Среди такого самохвальства свекра и нытья свекрови Реэт и приходится проводить лето, подумал Хурт, когда они вместе с пастором отправились осматривать стройку. Хурту понравилось, что она находилась поодаль, за холмами и перелесками, возле самого озера, потому что Реэт нужно было окончательно увести из этой затхлой атмосферы. Она должна жить в хорошем доме, средь просторного сада, свободной природы, возле чистого озера. Хурт почувствовал, что ему самому захотелось пожить здесь, в деревне, появилось желание смыть с себя все, что наслоили годы и люди, и пойти навстречу новой жизни, таинственно- сладкий смысл которой придавала фигура женщины где-то на горизонте.
На крыше дачи красовался венок. Но постройка в своем нынешнем виде была далека от того представления, которое имелось у архитектора. Все выглядело еще грубо и шероховато. Хурта особенно раздражала неточность, неаккуратность работы: доски пола были уложены неровно, оконные рамы кривые, косяки с такими фальцами и двери с перекосом, что все это рассердило Хурта. Кое в чем строители самовольно отошли от проекта.
— Мне придется почаще приезжать сюда, а то они вовсе все испортят, — признался Хурт.
Сам Нийнемяэ был вполне доволен постройкой. Как раз отливали цементную лестницу от дома до озера. По ней будет сбегать Реэт, подняв для равновесия голые загорелые руки, подумал Хурт. Нийнемяэ, стоя на штабеле досок, высчитывал перерасход по сравнению с первоначальной сметой и соображал, как дорого ему нужно будет застраховать здание. Взгляд Хурта блуждал по пашням среди перелесков, по серым крестьянским хуторам. А что, мелькнула вдруг мысль, если я сам приеду сюда ненадолго отдохнуть? Ходил бы сюда каждый день и проверял бы работу. Каждый вечер приезжал бы из города на автобусе, а утром возвращался бы к своим работам. Атмосферы старого соэкуруского дома он бы не выдержал, да и тамошние люди ему помешали бы. Надо поискать ночлега в другом месте...
— Более тихого уголка для летнего отдыха нигде не сыщешь, — сказал Хурт Нийнемяэ. — Удивляюсь, что здесь еще не вырос дачный поселок.
— О, у меня большие планы, — признался Нийнемяэ. — Но об этом еще рановато говорить. Кое-какие дачники тут уже появляются. Видите вы ту мельницу в конце озера? Прошлым летом Кики прожила там несколько недель, да и скульптор Умбъярв тоже. Этим летом Кики, кажется, опять приедет. Составит компанию Реэт, а то ей скучно. Мне-то нечасто придется наезжать сюда.
Мысль поселиться тут и пожить, насколько позволит работа, окончательно завладела Хуртом.
Три дня спустя он снова вернулся в Соэкуру, но к старикам не зашел, а прямо с автобуса отправился к строителя!, которые как раз занимались штукатурными работами. Он основательно изучил всю стройку и, отдав нужные распоряжения, зашагал вдоль берега озера. На лесной опушке, усеянной подснежниками, было местами еще сыро, так что пришлось переменить направление и отыскать большак. Отсюда на минутку открылся вид на белую дачу, своей пропорциональностью порадовавшую Хурта. Он повернул на боковую дорожку, чтобы попасть на ближний хутор, который он приметил с дачной лестницы.
Пастушья собака встретила Хурта громким лаем, откуда-то из-за двери высунулась голова и тотчас же скрылась. Бородатый старик строгал что-то под стрехой и так углубился в работу, что и не заметил пришельца. В открытую дверь овина видна была огромная печь, и перед ней на камнях очага выстроились миски с молоком, словно большие водяные лилии.
В комнате на двух длинных скамьях, стоявших по обе стороны от стола, вокруг большой глиняной миски сидело пятеро человек с деревянными ложками в руках. На приветствие вошедшего никто не обратил особого внимания, и все спокойно продолжали есть. Каждый из едоков краем ложки набирал мучную кашу, обмакивал ее в глазок из жира и молча ждал, пока другие сделают то же самое. Так это молчаливое занятие продолжалось в ровном темпе с важной медлительностью и невозмутимостью. Ни одна ложка не пропускала своей очереди, словно весло, которое, нарушив ритм, могло бы дать лодке неверное направление.
Никто не спросил ничего, никто не пригласил вошедшего подойти поближе.
— Хозяин дома?
— Вы же сами видели. А на что он вам?
— Дело есть.
Пастушонок фыркнул, потому что чужак сам прошел Мимо хозяина, а теперь спрашивает, дома ли он.
Из задней комнаты вышла хозяйка, высокая и сухопарая, со впавшими щеками, в завязанном под подбородком платке с узором. Когда она открыла рот, в нем мелькнул единственный нижний зуб, желтый и кривой. Она исподлобья взглянула на незнакомца, не сказав ни слова, подошла к столу и, оглядев его, послала девушку со светлыми ресницами к котлу за новой порцией каши.
— Я пришел узнать, не найдется ли у вас помещения для дачника, — приветливо произнес Хурт.
Хозяйка, по-прежнему серьезная, словно она находилась в церкви, и теперь не произнесла ни слова, но вышла из комнаты. Там она оставалась некоторое время. Тем временем Хурт попытался завести разговор с оставшимися, он говорил о хорошей погоде, расспрашивал о рыбной ловле, но никто не счел нужным отвечать, и все продолжали есть с еще большим усердием. Хурт без приглашения уселся под окном на скамье, на которой лежал каннель К Он и так и сяк попытался сыграть на нем, но большого толку не получилось, даже пастушонок чувствовал, что далеко превосходит чужака.
Наконец вошел старик с длинной седой бородой, осыпанной стружками. В нем заметна была некая подчеркнутая важность и вместе с тем нечто такое, что роднило его с замшелой соломенной крышей, под которой он только что работал. Хурт отложил каннель, встал, но старик не обратил на него внимания, а уселся за стол и приказал подать себе есть. Все, видимо, боялись его.
— Вы, кажется, хозяин? — вежливо, тихо спросил Хурт, но ему и на этот раз не ответили.
Хозяйка наклонилась к уху старика и сказала:
— Незнакомец спрашивает, ты ли хозяин.
— Хутор у меня пока никто не смог отобрать. Я им собираюсь владеть до самой своей смерти и никому не отдам. А ему что нужно?
— Я ничего больше не хочу, как только снять у вас комнатку, — громко сказал Хурт тугому на ухо старику, — ту верхнюю чердачную комнату.
Хурт считал, что прямая линия является кратчайшим расстоянием и к человеку, но тут он глубоко ошибался. Чтобы пробраться в подворье мыслей ближнего, надо было продвигаться весьма окольными путями. Нужно было долго беседовать о погоде и урожае, о здешних людях, родственниках и знакомых. Но Хурт явился сюда со своей спешкой и горячкой и сразу выпалил все. Эта невежливость оскорбила старика, и он тотчас же отпарировал:
— У нас вы ничего не получите!
Хурт заметил свою ошибку и попытался исправить ее. Потребовалось около получаса, прежде чем ему удалось завоевать некоторое доверие. Выполнив все необходимые околичности, он снова спросил:
— У вас там наверху, кажется, есть чердачная комната?
— Да, для батрачки.
— Может, найдете ей другое место для ночлега?..
— А где ты добудешь еду?
— Много ли мне надо... А что дадите я сразу заплачу.
— Я даю еду только тем, кто у меня работает.
— Я тоже не дармоед. И у меня работа есть.
— Какую же ты работу знаешь? Лодырей и дачников я не терплю. Они тут бродят кругом, один яйца спрашивает, другой кур ищет. Осенью яблоки воруют. И все нагишом разгуливают, будто дикари. Не люблю я их. На какой же ты работе?
То, что пришелец оказался каким-то мастером, заставило старика призадуматься. Он ушел с хозяйкой в заднюю комнату, чтобы посоветоваться. Наконец было вынесено благоприятное решение. Но ко всему прочему Хурт должен был починить баню и установить там трубы для нагревания воды.
Хурт согласился на все, внес задаток и в тот же вечер получил комнату.
Чердачная комната оказалась длинной и узкой. Стоявшая посередине комнаты труба была испещрена полосами дыма и сажи и от нее распространялся едкий запах овина. Размещенные в углах по обе стороны от окна трехгранные полки были обрамлены бумажными зубчиками и являлись единственным украшением комнаты, если не считать висевшего возле окна и украшенного бумажной розой тусклого зеркала. Но Хурт был нетребовательным. Тот, кто строил для других красивые и удобные дома, сам мог безропотно довольствоваться жалкой койкой хотя бы на открытом чердаке.
Как-то днем, только что прибыв из города, Хурт увидел в окно одинокую лодку на озере. Он сейчас же спустился вниз. Не выпуская из поля зрения лодки, пробираясь по межам, он вышел к берегу.
Весь берег озера благоухал ароматом берез и лугов. В спокойной воде плескались рыбы. Отвязав лодку, Хурт вскочил в нее. Каждый удар веслом расходился широкими кругами до места, где росли водяные лилии и кубышки, заставляя их тихо покачиваться. Вскоре и лодка добралась до них и скользнула в открытое озеро, в окружающую великую тишину.
Разогнав лодку, Хурт поднял оба весла и прислушался к капанью стекавшей с них воды и к громкому биению своего сердца. Он взял курс на лодочку вдали, но, когда оглянулся через плечо, та исчезла. На озере больше никого не было видно, кроме молчаливого удильщика посреди камыша. Куда могла вдруг скрыться эта лодка со светлым пятном посередине? Разве куда-нибудь в камыши или за островок, покрытый густым кустарником и отдельными высокими лиственными деревьями.
В Хурте проснулся охотничий азарт, и он стал быстро грести к островку. Едва он приблизился к нему с одного конца, как с другого высунулся нос другой лодки. Хурт тотчас же повернул свою лодку, чтобы поплыть прямо навстречу, но, когда он теперь победоносно оглянулся, второй лодки и след простыл. Кто же в ней сидел: Кики или Реэт? Что обе они на этих днях должны были приехать в деревню, это Хурт слышал от самой Кики.
Раз не помогла хитрость, пришлось прибегнуть к силе, и Хурт, не поворачивая больше лодки, принялся грести изо всех сил, чтобы все-таки как-то догнать беглянку. Дойдя до конца острова, он увидел желанную лодку уже в открытом озере. Там, по крайней мере, невозможно было скрыться, и вот, пока одна лодка крейсировала впереди, другая с каждым ударом весла теперь догоняла ее.
Так Хурт загнал свою добычу в гущу тростника и водяных растений, откуда больше не было выхода. Гребец в бледно-синем платье сложил весла, словно птица крылья, покорившись своей участи.
— Поймал! - возликовал Иоэль, вплотную подведя свою лодку к лодке Реэт и стремительно прыгнув в нее. Реэт обеими руками ухватилась за борта, чтобы не потерять равновесия. На лице ее отразились радость и страх.
Одну лодку быстро привязали к другой, и Йоэль сел на весла, а Реэт к рулю. Не глядя, Иоэль все время видел перед собой ее стройные ноги в бежевых чулках со строго сжатыми коленями, совсем как тогда, когда она сидела на диване в комнате Йоэля.
— Вы, как ^видно, не очень удивлены тем, что я здесь? —спросил Йоэль, который все время представлял себе неожиданность этой первой встречи и теперь был слегка разочарован тем, что Реэт приняла ее как нечто обыденное.
— Тем, что вы здесь, нет, но вашим напористым преследованием — да, — с улыбкой ответила Реэт.
— Откуда вы знали, что это я? Или, может, надеялись, что это кто-нибудь другой? А когда узнали меня, возможно, почувствовали разочарование?..
— Но откуда вы знали, что это я? Или надеялись, что догоняете другую?
— Сердце подсказало.
— А вы всегда уверены, что ваше сердце говорит правду? Оно у вас такое большое, что вмещает многих!
— Не больше одной сразу!
— Как бы не так! — засмеялась Реэт. — Не говорите мне! Туда, по крайней мере, вмещается еще та, от которой вы узнали, что я уже здесь.
— Кого вы имеете в виду?
— Ну ту самую, которая и мне рассказала, что вы тихонько приезжаете сюда, в деревню! Это, значит, и было ваше сердце.
Ишь ты, опять Кики оказывается той сводницей, которая устроила их встречу здесь на горе! А не случай? Не романтическая судьба ? Проклятая женщина, которая ходит за тобой словно тень и своими непрошеными благодеяниями разрушает не одну иллюзию! Иоэлю захотелось сказать что-нибудь обидное о Кики, но он удержался. Не хватает еще, чтобы Кики сама удила тут поблизости в камышах и исподтишка следила за своими марионетками.
— Не поехать ли нам в гости к Кики? — спросила Реэт как-то интригующе.
— Нет!
— Вот вы какой, теперь вы и знать ее не хотите...
— Оставьте, пожалуйста, этот разговор! Я не хочу знать ни о чем другом, кроме того, что касается нас с вами.
Приятно было плыть так, бесконечно приятно было видеть перед собой эту хрупкую фигурку, которая направляла лодку то туда, то сюда и за спиной которой тянулись все равно какие борозды и следы весел на воде. Для Иоэля сейчас не существовало ни прошлого, ни будущего, никаких связей и обязательств, никакого мира» кроме них двоих и весны вокруг них. Когда Йоэль остановил лодку и пристально взглянул на Реэт, как будто желая переманить ее с кормы поближе к себе, та кокетливо, с мягкой улыбкой на лице уставилась в пространство, тихонько напевая какой- то мотив.
Они пристали к недавно отлитой цементной лестнице и взбежали по ней, ^чтобы осмотреть дачу, в которой как раз красили полы. Йоэлю казалось, что если он говорит об удобстве, чистоте и красоте этих комнат, то говорит он о красоте Реэт, и если он восхищается очаровательным видом, открывающимся из окон, то восхищается он глазами Реэт и их очарованием.
— Вот комната красного мака, — сказал Иоэль, стоя в дверях комнаты, оклеенной красными обоями, — а теперь мы пойдем в комнату незабудок с голубыми стенами. К вашему платью это подойдет. Но, — и Йоэль поднял палец к губам, — обо всей этой символике вы никому ни слова не говорите, слышите, никому? Обещаете? А теперь мы еще посмотрим комнату первоцвета и кошачьей лапки...
— Но почему нет комнаты липового цвета? Я больше всего люблю липовый цвет...
— Липовый цвет?.. Я не знал. Наверху одна комната еще не оклеена, я хотел сделать ее зеленой, но не мог найти зеленого цветка. Пусть это будет липовый цвет! Но никому ни звука о нашей тайне! Пусть для других это будут только столовая, зал, спальня, нас это не касается! Когда вы начнете обставлять эти комнаты, то сделайте это только под знаком этих цветов — занавески, обивка мебели, все, вплоть до цветов в вазе... Хорошо?
— Замечательно! — весело всплеснула Реэт руками. Игра понравилась ей. И к тому же каким внимательным был Иоэль, если он угадал почти все ее любимые цветы,
— Ильмару тоже нельзя сказать?
— Ни одной душе!
— А что, если между мною и им нет секретов?
— Значит, теперь будут!
— Я все же боюсь... — призналась Реэт, вопросительно глядя на Йоэля.
— Чего же?
— Ах, глупости!.. Я думаю... если все это останется только между нами, не грех ли это? Берете ли вы на себя ответственность?
— Полностью. Я привык отвечать за все, что строю,
— Боюсь, что вы строите вокруг меня воздушные замки... Но если я не сумею поселиться в них? Или если мне будет там тесно?
Реэт сняла с подоконника божью коровку и посадила к себе на руку. Оправившись от первого испуга, та вытянула ножки и забегала с тыльной стороны руки к ладони и обратно. Потом она вдруг остановилась, расправила крылышки, взлетела и наткнулась на пиджак Йоэля.
— Уйдем отсюда! — воскликнула Реэт, схватив Йоэля за руку. — Вы увлекаетесь этой дачей гораздо больше, чем я. Я даже ревновать начинаю!
Все кругом нежно зеленело и в этот вечерний час источало сильный аромат. На опушке леса из-под прошлогодней травы высовывались листья ландыша, кое-где скромно белел подснежник, а в сырых местах желтели купальницы. Реэт, как маленькая девочка, бегала за первоцветами. На меже одуванчики закрывали свои яркие головки.
Но дальше начинался большой хвойный лес. Наверху краснели и зеленели молодые шишки, похожие на маленькие рожки. Реэт протянула руки вверх, чтобы достать их. Йоэль вдруг заметил на ее руке черточку, где кончался загар и начиналось белое, незагорелое тело. Было словно две Реэт: одна, загоревшая на солнце, близкая к природе и к Йоэлю, здоровая и целомудренная, другая — выросшая в темноте, странно чужая и робкая, напоминающая затесавшийся в ее букет петров крест с розовыми цветами и мясистым стеблем.
Реэт не доставала до шишек, Йоэль тоже. Даже палкой нельзя было сбить их. Иоэль поднял Реэт. Господи, какой она была легкой, какой гибкой, когда тянулась кверху! В ней вообще не было веса!
— Как дет веса? — воинственно воскликнула Реэт, с шишками в руках соскальзывая вниз вдоль тела Йоэля. — Я вешу целых сорок восемь килограммов!
Йоэль еще и еще раз поднимал Реэт. Эта женщина так воспламенила его, что вес ее стал совершенно неощутимым. Так теряют вес камни и бревна в стройке, если они соединены в слитной гармонии и пропорции.
Было хорошо попросту ходить и бегать по лесу, гоняться друг за другом вокруг древесного ствола, вести себя, как двое расшалившихся зверьков, как двое разыгравшихся котят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37