«Baby will play with my books».
Она забыла дома свое вечное перо, рассказала ему молодая особа, и купила в лавке канцелярских товаров чернильницу с ручкой. Автоматические ручки очень дороги. А вечером у нее экзамен. Она учится в Birbeck колледже. И работает медицинской сестрой. Ей хотелось сегодня участвовать в соревнованиях по стрельбе из лука, местный клуб устраивает соревнования на поле для игры в гольф в Ричмонде.
Видимо, молодая женщина была не прочь свести знакомство с иностранцем.
Репнин слушал ее с улыбкой. Она сразу угадала в нем иностранца, призналась она.
Старая англичанка, обычно сидевшая по другую руку от Репнина, встала и, смерив девушку презрительным взглядом, удалилась с важным видом павлинихи. От Репнина не укрылась ее гримаса, тем не менее он продолжал улыбаться. Молодая женщина между тем пыталась стереть чернила с шелковых чулок, стеснительно открывая ноги выше колен. Она перехватила его взгляд. И, засмеявшись, сказала, что опаздывает, ей надо идти. Она еще не обедала. Может быть, она увидит его завтра?
Репнин поднялся с кресла, и, хотя он ни о чем ее не спрашивал, она рассказала ему, что разводится с мужем и в связи с разводом у нее много неприятностей. Живет она с матерью и маленьким сыном. Муж всячески ей досаждает и развода не дает. Война изменила и мужей, и мужчин, и сам Лондон, воскликнула она, усмехаясь. А он, случайно, не француз? Она видела, он зарылся носом во французские газеты.
Репнин отрекомендовался — он русский. Эмигрант. Но долго жил в Париже.
Малыш, продолжала она, обожает теребить ее книги и теперь получит залитые чернилами в полную собственность. А ему, похоже, весело живется в Лондоне?
Он такой общительный, или это ей показалось? — со смехом добавила юная леди.
Она совершенно права. Он всеми силами стремится к общению — с Лондоном.
Она стала пудрить нос перед уходом и как бы невзначай сообщила: у нее задание написать реферат о слепых. Она учит слепых офицеров и солдат в одном госпитале на берегу моря читать пальцами.
Содрогнувшись от жалости, Репнин участливо спросил, не слишком ли это печальная обязанность для молодой женщины, Слепые, представьте себе,— залившись странным смехом, возразила она,— жаждут жизни, веселья, а кроме того, женщин и любви. Секс — это корень жизни. «Sex is at the rooth of everything».
Ее веселая безапелляционность несколько озадачила Репнина.
Словно не замечая впечатления, произведенного ее словами, она продолжала рассказывать, что все они домогаются любви и ей с ними приходится нелегко. Обычно она еще с двумя врачами вывозит их куда-нибудь в конце недели. Бывает очень весело. Если он хочет, она даст ему свой номер телефона. У него есть машина? Он мог бы провести с ними как-нибудь субботу и воскресенье, если ему вечем будет заняться. В своем реферате она стремится доказать способность слепых и глухонемых к активной, вполне полноценной жизни. Глухонемые, например, могли бы быть прекрасными химиками, оптиками, электриками, а слепые — телефонистами, музыкантами, органистами. Им надо только помочь.
Весь облик этого юного существа, ее стремительность, смех, стройная фигура и бьющий в глаза темперамент в сочетании с ее фантастической медицинской специальностью, захватили воображение Репнина, и, почтительно с ней прощаясь, он обронил, что сам он живет достаточно безрадостно. Работает клерком здесь неподалеку, в подвальчике одного заведения возле отеля «Риц».
При этих словах она подняла на него изумленный взгляд и быстро распрощалась. Она уже и так запоздала. Следует поторопиться.
— До свидания,— сказала она.— Спасибо.
«Спасибо» — за что, недоумевал Репнин, глядя ей вслед. Да, надо признать, она очень привлекательна. Эта мысль не доставила ему никакого удовольствия.
Вероятно, это весна, подумал он про себя, как бы ища оправдания. И понуро отправился в свой подвал.
Солнце, пригревая, светило с высоты, и он наблюдал свою тень, сопровождавшую его с правой стороны, а вместе с ней до самого подвала провожал его и облик юной женщины, которая говорила ему о сексе. В тот день эта ее фраза несколько раз приходила ему на память. Он был рассеян. Какая-то необъяснимая усталость, отвращение, скука и тоска навалились на него, одолевая до самого вечера, а по страницам ведомостей, над которыми он сидел, согнувшись на своем трехногом табурете, словно бы расплывались чернильные пятна. Поскольку в тот день. Надя отправилась к старухе Пановой в предместье Лондона Бокс-Хилл, она просила подождать ее, чтобы вместе ехать домой. Одной ей было жутко идти со станции по темным улицам Милл-Хилла до своего дома.
Когда все разошлись, Репнин поднялся в канцелярию, где стояло удобное кресло, а рядом на столике лежали газеты и модные журналы, оставшиеся в наследство от госпожи Перно. Со скуки в ожидании жены он взялся проглядывать газеты и журналы. Было еще только семь часов. Сквозь стихавший шум транспорта в лавку все явственнее проникали удары Биг-Бена. Лондон меняется, подумал Репнин. Эта молоденькая медицинская сестра, столь радостно провозгласившая секс основой жизни, заставила его с усмешкой вспомнить не только античных философов, но и то, какими были ее соотечественницы всего семь лет назад, когда они приехали в Лондон.
Да, Англия стала неузнаваемой, думал Репнин. Может быть, это проделки Нечестивого, который на каждой странице журналов, лежащих на столике под лампой с абажуром, подсовывал ему все новые доказательства перемен в облике Лондона и англичанок, любви и секса. Означает ли это, что война и в самом деле изменила Лондон гораздо больше, чем увещевания церковных проповедников, парламента, отцов и матерей, семьи, школы? Впервые он подумал: вызвала ли война перемены и в нем? Значит, напрасно пытался он сохранить в себе Россию, воспоминания о прошлом, память о мертвых, свои понятия о добре и зле?
Он рассеянно просматривал объявления в женском журнале годичной давности, раскрытом перед ним на столике. Прежде ему никогда не приходило в голову читать этот раздел. Жена офицера пишет о себе: она собственноручно шьет белье, мужские и женские рубашки и все остальное. Должно быть, вдова? Живет в бедности, в нищете, осталась без мужа. И это тоже последствия войны.
Словно побуждаемый кем-то, Репнин продолжает читать объявления. Вдова офицера снимет меблированную комнату или маленький домик где-нибудь в тихом месте, на берегу моря. За небольшую плату. У нее малышка и двое сыновей. Значит, муж ее погиб в самом конце войны. И она осталась с детьми одна. Другая офицерская вдова — молодая, любит музыку — ищет через газету такую же молодую вдову, чтобы разделить с ней дом, которым она владеет в окрестностях Лондона. У нее годовалый ребенок, и она ничего не будет иметь против, если и у будущей ее подруги также будет ребенок. Что это? — с грустью спрашивает он себя. Необеспеченность? Или жажда вырваться из одиночества и объединить с кем-нибудь свою жизнь? Необязательно с мужчиной. Репнин хмурщся, проводит рукой по лбу. Никогда не приходилось ему думать о судьбе оставшиеся после войны вдов. Вдова офицера сообщает, что сдает квартиру. Со всей обстановкой и посудой. Предлагает при этом спои услуги. Сколько таких вдов теперь на свете? Раньше он как-то не задумывался о них. Он думал только о погибших. А вот и еще объявление: вдо- ' ва предлагает квартиру, однако тональность этого объявления совсем иная. Квартира у нее удобная и красивая, и она хотела бы принять у себя гостя, который мог бы ей за это платить особо. Нормальное явление, не следует думать об этом плохо — ну что ж, если гость имеет возможность платить, почему бы ему не стать платным гостем? Paying guest.
И все же какой-то горький привкус остается у него от этого объявления. Слишком уж легкомысленной кажется ему эта вдова. Но с другой стороны, жизнь так тяжела. А что, если бы в этом журнале были опубликованы объявления всех вдов унтер-офицеров, капралов и рядовых, отдавших свои жизни за короля и отечество? For king and country. И чтобы отвлечься от этих мыслей, Репнин вытаскивает из кипы журналов иллюстрированное издание посвежее. Нечестивый между тем, прячась по темным углам лавки «Lahur & son», продолжает и дальше смущать Репнина, подсовывая ему
7* иллюстрации, вызывающие в нем после первого столбняка громкий смех.
На первой странице — цветная иллюстрация с изображением красавицы. Жена коменданта лейб-гвардии двора. У нее классические черты лица, словно бы она сошла с какой-нибудь античной амфоры. Полуобнаженная грудь, кожа оттенка розоватого жемчуга. Своей изумительной рукой она придерживает на груди прозрачную вуаль цвета голубоватых белых роз. Эти голые плечи кажутся неземными, мраморными, в них нет ничего плотского, напоминающего о еде, пережевывании пищи, ожирении. Головка божественной формы. Ее венчает темная копна волос с мягкими волнами. Высокий лоб без единой морщинки. Густые темные брови, классический нос — с необыкновенной линией узких ноздрей, как будто этой женщине никогда не приходилось задыхаться от страсти или усталости. Рот, как два лепестка алой розы, приводил на память сказочных красавиц Востока. И вся душа ее светилась в черных глазах с большими чистыми белками, осененными длинными темными ресницами. Дивная женщина.
Это его Надя, только черноволосая — подумал Репнин. Таких женщин можно было встретить когда-то в Петербурге. На второй странице была помещена цветная фотография герцогини Ратлендской. Типичная английская красавица. Интересно, однако, сколько на свете таких женщин? Сколько раз пришлось ей мыть посуду? Молодая женщина, сохранившая девичью стройность фигуры, сидит, опершись локтем на огромный фолиант в кожаном переплете. Почему? На ней платье цвета синих тюльпанов, с тремя большими пуговицами на талии и глубоким вырезом на спине. Рука, опершаяся на фолиант — скорее всего монастырский,— казалось, принадлежала юноше — с длинными, сильными красивыми пальцами стрелка. Голова, повернутая в полупрофиль, напоминает голову прелестного английского мальчика. Темно-рыжие волосы, разделенные сбоку пробором, падают на плечи буйными завитками. Лоб у нее необычайно высокий, обтянутые мальчишеские скулы, губки бутончиком, длинные золотистые брови и слегка вздернутый носик, как это бывает у хорошеньких мальчиков. Но самым прекрасным у этой женщины, как и у той, были глаза. Светло-голубые, зеленоватые, окруженные большими белками. В них был абсолютный покой. Ни тени волнения. Изящные линии шеи, что особенно ценится у англичан, переходили в линии покатых плеч. (Вот уж поистине лебединая шея.)
Да, такие красавицы некогда были и в Санкт-Петербурге, и в Париже. Интернационал аристократов и их жен. Его предок князь Никита Репнин, маршал Российской Империи был очарован ими в Париже Бурбонов. Но для чего ему смотреть на них, сидя в этом подвале? Что заставляет его с мефистофельской усмешкой листать в полумраке подвала модные журналы, оставленные на столике лавки Лахуров женой француза? Вот перед ним фотография молодого, популярного эстрадного певца по имени Адам, кумира лондонских девиц. У него рыжая жесткая стрижка, глубоко посаженные глаза. Целая компания — доктора, священники, профессора, среди них и несколько дам — беседует с молодым человеком о сексе. Репнин взбодрился и стал читать дальше. Он вспомнил слова медицинской сестры, сказанные в церковном сквере: секс — корень жизни.
Молодой певец вполне откровенен. Искренен. Свои ответы он затем повторяет журналистам. Недавно ему сравнялось двадцать два, но в его жизни еще не было того, что называется сексом. Так он и сказал. Он, конечно, целовался с девушками, и не раз. Ему приятны и нежность и ласки (здесь это называется «cuddle»), но сексуально ОН и по сей день остается невинным. Он Верит в красоту любви, но в чистом виде секс его не привлекает. Совершенно.
Репнин что-то бормочет по-русски и смеется.
Впрочем, заявляет Адам, в английских школах следовало бы по меньшей мере раз в неделю давать урок сексологии.
Сквозь смех ему словно бы слышится голос молодого Лахура, идущий из освещенной витрины лавки, где свет оставлен гореть на ночь: С est drole VAngleterre}.
А вот фотография, в другом журнале, на которой он задерживается взглядом,— весьма печальная. Темноволосая красавица с черными глазами и изумительной грудью, скорее похожая на русскую. Такие же горящие, огромные глаза были у Надиной тетки — младшей княжны Мирской,— тогда ей, вероятно, было двадцать пять. Репнин никогда не спрашивал об этом. Она так странцо держала себя с ним в Керчи, хотя садилась на теплоход с другими офицерами. Можно было подумать,
1 Какая забавная эта Англия ($р.)« она ревновала его к Наде. Темноволосой англичанке, чья фотография помещена в журнале, тридцать восемь лет, она учительница. Рядом с ней на снимке ее супруг, молодожен, председатель церковной общины, к которой принадлежала ее приходская школа. Ему шестьдесят четыре. Можно было только поразиться видом этого супруга подле столь гипнотической женщины. На носу очки, увядшее жалкое лицо, явное отсутствие собственных зубов. Лысина во всю голову и огромные уши. Вот уж действительно секс — корень жизни, с усмешкой бормочет Репнин. Можно себе вообразить, как сие подтвердится в брачной постели этой пары! А ведь итальянец, непревзойденный мастер по части каблуков из их подвала, уверял Репнина, что английский работяга нередко дважды в день отправляется со своей женой в кровать. «Белые воротнички», те один раз в неделю. Что же касается «высшего сословия» (the Betters), то они, возможно, один раз в месяц.
Из подробностей описания этой женитьбы можно было узнать,— молодожены встретились и полюбили друг друга в церкви. Учительница приходской школы. И председатель церковной общины.
Ну, что же, церковь объединяет.
Светская хроника иллюстрированных журналов сообщает и о более сенсационных событиях. Вот последняя новость светской жизни. Венчание наследника лорда, разведшегося с первой женой, с которой он, по собственному его признанию, был счастлив и имел четверых детей. Его невеста — известная лондонская манекенщица. На снимке невероятно элегантная женщина с большими темными глазами, чувственным ртом и копной роскошных черных волос, одетая в какие-то драгоценные меха,. Наследник лорда Роуэлена заявил журналистам: невеста, с которой он вступает в брак,— «самая совершенная женщина, какую он когда-либо встречал в своей жизни». «The most perfect woman I have ever known».
Меж тем красавица, глядевшая на Репнина со страниц иллюстрированного журнала, до недавних пор, по слухам, была мужчиной. Не так давно она побывала в Касабланке, где была превращена в женщину. Приближался день венчания. И жених заявил журналистам: это будут триумфальные мгновения его жизни, когда он подведет ее к алтарю.
Репнин повесил голову — это было совсем не смешно. Какие все же странные метаморфозы происходят не только в природе, геологии, но и в самых интимных сторонах человеческой жизни. Сын вагоновожатого превращается в очаровательную невесту. А он, юнкер,— в клерка фирмы Лахуров. И в душе русского эмигранта, читающего об этих метаморфозах, поднимается волна отвращения, ибо это не просто метаморфозы природы и человеческой судьбы, но и нездоровые, бесстыдные комедии, которые журналы разыгрывают с брачными парами, а брачные пары сами перед собой. И перед целым светом.
Может быть сто причин, по которым тридцативосьмилетняя учительница с ее поразительной фигурой и удивительными глазами выходит замуж за председателя общины, содержащей школу, где она работает, но какого черта их портреты помещают в журналах для всеобщего обозрения и осмеяния? Чему радуется женщина, вступившая в подобный брак? Ее завораживающие темные глаза, ее изумительное тело должны вызывать вожделение и восторг в каждом нормальном мужчине, а между тем ее избранник стоящий рядом с ней, заставляет испытывать к ней чувство презрительного сострадания и отвращения. Этот убогий вид — обвисшие щеки, впалая грудь, болезненное выражение лица. ДЛЯ чего демонстрируют они свой брак перед публикой? Для чего раструбили на весь свет, что этот жалкий субъект получает в жены великолепную женщину, не достигшую и сорока лет? И при этом еще говорят, будто бы миром правит секс!
Отчего же так горят ее глаза, выдавая кипение страстей? Надо думать, корень этого брака не в сексе, а в чем-то ином.
Продолжая перелистывать журналы и уже утомившись от их пестроты, Репнин с удивлением замечает, что церковь начинает играть все большую роль в заключении брачных союзов. На следующей странице журнала — словно бы Мефистофель нарочно подсовывает ему эти снимки — перед ним еще одно венчание. Сияющая улыбкой блондинка. Подвенечное платье. Ей тридцать шесть лет. Она вся в белом. Ее жених — англиканский священник. Голова на тонкой шее, твердый воротничок священнослужителя, в просторечии называемый ошейником, «dogs collar».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Она забыла дома свое вечное перо, рассказала ему молодая особа, и купила в лавке канцелярских товаров чернильницу с ручкой. Автоматические ручки очень дороги. А вечером у нее экзамен. Она учится в Birbeck колледже. И работает медицинской сестрой. Ей хотелось сегодня участвовать в соревнованиях по стрельбе из лука, местный клуб устраивает соревнования на поле для игры в гольф в Ричмонде.
Видимо, молодая женщина была не прочь свести знакомство с иностранцем.
Репнин слушал ее с улыбкой. Она сразу угадала в нем иностранца, призналась она.
Старая англичанка, обычно сидевшая по другую руку от Репнина, встала и, смерив девушку презрительным взглядом, удалилась с важным видом павлинихи. От Репнина не укрылась ее гримаса, тем не менее он продолжал улыбаться. Молодая женщина между тем пыталась стереть чернила с шелковых чулок, стеснительно открывая ноги выше колен. Она перехватила его взгляд. И, засмеявшись, сказала, что опаздывает, ей надо идти. Она еще не обедала. Может быть, она увидит его завтра?
Репнин поднялся с кресла, и, хотя он ни о чем ее не спрашивал, она рассказала ему, что разводится с мужем и в связи с разводом у нее много неприятностей. Живет она с матерью и маленьким сыном. Муж всячески ей досаждает и развода не дает. Война изменила и мужей, и мужчин, и сам Лондон, воскликнула она, усмехаясь. А он, случайно, не француз? Она видела, он зарылся носом во французские газеты.
Репнин отрекомендовался — он русский. Эмигрант. Но долго жил в Париже.
Малыш, продолжала она, обожает теребить ее книги и теперь получит залитые чернилами в полную собственность. А ему, похоже, весело живется в Лондоне?
Он такой общительный, или это ей показалось? — со смехом добавила юная леди.
Она совершенно права. Он всеми силами стремится к общению — с Лондоном.
Она стала пудрить нос перед уходом и как бы невзначай сообщила: у нее задание написать реферат о слепых. Она учит слепых офицеров и солдат в одном госпитале на берегу моря читать пальцами.
Содрогнувшись от жалости, Репнин участливо спросил, не слишком ли это печальная обязанность для молодой женщины, Слепые, представьте себе,— залившись странным смехом, возразила она,— жаждут жизни, веселья, а кроме того, женщин и любви. Секс — это корень жизни. «Sex is at the rooth of everything».
Ее веселая безапелляционность несколько озадачила Репнина.
Словно не замечая впечатления, произведенного ее словами, она продолжала рассказывать, что все они домогаются любви и ей с ними приходится нелегко. Обычно она еще с двумя врачами вывозит их куда-нибудь в конце недели. Бывает очень весело. Если он хочет, она даст ему свой номер телефона. У него есть машина? Он мог бы провести с ними как-нибудь субботу и воскресенье, если ему вечем будет заняться. В своем реферате она стремится доказать способность слепых и глухонемых к активной, вполне полноценной жизни. Глухонемые, например, могли бы быть прекрасными химиками, оптиками, электриками, а слепые — телефонистами, музыкантами, органистами. Им надо только помочь.
Весь облик этого юного существа, ее стремительность, смех, стройная фигура и бьющий в глаза темперамент в сочетании с ее фантастической медицинской специальностью, захватили воображение Репнина, и, почтительно с ней прощаясь, он обронил, что сам он живет достаточно безрадостно. Работает клерком здесь неподалеку, в подвальчике одного заведения возле отеля «Риц».
При этих словах она подняла на него изумленный взгляд и быстро распрощалась. Она уже и так запоздала. Следует поторопиться.
— До свидания,— сказала она.— Спасибо.
«Спасибо» — за что, недоумевал Репнин, глядя ей вслед. Да, надо признать, она очень привлекательна. Эта мысль не доставила ему никакого удовольствия.
Вероятно, это весна, подумал он про себя, как бы ища оправдания. И понуро отправился в свой подвал.
Солнце, пригревая, светило с высоты, и он наблюдал свою тень, сопровождавшую его с правой стороны, а вместе с ней до самого подвала провожал его и облик юной женщины, которая говорила ему о сексе. В тот день эта ее фраза несколько раз приходила ему на память. Он был рассеян. Какая-то необъяснимая усталость, отвращение, скука и тоска навалились на него, одолевая до самого вечера, а по страницам ведомостей, над которыми он сидел, согнувшись на своем трехногом табурете, словно бы расплывались чернильные пятна. Поскольку в тот день. Надя отправилась к старухе Пановой в предместье Лондона Бокс-Хилл, она просила подождать ее, чтобы вместе ехать домой. Одной ей было жутко идти со станции по темным улицам Милл-Хилла до своего дома.
Когда все разошлись, Репнин поднялся в канцелярию, где стояло удобное кресло, а рядом на столике лежали газеты и модные журналы, оставшиеся в наследство от госпожи Перно. Со скуки в ожидании жены он взялся проглядывать газеты и журналы. Было еще только семь часов. Сквозь стихавший шум транспорта в лавку все явственнее проникали удары Биг-Бена. Лондон меняется, подумал Репнин. Эта молоденькая медицинская сестра, столь радостно провозгласившая секс основой жизни, заставила его с усмешкой вспомнить не только античных философов, но и то, какими были ее соотечественницы всего семь лет назад, когда они приехали в Лондон.
Да, Англия стала неузнаваемой, думал Репнин. Может быть, это проделки Нечестивого, который на каждой странице журналов, лежащих на столике под лампой с абажуром, подсовывал ему все новые доказательства перемен в облике Лондона и англичанок, любви и секса. Означает ли это, что война и в самом деле изменила Лондон гораздо больше, чем увещевания церковных проповедников, парламента, отцов и матерей, семьи, школы? Впервые он подумал: вызвала ли война перемены и в нем? Значит, напрасно пытался он сохранить в себе Россию, воспоминания о прошлом, память о мертвых, свои понятия о добре и зле?
Он рассеянно просматривал объявления в женском журнале годичной давности, раскрытом перед ним на столике. Прежде ему никогда не приходило в голову читать этот раздел. Жена офицера пишет о себе: она собственноручно шьет белье, мужские и женские рубашки и все остальное. Должно быть, вдова? Живет в бедности, в нищете, осталась без мужа. И это тоже последствия войны.
Словно побуждаемый кем-то, Репнин продолжает читать объявления. Вдова офицера снимет меблированную комнату или маленький домик где-нибудь в тихом месте, на берегу моря. За небольшую плату. У нее малышка и двое сыновей. Значит, муж ее погиб в самом конце войны. И она осталась с детьми одна. Другая офицерская вдова — молодая, любит музыку — ищет через газету такую же молодую вдову, чтобы разделить с ней дом, которым она владеет в окрестностях Лондона. У нее годовалый ребенок, и она ничего не будет иметь против, если и у будущей ее подруги также будет ребенок. Что это? — с грустью спрашивает он себя. Необеспеченность? Или жажда вырваться из одиночества и объединить с кем-нибудь свою жизнь? Необязательно с мужчиной. Репнин хмурщся, проводит рукой по лбу. Никогда не приходилось ему думать о судьбе оставшиеся после войны вдов. Вдова офицера сообщает, что сдает квартиру. Со всей обстановкой и посудой. Предлагает при этом спои услуги. Сколько таких вдов теперь на свете? Раньше он как-то не задумывался о них. Он думал только о погибших. А вот и еще объявление: вдо- ' ва предлагает квартиру, однако тональность этого объявления совсем иная. Квартира у нее удобная и красивая, и она хотела бы принять у себя гостя, который мог бы ей за это платить особо. Нормальное явление, не следует думать об этом плохо — ну что ж, если гость имеет возможность платить, почему бы ему не стать платным гостем? Paying guest.
И все же какой-то горький привкус остается у него от этого объявления. Слишком уж легкомысленной кажется ему эта вдова. Но с другой стороны, жизнь так тяжела. А что, если бы в этом журнале были опубликованы объявления всех вдов унтер-офицеров, капралов и рядовых, отдавших свои жизни за короля и отечество? For king and country. И чтобы отвлечься от этих мыслей, Репнин вытаскивает из кипы журналов иллюстрированное издание посвежее. Нечестивый между тем, прячась по темным углам лавки «Lahur & son», продолжает и дальше смущать Репнина, подсовывая ему
7* иллюстрации, вызывающие в нем после первого столбняка громкий смех.
На первой странице — цветная иллюстрация с изображением красавицы. Жена коменданта лейб-гвардии двора. У нее классические черты лица, словно бы она сошла с какой-нибудь античной амфоры. Полуобнаженная грудь, кожа оттенка розоватого жемчуга. Своей изумительной рукой она придерживает на груди прозрачную вуаль цвета голубоватых белых роз. Эти голые плечи кажутся неземными, мраморными, в них нет ничего плотского, напоминающего о еде, пережевывании пищи, ожирении. Головка божественной формы. Ее венчает темная копна волос с мягкими волнами. Высокий лоб без единой морщинки. Густые темные брови, классический нос — с необыкновенной линией узких ноздрей, как будто этой женщине никогда не приходилось задыхаться от страсти или усталости. Рот, как два лепестка алой розы, приводил на память сказочных красавиц Востока. И вся душа ее светилась в черных глазах с большими чистыми белками, осененными длинными темными ресницами. Дивная женщина.
Это его Надя, только черноволосая — подумал Репнин. Таких женщин можно было встретить когда-то в Петербурге. На второй странице была помещена цветная фотография герцогини Ратлендской. Типичная английская красавица. Интересно, однако, сколько на свете таких женщин? Сколько раз пришлось ей мыть посуду? Молодая женщина, сохранившая девичью стройность фигуры, сидит, опершись локтем на огромный фолиант в кожаном переплете. Почему? На ней платье цвета синих тюльпанов, с тремя большими пуговицами на талии и глубоким вырезом на спине. Рука, опершаяся на фолиант — скорее всего монастырский,— казалось, принадлежала юноше — с длинными, сильными красивыми пальцами стрелка. Голова, повернутая в полупрофиль, напоминает голову прелестного английского мальчика. Темно-рыжие волосы, разделенные сбоку пробором, падают на плечи буйными завитками. Лоб у нее необычайно высокий, обтянутые мальчишеские скулы, губки бутончиком, длинные золотистые брови и слегка вздернутый носик, как это бывает у хорошеньких мальчиков. Но самым прекрасным у этой женщины, как и у той, были глаза. Светло-голубые, зеленоватые, окруженные большими белками. В них был абсолютный покой. Ни тени волнения. Изящные линии шеи, что особенно ценится у англичан, переходили в линии покатых плеч. (Вот уж поистине лебединая шея.)
Да, такие красавицы некогда были и в Санкт-Петербурге, и в Париже. Интернационал аристократов и их жен. Его предок князь Никита Репнин, маршал Российской Империи был очарован ими в Париже Бурбонов. Но для чего ему смотреть на них, сидя в этом подвале? Что заставляет его с мефистофельской усмешкой листать в полумраке подвала модные журналы, оставленные на столике лавки Лахуров женой француза? Вот перед ним фотография молодого, популярного эстрадного певца по имени Адам, кумира лондонских девиц. У него рыжая жесткая стрижка, глубоко посаженные глаза. Целая компания — доктора, священники, профессора, среди них и несколько дам — беседует с молодым человеком о сексе. Репнин взбодрился и стал читать дальше. Он вспомнил слова медицинской сестры, сказанные в церковном сквере: секс — корень жизни.
Молодой певец вполне откровенен. Искренен. Свои ответы он затем повторяет журналистам. Недавно ему сравнялось двадцать два, но в его жизни еще не было того, что называется сексом. Так он и сказал. Он, конечно, целовался с девушками, и не раз. Ему приятны и нежность и ласки (здесь это называется «cuddle»), но сексуально ОН и по сей день остается невинным. Он Верит в красоту любви, но в чистом виде секс его не привлекает. Совершенно.
Репнин что-то бормочет по-русски и смеется.
Впрочем, заявляет Адам, в английских школах следовало бы по меньшей мере раз в неделю давать урок сексологии.
Сквозь смех ему словно бы слышится голос молодого Лахура, идущий из освещенной витрины лавки, где свет оставлен гореть на ночь: С est drole VAngleterre}.
А вот фотография, в другом журнале, на которой он задерживается взглядом,— весьма печальная. Темноволосая красавица с черными глазами и изумительной грудью, скорее похожая на русскую. Такие же горящие, огромные глаза были у Надиной тетки — младшей княжны Мирской,— тогда ей, вероятно, было двадцать пять. Репнин никогда не спрашивал об этом. Она так странцо держала себя с ним в Керчи, хотя садилась на теплоход с другими офицерами. Можно было подумать,
1 Какая забавная эта Англия ($р.)« она ревновала его к Наде. Темноволосой англичанке, чья фотография помещена в журнале, тридцать восемь лет, она учительница. Рядом с ней на снимке ее супруг, молодожен, председатель церковной общины, к которой принадлежала ее приходская школа. Ему шестьдесят четыре. Можно было только поразиться видом этого супруга подле столь гипнотической женщины. На носу очки, увядшее жалкое лицо, явное отсутствие собственных зубов. Лысина во всю голову и огромные уши. Вот уж действительно секс — корень жизни, с усмешкой бормочет Репнин. Можно себе вообразить, как сие подтвердится в брачной постели этой пары! А ведь итальянец, непревзойденный мастер по части каблуков из их подвала, уверял Репнина, что английский работяга нередко дважды в день отправляется со своей женой в кровать. «Белые воротнички», те один раз в неделю. Что же касается «высшего сословия» (the Betters), то они, возможно, один раз в месяц.
Из подробностей описания этой женитьбы можно было узнать,— молодожены встретились и полюбили друг друга в церкви. Учительница приходской школы. И председатель церковной общины.
Ну, что же, церковь объединяет.
Светская хроника иллюстрированных журналов сообщает и о более сенсационных событиях. Вот последняя новость светской жизни. Венчание наследника лорда, разведшегося с первой женой, с которой он, по собственному его признанию, был счастлив и имел четверых детей. Его невеста — известная лондонская манекенщица. На снимке невероятно элегантная женщина с большими темными глазами, чувственным ртом и копной роскошных черных волос, одетая в какие-то драгоценные меха,. Наследник лорда Роуэлена заявил журналистам: невеста, с которой он вступает в брак,— «самая совершенная женщина, какую он когда-либо встречал в своей жизни». «The most perfect woman I have ever known».
Меж тем красавица, глядевшая на Репнина со страниц иллюстрированного журнала, до недавних пор, по слухам, была мужчиной. Не так давно она побывала в Касабланке, где была превращена в женщину. Приближался день венчания. И жених заявил журналистам: это будут триумфальные мгновения его жизни, когда он подведет ее к алтарю.
Репнин повесил голову — это было совсем не смешно. Какие все же странные метаморфозы происходят не только в природе, геологии, но и в самых интимных сторонах человеческой жизни. Сын вагоновожатого превращается в очаровательную невесту. А он, юнкер,— в клерка фирмы Лахуров. И в душе русского эмигранта, читающего об этих метаморфозах, поднимается волна отвращения, ибо это не просто метаморфозы природы и человеческой судьбы, но и нездоровые, бесстыдные комедии, которые журналы разыгрывают с брачными парами, а брачные пары сами перед собой. И перед целым светом.
Может быть сто причин, по которым тридцативосьмилетняя учительница с ее поразительной фигурой и удивительными глазами выходит замуж за председателя общины, содержащей школу, где она работает, но какого черта их портреты помещают в журналах для всеобщего обозрения и осмеяния? Чему радуется женщина, вступившая в подобный брак? Ее завораживающие темные глаза, ее изумительное тело должны вызывать вожделение и восторг в каждом нормальном мужчине, а между тем ее избранник стоящий рядом с ней, заставляет испытывать к ней чувство презрительного сострадания и отвращения. Этот убогий вид — обвисшие щеки, впалая грудь, болезненное выражение лица. ДЛЯ чего демонстрируют они свой брак перед публикой? Для чего раструбили на весь свет, что этот жалкий субъект получает в жены великолепную женщину, не достигшую и сорока лет? И при этом еще говорят, будто бы миром правит секс!
Отчего же так горят ее глаза, выдавая кипение страстей? Надо думать, корень этого брака не в сексе, а в чем-то ином.
Продолжая перелистывать журналы и уже утомившись от их пестроты, Репнин с удивлением замечает, что церковь начинает играть все большую роль в заключении брачных союзов. На следующей странице журнала — словно бы Мефистофель нарочно подсовывает ему эти снимки — перед ним еще одно венчание. Сияющая улыбкой блондинка. Подвенечное платье. Ей тридцать шесть лет. Она вся в белом. Ее жених — англиканский священник. Голова на тонкой шее, твердый воротничок священнослужителя, в просторечии называемый ошейником, «dogs collar».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81