это факт.
Репнин снова лишился дара речи.
Мысленно спрашивал себя, что это за чертовщина, что такое с ним происходит? Конечно, он вовсе не испугался, но его явно превращают в какого-то брачного комедианта. Он мог лишь беспомощно повторять: почему? Разве это все не ложь? Не глупость! Разве это не смешно? Он абсолютно не придавал значения всей этой историй, однако чувствовал, что должен всерьез подумать о роли, которая ему уготована. И даже улыбнулся.
Тем временем они приблизились к ричмондскому мосту, и госпожа Крылова остановила машину на берегу, у моста. Она была совершенно спокойна. Будто по до1 роге просто болтала, будто рассказывала ему что-то совсем незначительное. Но тут же заметила — дело, мол, нешуточное. И графиня считает, что дело очень серьезное и что все будет зависеть от него. От того, как он выступит на суде.
Когда машина остановилась и Репнин взглянул на свою спутницу, она ему показалась какой-то слишком смуглой и печальной — вылитая португалка. Ее большие, темные глаза теперь рождали ассоциации не с загрустившей коровой, а с черноокой жительницей Португалии. Будто в этой любовной трагикомедии она превратилась в португалку. Она сидела и смотрела на воду под мостом.
Темза здесь текла спокойно.
Не надо спрашивать, зачем она привезла его сюда, в Ричмонд. Так ей посоветовала сделать графиня. Пусть он наберется терпения. Может быть, больше до суда они уже не сумеют увидеться. Она только скажет ему все, что нужно, и сразу же отвезет обратно в Лондон, сразу же. А пока пусть потерпит. Она знает, что он встречался с -мужем. Медсестра в больнице все слышала. Поэтому она и решила поговорить с ним лично.
Репнину показалось, что рядом сидит совсем незнакомая женщина, которую он впервые увидел нынче утром, и было невероятно, что он оказался с ней здесь, у моста, в Ричмонде. Она объяснила, что привезла его в Ричмонд потому, что именно в этом городе несколько лет назад завоевала звание чемпионки. Ей необходимо объяснить, что у них произошло с мужем, почему она
разводится, и почему Репнин вынужден, вопреки своему желанию, присутствовать в суде. Вот и все.
Она знала — с глазу на глаз они могут поговорить только здесь. Знает, что его жена уехала в Америку. Знает, что он по-прежнему влюблен в свою жену. Должна признаться, Надя очень хороша собой, но кажется холодноватой. В том, что его вызовут в суд, она не виновата. Это дело рук Беляева и Сорокина, да еще ее супруга, Крылова, старого эгоиста, который хочет отнять у нее детей. В этот момент она небрежно стянула со своих черных волос нечто, напоминающее тюрбан с длинным лошадиным хвостом, и Репнина поразило, как спокойно она это сделала и как спокойно обо всем этом болтала.
Только сейчас он, так сказать, хорошенько рассмотрел ее лицо и уже порывался ответить, но она не дала ему даже открыть рот. Он по-прежнему не понимал, зачем она притащила его в Ричмонд, но сейчас это уже не имело значения. Свой нынешний визит к старой даме он рассматривал как некую обязанность. Что там о нем болтают, ему, мол, безразлично. С точки зрения мужчины, все, что между ними произошло,— просто смешно, и она должна это признать. А про себя он спрашивал, чего она от него на самом деле хочет? Почему они с Крыловым так лезут в его жизнь? В недоумении он еще пристальней вглядывался в ее лицо.
Репнин хорошо помнил это лицо по Корнуоллу, но сейчас, когда она снова подобрала волосы под свой странный черный тюрбан, ему показалось, будто он видит ее впервые. На ней был шерстяной жилет до талии и легкая, выше колен юбка. Опустив глаза, он увидел, что на ногах у нее какие-то зимние, словно эскимосские, сапожки. Все на этой женщине выглядело как-то странно и печально.
Из-под тюрбана на висках выбились черные густые пряди волос. Густые ресницы прикрывали глаза. Вероятно, потому, что они с женой целый год прожили в Португалии, ему вспомнились португалки. Несмотря на красивый, тщательно продуманный костюм, глаза, так ему казалось, выдавали в ней какую-то лиссабонскую рыбачку или танцовщицу из ночного бара. Под шерстяным жилетом явно просматривались ее роскошные груди, чудесные груди. На этом странном лице с толстым носом и большими ноздрями блестели устремленные на него красивые и печальные, словно
у коровы, огромные глаза. Над ними подымался слишком высокий лоб. Ее пристальный, грустный взгляд было трудно выдержать. Он отвернулся.
Она сказала, что все произошло неожиданно. Крылов вернулся домой, когда у нее в гостях был Беляев. Санитарка, убирающая ту часть дома, где Крылов принимает больных, заперла за собой дверь в коридоре. А этот мужлан Крылов после кричал, что у нее с Беляевым было условленное свидание и что она отперла только после того, как он начал настойчиво стучать. Не сразу. Но ужаснее всего, Крылов утверждал, из той комнаты, где они якобы лежали с капитаном в объятиях, была открыта дверь в детскую. Разве это не бред? Беляев? Слишком щуплый этот Беляев для нее. Если б хотела, нашла бы сотню мужчин получше.
Крылову с ней скучно. Музыку он не любит. Портит детей, играя с ними на полу в какие-то глупые игры. Они скачут на нем верхом. Каждый вечер читает им стишки по-русски.
Как-то уже после возвращения из Корнуолла он застал у нее мистера Фои. Мистер Фои — муж ее лучшей подруги детства. И его жене даже в голову бы не пришло такое. Она собиралась в тот вечер куда-то поехать и была в ванной. А мистер Фои ждал в гостиной. Когда Крылов, забыв дома какие-то бумажки, прибежал за ними из больницы — сразу же начались подозрения. Оттого, что она оказалась в ванной, а еще больше потому, что этот дурной Сорокин вечно пытается шутить. Объяснил ему, между прочим, почему он не хочет выступать в роли брачного «помощника» у своего хорошего друга, которому, надо признаться, уже перевалило за шестьдесят.
Крылов человек неотесанный. Самое интересное, что он подозревает и Репнина. То есть якобы и вас, князь, я пыталась сделать своим любовником. Он с ума сошел. И все оттого, что любовь женщины оценивает количеством детей.
Они были вместе на коктейле у генеральши Барсутовой, а потом поехали в Польский клуб. Там речь зашла о положении замужней женщины в семье. Говорили и о детях. Крылов вышел из себя. Она сказала, что женщина не вьючное животное. А он на лестнице, когда уже все прощались, дал ей пощечину.
С нее достаточно. Она выгнала этого сумасшедшего из своего дома. Дом принадлежит ей. Крылов стареет.
Храпит по ночам. Когда они познакомились, он был совсем другим. При всех кричал, чтобы она убиралась к черту. Что может, мол, путаться и с Беляевым, и с мистером Фои, и еще хоть в десятком мужиков, если хочет. Но дети его. Детей он у нее заберет.
Репнин растерялся, когда она снова сбросила с головы тюрбан и рассыпала по плечам волосы. Детей она ему не отдаст! Она детей любит! Хочет вообще вырваться из этой русской компании. Парк пообещал ускорить судебное разбирательство. Все будет в порядке. Дети останутся с ней. Беляев и мистер Фои будут свидетельствовать в ее пользу, но графиня считает, ей надо на свою сторону заполучить и Репнина, потому что на суду многое может зависеть от того, что он скажет.
Репнин все больше понимал, что впутывается в какую-то кашу. А она добавила, если б, мол, он в свое время согласился поехать с ней в Труро, сейчас был бы явно на ее стороне. Она вышла замуж очень рано. В их маленьком Труро у девушек вообще не так-то много шансов выйти замуж, а она знала, что некрасива. То есть на лицо некрасива. На свете немало девушек некрасивых с лица, и всем им трудно выйти замуж. Это странно. Ведь очень часто как раз эти девушки очень привлекательны во всем остальном, даже привлекательнее, чем смазливые. Мужчины этого не замечают. В городке Труро многие остаются старыми девами. Разве не смешно?
По правде говоря, от него требуется лишь на суде сказать о ней хорошо и плохо о ней не думать. Впрочем, теперь, когда он остался один в Лондоне, они могли бы стать искренними друзьями. Что он думает сказать на суде?
Из-за этой пощечины муж наверняка проиграет суд, но тем не менее ей больше всех мог бы помочь Репнин. Он.
Потом они снова куда-то поехали и оказались на набережной возле огромного ричмондского стадиона и катка. Она повела его в здание, вдруг повеселевшая, словно разом позабыла все, что ему до того говорила, и все, что с ней произошло.
Не разговаривая, они, будто в каком-то сне, прошли по коридору. Молчали. Из машины она взяла с собой лишь маленький чемоданчик и сверкавшие, словно новые лезвия, коньки с ботинками. У Репнина сложилось впечатление, что в этом здании с ней все знакомы.
Она усадила его на самое лучшее, оказавшееся, правда, влажным, место на трибуне, откуда кружащиеся по льду на коньках пары были очень хорошо видны. Сказала, что идет переодеться.—Для него? Интересно, что у нее за костюм? — подумал Репнин. Он чувствовал, что смешон. В этот послеобеденный час катающихся было мало. Главным образом, юные мальчики и девочки. С чего он оказался здесь и почему должен смотреть на них? Сам себя спрашивал, что такое с ним происходит.
Однако не прошло и десяти минут, как она появилась на льду, и хоть была прекрасно видна, он не сразу ее узнал. Она замерла, словно балерина перед выходом на сцену. На ярком свету ее коньки сверкали как маленькие молнии.
На мгновение эта женщина предстала перед ним такой, какой он ее никогда прежде не видел. Она стояла, скрестив ноги в белых ботиночках, доходящих до колена, а дальше почти до бедер ноги были обнажены, точнее, на них была натянута какая-то тоненькая, черная сетка. Верхнюю часть тела прикрывал костюм, кончавшийся сразу под животом, откуда начинались ноги, но обе руки оставались голыми.
Она повязала волосы на манер древних греков. Даже издали, с той стороны арены были отчетливо видны ее темные, большие глаза.
Вдруг она стремительно помчалась по кругу, переступая словно бы в воздухе, не касаясь льда. Потом и действительно она поменяла ноги в прыжке, полетела дальше и, казалось, вот-вот упадет на голову. Раскинув ноги, порхая из пируэта в пируэт, она ровно пробежала круг, будто кто-то держал ее на привязи из центра, и только оказавшись возле него, выпрямилась и замерла на кончиках коньков, неподвижно. Руки уперла в бедра, а голову повернула налево. Этот смиренный поворот головы, этот ее профиль с полусомкнутыми губами подчеркивали красоту и изящество, не лица, а всей фигуры этой женщины. Ее покой на кончиках сверкающих стальных коньков длился недолго.
Вдруг она вспорхнула и полетела прочь, будто не скользя, а паря надо льдом. И хотя все это казалось ему смешным, Репнин чувствовал, что по мере того, как он следит за кружащей по льду женщиной, она приобретает над ним странную власть. Комедия, до которой ему не было никакого дела, превращалась в некое
волшебство, и он любовался им молча. Юна срывалась с места в каком-то порыве, напоминавшем полет черного лебедя, который, утратив силы, на минутку опустился на лед, а затем сразу же взмыл в воздух и снова упал на лед в невиданном крылатом скачке. Ее прыжок, когда она меняла ноги, казался страшным, смертельным, но она снова летела по кругу, и создавалось впечатление, будто лед сам отталкивает тело, подбрасывая ее вверх, словно танцующую вакханку. А когда она замирала на одной ноге и, подняв вторую, опускала голову так низко, что почти касалась ледяного зеркала, она становилась похожей на балерину, застывшую в неподвижном па и в то же время удаляющуюся от нас куда-то. Все, кто был на стадионе, все эти юные конькобежцы перестали кататься и следили за ней. И даже аплодировали.
Репнин был очарован — особенно поразил его прыжок вверх, перед* которым это существо, низко пригнувшись, в бешеном темпе бежало по льду и одним движением достигало огромной скорости. Когда она остановилась у того места, где он сидел, Репнин невольно подумал — это тело, должно быть, неотразимо в любовном объятии.
Она запыхалась, сквозь полусомкнутые губы зубы сверкали белизной, и широко раскрытые глаза казались значительно больше, чем прежде. Она стояла перед ним, облокотившись на перила. В глубоком вырезе ее костюма он видел красивые груди, трепетавшие при дыхании. Это его окончательно пробудило.
На ее лице вспыхнула дерзкая, веселая улыбка. Сказала тихо:
— Вот что мне необходимо хотя бы два-три раза в неделю. Крылов даже это мне запретил. Запретил и привозить сюда детей. Сказал, это вредно для женщины. И для детей опасно. Глупости. Мне жаль, что скоро он останется совсем один. Уже спивается, как все русские. Быстро стареет. Когда мы познакомились, он был такой добрый, умный, обходительный мужчина. Теперь я жду не дождусь, когда он наконец уедет из Лондона. Намерен вернуться в Ливерпуль, в свою старую больницу. Хотела привезти вас сюда, чтобы вы узнали меня с другой стороны. Что в жизни я не только зубной врач. И вот уже устала, я и на льду теперь не то, что прежде. Там, у океана вы не очень-то на меня смотрели. А мне хотелось показать вам дом моих
родителей в Труро. Я слышала, что ваша жена уезжает, и вы остаетесь один, в Лондоне. Теперь скоро и я буду одна. Мне надо лишь получить своих детей. А мой развод не затянется. Старая графиня мне это обещала. Сейчас я должна переодеться и потом отвезу вас домой.
Тут Репнин ей сказал, что на льду она очень красива и что давно прошло то время, когда они с его другом Барловым, вырядившись эскимосами, катались на коньках в Санкт-Петербурге.
Да, на льду она очаровательна.
У него не укладывается в голове, как Крылов мог ей это запретить.
И еще он не может поверить, что Крылов на суде будет так непреклонен. Крылов любит своих детей, и конечно, ее тоже любит. Он думает, все окончится миром.
Она стояла перед ним, поставив ногу на скамеечку, которая бог знает почему оказалась на льду. Стояла в такой весьма нескромной позе и не сводила с него глаз.
Нужно, чтобы князь твердо заявил, кому из них, по его мнению, следует оставить детей. Ей или Крылову? Матери или отцу?
— Матери,— сказал Репнин и сам поразился своему ответу.
— Какое благоволение, князь, какое благоволение! — воскликнула она вдруг по-русски, весело, с иронией произнося русские слова, но по лицу ее было видно, как сильно обрадовало ее то, что он сказал.
Она идет одеваться. Надо его отвезти домой. Он — один.
Репнин был сам не свой оттого, что оказался в Ричмонде, что с таким восхищением, словно зачарованный, смотрел, как она катается. Еще две минуты назад он был уверен, что не пойдет на суд, если даже его за это оштрафуют.
Беляев, Сорокин — средний класс, раздраженно бормотал он. И вместе с ними ему надо быть на суде, слушать, что Беляев был первым, Сорокин — вторым, а он, Репнин, третьим в ее программе. Самое безумное — он вообще не верил в то, что говорилось о Беляеве и Сорокине, но был убежден, что она положила глаз на него.
Репнин досадовал, что это катание на коньках было затеяно неспроста, оно демонстрировало ее силу, ее непреодолимое обаяние. Сейчас, сидя один на три
буне, он ощущал какое-то фантастическое плотское очарование этой женщины, летящей в прыжке. Что это? Звезды? Месяц? Игра со смертью? Пируэт за пируэтом, потом эта головокружительная парабола — лебедь, парящий на льду? Хотя один из двух живущих в нем демонов, Джим или Джон, уже шептал ему на ухо, что нет на свете ничего более отвратительного, смешного, глупого и жалкого, чем лебедь на льду.
Убегая переодеваться, она показала ему, словно напоследок, полуобнаженной ту часть своего красивого тела, которая особенно восхищает англичан на сцене у очаровательных артисток.
Теперь, когда окончились ее спирали, ее прыжки, Репнин, наконец, поднял голову. Кружение по льду было завершено. Она скрылась, ледяное поле опустело, и Репнин вдруг ощутил в себе какую-то странную перемену; внутри его стало тихо и пусто.
Мгновенно исчезла вся магия, все очарование и притягательность ее тела. Он словно пробудился из какого- то прекрасного сна.
Может быть, среди однообразных, комических перипетий его жизни снова явилась та прежняя балерина, которая некогда виделась в пене петергофских фонтанов? Которая сейчас перевоплотилась в лебедя на льду, увиденного им года три назад в театре, в Лондоне или много лет назад в Париже? Англичанка, бывшая мировая чемпионка фигурного катания, с которой он обменялся всего несколькими словами?
Женщина, которая сейчас разводится с мужем, предлагала ему себя в любовницы еще в Корнуолле. Предлагала — совсем недвусмысленно. Теперь, когда его жена уехала, она будет добиваться этого еще сильнее.
Словно желая избежать чего-то, он интуитивно поднялся со своего места. Сделал шаг-другой вдоль ряда. Подумал: зачем ему все это? Эта женщина, голая, в собственном доме? В доме, где есть дети? Затем ускорил шаги, оставив свое место, как будто бросает пустое кресло в ложе какого-нибудь провинциального театра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81