
задумчивости, а потом сказал: - Уилл, подобной оружие глупо применять,
если не разработаны средства иммунизации пользователей, Эта мысль не дает
мне покоя. Думаю, Макс намеревается диктовать свои условия всему миру,
включая и Азию. Полагаю, он ненавидит федералистов больше, чем кого бы то
ни было, потому что видит себя в качестве... ну, первого президента
всемирного правительства или еще что-нибудь в этом духе. Он наверняка
считает, что было бы вполне допустимо уничтожить несколько миллионов этих
двуногих животных, если бы их гибель сделала его Вождем... Для блага мира,
разумеется, только для блага мира. Но первое, о чем он должен был
позаботиться, - это средства для иммунизации преданных ему людей.
- Возможно, Ходдинг работал и над этим. Просто не успел. Изобрел яд,
а на противоядие времени не хватило.
- Думаю, так оно и было, - сказал Абрахам, и в голосе его прозвучал
опасное спокойствие, которое я замечал в нем целый день. - А теперь, чтобы
скрыть правду и уйти от ответственности, Макс убил человека, лучше всех
разбиравшегося в существе дела и, возможно, уже приблизившегося к созданию
средств иммунизации и лекарства. Убивать его семью было слишком, но они не
стали бы обращать на это внимание... Таков побочный продукт их доктрины:
"Цель оправдывает средства." Я встречался как-то с этим малышом. Он был
весьма смышленый мальчишка...
- Ты должен мне кое-что пообещать, Абрахам.
- Если смогу.
- Не предпринимай никаких действий, пока меня нет рядом.
Он подошел и встал перед моим креслом, глядя на меня сверху вниз с
улыбкой, которой светилась откровенная безотчетная любовь.
- Я не могу дать такое обещание, Уилл.
И мне ничего не оставалось как сказать:
- Знаю, что не можешь.
Ведь и я не мог дать подобное обещание ему, поэтому должен был
согласиться, что ответ его был достаточно честен. С той ночи на кладбище,
когда Намир ускользнул от меня, я кое-чему научился. Больше Намиру не
скрыться, а вместе с ним, думаю, должен умереть и Келлер, потому что
Келлер - сын, слишком хорошо воспитанный своим отцом, и, полагаю,
госпиталь в Старом Городе вряд ли способен изменить его хоть в чем-нибудь.
Единственная проблема сейчас - изолировать их от контактов с людьми на
время достаточное для того, чтобы я успел исполнить свой долг. И я обязан
претворить в жизнь задуманное прежде, чем бушующее в Абрахаме пламя
обернется действием, выдержать которое у него попросту не хватит сил.
Вечерняя газета не прибавила ничего к нашим знаниям о распространении
эпидемии. Она нагоняла тоску больше, чем "Таймс". Никаких статистических
выкладок. Радио за весь вечер не сказало о заболевании ни слова. Абрахам,
полагаю, спит. К счастью, я во сне не нуждаюсь.

17 МАРТА, ПЯТНИЦА, НЬЮ-ЙОРК
Из утренних газет: в районе Нью-Йорка 436 зарегистрированных случаев,
из них 170 смертей.
На мой взгляд, они вполне правы, организовав процессию, посвященную
дню Святого Патрика. Отмена этого долгожданного и традиционного
празднования не соответствовала бы интересам народа, хотя опасения, что
большое скопление людей может способствовать распространению инфекции,
понятно. Мы на праздник не пошли. Абрахам весь день пребывал в
рассеянности, задавая самому себе вопросы, на которые у него, похоже не
находилось ответов. Вечерняя газета сообщил, что толпа была невелика.
Случилось "небольшое происшествие", когда один из участников процессии
упал с лошади "из-за внезапного сердечного припадка". Сердечный ли был
припадок?..
В шесть часов из Белого Дома транслировали выступление президента,
призывающего нацию сохранять спокойствие. Паника, сказал президент
Клиффорд, опаснее эпидемии. Медицинские возможности позволяют справиться
с... положением. В его словах звучала легкая тревога, он не вполне
контролировал свой голос, а на его вытянутом, до сих пор таком приятном
лице отражалось напряжение, с которым он произнес слова.
Гримеры-телевизионщики подкачали. Думаю, они попытались сгладить морщины
на его лбу, но как они могли спрятать под слоем грима пусть и храброго, но
испуганного одинокого маленького человека, изнемогающего под грузом,
слишком тяжелым для кого бы то ни было?.. Органы гражданской обороны
переданы под командование начальника медицинской службы армии Крейга,
выступившего после Клиффорда. Крейг продемонстрировал народу решительно
выпяченную челюсть и брови, заявляющие: "Прекратите пороть чепуху!"
Избегайте толпы, сказал он, оставайтесь дома, если вы не заняты на самых
необходимых работах, слушайте и передавайте окружающим приказы местных
медицинских властей и служащих гражданской обороны. На время чрезвычайного
положения все театры, стадионы, бары и другие места, где возможно массовое
скопление людей, закрываются. Ваше правительство будет оповещать вас обо
всех необходимых действиях с помощью радио. Пандемия... Тут Крейг
споткнулся и затряс свой большой головой, словно отгонял надоедливую муху.
Он хотел сказать "эпидемия", но вырвалось совсем другое слово. Пандемия
вызвана новым вирусом, возможно, это мутировавший вирус полиомиелита.
Принимаются обнадеживающие усилия по обнаружению вируса и созданию. На это
требуется время. Повторяю, избегайте толпы, оставайтесь дома, если...
Из десятичасовых новостей: случаи заболевания зарегистрированы в
Осло, Париже, Лондоне, Берлине, Риме, Каире, Буэнос-Айресе, Гонолулу,
Киото.

ПЯТНИЦА, ПОЛНОЧЬ
Бессонница. Я поднялся с кровати, чтобы дописать кое-что, сказанное
Абрахамом перед тем, как он ушел в свою комнату. Я заставил себя осознать,
что болезнь может сразить его, что завтра он может умереть. От этого
осознания и происходит мое желание записать его слова.
После того как я выключил радио, мы поговорили немного о том, что
люди называют второй войны, имея в виду ту фазу войны двадцатого века,
которая частично завершилась в 30945 году, за шесть лет до рождения
Абрахама. Знакомя его с некоторыми (подвергнутыми отрубу с позиции
человечности) воспоминаниями, я сказал о "заменяемых миллионах".
И Абрахам сказал: "Ни один человек не может быть заменен".

8. 18 МАРТА, СУББОТА, НЬЮ-ЙОРК
"Таймс" сообщила: на восемь часов в пятницу по всей стране 14263
зарегистрированных случая, 3561 смерть. Около четверти летальных исходов,
и процент растет. Больные, у которых температура падает почти до
нормального уровня, просто дольше умирают. Но несколько человек из
заболевших ранее проявляют "вероятные" признаки выздоровления -
температура нормальная или близкая к нормальной, сознание возвращается, но
как правило с повреждением рассудка и различными степенями локальных
параличей. Паралич, по-видимому, наступает из-за разрушения нервной ткани.
Они называют это "паралитический полиневрит". В газетных заголовках
название уже сократилось до двух слогов - "пара".
Абрахам рано утром отправился в Бруклин, повидать Шэрон. А я решил
посетить "Зеленую башню".
"Пара"...
Улицы с четверга сильно изменились. Человеческие существа все еще
проходят мимо вас, группками по двое-трое, не больше. Они бросают на вас
быстрые взгляды и быстро отводят глаза, жмутся друг к другу, будучи
знакомыми, и шарахаются от посторонних. Вы слышите их голоса, порой вовсе
не похожие на голоса отдельных людей. Город шепчет: "Пара... Пара..."
Снова и снова, одно это слово, отдаленный барабанный бой или бормочущий в
мучительном кошмаре великан. Пара. Одно слово, которое означает...
Ковыляющий по тротуару человек вдруг тянется к стене здания, тянется
одной рукой. К ней присоединяется другая, как будто человек хочет обнять
то, чего здесь никогда не было. Потом обе руки начинают плясать - от
кончиков пальцев к запястьям, от запястий к локтям, от локтей... Потом его
колени подгибаются, и он касается стены лбом. Но никто не спешит ему на
помощь. Парочка, которая брела следом за ним, круто сворачивает в сторону
и лихорадочно перебегает улицу. Женщина закрывает нижнюю часть лица
носовым платком, мужчина оглядывается на бегу, бессмысленно улыбаясь и
разинув рот. Они бы и рады помочь, да...
Пара - это бегущая прямо по центру Третьей авеню маленькая собачка и
волочащийся за ней поводок. Движение транспорта почти прекратилось.
Золотистый спаниель плохо держится на ногах. Задние лапы время от времени
подгибаются, но он спешит вперед, как будто за кем-то гонится - полагаю,
за помощью. Его маленькая голова конвульсивно дергается влево. Он пытается
лаять, но вместо заливистого лая раздается только сдавленный хрип. Наконец
задние лапы отказывают ему, и он, пытаясь продолжить бег, царапает асфальт
передними. К нему медленно приближается автомобиль, сворачивает в сторону.
Женщина, бредущая по тротуару, визжит: "Он подхватил это! Прикончи его!"
Машина послушно дает задний ход, снова рвется вперед, а потом на безумной
скорости сворачивает на поперечную улицу, словно механизм почувствовал
отвращение к тому, что несколько мгновений назад казалось просто
необходимым. Женщина хватает металлическую урну и швыряет ее в маленькое
пятно крови и золотистой шерсти. Будучи в нормальном состоянии, она бы
даже вряд ли подняла эту урну. Потом она вынимает губную помаду, аккуратно
подкрашивает рот, ощупывает место, где угол урны зацепил платье, но
уходит, даже не взглянув на пудреницу, которая вывалилась из ее пальцев и
покатилась по асфальту.
Пара - это мужчина, распахнувший настежь парадную дверь и бросающий
быстрые взгляды вдоль улицы. Ни к кому конкретно не обращаясь, он кричит:
"Эти ублюдки никогда не заразят меня!"
Пара - это толпа, грабящая винный магазин. Я наблюдал эту картину на
углу Третьей авеню и Двадцать третьей улицы. Грабителей было около дюжины,
в том числе и несколько женщин. По-видимому, магазин был закрыт, потому
что на тротуаре валялись осколки витринного стекла. Грабители казались
забавно-серьезными до тех пор, пока из этой толпы не вырвалась одна из
женщин. Она бросилась в мою сторону, прижимая, как младенца, к своей груди
сразу три бутылки и вопя: "Вы не можете жить вечно!" За ней кинулись двое
мужчин, и она разразилась смехом. Не знаю, что они с ней сделали, - я тут
же свернул на Двадцать третью улицу. К вечеру грабители, скорее всего,
будут расстреливаться. Если этим не займется полиция, то сделают стихийно
организующиеся отряды самообороны.
Пара - это мужчина, лежащий в сточной канаве. Его седые волосы
причудливо колышутся в коричневом ручейке, питающемся из подтекающего
гидранта. У мужчины четырехдневная борода, на нем изношенная одежда,
пуговицы расстегнуты, белеет обнаженное тело. Он стар. Но не пьян. На
затвердевшей коже просящего каши ботинка - трещины. Старик не пьян: рано
или поздно его подберет перевозящий трупы фургон.
Пара - это выбежавшая из безлюдного ресторана крыса. А ведь думалось,
что все крысы первыми покинут Нью-Йорк. Эта останавливается передо мной.
Она не боится меня. Она и не догадывается о моем присутствии. Она просто
умирает. И не оказывает никакого сопротивления, когда я пинком ноги
отправляю ее на проезжую часть.
По Верхнему Уровню Лексингтон-авеню больше не мчатся автобусы. А
спускаясь по лестнице, я заметил с десяток ворон, летящих куда-то на
северо-запад. Странно, я никогда не видел над городом ворон, но вот,
пожалуйста, летят. На северо-запад, к центральному парку. Думаю,
робби-роуд функционирует, зато такси я не видел нигде. Я спустился в
метро. Автомат, разменивающий деньги, работал. Я прошел через турникет на
платформу и занялся унылым ожиданием. Немного погодя на платформе появился
еще один кандидат в пассажиры. Увидев меня, он тут же удалился в
противоположный конец платформы.
Медленно подкатил поезд. В кабине машиниста я заметил двух человек,
еще один сидел в вагоне, рядом с дверью в кабину. Неужели на случай
внезапной смерти кого-то из машинистов?.. Я вошел в вагон. Там ехало всего
двое - женщина, беззвучно шевелящая губами, и негр с застывшим лицом,
пристально изучающий носки своих туфель. Они сидели в противоположных
концах вагона. Когда я вошел, оба тревожно посмотрели в мою сторону:
по-видимому, мне надо было либо сесть посередине, либо уйти в другой
вагон. Я сел посередине.
На Сто двадцать пятой улице я вновь поднялся на Верхний Уровень
Лексингтон. Там было всего несколько прохожих. Они спешили так, словно
выполняли ужасно срочное государственное задание и старались держаться
подальше друг от друга. Заглянув в большие окна офиса Партии органического
единства, я не заметил там никаких признаков жизни. Около входа меня
остановил полисмен.
- Работаете здесь?
- Нет. А разве закрыто?
Он говорил с утомленным терпением человека, вынужденного до
отвращения повторять одну и ту же фразу.
- Все публичные собрания запрещены. Впускаем только служащих офиса.
- А вы, случаем, не знаете в лицо мистера Келлера?
Он смерил меня ледяным взглядом. Перед ним стоял Санта-Клаус, и,
возможно, поэтому он сдержался.
- Мистер, я никого из них не знаю. Я просто работаю здесь. Вот здесь,
на тротуаре. Впускаем только служащих офиса.
- О'кей, я не пойду туда. Но... ну... вы руководствуетесь только
правилом насчет публичных собраний, не так ли? Я имею в виду, это не
связано со слухами по поводу этой Органической партии?
Он был громадным, спокойным и очень несчастным ирландцем. - О каких
слухах вы говорите?
Дрозма, я никогда не узнаю, правильно ли я поступил. Это был порыв,
вызванный скорее эмоциями, нежели разумом. В моем поступке проявилось
желание по-человечески насладиться местью: я слишком долго не был в
Северном городе.
- Разговор я слышал в метро, - сказал я. - Да и в других местах тоже
шепчутся... У меня нет ничего общего с этой чертовой Партией органического
единства, но я немного знаком с Келлером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30