Йоэль уходил с весьма смутным чувством. Словно искуситель стоял перед ним и с вершины горы показывал ему царство, говоря: все это будет твоим, если ты только поклонишься мне. Когда он под моросящим дождем добрался домой, то почувствовал, что руки и лицо его были совершенно мокрыми. Казалось, промокли они не от дождя, а от той общественной скверны, через которую ему пришлось пройти.
7
«Ах, боже мой, что мне нужно было сделать? - подумала Кики, просыпаясь на своей кушетке, превращенной в постель. — Купить что-то? Пойти куда-то? Подождать кого-то?»
На будильнике не было еще и шести часов. Кики села, зевнула, похлопав ладонью по губам, потом повернулась к стене. Последний кусочек одеяла соскользнул на пол, Кики, словно ища защиты, подобрала ноги под синюю ночную рубашку. Трах - затрещало что-то, и она, затаив дыхание, прислушалась.
Полнейшая тишина.
Кики тихонько наклонилась, чтобы заглянуть за коленку: в прорехе рубашки торчал большой палец. Обхватив руками ноги, опершись подбородком о коленки, она принялась разглядывать нахального выскочку. Некрасивый, кривой, плоский палец, но без той выступающей косточки, из-за которой так пугается Реэт Нийнемяэ. Вспомнился изваянный Микеланджело палец Моисея, которым она любовалась в Италии, когда находилась там во время своей фиктивной свадебной поездки: могучий, исцелованный палец, над которым и ей хотелось склониться, чтобы ощутить губами вкус святости.
Кики пошевелилась, рубашка натянулась и порвалась уже и на колене. «Ах, что же это было?» Никак не вспомнить. И Кики снова размечталась об Италии, о Везувии, на который ей хотелось взобраться на осле, чтобы оттуда сверху заглянуть в кратер, испытывая странное желание броситься вниз. «Упала бы я, как кошка? Или полетела бы вперед ногами? Или руками? Ах да, кошка... Конечно, кошка!»
Кики спустила ноги на пол. Пол был холодный, за окном шел дождь. «Кажется, опять встала с левой ноги». Она схватила со стула лежавший там с вечера сверток и поспешила назад на кушетку, подхватив с полу одеяло.
То были брюки Умбъярва, а в них ее керамика — серая, блестящая кошка, только вчера вышедшая из печки.
Раскутав свое произведение, Кики устроила ее в изножии кровати, чтобы рассмотреть, потом поставила на пол, потом на стол, поворачивая кошку то так, то этак. Но решится ли она подарить ее Хурту? Понравится ли она ему? Может, он такой же, как Рыйгас, который даже не взглянул на собачку, вылепленную так старательно? Глазурь недурна, и это выражение...
Пришлось починить брюки Умбъярва — Рыйгас выжег в них дыру своей сигаретой. Размахивал ею перед носом неподвижно сидевшего Умбъярва, доказывая ему, что такое динамика, пока не запахло паленым. Да, заштопать носки — это Кики делает с удовольствием, но латать сожженные брюки? И до каких пор ей придется латать и чинить одежду то Умбъярву, то подчас даже Рыйгасу? Пользуясь ее любезностью, они подбрасывают Кики одну вещь за другой: знай только чини!
Но если Рыйгас и дальше вздумает выступать против Хурта в своей газетке, то Кики вообще не переступит больше порога мастерской, или пускай Умбъярв выкинет своего квартиранта за дверь. А если они и тогда постучатся к ней со своими бедами и будут надоедать ей, она возьмет да и
выедет из этого дома, снимет себе квартиру где-нибудь на окраине, куда они поленятся прийти.
С такими ужасными планами Кики разглядывает свою кошку, и ей не хочется вставать, чтобы поискать нитку с иголкой.
Редкий случай, когда Кики проявляет строптивость. Так уж она создана, что должна кому-то благодетельствовать, у кого-то наводить чистоту, кого-то одарять, кого-то утешать, почти забывая при этом о себе. За все свое добро она ничего не требует взамен, даже благодарности, — как бы искрения ни была благодарность, по большей части она оставляет ее холодной. Ради одной благодарности Кики и пальцем не шевельнула бы. Свое удовлетворение она находит в другом. Ей доставляет особое удовольствие слушать выговоры и упреки за свою излишнюю щедрость и мотовство. Так приятно получать нагоняй за свои добрые дела. Если щедрость является добродетелью, как это кажется Кики, то' излишняя щедрость такая большая добродетель, что с лихвой покрывает все остальные недостатки и грехи.
Собственные ее потребности не велики, она довольствуется готовой стряпней из магазина или тем, что можно приготовить на скорую руку. Она никогда не знает запасов своего белья или одежды, а когда понадобится, тогда и покупает. Подчас она обновляет свой туалет лишь после того, как ей посоветует это госпожа Нийнемяэ или госпожа Орайыэ. Тогда ей случается одеться с большим вкусом, хотя в обычное время ее вкус как бы зарыт в землю. Но случается и так, — если кто-нибудь вздумает похвалить ее платье, туфли или брошку, она тут же может подарить их хвалящему. К счастью, это случается редко, потому что красивое платье на другом скорее вызывает молчаливую зависть, чем открытую похвалу.
На ее чемодане рядом с обрывками номеров из камер хранения красуются еще четыре-пять наклеек из отелей Берлина, Парижа, Ниццы, Рима. Это были странные, но прекрасные дни, когда она по газетному объявлению сделалась платонической спутницей одного лысого, толстого господина и проехала с ним половину Европы, не имея других обязанностей, как только изображать перед другими свадебное путешествие. Старик выкурил много сигар, выпил немало вина, пережил все иллюзии, но брачная ночь так и не наступила. В одно прекрасное утро этот странный попутчик исчез из отеля «Негреско», и, когда Кики спустилась вниз, чтобы сдать ключ от комнаты, ей передали конверт с небольшой благодарственной запиской и весьма скупо рассчитанной суммой для возвращения на родину. С этими деньгами Кики вернулась в Париж, некоторое время могла себе позволить пить кофе на террасе кафе Де Дом, где завела новые знакомства среди художников. Она позировала им, в трудные дни занималась вышиванием или катала детские коляски в Люксембургском саду, а тем временем научилась писать на машинке, к сожалению, только не усвоив французской орфографии.
Она жадно поглощала романы, но книг у нее самой не было. Их или зачитывали знакомые, или она сама оставляла их в квартире, когда переезжала в новую. Покупать книги ей было не по средствам, брать из библиотек книги с захватанными страницами она не любила, поэтому она от знакомого книгопродавца брала новые книги, чтобы читать их, не разрезая. Содержание, выуженное из этих закрытых страниц, казалось особенно сладким, как сладка мякоть, добытая из рачьей клешни.
. Реэт Нийнемяэ уже со школьной скамьи были известны слабости Кики. Она знала также как любит Кики, чтобы ее бранили, но именно это сознание отнимало у нее охоту делать это. Иногда она все же советовала Кики брать пример хотя бы с пастора Нийнемяэ, тоже доброго и щедрого человека, но все же соблюдающего пределы разумного. Зато у четы Нийнемяэ кое-что скоплено, — есть и дом, и хутор, да и кое-какие акции.
— Это ты повторяешь Ильмаровы слова, — засмеялась в ответ Кики, — сама ты так не думаешь.
Всем были известны странности и причуды Кики, и Кики нравилось, когда ее за глаза бранили и жалели. Нравилось потому, что, по ее мнению, окружающим приходилось бранить ее не за дурное, а за хорошее, за достоинства, которых самим им не хватало. Хотя они как будто и жалеют, но на самом-то деле завидуют ей.
Очень строго побранила Кики госпожа Орайыэ, которой та принесла в подарок кофейный сервиз, купленный в антикварном магазине.
— Подумай, Пауль, как эта женщина швыряется деньгами! — сказала она мужу. И продолжала, обращаясь к Кики:—Ты просто сумасбродка! Я бы тебе тут же вернула твой подарок, но знаю — ты не возьмешь. — И снова Паулю: — Ты подумай, что она подарила госпоже Раудкатс, — ту шаль с вышитыми розами, в которой она была здесь, настоящая испанская шаль.
Пауль, к сожалению, не имел понятия о шали.
— А ты, дурочка, даришь эту шаль госпоже Раудкатс, как будто ей мало всяких там китайских и японских халатов!
Постыдилась бы она принимать от тебя такой подарок!
— Но что бы я стала с ней делать ? — попыталась возразить Кики. - Госпоже Раудкатс так хотелось эту шаль, и она не раз говорила, что такой красивой она нигде не видела. А у меня она несколько лет валялась, просто мешала мне. Я подумала, пусть кто-нибудь другой порадуется на нее; В конце концов ее все равно съела бы моль.
— Послушайте, Кики, — вмешался господин Орайыэ, — послушайте, что я вам скажу. Вы так щедры, всю свою одежду раздариваете, не хватает только, чтобы вы и тело свое подарили, такое у вас мягкое сердце...
— Но, Пауль, подумай, о чем ты говоришь?
Кики притихла, и слезы потекли у нее из глаз, не от обиды, а из сладкой жалости к самой себе, из-за того, что Орайыэ так рассердился и может пробрать ее еще более строго, хотя она знает, что иначе не может, что она невинная страдалица, которой приходится за правое дело принимать лишь удары...
Из-за этой шали ее пожурил и пастор Нийнемяэ, который хотя и похвалил Кики за доброе намерение, но не одобрил его осуществления: шаль нужно было подарить благотворительному обществу, а не богатой барыне. Разве мало детей, которым нечего надеть? Благотворительностью надо заниматься обдуманно, а не опрометчиво.
— И правда, из этой шали можно было сшить несколько блузок для детишек, — испуганно ответила Кики Нийнемяэ, — какой-нибудь платок или штанишки. Знаете что, я пойду к госпоже Раудкатс и скажу ей, чтобы она пожертвовала что-нибудь благотворительному обществу, впрочем, нет, я сама дам что-нибудь.
Что было делать бедной Кики, если у нее не было инстинкта собственности и она была не в состоянии серьезно подумать, кому что подарить? Она чувствовала себя ужасно виноватой и обещала исправиться. Вот теперь, когда она отнесет эту кошку Хурту, она, несомненно, поступит умнее.
Но с брюками Умбъярва дело обстоит хуже, потому что Умбъярв и Рыйгас так привыкли к ее характеру, что уже начинают эксплуатировать его. Мало того, что они давно отвыкли благодарить ее — от этого ей ни тепло ни холодно, — они еще брюзжат и ворчат! Если бы они хоть бранить умели как следует. Как бы Кики ни пристраивала эту заплату на брюки Умбъярва, все равно они будут недовольны, особенно Рыйгас, хотя это и не касается его. И они правы: Кики действительно не умеет делать такую работу. И она не находит себе оправдания, которое она могла бы противопоставить их ворчанию, нет ничего, что успокоило бы ее.
Поэтому было вовсе невесело класть заплаты на брюки Умбъярва, нет, это было даже печально, и Кики не одну слезу уронила в свою рабочую коробку, пока отыскивала там наперсток и Предавалась грустным мыслям, сидя на корточках на кушетке и штопая.
У нее не было времени, да и привычки убирать свою комнату: порванная ночная рубашка так и осталась на подушке, нитки и иголки на одеяле, а недопитая чашка кофе на стуле.
В мастерской, как она и предчувствовала, ее встретили хмуро. Умбъярв, по крайней мере, молчал, но Рыйгас, словно догадываясь, куда понесут кошку, зажатую у Кики под мышкой, принялся упрекать ее, что она продала душу проклятым партийцам, а теперь собирается еще дать им взятку. Издевательства Рыйгаса окончательно лишили Кики мужества.
Она вернулась к себе в комнату и швырнула кошку на кушетку.
На следующее утро досада Кики на Рыйгаса испарилась, и она уже смелее засунула свой сверток под мышку. До работы она успела забежать к парикмахеру, чтобы привести себя в порядок, словно перед каким-нибудь торжественным событием. Здесь подновили ей брови, подчернили ресницы и подправили прическу в стиле Греты Гарбо.
Но тот, ради которого наводили такую красоту, был сегодня в плохом настроении. Уже несколько дней Хурт был хмур, фурор и невнимателен к людям, и глубокая складка между бровями расходилась только во сне.
Встречаясь каждый день с людьми, Хурт начал открывать в них черты, о которых раньше и понятия не имел. Он не мог, например, понять, почему строительный мастер оставил у него на столе бутылку с вином. Взятка — если это должно было означать взятку — не имела никакого смысла. Когда Хурт вернул бутылку мастеру, тот извинился, сказал, что иначе не умеет выразить свои чувства, просил -не сердиться, простить его. В другой раз Хурт получил букет роз. «От какого-нибудь почитателя», — польщенный, подумал он. Но затем посыльный доставил ему красивый будильник. Он и понятия не имел, кто бы мог послать его и с какой целью, — разыгрывал ли кто его или выражал благодарность? Были затем и другие подношения. Торты он посылал в детский дом, вино — в больницу, цветы оставлял в вазе. С какой задней мыслью были сделаны все эти подарки, — ведь он понятия не имел, от кого они? Может быть, это было выражением благодарности за какую-либо не замеченную им ошибку, за удавшийся обман или плутовство; может быть, кто-то выражал просто радость, что удалось избежать провала или наказания или хотя бы ненужного контроля. Поди разберись в душевной жизни людей! В Хурте эти таинственные подарки вызывали подозрительность и раздражение. Каждый такой подарок как бы сигнализировал, что где-то имеются не замеченные им упущения.
Несколько дней тому назад он нашел на своем столе большую красивую готовальню. Он сейчас же поспешил в самый крупный магазин чертежных принадлежностей. Уже по обертке Йоэль установил, что готовальня куплена именно там, а после недолгих расспросов стало известно и имя покупателя. Этим покупателем оказался строительный мастер Роосельг, который взял подряд на капитальный ремонт одного из городских строений.
Через день Роосельг явился на прием к Хурту.
— Еще и половина работы не сделана, а я уже прогораю. Конечно, легче сделать все кое-как. Поменьше известки на стены, а по полу пройтись разок кистью. Но подводить не хочется. Имя свое пачкать не хочу! Теперь дело дошло до переводин. Я их прощупал, они целехоньки. Еще лет двадцать простоят. Нельзя ли как-нибудь... между нами... Бревна сейчас чертовски вздорожали. Поглядите сами...
Роосельг передал Хурту для сравнения прежние и нынешние расценки
— Сдуру взял на себя этот подряд. Сейчас все дороже — и олифа, и гвозди, и заработная плата... Ей-богу, вы, может, не поверите, но я прогорю, если...
— Договор есть договор, — холодно ответил Хурт. — Тут я ничего не могу поделать. Вы обязаны выполнить его даже в том случае, если бы переводины могли выдержать еще лет пятьдесят. И вот ваша готовальня. Вы ее неправильно адресовали.
— Какая готовальня? — притворно удивился Роосельг. Но Хурт не дал себя сбить и даже пригрозил свидетелями. И обещал завтра же наведаться на стройку.
На следующий день куча бревен лежала на дворе, и рабочие уже раскачали некоторые старые балки. «Не прошло», — порадовался про себя Хурт.
Сегодня утром Хурт перед началом работы снова заглянул на стройку. Ему показалась сомнительной та быстрота, с которой старые балки были заменены новыми и настелен пол. Самого Роосельга еще не было, а рабочие молчали. Лишь после того как Хурт приказал отодрать одну доску, рабочие признались, что вчерашние кучи бревен уже доставлены в другое место и только две балки заменены новыми.
«Что делать? — думал Хурт, шагая к ратуше. — Теперь он мне попался во второй раз. Проучить его разве, чтоб запомнил? Может, он меня и дожидается в ратуше?»
Роосельга не было, зато на столе Хурта лежал завернутый в бумагу сверток.
— Опять! — сердито проворчал Хурт и отправился искать служащего, чтобы разузнать, в чем дело. В коридоре он наткнулся на Кики.
— Я как раз шла к вам, - пропела Кики, поглядев на Хурта глазами, которые из-за приподнятых бровей казались такими ласковыми, раскрытыми.
— Так пойдемте! Прошу!
Голос Хурта звучал при этом так сурово, что оробевшая Кики на цыпочках последовала за ним. «Ах боже мой, в какую несчастную минуту я сюда попала!» — подумала она, прикрывая за собой дверь. Хурт даже не оказал любезности пропустить ее вперед.
— Знаете, я вам принесла кошку, вы не сердитесь? — с робким кокетством сказала Кики, не давая Хурту возможности начать разговор в официальном тоне.
— Какую кошку? Мне больше нечего делать, как только возиться с собаками и кошками! — сердито выпалил Хурт. — Где эта кошка?
— Там, в пакете! — указала Кики на сверток.
— Ах эта! — с чувством облегчения произнес Хурт. — Это, значит, от вас?
— Вам не нравится? — протянула Кики, как всегда, нараспев.
Хурт развернул сверток.
— И ради чего вы ее мне принесли?
Голос Хурта все еще звучал строго, и Кики сначала растерялась.
— Просто так... У вас тут так много бумаг, вот я и подумала, подует ветер, унесет, вы их прижмете. Вы знаете, я так долго лепила ее. Умбъярв несколько раз говорил, что живая кошка издохнет раньше, чем я ее вылеплю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37