Две недели тому назад Реэт Нийнемяэ набралась храбрости и решила, будь что будет, дать вылепить себя. Всю фигуру. На всякий случай она захватила свой купальный костюм. Кики, к которой она перед этим зашла, приободрила ее, сказав, что скульптор видит не тело, а только форму. Но когда она подымалась по лестнице, ей .все же стало стыдно, она замешкалась за дверью и постучала' лишь после того, как приняла решение заказать скульптору только бюст. Однако, когда она увидела перед собой тихого, деловитого Умбъярва, у нее пропал всякий интерес и всякое любопытство, и она попросила вылепить только голову.
Вначале было все же довольно интересно следить, как из бесформенного куска глины постепенно начало что-то вырастать. Когда скульптор, скатав между ладонями кусочек глины, добавлял ее то сюда, то туда, Реэт думала: «Не сотворил ли и бог так человека — пробуя и так и сяк, то добавляя глины, то убирая лишнее?»
— А себя вы лепили? — спросила госпожа Нийнемяэ.
— Нет. Это невозможно. Никто ведь не знает самого себя. Никакое зеркало тут не поможет, — медлительно, останавливаясь после каждой фразы, объяснил Умбъярв, как будто и фразы его были катышками глины.
— Но бог создал человека по' своему подобию.
— Потому-то это и получилось у него так неудачно, — сказал Умбъярв, катая кусочек глины. — Положим, зеркал у него хватало но этого недостаточно: любое самосозерцание обманчиво. Бог может хорошо видеть, как выглядит созданный им мир, но каков он сам, этого он не знает. Как мы не знаем сами себя, так не знает себя и бог. Но что не грех — не знать самого себя. Это даже мешало бы шорчеству. Копание в самом себе бесплодно. И поэтому и думаю, — если бог все же столько создал, значит, он мало думал о себе.
Эти мысли вылуплялись очень медленно и высказались словно в какую-то пустоту, потому что, возясь <о своей скульптурой, Умбъярв почти забыл о том, что перед ним сидит живой человек. Он даже слегка когда модель вдруг ожила и воскликнула;
— Это я должна сказать мужу! Боже мой, как много он корпел над изучением этих вещей. Только бы не забыть, что вы мне тут наговорили.
, Но потом она хлопнула себя по губам:
— Ах, я же не могу сказать мужу, что приходила сюда. Ведь эта голова — секрет! Подарок ко дню рождения! Я чуть не выдала себя!
— Я говорил все это для того, чтобы вы постарались выглядеть ' более естественно, — через некоторое время заговорил Умбъярв; — Мне все время кажется, будто вы смотритесь в зеркало и по нему придаете себе вид. Постарайтесь думать не о себе, а о чем-нибудь другом.
Какой все же злой этот скульптор! Вращающаяся подставка, на которой сидела Реэт, была словно скамья пыток или зубоврачебное кресло, в котором нельзя двигаться. Подчас Реэт готова была заплакать оттого, что во всем этом позировании не было ровно ничего романтического, как она надеялась. Сиди тут как жертва. Сиди в напряжении, словно настороже, словно обороняясь. Да еще получай упреки в том, что ведешь себя не как следует. И то, как скульптор, одной рукой взявшись за подставку, вместе с моделью вращал ее то в одну, то в другую сторону, было так невежливо, так нелюбезно, почти грубо!
Но вот уже начали вырисовываться общие контуры, выступавшие словно из какого-то тумана.
Реэт находила, что Умбъярв все преувеличил: худобу, скулы, длину шеи. Откуда он вообще взял такой острый, тонкий нос? Горбинка на нем также слишком бросается в глаза; у нее вовсе не такие впалые щеки, да и губы не такие узкие. А общий вид — неужели она выглядит действительно таксой серьезной, а черты у нее такие острые?
Теперь стало еще труднее позировать, — по мере созревания скульптуры становился важным каждый миллиметр. У Реэт 'было такое- чувство, что чем более похожей и выразительной становится скульптура, тем более обнаженной приходится стоять перед ее творцом. Когда скульптор смотрел на губы, невозможно было сохранить вполне естественный вид, а приходилось улыбаться, как-то кокетничать. Но улыбка эта была не улыбкой вежливости или счастья, а, скорее, каким-то кривым надрезом на лице, и скульптор не мог принимать, ее во внимание.
Когда у модели исчезало ощущение самосозерцания, когда она уставала от напряжения, когда почти засыпала, тогда Умбъярву хорошо было работать. Спящее животное было идеалом натуры для Умбъярва. Не собирался ли он усыпить сидевшую перед ним натуру?
Напрягаться приходилось немало и скульптору. Не только потому, что не так легко удавалось схватить идеальную форму, но и потому, что с натурой почти все время происходила своеобразная дуэль, потому что та как бы отбрасывала каждый взгляд, и было такое ощущение, будто пристальное разглядывание является вместе с тем оскорблением натуры. Умбъярв не принадлежал к числу тех скульпторов, которые развлекают свою натуру шутками- россказнями,, заставляющими ее забыть о своем положении, и тогда, словно играючи, схватывают правильное выражение.
Реэт Нийнемяэ чувствовала себя уже измученной, когда вдруг постучались в дверь. Она оживилась и быстро шмыгнула за ширму. Умбъярв знал, что дама не хочет, чтобы кто-нибудь увидел ее здесь. Он быстро окутал голову влажным покрывалом и пошел, открывать.
Это был Йоэль Хурт, который справлялся о Рыйгасе. Умбъярв еще только думал, как бы получше спровадить пришельца, а тот уже прошел мимо него, не обратив внимания на оказанный ему сдержанный прием.
— Мне интересно поглядеть на твои работы... Я много слышал о тебе. Извини, что я так ворвался.
— Я как раз занят сейчас, — пробормотал Умбъярв.
— Я тебя не задержу долго. Сейчас уйду, — ответил Хурт, ненадолго задерживаясь то здесь, то там, перед той или иной, скульптурой, которые стояли то на полу, то на столе, то на постаментах, а то даже на шкафу.
Хурт остановился перед новой работой, с которой соскользнуло покрывало.
— Интересно! — сказал Хурти со всех сторон оглядел голову. — Кто эта женщина?
— Так, одна знакомая, — ответил Умбъярв, давая понять, что сама модель стоит там, за ширмой, и говорить о ней неудобно.
— Вот как. Я сейчас пойду. Мне нужно было встретиться с Рыйгасом. Передай ему, пожалуйста, что мне не повезло. И что я уезжаю в деревню. До осени. Тогда я снова попытаю счастья, но начну уже с другого конца.
— Не повезло? В чем же?'
— Слишком большие планы задумал. Развел фантастику перед отцами города. Они к этому не привыкли. Основательно провалился со своим проектом. Впрочем, пустяки, есть о чем говорить!
— Я ничего не слышал. "Не следил за газетами.
— В газетах об этом еще не писали. Этот позор наступит дня через два. Хочу смыться до этого. Значит, передай привет Рыйгасу.
— Ты застанешь его в клубе безработной интеллигенции.
Умбъярв дал адрес и попросил гостя зайти как-нибудь в другой раз, когда он будет свободнее. Хурт подошел уже к двери.
— Значит, осенью ты вернешься?
— Там видно будет. Может быть, поищу счастья в другом месте.
Реэт Нийнемяэ больше не могла усидеть в своем .укрытии. Не переводя дыхания, она прислушивалась к скупой беседе и признала в Хурте того, к чьему велосипеду она когда-то прикрепила ветку сирени, и кто/ уезжая, ни разу не оглянулся. Теперь он был здесь, тут же, в двух шагах, и снова уходил.
Она вышла из-за ширмы и спросила:
— Вы, наверно, не узнаете меня? Ни этой скульптуры, ни меня самой. Но я вас узнала даже' по голосу.
— Право, барышня, не помню... — краснея, пробормотал Хурт.
— Я уже не барышня! — со смехом ответила Реэт. — Все называют меня барышней. Неужели во мне действительно нет ничего дамского?
— Госпожа Нийнемяэ, господин Хурт! - сделал Умбъярв неуклюжую попытку познакомить обоих.
Это имя мало что говорило Хурту.
— Мне невольно пришлось услышать ваш разговор.- И сразу же захотелось выйти к вам. Вы сказали, что провалились... Вы преувеличиваете! Разве вы не знаете, что именно ваш проект понравился больше всех?
— Вот как? А мне вот больше всего понравилась ваша голова вон там, — пошутил Хурт.
— Вам нравится? Но она совсем не похожа...
Все отошли от двери и принялись рассматривать скульптуру. «Где я ее видел?» — думал Хурт.
— Откуда вам известна судьба проектов? — спросил Хурт. — И почему вы вообще интересуетесь ими?
— О, мне известно многое, о чем вы не знаете! — ответила Реэт Нийнемяэ, плутовато глядя на Хурта. — Я, например, знаю людей, которые сердятся на вас.
— Вы имеете в виду— злорадствуют?
— Нет, неужели "вы" и этого не знаете, что ваш проект будет взят за основу? А я вот знаю! И если некоторые на вас сердятся, то потому, что вы захотели увести ратушу в другое место и снести некоторые дома.
— Я даже третьей премии не получил... — ответил Хурт.
— Премия - это другое дело. Ваш проект будет куплен. И дома снесут, в чем и заключается ваша вина,
— Может, я и ваш дом потеснил?
— Нет, этого не случилось. Но зато одна влиятельная семья раздражена. Они уже все разнюхали и могут еще погубить ваши планы. Деньги у них имеются, и они ни перед чем не остановятся.
— Откуда вы это знаете?
— А что тут удивительного? Здесь вообще трудно скрыть что-нибудь. Вот видите, я хожу к скульптору. Все это должно быть величайшим секретом, а теперь об этом знаете и вы. Если вам известны мои секреты, могу ведь и я знать ваши.
— Да что в том, если я знаю! Ведь я ни у кого не бываю. Некогда было даже старых друзей отыскать.
— Неужели вы действительно так любите одиночество? У меня о вас осталось совсем другое представление с того времени, когда вы... незнакомым деревенским девушкам помогали сбивать масло...
— Ах ты, господи! Да, теперь мне вспоминается... И теперь вы, значит, стали солидной дамой?
Хурт импульсивно схватил руку женщины и наклонился, чтобы вежливо поцеловать ее.
— Дама да, но не солидная! Что- вы имеете в виду? Разве я так сильно изменилась? Постарела?
Во время этой беседы скульптор снова принялся за незаконченную голову, чтобы, воспользовавшись отвлечением своей модели, внести кое-какие поправки. Он был счастлив, он углубился в свою работу, забыв о присутствии других. Но это продолжалось недолго, так как молодые люди, вновь обретшие друг друга, торопились уйти.
Было само собой разумеющимся, что они ушли вместе, оживленно разговаривая, вспоминая прошлое. Легкими шагами они - спустились по лестнице, госпожа Нийнемяэ, казавшаяся Хурту такой стройной и гибкой, впереди. Радостное чувство пронизало Хурта, когда взгляд его упал па каштановые кудри', видневшиеся из-под соломенной шляпы.
Женщина повернула голову назад, но чуть не оступилась на лестнице. Хурт тотчас же схватил ее обнаженную руку, прохладную и хрупкую.
— Нет, оставьте! — отвела женщина руку. Но поднятый на провожатого взгляд был полон преданности и обещаний, заставивших сердце Хурта биться быстрее. Словно старые знакомые, они долго гуляли по улицам, болтали шутили, удивляясь при этом, что взаимное доверие могло возникнуть так быстро.
— Словно какое-то скоростное строение! — пошутил Хурт.
— К тому же без проекта, — ответила Реэт.
— И без конкурса.
— Вы думаете?
Когда они выбрались из старого города и пошли по улице, кончавшейся местом, которое Хурт выбрал для ратуши, госпожа Нийнемяэ указала ему на два здания — старый, низенький, выкрашенный в желтый цвет деревянный домик с кренделем булочной и другой — свежо штука туренный, подновленный .жилой дом. На вывеске Хурт прочитал: «Тарас».
— Давайте скорее пройдем, чтобы никто не увидел нас из окна, — сказала госпожа Нийнемяэ, — А то черт знает что будет.
Словно двое заговорщиков, они прокрались мимо этого опасного места.
— Не забывайте об этих двух домах, — сказала Реэт, когда они были уже далеко. — Не бог весть какие дома, но их владелец, ох, знали бы вы! От них я и услышала о вас. Они никогда не позволят снести их дома. Особенно сама госпожа Тарас.
Хурт смутно припомнил эту супружескую чету, увиденную у Орайыэ.
— Госпожа Тарас меня терпеть не может, — продолжала Реэт Нийнемяэ. — Не знаю почему. Она вообще не любит тех, кто моложе ее. И поэтому старается прибавить лет другим женщинам. Берегитесь!..
Прогулка кончилась слишком быстро. Госпожа Нийнемяэ уже стояла перед своей дверью и протягивала руку для прощания.
Когда Хурт снова зашагал к старому городу, шаги ,его были на редкость легки, он и не замечал, как одна за другой кончались улицы и миновали дома. Настроение у него было веселое, он готов был запеть, когда входил в клуб безработной интеллигенции, чтобы перед отъездом перекинуться несколькими словами с Рыйгасом.
Поэтому его тем более поразил казарменный вид клуба, сопряженный с неряшливостью и запущенностью.
Уже в передней его спросил рябой человек, существо которого, казалось, состояло из глубочайшей серьезности, робости и послушания:
— Вам кого?
Когда Хурт ответил, человек постучал в дверь и подождал. Так как на стук никто не ответил, Хурта не хотели впустить.
Несмотря на запрет, он сам открыл дверь. В комнате было накурено и всюду валялись окурки. За простым столом, накрытым зеленой бумагой, сидел Антс Рыйгас в черной рубашке и светлом галстуке. Он так углубился в свои корректуры, что даже головы не поднял. Вытянувшись в струнку, стоял курьер рядом со столом и послушно ждал приказаний. На диване сидел молодой человек в сапогах и берете и невнимательно проглядывал газету. В комнате находилось еще два-три человека, тихо беседовавших между собой. Хурт тотчас же хотел подойти к столу, но рябой человечек подскочил к нему, схватил за рукав и прошептал:
— Не мешайте ему сейчас! Подождите, он сам позовет вас!
Рыйгас продолжал читать корректуру, ни на кого не обращая внимания! Казалось, он был здесь каким-то властелином, каким-то кумиром. Все это показалось Хурту смехотворным. «Притворяется», — подумал он.
— Я же к нему не с рапортом, — отстраняя рябого человечка, сказал Хурт и подошел к столу: — Здравствуй, Антс! Если тебе сейчас некогда, то я только на два слова.
Лишь сейчас Рыйгас поднял глаза. Взгляд его был воинственным и отнюдь не дружелюбным, к какому привык Хурт.
— Прошу всех выйти отсюда! — крикнул Рыйгас людям, находившимся в комнате, в то же время вставая и протягивая Хурту руку. Словно полководец, Рыйгас молча глядел, как выполнялся его приказ. Когда комната опустела, он предложил Хурту сигарету и пригласил сесть.
— Ты удивлен? "Удивляться нечего! Дисциплина прежде всего, только так можно завести порядок в доме. К этому приходится приучать, и как еще!
— Крепко ты усвоил старые буршевские порядки.
— Тут смеяться нечего. Дух корпорации и тебе не тюмешает. И всему государству.
— Мне уже поздно становиться фуксом'! — отпарировал Хурт.
Немного спустя старые товарищи по школе обедали ресторане «Черный волк», где единомышленники Рыйгаса имели привычку просиживать вечера. Сейчас ресторан был почти пуст.
— Ну, настроение у тебя, должно быть, неважное? — спросил Рыйгас.
И до него уже дошло известие о том, кто получил премии на конкурсе.
— Неважное? Нет, отчего же! Великолепное настроение.
И действительно настроение Хурта никак нельзя было плохим. Не только из-за недавней встречи, но тех приятных сведений, которые он услышал от ножи Нийнемяэ.
Не говори! — сказал Рыйгас. Когда после долгой работы с тобой так обойдутся... Но ты сам виноват! Кто мог бы дать тебе премию, когда ты, словно медведь, сидишь в своей берлоге, никого не видишь: и тебя никто не знает! Почему ты раньше не отыскал меня? Я бы помог тебе наладить эти дела.
Официант пришел с выпивкой и закуской.
— Ну, твое здоровье! — продолжал Рыйгас. — Ты у меня парень неплохой, только чуточку наивный! Надеешься на свой гений и не знаешь, что у нас все дела делаются нахрапом и через черные лестницы. Бог ты мой, как жюри могло принять правильное решение, когда оно тебя и в лицо не видало! Но ведь все это одна комедия! Кто поверит, что город всерьез заинтересован в постройке ратуши? Они — и постройка ратуши! Благородный жест, смотрите, мол, чего только мы не собираемся сделать! Неизвестно, откуда они возьмут эти миллионы, когда даже канализацию не могут провести? Это все только блеф! Жаль, что ты раньше не знал - этого.
— Как же это? — возражал Хурт. — Зачем же тратить деньги на конкурс, если не относиться к этому серьезно?
Рыйгас снова поднял бокал, выпил, закусил и затем положил на тарелку нож и вилку, чтобы освободить руки для подтверждения своих мыслей.'
— Неужели ты не знаешь, зачем устраивают подобные конкурсы? Чтобы раздобыть денег и славы своим парням, а чужакам натянуть нос, чтобы не задирали его слишком высоко! Вот что! Все остальное пустяки!
— Ты всегда любишь преувеличивать!
— Я преувеличиваю? Если не веришь, спроси у Умбъярва, он мог бы тебе рассказать о чудесах, как даже в его области устраивают своим людям премии, заказы и закупки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37