— Посмотрим, вот кончится война, что-нибудь да будет...
— Конечно, конечно! — самодовольно сказал Наим. — Будьте спокойны, придет наша пора! Дойдет черед и до нас с вами, бедняков!
— Дай бог, чтоб так было, но...— задумчиво сказал Сайд Пахлаван,— сейчас надо думать о работе. И вот что, дорогой брат, прошу вас, не говорите больше ни с кем об этом, а если и будете говорить, не поминайте моего имени.
— Не бойтесь, Пахлаван! — сказал Наим Перец — Я ведь тоже джигит. Я вам сказал это, чтобы вы знали. А пока до свидания! Иду в кишлак Убачули, у меня там дело есть.
Наим Перец больше ничего не сказал и ушел. А Сайд постоял немного и вернулся в кишлак. Слова Найма расстроили его, посеяли в душе страх.
Когда он дошел до мечети — центра кишлака, там уже собрался народ, говорили о войне, о священной войне за веру, рассказывали всякие ужасы. Хотя бой шел в десяти — двенадцати верстах от кишлака и пули не долетали до него, люди уже впадали в панику, им мерещилось: горы трупов выше минарета... кишлаки вокруг Бухары все разрушены... солдаты ворвались в город... Но ведь известно, Бухара будет стоять, пока от мазара ходжи Бахауддина останется хотя бы один кирпич...
Эти россказни в одних вселяли ужас, других радовали, иные не верили и удивлялись, и каждый по-своему раздумывал, что ему делать. Некоторые баи спешили припрятать, что подороже, и подумывали о том, как бы убежать подальше.
Имам и суфи призывали людей к священной войне против неверных.
А бедняки с нетерпением ожидали победы революции.
Сайда Пахлава на мучила прежде всего мысль о младшем сыне. Ведь Мирак уехал в Каган, где война, где, может быть, идет бой. Может быть, его схватили, арестовали, погнали на поле битвы? Дыни растащили, наверное? Но пусть уж пропадут эти дыни, дай бог, чтобы сам остался цел. Бедный парень, с такими надеждами собирался на базар, сказал, что привезет мешок денег... Ничего не вышло, война началась...
Все утро Сайд разговаривал то с тем, то с другим, пытаясь отвлечь себя чем-нибудь, но потом не выдержал, вышел из кишлака, сел на берегу арыка и стал смотреть на дорогу в Каган. Дорога была пуста. Не видно было ни прохожих, ни проезжих, словно все люди сговорились и засели по домам.
Солнце почти достигло зенита, но жары не было, дул ветерок. В арыке журчала вода. Птицы распелись вовсю. Одна сизоворонка сидела на плетне и все время подавала голос. Лесная горлинка на дереве, словно в ответ, ворковала беззаботно. Ласточки, со свистом рассекая воздух, носились над кишлаком. Стая домашних голубей кувыркалась в небе, показывая свое искусство. Египетские горлицы возбужденно переговаривались друг с другом... Вдалеке послышалось жалобное мычание теленка, на что корова неподалеку отозвалась, как бы говоря: «Не бойся, я тут». Потом в кишлаке закричал осел. А время от времени издалека, будто из-за горизонта, доносился гул сражения.
«Люди давно говорили, что будет война, вот она и началась. Кто знает, чья сторона одержит верх в этой войне? Если, как и в прошлый раз, эмир окажется сильнее, что будет с людьми? Опять кровопролитие, опять убийства, казни джадидов? Дай бог, чтобы этого не было, да сжалится господь над людьми, да пошлет бедному народу мирную жизнь, чтобы и мы вздохнули спокойно!.. Неужели господь не услышит нашу мольбу?
Но что же могло случиться с Мираком? Почему он так запаздывает? Разве долго продать мешок дынь? А вдруг его забрали? Нет, надо идти в Каган, узнать, искать его!»
Сайд Пахлаван раздумывал, как быть, и вдруг услышал топот. Он вскочил и стал жадно смотреть в сторону Кагана, но дорога была по-прежнему пуста, это из кишлака выехал дехканин верхом на осле.
— А, Сайд Пахлаван! — сказал он.— Что вы здесь сидите?
Ждете кого-нибудь?
— Да,— сказал Пахлаван,— сын мой, Мирак, поехал в Каган, что-то задержался, я беспокоюсь...
— Э, полно,— сказал беззаботно дехканин,— не беспокойтесь, еще рано. Приедет...— Он хотел проехать, но Сайд Пахлаван остановил его:
— Нас есть, брат?
— Есть. Хотите? Давайте!
Сайд взял тыквочку-табакерку, положил под язык щепотку табака, потом отсыпал себе на листочек с дерева еще две-три щепотки и вернул табакерку хозяину.
— Четыре года воздерживался,— сказал он.— А сейчас вот захотелось. Ну, спасибо, будьте здоровы!
— И вы тоже! — сказал дехканин и добавил: — Да не беспокойтесь, никуда не денется ваш сын, вернется!
Дехканин уехал. Сайд опять остался один. Крепкий нас жег ему язык, это было приятно и немного успокоило его. Через несколько минут, выплюнув нас и прополоскав рот свежей водой, он лег на траву и опять стал смотреть на дорогу в Каган. На дороге никого не было видно. Но зато в траве шла своя жизнь, множество живых существ копошилось тут, занимаясь своими делами. Длинноногие муравьи, быстрые и подвижные, ухватив челюстями по зерну, спешили к дому и, сталкиваясь с другими, касались их усами, словно расспрашивали о чем-то... Кузнечики, стрекоча, гонялись друг за другом. Как беззаботны эти кузнечики' Есть ли у них дом и семья, жена и дети? Без детей жить трудно, но тревожиться о детях еще тяжелее!
«Но что же все-таки с Мираком? — спрашивал себя Сайд Пахлаван и невольно вновь положил под язык нас.— Солнце уже высоко, за это время можно было три мешка дынь продать. Или глупый мальчишка решил продать подороже, получить побольше денег? Не знает, что война в Бухаре началась. И никто ему не сказал...»
Он выплюнул табак, опять прополоскал рот водой из арыка. И, вновь посмотрев на дорогу, увидел какое-то пятнышко, двигавшееся к кишлаку. Он вскочил и стал вглядываться. «Да, конечно, кто-то едет на осле... Как будто Мирак... Да, конечно, это он, это Мирак. Слава, слава богу!»
От волнения Сайд Пахлаван хотел опять заложить нас под язык, но удержался, выбросил нас подальше и даже руки вымыл. А Мирак, увидев отца издалека, радостно закричал:
— Отец, отец! Все хорошо!
Дела наши прекрасны!
Сайд Пахлаван, не слушая радостных и несвязных слов сына, снял его с осла, поцеловал, прижал к груди, и слезы полились из его глаз.
Мирак никогда еще не видел своего отца таким взволнованным и спросил удивленно:
— Что с вами, отец?
— Хорошо, что ты приехал, сынок, а то я уж собирался идти в Каган тебя разыскивать.
— Почему?
— Разве ты ничего не слышал? В Кагане газават. Война идет.
— В Кагане все хорошо! — сказал Мирак и, погоняя осла впереди себя, пошел с отцом, на ходу рассказывая, что он видел и слышал.— В Кагане нет войны,— говорил он,— война идет в Бухаре... Жаль, что нельзя посмотреть! В Кагане солдаты, военные... Говорят: «Привези еще дынь».
— А ты что? — спросил Сайд Пахлаван, гордясь своим смельчаком сыном.
— Я сказал: «Хорошо. Непременно привезу». Солдаты все свои — мусульмане. Один из них назвал меня братишкой, другой — сынком, третий — племянником... Ей-богу, я правду говорю. Целый мешок денег я набрал... Это все солдатские деньги. Там и урусы есть, и ногаи, но все говорят по-нашему... Они все были за меня, даже поругались из-за меня с персом-перекупщиком...
— С каким персом?
— Ну, такой есть перс-перекупщик, лавочник, такой бородатый... ну, который вам деньги в долг дал... Так вот, солдаты над ним насмехались... Да! Еще там был тот человек, который вчера пришел вечером на бахчу... Ну, тот, с револьвером, который ушел к Найму в дом. Он и еще один, в кожаной куртке, пошли в дом к персу-перекупщику... Человек с револьвером на меня накричал.
— За что?
— Я просто остановился и рассматривал картинку, а он сказал: «Погоняй своего осла, деревенщина!»
— Какую картинку?
— На большой бумаге нарисовали и к стене прилепили на улице. Ну, я посмотрел.
— Раз она на улице, значит, ее для того и повесили, чтобы все смотрели... Да! А тому человеку жалко стало, накричал на тебя.
Ну, пусть, бог с ним! Спасибо, что ты целым вернулся. Нет, он мне сразу показался дурным человеком... А другой в кожаной куртке, говоришь? Господи, помилуй нас! Хорошо, что не тронули тебя... Ну, а кого еще ты там видел?
- Дядю Хайдаркула видел... Одет по-военному... он с солдатами там. Он сказал, чтобы вы приготовили для солдат фруктов, дынь, сена и ячменя для коней, а они приедут и увезут все, деньги заплатят и мануфактуры дадут.
Ну что ж,— сказал, задумавшись, отец.— Надо сказать аксакалу, м думаю, он не откажет.
Войдя в кишлак, Сайд направился прямо к дому. А как же дыни?
Какие дыни?
Давайте пойдем на бахчу, еще дынь наберем... дынь отвезу —опять мешок денег привезу!
Оставь что, сынок,— решительно сказал отец.— Недаром говорит! «Пусть половина лепешки, да зато душа спокойна». Хватит на сегодня! Слава богу, что тебе никакого вреда не причинили,— война не шутка, сынок!
Мирак удивился, но не мог ничего возразить, только пробормотал:
— Я бы отвез... и все было бы хорошо...
— Скажи и за то спасибо!
...Прошло пять дней. Пять дней, полных беспокойства, пять дней страха и надежд. Что-то будет? Неужели и эмир бухарский, со всем его великолепием, будет свергнут? Неужели революционеры Бухары победят, свяжут эмира, вздернут его на виселицу? Тогда что же будут делать муллы? А приближенные эмира, те, что носят золотые пояса, куда пойдут?
Сайд Пахлаван, покопавшись в домашнем хламе, отыскал свою табакерку, заброшенную им четыре года назад, и опять стал закладывать под язык нас. Он плохо спал по ночам. Даже к работе как будто остыл, ходил часа на два в поле, задавал работу Мираку и возвращался в кишлак, садился у входа в мечеть и ждал вестей из Бухары. Вечером, придя домой, ел что-нибудь и снова брался за табак.
— Да что вы так сокрушаетесь, отец? — говорила ему жена.— От судьбы не уйдешь! Что со всеми будет, то и с нами! У нас ни особенного имущества, ни богатства нет, чтобы так беспокоиться!
— Э, что богатство? — сказал, махнув рукой, Сайд Пахлаван.— Я о дочери тревожусь... Бухара горит... по ночам с холма зарево видно... Там пожары... Что с нашей дочерью?
— Бог их сохранит!
— Бог-то бог...
— Дом нашей дочери у Лесного базара, там площадь широкая, открытая,— сказала женщина.— И от Арка далеко, и от хауза Девон-беги — от всех главных мест далеко.
А большевики, говорят, не трогают бедняков. Если и спалили они, так, верно, Арк... Место высокое — вот зарево и видно... Бог даст, наши дети живы и здоровы будут.
— Однако,— сказал Сайд Пахлаван, продолжая свою мысль,— на бога надейся, а за куст держись, говорят. Будь что будет, а я завтра отправлюсь в Бухару, повидаю их и вернусь.
— Но ведь вы же говорите — война,— сказала озабоченно женщина.— Бухара горит, говорите, как же вы туда пойдете?
— Не ездите в Бухару, отец! — вмешался в разговор Мирак.— Позвольте мне поехать в Каган, я еще мешок дынь отвезу. Если увижу дядю Хайдаркула, узнаю, что в Бухаре. Он все знает и расскажет мне.
Сайд Пахлаван с радостью и гордостью смотрел на сына, который уже мог давать советы отцу, но сказал совсем другое:
— Мать, у нас хороший сьш. Если мне суждено теперь умереть, я покину мир без сожаления.
Мирак смутился, опустил голову.
— Сын правильно предлагает,— сказала мать.— Пусть поедет. Каган близко, паренек никому в глаза не бросится, никто его не тронет... Ему лучше съездить и привезти известия... — Нет, мать, нельзя! — сказал Пахлаван решительно.— Никуда Мирак не поедет!
На этом разговор и кончился. Но Пахлаван долго не спал в эту ночь, все раздумывал.
Наутро в кишлак приехали несколько красноармейцев с командиром. Им нужны были фрукты, дыни и сено для лошадей. Командир, бородатый и в очках, узнал Мирака и поздоровался с ним дружески.
— Паренек у вас хороший,— сказал он отцу.— Почему тогда еще дыни не привез? Ребята в тот день ждали тебя, а ты не привез дынь, так они с сухими губами и в бой пошли. Хорошо, что победили, а то на твоей душе был бы грех!
— Солдаты взяли Бухару?
— Да, в Бухаре теперь Советская власть, эмир сбежал.
— О-о-о! Вот здорово! — сказал радостно Мирак и обратился к отцу: — Вот видите, эмир убежал, красные солдаты сильнее его оказались!
— Понял, сын, все понял,— сказал Пахлаван и обратился к командиру: — Поздравляю с победой!
— Спасибо!
— Это друг дяди Хайдаркула! — представил командира Мирак.— Он у меня дыню купил...
— Очень хорошо! — сказал Пахлаван.— Ну, тогда приглашай гостей на бахчу, угощай дынями!
— Пожалуйте! — сказал Мирак.— Наша бахча недалеко, пойдемте. Но гости отказались.
Аксакал кишлака не мог не выполнить просьбу солдат. С помощью Сайда Пахлавана и других дехкан он собрал несколько мешков дынь, две арбы люцерны, несколько мешков соломы. Командир заплатил за все дороже, чем следовало, дал чаю и сахару, и солдаты, распрощавшись, уехали. Провожая их, Мирак спросил, можно ли ему завтра поехать в Бухару? Командир ответил, что ехать можно, но лучше все же повременить дней пять-шесть, тогда станет спокойнее. Потом он написал что-то на бумажке и дал Мираку, сказав, что, если в Бухаре его кто-нибудь задержит, пусть он покажет эту бумагу.
Мирак довольный пришел домой, показал отцу и матери бумагу. Они решили, что через неделю отец и сын поедут в Бухару.
В назначенный день Сайд Пахлаван проснулся рано, еле добудился Мирака, и, легко позавтракав, они отправились на бахчу. Сорвав несколько спелых больших дынь, уложили их в хурджин и, гоня осла перед собой, поехали в Бухару.
Мы не пойдем по большой дороге,— сказал Сайд Пахлаван.— пойдем мимо кишлака Кари и через Джугихону к воротам Мазара ворота Кавола разрушены.
Хорошо, папа,— сказал Мирак, а пройдя немного, задумчиво спросил Сколько же теперь ворот в Бухаре?
— Ворот в Бухаре много, сынок! — сказал Сайд Пахлаван.— Ворота Мазара, Самаркандские ворота, ворота Намазгох, ворота Углон, Каракульские ворота, ворота Шейха Джалола и еще другие... Всего одиннадцать ворот! Говорят, что есть еще двенадцатые ворота, которые уже много лет заперты.
— Почему же они заперты? Или их тоже сломали, как ворота Ка-вола?
Не знаю,— сказал Пахлаван. Но путь был дальний, времени свободного много, и, чтобы скоротать дорогу, он стал рассказывать о бухарских воротах
Ворота в городской стене обычно делаются там, где есть дорога. Вот, например, дорога на Каракуль начинается от Каракульских ворот, дорога на Карши идет от Каршинских ворот, путь в Самарканд — от Самаркандских ворот. Если нет дороги, то и ворота не нужны. Возможно, когда-то была такая дорога, которая шла через двенадцатые ворота, а потом почему-то была закрыта, вот и ворота стали не нужны, были заперты и пропали.
— Значит, в Бухаре столько ворот, сколько дорог, а? — удивлялся Мирак.
— Да,— сказал отец.— В Бухару ведет много дорог.
На этих дорогах постоянное движение. Приезжают и торговцы, и скупщики зерна, и ученые, и воры... Каждый своей дорогой, каждый по своему делу, со своими целями и намерениями... Кто везет в Бухару науку, просвещение, добро, кто увозит из Бухары товары, деньги, богатства; иные приезжают для того, чтобы украсить город, другие — чтобы его разрушить... Одни привозят, другие увозят... Такова жизнь этого города, сын! Двенадцать ворот Бухары подобны двенадцати месяцам года. В каждом месяце и хорошее есть и плохое! Пятнадцать ночей месяца светлые, а другие пятнадцать ночей — темные. Вот теперь революция, и как знать, кто теперь будет ходить в Бухару через эти двенадцать ворот, что привезут нам и что увезут?
— Теперь через эти ворота свобода придет! — сказал Мирак.
— Откуда ты знаешь? — удивился отец.— Свобода?
— Ребята говорят... и я в Кагане слышал,— сказал Мирак.— Как только эмир уйдет, так наступит Хурриат. А что такое Хурриат?
Сайд Пахлаван хорошо не знал, что значит это слово.
— Может быть, это и значит свобода? — сказал он
— Если свобода — это хорошо! — весело сказал Мирак.— Каждый будет свободно ходить куда хочет, все видеть...
Мирак любил бывать в Бухаре. Большой старинный город с его торговыми рядами, базарами, с Арком, дворцами, мечетями и минаретами нравился ему. Улицы, мощенные булыжником, прохладные крытые пассажи, хауз Девонбеги, самый большой в Бухаре, пароконные фаэтоны, сарбазы, их парады и многое другое запомнилось ему навсегда. А что там сейчас, когда в Бухаре революция? Куда бежал эмир? Он жаждал ответа на эти и другие вопросы. Шагая вслед за ослом с палочкой-погонялочкой в руках, он погрузился в свои размышления.
А мысли Сайда Пахлавана были полны забот и печали: ну вот, произошла революция, эмир бежал, пришла новая власть, говорят... Очень хорошо! Но что нового она принесет в его жизнь? Кто поддержит его в нужде? Кто поможет вырваться из цепких лап ростовщика? Кто даст пару волов? Кто даст возможность хоть одну ночь поспать спокойно, без забот и печали, проснуться утром с улыбкой?
Миновав кишлак Кари, они вышли на большую дорогу. Дорога была пустынна. До поворота встретили только двух всадников — русских солдат, которые проехали быстро, даже не взглянули на них. Проехали Джугихону, потом по Файзабадской дороге между холмами выехали к воротам Мазара. Крепостная стена была та же, и ворота и крытый въезд стояли на своем месте, как раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Конечно, конечно! — самодовольно сказал Наим. — Будьте спокойны, придет наша пора! Дойдет черед и до нас с вами, бедняков!
— Дай бог, чтоб так было, но...— задумчиво сказал Сайд Пахлаван,— сейчас надо думать о работе. И вот что, дорогой брат, прошу вас, не говорите больше ни с кем об этом, а если и будете говорить, не поминайте моего имени.
— Не бойтесь, Пахлаван! — сказал Наим Перец — Я ведь тоже джигит. Я вам сказал это, чтобы вы знали. А пока до свидания! Иду в кишлак Убачули, у меня там дело есть.
Наим Перец больше ничего не сказал и ушел. А Сайд постоял немного и вернулся в кишлак. Слова Найма расстроили его, посеяли в душе страх.
Когда он дошел до мечети — центра кишлака, там уже собрался народ, говорили о войне, о священной войне за веру, рассказывали всякие ужасы. Хотя бой шел в десяти — двенадцати верстах от кишлака и пули не долетали до него, люди уже впадали в панику, им мерещилось: горы трупов выше минарета... кишлаки вокруг Бухары все разрушены... солдаты ворвались в город... Но ведь известно, Бухара будет стоять, пока от мазара ходжи Бахауддина останется хотя бы один кирпич...
Эти россказни в одних вселяли ужас, других радовали, иные не верили и удивлялись, и каждый по-своему раздумывал, что ему делать. Некоторые баи спешили припрятать, что подороже, и подумывали о том, как бы убежать подальше.
Имам и суфи призывали людей к священной войне против неверных.
А бедняки с нетерпением ожидали победы революции.
Сайда Пахлава на мучила прежде всего мысль о младшем сыне. Ведь Мирак уехал в Каган, где война, где, может быть, идет бой. Может быть, его схватили, арестовали, погнали на поле битвы? Дыни растащили, наверное? Но пусть уж пропадут эти дыни, дай бог, чтобы сам остался цел. Бедный парень, с такими надеждами собирался на базар, сказал, что привезет мешок денег... Ничего не вышло, война началась...
Все утро Сайд разговаривал то с тем, то с другим, пытаясь отвлечь себя чем-нибудь, но потом не выдержал, вышел из кишлака, сел на берегу арыка и стал смотреть на дорогу в Каган. Дорога была пуста. Не видно было ни прохожих, ни проезжих, словно все люди сговорились и засели по домам.
Солнце почти достигло зенита, но жары не было, дул ветерок. В арыке журчала вода. Птицы распелись вовсю. Одна сизоворонка сидела на плетне и все время подавала голос. Лесная горлинка на дереве, словно в ответ, ворковала беззаботно. Ласточки, со свистом рассекая воздух, носились над кишлаком. Стая домашних голубей кувыркалась в небе, показывая свое искусство. Египетские горлицы возбужденно переговаривались друг с другом... Вдалеке послышалось жалобное мычание теленка, на что корова неподалеку отозвалась, как бы говоря: «Не бойся, я тут». Потом в кишлаке закричал осел. А время от времени издалека, будто из-за горизонта, доносился гул сражения.
«Люди давно говорили, что будет война, вот она и началась. Кто знает, чья сторона одержит верх в этой войне? Если, как и в прошлый раз, эмир окажется сильнее, что будет с людьми? Опять кровопролитие, опять убийства, казни джадидов? Дай бог, чтобы этого не было, да сжалится господь над людьми, да пошлет бедному народу мирную жизнь, чтобы и мы вздохнули спокойно!.. Неужели господь не услышит нашу мольбу?
Но что же могло случиться с Мираком? Почему он так запаздывает? Разве долго продать мешок дынь? А вдруг его забрали? Нет, надо идти в Каган, узнать, искать его!»
Сайд Пахлаван раздумывал, как быть, и вдруг услышал топот. Он вскочил и стал жадно смотреть в сторону Кагана, но дорога была по-прежнему пуста, это из кишлака выехал дехканин верхом на осле.
— А, Сайд Пахлаван! — сказал он.— Что вы здесь сидите?
Ждете кого-нибудь?
— Да,— сказал Пахлаван,— сын мой, Мирак, поехал в Каган, что-то задержался, я беспокоюсь...
— Э, полно,— сказал беззаботно дехканин,— не беспокойтесь, еще рано. Приедет...— Он хотел проехать, но Сайд Пахлаван остановил его:
— Нас есть, брат?
— Есть. Хотите? Давайте!
Сайд взял тыквочку-табакерку, положил под язык щепотку табака, потом отсыпал себе на листочек с дерева еще две-три щепотки и вернул табакерку хозяину.
— Четыре года воздерживался,— сказал он.— А сейчас вот захотелось. Ну, спасибо, будьте здоровы!
— И вы тоже! — сказал дехканин и добавил: — Да не беспокойтесь, никуда не денется ваш сын, вернется!
Дехканин уехал. Сайд опять остался один. Крепкий нас жег ему язык, это было приятно и немного успокоило его. Через несколько минут, выплюнув нас и прополоскав рот свежей водой, он лег на траву и опять стал смотреть на дорогу в Каган. На дороге никого не было видно. Но зато в траве шла своя жизнь, множество живых существ копошилось тут, занимаясь своими делами. Длинноногие муравьи, быстрые и подвижные, ухватив челюстями по зерну, спешили к дому и, сталкиваясь с другими, касались их усами, словно расспрашивали о чем-то... Кузнечики, стрекоча, гонялись друг за другом. Как беззаботны эти кузнечики' Есть ли у них дом и семья, жена и дети? Без детей жить трудно, но тревожиться о детях еще тяжелее!
«Но что же все-таки с Мираком? — спрашивал себя Сайд Пахлаван и невольно вновь положил под язык нас.— Солнце уже высоко, за это время можно было три мешка дынь продать. Или глупый мальчишка решил продать подороже, получить побольше денег? Не знает, что война в Бухаре началась. И никто ему не сказал...»
Он выплюнул табак, опять прополоскал рот водой из арыка. И, вновь посмотрев на дорогу, увидел какое-то пятнышко, двигавшееся к кишлаку. Он вскочил и стал вглядываться. «Да, конечно, кто-то едет на осле... Как будто Мирак... Да, конечно, это он, это Мирак. Слава, слава богу!»
От волнения Сайд Пахлаван хотел опять заложить нас под язык, но удержался, выбросил нас подальше и даже руки вымыл. А Мирак, увидев отца издалека, радостно закричал:
— Отец, отец! Все хорошо!
Дела наши прекрасны!
Сайд Пахлаван, не слушая радостных и несвязных слов сына, снял его с осла, поцеловал, прижал к груди, и слезы полились из его глаз.
Мирак никогда еще не видел своего отца таким взволнованным и спросил удивленно:
— Что с вами, отец?
— Хорошо, что ты приехал, сынок, а то я уж собирался идти в Каган тебя разыскивать.
— Почему?
— Разве ты ничего не слышал? В Кагане газават. Война идет.
— В Кагане все хорошо! — сказал Мирак и, погоняя осла впереди себя, пошел с отцом, на ходу рассказывая, что он видел и слышал.— В Кагане нет войны,— говорил он,— война идет в Бухаре... Жаль, что нельзя посмотреть! В Кагане солдаты, военные... Говорят: «Привези еще дынь».
— А ты что? — спросил Сайд Пахлаван, гордясь своим смельчаком сыном.
— Я сказал: «Хорошо. Непременно привезу». Солдаты все свои — мусульмане. Один из них назвал меня братишкой, другой — сынком, третий — племянником... Ей-богу, я правду говорю. Целый мешок денег я набрал... Это все солдатские деньги. Там и урусы есть, и ногаи, но все говорят по-нашему... Они все были за меня, даже поругались из-за меня с персом-перекупщиком...
— С каким персом?
— Ну, такой есть перс-перекупщик, лавочник, такой бородатый... ну, который вам деньги в долг дал... Так вот, солдаты над ним насмехались... Да! Еще там был тот человек, который вчера пришел вечером на бахчу... Ну, тот, с револьвером, который ушел к Найму в дом. Он и еще один, в кожаной куртке, пошли в дом к персу-перекупщику... Человек с револьвером на меня накричал.
— За что?
— Я просто остановился и рассматривал картинку, а он сказал: «Погоняй своего осла, деревенщина!»
— Какую картинку?
— На большой бумаге нарисовали и к стене прилепили на улице. Ну, я посмотрел.
— Раз она на улице, значит, ее для того и повесили, чтобы все смотрели... Да! А тому человеку жалко стало, накричал на тебя.
Ну, пусть, бог с ним! Спасибо, что ты целым вернулся. Нет, он мне сразу показался дурным человеком... А другой в кожаной куртке, говоришь? Господи, помилуй нас! Хорошо, что не тронули тебя... Ну, а кого еще ты там видел?
- Дядю Хайдаркула видел... Одет по-военному... он с солдатами там. Он сказал, чтобы вы приготовили для солдат фруктов, дынь, сена и ячменя для коней, а они приедут и увезут все, деньги заплатят и мануфактуры дадут.
Ну что ж,— сказал, задумавшись, отец.— Надо сказать аксакалу, м думаю, он не откажет.
Войдя в кишлак, Сайд направился прямо к дому. А как же дыни?
Какие дыни?
Давайте пойдем на бахчу, еще дынь наберем... дынь отвезу —опять мешок денег привезу!
Оставь что, сынок,— решительно сказал отец.— Недаром говорит! «Пусть половина лепешки, да зато душа спокойна». Хватит на сегодня! Слава богу, что тебе никакого вреда не причинили,— война не шутка, сынок!
Мирак удивился, но не мог ничего возразить, только пробормотал:
— Я бы отвез... и все было бы хорошо...
— Скажи и за то спасибо!
...Прошло пять дней. Пять дней, полных беспокойства, пять дней страха и надежд. Что-то будет? Неужели и эмир бухарский, со всем его великолепием, будет свергнут? Неужели революционеры Бухары победят, свяжут эмира, вздернут его на виселицу? Тогда что же будут делать муллы? А приближенные эмира, те, что носят золотые пояса, куда пойдут?
Сайд Пахлаван, покопавшись в домашнем хламе, отыскал свою табакерку, заброшенную им четыре года назад, и опять стал закладывать под язык нас. Он плохо спал по ночам. Даже к работе как будто остыл, ходил часа на два в поле, задавал работу Мираку и возвращался в кишлак, садился у входа в мечеть и ждал вестей из Бухары. Вечером, придя домой, ел что-нибудь и снова брался за табак.
— Да что вы так сокрушаетесь, отец? — говорила ему жена.— От судьбы не уйдешь! Что со всеми будет, то и с нами! У нас ни особенного имущества, ни богатства нет, чтобы так беспокоиться!
— Э, что богатство? — сказал, махнув рукой, Сайд Пахлаван.— Я о дочери тревожусь... Бухара горит... по ночам с холма зарево видно... Там пожары... Что с нашей дочерью?
— Бог их сохранит!
— Бог-то бог...
— Дом нашей дочери у Лесного базара, там площадь широкая, открытая,— сказала женщина.— И от Арка далеко, и от хауза Девон-беги — от всех главных мест далеко.
А большевики, говорят, не трогают бедняков. Если и спалили они, так, верно, Арк... Место высокое — вот зарево и видно... Бог даст, наши дети живы и здоровы будут.
— Однако,— сказал Сайд Пахлаван, продолжая свою мысль,— на бога надейся, а за куст держись, говорят. Будь что будет, а я завтра отправлюсь в Бухару, повидаю их и вернусь.
— Но ведь вы же говорите — война,— сказала озабоченно женщина.— Бухара горит, говорите, как же вы туда пойдете?
— Не ездите в Бухару, отец! — вмешался в разговор Мирак.— Позвольте мне поехать в Каган, я еще мешок дынь отвезу. Если увижу дядю Хайдаркула, узнаю, что в Бухаре. Он все знает и расскажет мне.
Сайд Пахлаван с радостью и гордостью смотрел на сына, который уже мог давать советы отцу, но сказал совсем другое:
— Мать, у нас хороший сьш. Если мне суждено теперь умереть, я покину мир без сожаления.
Мирак смутился, опустил голову.
— Сын правильно предлагает,— сказала мать.— Пусть поедет. Каган близко, паренек никому в глаза не бросится, никто его не тронет... Ему лучше съездить и привезти известия... — Нет, мать, нельзя! — сказал Пахлаван решительно.— Никуда Мирак не поедет!
На этом разговор и кончился. Но Пахлаван долго не спал в эту ночь, все раздумывал.
Наутро в кишлак приехали несколько красноармейцев с командиром. Им нужны были фрукты, дыни и сено для лошадей. Командир, бородатый и в очках, узнал Мирака и поздоровался с ним дружески.
— Паренек у вас хороший,— сказал он отцу.— Почему тогда еще дыни не привез? Ребята в тот день ждали тебя, а ты не привез дынь, так они с сухими губами и в бой пошли. Хорошо, что победили, а то на твоей душе был бы грех!
— Солдаты взяли Бухару?
— Да, в Бухаре теперь Советская власть, эмир сбежал.
— О-о-о! Вот здорово! — сказал радостно Мирак и обратился к отцу: — Вот видите, эмир убежал, красные солдаты сильнее его оказались!
— Понял, сын, все понял,— сказал Пахлаван и обратился к командиру: — Поздравляю с победой!
— Спасибо!
— Это друг дяди Хайдаркула! — представил командира Мирак.— Он у меня дыню купил...
— Очень хорошо! — сказал Пахлаван.— Ну, тогда приглашай гостей на бахчу, угощай дынями!
— Пожалуйте! — сказал Мирак.— Наша бахча недалеко, пойдемте. Но гости отказались.
Аксакал кишлака не мог не выполнить просьбу солдат. С помощью Сайда Пахлавана и других дехкан он собрал несколько мешков дынь, две арбы люцерны, несколько мешков соломы. Командир заплатил за все дороже, чем следовало, дал чаю и сахару, и солдаты, распрощавшись, уехали. Провожая их, Мирак спросил, можно ли ему завтра поехать в Бухару? Командир ответил, что ехать можно, но лучше все же повременить дней пять-шесть, тогда станет спокойнее. Потом он написал что-то на бумажке и дал Мираку, сказав, что, если в Бухаре его кто-нибудь задержит, пусть он покажет эту бумагу.
Мирак довольный пришел домой, показал отцу и матери бумагу. Они решили, что через неделю отец и сын поедут в Бухару.
В назначенный день Сайд Пахлаван проснулся рано, еле добудился Мирака, и, легко позавтракав, они отправились на бахчу. Сорвав несколько спелых больших дынь, уложили их в хурджин и, гоня осла перед собой, поехали в Бухару.
Мы не пойдем по большой дороге,— сказал Сайд Пахлаван.— пойдем мимо кишлака Кари и через Джугихону к воротам Мазара ворота Кавола разрушены.
Хорошо, папа,— сказал Мирак, а пройдя немного, задумчиво спросил Сколько же теперь ворот в Бухаре?
— Ворот в Бухаре много, сынок! — сказал Сайд Пахлаван.— Ворота Мазара, Самаркандские ворота, ворота Намазгох, ворота Углон, Каракульские ворота, ворота Шейха Джалола и еще другие... Всего одиннадцать ворот! Говорят, что есть еще двенадцатые ворота, которые уже много лет заперты.
— Почему же они заперты? Или их тоже сломали, как ворота Ка-вола?
Не знаю,— сказал Пахлаван. Но путь был дальний, времени свободного много, и, чтобы скоротать дорогу, он стал рассказывать о бухарских воротах
Ворота в городской стене обычно делаются там, где есть дорога. Вот, например, дорога на Каракуль начинается от Каракульских ворот, дорога на Карши идет от Каршинских ворот, путь в Самарканд — от Самаркандских ворот. Если нет дороги, то и ворота не нужны. Возможно, когда-то была такая дорога, которая шла через двенадцатые ворота, а потом почему-то была закрыта, вот и ворота стали не нужны, были заперты и пропали.
— Значит, в Бухаре столько ворот, сколько дорог, а? — удивлялся Мирак.
— Да,— сказал отец.— В Бухару ведет много дорог.
На этих дорогах постоянное движение. Приезжают и торговцы, и скупщики зерна, и ученые, и воры... Каждый своей дорогой, каждый по своему делу, со своими целями и намерениями... Кто везет в Бухару науку, просвещение, добро, кто увозит из Бухары товары, деньги, богатства; иные приезжают для того, чтобы украсить город, другие — чтобы его разрушить... Одни привозят, другие увозят... Такова жизнь этого города, сын! Двенадцать ворот Бухары подобны двенадцати месяцам года. В каждом месяце и хорошее есть и плохое! Пятнадцать ночей месяца светлые, а другие пятнадцать ночей — темные. Вот теперь революция, и как знать, кто теперь будет ходить в Бухару через эти двенадцать ворот, что привезут нам и что увезут?
— Теперь через эти ворота свобода придет! — сказал Мирак.
— Откуда ты знаешь? — удивился отец.— Свобода?
— Ребята говорят... и я в Кагане слышал,— сказал Мирак.— Как только эмир уйдет, так наступит Хурриат. А что такое Хурриат?
Сайд Пахлаван хорошо не знал, что значит это слово.
— Может быть, это и значит свобода? — сказал он
— Если свобода — это хорошо! — весело сказал Мирак.— Каждый будет свободно ходить куда хочет, все видеть...
Мирак любил бывать в Бухаре. Большой старинный город с его торговыми рядами, базарами, с Арком, дворцами, мечетями и минаретами нравился ему. Улицы, мощенные булыжником, прохладные крытые пассажи, хауз Девонбеги, самый большой в Бухаре, пароконные фаэтоны, сарбазы, их парады и многое другое запомнилось ему навсегда. А что там сейчас, когда в Бухаре революция? Куда бежал эмир? Он жаждал ответа на эти и другие вопросы. Шагая вслед за ослом с палочкой-погонялочкой в руках, он погрузился в свои размышления.
А мысли Сайда Пахлавана были полны забот и печали: ну вот, произошла революция, эмир бежал, пришла новая власть, говорят... Очень хорошо! Но что нового она принесет в его жизнь? Кто поддержит его в нужде? Кто поможет вырваться из цепких лап ростовщика? Кто даст пару волов? Кто даст возможность хоть одну ночь поспать спокойно, без забот и печали, проснуться утром с улыбкой?
Миновав кишлак Кари, они вышли на большую дорогу. Дорога была пустынна. До поворота встретили только двух всадников — русских солдат, которые проехали быстро, даже не взглянули на них. Проехали Джугихону, потом по Файзабадской дороге между холмами выехали к воротам Мазара. Крепостная стена была та же, и ворота и крытый въезд стояли на своем месте, как раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41