А вот Асад Махсум вовсе не был таким, не стремился отбирать имущество у богатых и не собирался делать общими жен. Наоборот, он был на стороне богатых и торговцев, хотя и завидовал им, потому что сам жаждал богатства.
Несколько дней Наим терзался, колеблясь между сомнениями и подозрениями, с одной стороны, и доверием к товарищу — с другой. Он не сочувствовал джадидам, их цели и намерения не привлекали его, но он знал, что джадиды осуждены на смерть, что муллы хватали даже их близких друзей, тащили в Арк и там обезглавливали. А Найму еще не надоела голова. Поэтому он решил, что нужно все выяснить, поговорив с самим Махсумом.
И вот как-то вечером, после плова, Наим заварил крепкий зеленый чай, и оба они уселись и стали беседовать.
— Как в Кагане? — спросил Махсум.— Спокойно?
— Да, спокойно,— сказал Наим, довольный таким началом беседы.— У нас не так шумно и не такой беспорядок, как в Бухаре.
— Беспорядки в Бухаре тоже недолго будут,— сказал Махсум, с удовольствием прихлебывая чай,— через день-другой все успокоится. Если судьбе будет угодно!
— Это уж будет, наверное, после того, как всех джадидов поубивают?
— Не так-то легко перебить джадидов! — сказал Махсум.— У джадидов корни крепкие! Вот погоди, они покажут твоим муллам!
— А вы откуда знаете?
— А ты что, соглядатай, что выпытываешь у меня?
— Клянусь богом, нет! — сказал Наим, но огненные глаза Махсума, впившиеся, как сверла, в его лицо, заставили его сказать: — Что вы, как я могу шпионить за моим господином? Бог с вами! Я вас хотел спросить только из-за любопытства,— сказал Наим.— Вы, Махсум-джан, не сомневайтесь во мне, я, право, ничего плохого не делаю... Вы лучше о себе подумайте!
— Как так?
— А вот так! Люди говорят, что вы водитесь с джадидами, бываете у Мирзо Муиддина... А я, ваш верный друг, как я могу быть спокоен, когда ходят такие слухи!
— От кого ты это слышал?
— Ваши товарищи говорят, я не могу сказать — кто. Но, клянусь богом, не вру.
Неужто это правда?
— Да, это так! — спокойно сказал Махсум.— Но ты не бойся, тебе ничего не будет. Ты только не болтай, молчи — и все, и мир тебе будет цветником!
— Вы джадид?
— Вроде! А что плохого сделали тебе джадиды, что ты так говоришь?
— Ничего плохого я от них не видел... Но люди говорят, что джадиды...
— А ты не слушай людских разговоров, слушай меня! Вот когда джадиды возьмут власть в руки, тогда наш альчик выиграл.
— Да разве можно отнять власть у эмира? В мире такого не бывало.
— Ну, ладно, тебе не объяснишь! Ты слышал звон, да не знаешь, где он. Ты даже краешком этого не касался, не понимаешь! Завтра вечером пойдем с тобой в одно место — там все сам поймешь.
— Я с вами пойду, куда скажете... Но бог знает...
— Бог знает, и ты узнаешь! — сказал Махсум.— Но смотри, никому ни слова. Понял?
— Понял,— сказал Наим и замолчал.
На этом и кончилась их беседа. А назавтра вечером они втроем — с ними был и Хафиз — пошли на собрание джадидов. Самое слово «собрание» Наим впервые услышал в тот день. Да, они пошли на тайное собрание джадидов. Около ворот Саллох-хона в глухом переулке они постучались в низенькие ворота. Детский голос изнутри спросил:
— Кто тут?
— Знакомый,— сказал Асад Махсум.
— Кто вам нужен?
— Мирзо-ака меня звал, я его ученик.
Ворота открылись. Отворил их не мальчик, а смуглый юноша высокого роста. Увидев Асада Махсума в сопровождении двух чужих, он смутился.
— Здравствуйте, ака Махсум,— быстро сказал он.— Как живы-здоровы? Пожалуйте... Я сейчас... Знаете что... Мирзо-ака нездоров немного... Я пойду узнаю... Табиб приходил... Подрждите, я сейчас...
Но удержать наглого Асада Махсума не удалось. Он насмешливо улыбнулся и вошел в ворота, Наим и Хафиз последовали за ним. Не бойтесь, Хаким-джан,— сказал Махсум.— Это свои. Хаким-джан, увидев, что тут ничего не поделаешь, вопреки хорошему тону пошел впереди и почти бегом направился в мехманхану. Асад Махсум засмеялся, глядя на своих спутников.
Вы здесь незваные гости, потому вас так и встречают. Правда, что собрание тайное, но я поручусь за вас, что вы не выдадите наших секретов.
Головой пожертвую, но тайну сохраню, Махсум-джан,— сказал Хлфи:
— Если нам не доверяют, мы можем и не входить. Разве так обязательно нам тут быть? — тихо проговорил Наим.
— Обязательно! — сказал Махсум.— Особенно тебе, острому перцу, надо побывать на этом собрании. Узнаешь, кто такие джадиды. Но знай, если заикнешься об этом даже своей жене или матери, ты пропал. Ты еще не испытал силу моего удара!
— Хорошо, хорошо! — согласился Наим.— Как будто вы меня не знаете! Идите вперед, мы за вами!
Махсум с довольной улыбкой взглянул на Найма и пошел вперед. Он любил Найма за его острый язык: горечь, говорил он, имеет свой особый привкус, который не всякий способен оценить...
Все трое поднялись на площадку перед домом и без предупреждения вошли в прихожую. Их встретили хозяин дома ака Мирзо и Хаким-джан.
Ака Мирзо был низенький плотный мужчина, круглолицый, с окладистой бородой, с большими ласковыми глазами и улыбчивым ртом, вежливый и любезный. Приход Махсума с незнакомыми спутниками, казалось, обрадовал его, он сказал приветливо:
— Добро пожаловать! Наше жалкое жилище озарилось светом с появлением таких дорогих гостей!
— Спасибо! — сказал Махсум.— Это мои близкие друзья, нужные нам люди. Можете им верить, как мне самому.
— Конечно, конечно! Речи друга, о чем бы он ни говорил, приятны нам, вести, принесенные им, воодушевляют нас,— сказал Мирзо, вспомнив стих Саади (ни Махсум, ни его друзья этого не поняли), и пригласил гостей в комнату. В большой комнате, обставленной небогато, но опрятно и со вкусом, находилось пятеро гостей. Двое из них — один высокий, худощавый, с козлиной бородкой и другой, низенький, полный, рыжеватый, в очках,— сидели друг против друга и играли в шахматы. Трое остальных расположились вокруг, следили за игрой, давали советы. Казалось, они так были заняты, что даже не заметили, как в комнату вошли Махсум и его спутники. Асад Махсум вспыхнул, как бумага от огня, но сдержался и ничего не сказал. Вошедший за ним следом ака Мирзо объявил:
— Дорогие друзья! Наш друг Махсум-джан пожаловал к нам со своими товарищами!
Двое из тех, кто следил за игрой, подняли головы, посмотрели на пришедших и встали. Худощавый шахматист, не подымая глаз от шахматной доски, кивнул головой.
— Добро пожаловать! Добро пожаловать! — сказал он и передвинул пешку.
А рыжий взглянул поверх очков и сказал почему-то:
— Да!
Третий, следивший за игрой, даже головы не поднял.
Терпению Махсума пришел конец, он не стал больше сдерживаться; не говоря ни слова, пошел прямо к игравшим и, не обращая внимания на присутствовавших, смел рукой с доски шахматные фигуры.
— Так люди не поступают!
— Да, да!—сказал насмешливо рыжий человек в очках.— Люди именно так поступают, как Махсум-джан!
— Конечно,— сказал Махсум,— я правильно действую! Раз причина вашего невнимания — шахматы, значит, долой их — и все в порядке! Всегда надо найти причину болезни, тогда найдется и способ лечения, это доказано на практике!
Все засмеялись, встали и поздоровались с пришедшими. Махсум представил своих спутников:
— Это люди полезные... сочувствующие...
— Не рано ли называть яйца цыплятами? — сказал толстяк шахматист.
— Нет, эфенди, они у меня уже петухи! — сказал твердо Махсум.— Вот это Хафиз, мой задушевный друг. Если скажу: умри — умрет за меня; скажу: живи — будет жить. А это — Наим Перец, горький... немножко злой на язык... иногда сквернословит, но зато сам не замечает этого...
— Будь невеждой — и тебе дадут место на пиру жизни. А если будешь много знать, тебя выгонят из рая! — сказал с улыбкой ака Мирзо.
— Он знает то, что надо знать,— сказал Махсум.— Он человек верный и нужный... из кишлака Кули Хавок, около Кагана... Можно не остерегаться его.
— Хорошо, хорошо! — сказал худощавый.— Вы правильно сделали, что привели его. Чем больше нас будет, тем лучше. Ну, пожалуйте!
Все сели. Хаким-джан принес два чайника. За чаепитием сначала разговор шел обычный. Хозяин дома Мирзо шутил и смешил гостей.
— Беда не в том, что человек ошибается,— говорил он,— плохо, когда человек не догадывается о своей ошибке. Вот домулло у нас в школе ошибался и не догадывался даже об этом. Как-то раз он пришел в школу, взяв вместо четок связку нанизанных фисташек. Один озорник, увидев это, вытащил из кармана нитку своих фисташек, сел напротив учителя и давай ими играть. Домулло удивился и сказал: «Твои четки похожи на мои». Ребята засмеялись, а он: «Почему смеетесь?..»
Вот какие у нас домулло в школах...
— Верно,— сказал Асад,— наши домулло часто бывают глуповаты.
— Дорогие друзья! — провозгласил человек с козлиной бородкой, желая перейти к делу.— Мы собрались сегодня здесь, чтобы посоветоваться по одному важному делу. Вы уже знаете, что тираническая политика кушбеги и казикалона сделала свое дело: те несколько ново-методных школ, которые мы организовали, закрыты; ученики и учителя разогнаны. Но нельзя дальше оставлять народ без школ, без просвещения, без прогресса. Ни один мало-мальски честный человек не может смириться с тем, что наши будущие поколения останутся неграмотными, лишенными всех достижений современной науки...
Но ведь школы не только в городе, и в кишлаках многие дети учатся! — прервал говорившего Асад Махсум. Джадиды удивленно переглянулись.
Не надо удивляться словам Махсум-джана,— поспешил заме-1ить ака Мирзо.— Махсум-джан сравнительно недавно здесь, новый человек среди нас и пока еще не в курсе наших дел, он не был на собраниях, где шла речь о просвещении.
Пусть так, но все-таки...— пробормотал кто-то.
— Основная цель передовой молодежи Бухары,— сказал рыжий, глядя поверх очков на Махсума и его друзей,— это просвещение, школы! Те школы, о которых вы говорите, не могут нас удовлетворить. Наше время — время прогресса, движения вперед, время развития торговых сношений, расширения связей с народами мира. Без обширных и всесторонних знаний невозможно поддерживать отношения с передовыми народами мира. Наши старометодные школы не могут дать людям те знания, о которых мы говорим. Например, учащиеся в них не получают необходимых знаний по арифметике, географии, геометрии, алгебре и другим современным наукам. И сам метод преподавания устарел. Ведь требуется десять — двенадцать лет, чтобы даже способный ученик научился читать и писать и стал более или менее сведущим в шариате. А в новой школе, в школе новометодной, все это изучают за шесть месяцев или за год. Видите, какая разница!
Все присутствующие закивали, подтверждая слова рыжего.
Но Асад Махсум зло усмехнулся.
— Очень признателен, благодарю, что разъяснили! -- сказал он с еле скрытой насмешкой.— Однако возражение мое было вызвано тем, что господин Мунши,— он указал на худощавого с козлиной бородкой,— сказал, что наше молодое поколение будет неграмотным... Это, конечно, неверно. Слава богу, наука из Бухары распространяется по всему свету. Бухара дает знания и тюркам и таджикам... Вы сами, здесь сидящие, и я также учились и стали образованными в Бухаре. И таких, как мы, слава богу, немало... Почему же теперь нам впадать в уныние и страх и к чему из-за такого малозначительного вопроса вызывать гнев двора и мулл? Не лучше ли нам оставить эти распри по поводу школ и стараться расширить наши ряды, чтобы организация младобухарцев стала сильной, сплоченной, отважной и могучей... Чтобы она могла взять в свои руки государство! Вот тогда...
— Нам не нужна государственная власть,— сказал Мунши.— Существующая власть — его высочества эмира — вполне приемлема для Бухарского эмирата, пусть только он немного уступит, даст дорогу нашей партии, предоставит возможности для развития нации, обуздает своих невежественных мулл — и этого будет достаточно. Мы выучим, сделаем грамотным и просвещенным наш народ, наше молодое поколение, и тогда оно само подумает о себе. Вот такова наша задача! По-моему, Махсум-джан, не надо сворачивать разговор в другую сторону, давайте нынче говорить только о школе, тем более что не все наши руководители смогли прийти.
— Хорошо, хорошо! — сказал Махсум.— Я ведь только сказал, что мы должны быть осторожнее и не драться попусту со сторонниками эмира... А впрочем, вы сами это знаете...
— Осторожность, конечно, необходима,— сказал ака Мирзо.— Надо найти такой путь, чтобы и овцы были целы, и волки сыты и чтобы наш друг Махсум не сердился.
— Да, да! — сказал Мунши.— Ведь мы для этого и беседуем! Мы хотим посоветоваться, как быть. Открывать ли новометодные школы тайком и дальше? Если открывать, то кто покроет расходы? И как содержать их в тайне?
Найму надоело слушать эти разговоры; под предлогом покурить чилим он вышел в прихожую и сидел там, болтая с Хаким-джаном. Когда собрание кончилось и из комнаты выходили Асад Махсум с Хафизом и хозяин дома, Наим дремал.
-- Вставай, пошли!—сказал ему Асад.— Здесь не место спать.
— Если не спать, то что же тут еще делать? — проворчал Наим. Асад, закусив губу, быстро вышел из крутого прохода к воротам.
На улице он обругал Найма.
— Хозяин дома ничего не слышал,— вступился Хафиз, чтобы предотвратить ссору.
В медресе, у себя в келье, Асад за чаем спросил Найма:
— Ну, видел джадидов? Что они — с рогами?
— Рогов у них нет,— сказал многозначительно Наим,— но я удивляюсь...
— Чему ты удивляешься?
— Удивляюсь,— сказал Наим,— что вы хотите с этими господами весь свет перевернуть, кричать с ними «да здравствует!». Моему маленькому умишку сдается, право, что они своего собственного осла не смогут вытащить из грязи, а не то что бороться с эмиром!
— Твои слова в известной мере справедливы,— сказал Махсум.— В самом деле, с теми людьми, которых ты видел, киселя не сваришь — куда уж тут затеять что-то большее! Но есть и настоящие джадиды, которые, стоя во главе дела, вытащат из грязи и своего осла и нашего с тобой!
— Мой ишак вышел из грязи! — сказал Наим.— Я с джадидами не желаю иметь никакого дела.
— Глупости! Хочешь ты или нет, а пойдешь со мной, куда я пойду!
— Во всяком случае, будьте осторожны, Махсум-джан! — сказал Хафиз.
Махсум понял намек и улыбнулся.
— Учиться в школе, сделаться грамотным — разве в этом все дело? И ты, Хафиз, и ты, Перец, говорите так о джадидах потому, что не понимаете политики. Вам достаточно, чтобы сегодняшний день был для вас хорош! И таких, как вы, много, а мы, играя в политику, сядем на вашу шею и будем ездить на вас.
— Скажите уж — сделаете нас ишаками...— сказал со смехом Наим.
— Да, сделаем вас ишаками,— повторил Махсум.
— Что ж, хорошо!
— Что хорошо?
— Ишак — животное вьючное,— сказал Наим,— его погоняют, покалывая палкой... Но если вы его уколете больно, он вас сбросит со своей шеи так, что от вас мокрое место останется. Поэтому слова Хафиза имеют смысл: будьте осторожны. Будете играть в политику, доведете народ до беды, тогда, боюсь, как бы он не сбросил вас самих в пропасть!
Улыбка исчезла с лица Махсума.
Ах ты, Перец! — сказал он серьезно.— В твоих словах есть доля правды! Эк нужно учесть да! — сказал Наим. Прошел почти год. И вот однажды Асад Махсум, довольный и весе-
лый, вошел в келью, где Хафиз и Наим Перец были заняты приготовлением плова, и, обратясь к ним, сказал:
— Бросьте все, сейчас плов-млов не нужен! Пошли!
— Куда еще? Что за спешка? — спросил Наим.
— Сейчас едем в Каган... Ну-ка, подымайтесь!
— Все твои несчастья на мою голову, Махсум-джан! — пошутил Наим. — Если мы собираемся ехать ко мне в Кули Хавок, то давайте возьмем с собой все для плова, потому что мои домашние, наверное, сварили похлебку с машем.
Пусть твой дом обрушится тебе на голову! - сказал Махсум полушутя-полусерьезно.— В Кагане будет большой той, мы поедем на той.
— Значит, будет угощенье?
— Такое будет угощенье, какого ты в жизни своей не видал! Может быть, тебе даже самому придется играть на бубне!
— Ну, коли так, дайте только знак — и мы бегом побежим.
Все трое вышли из кельи и, как велел Махсум, незаметно выбрались на улицу. Около медресе Говкушон они повернули к хаузу Девонбеги и пустились в путь.
Было начало весны — первые веселые дни Ноуруза. На чистом лазурном небе — ни облачка. Воздух был свеж и приятен, улицы полны людей. Особенно людно на площади Сесу — у трех углов и под куполом Саррофон, где сидели менялы; жизнь тут кипела, торговля в полном разгаре. Саррофон и примыкающие к нему торговые ряды считались центром бухарской торговли. Все новые магазины, все самые большие караван-сараи, все банки и другие финансовые учреждения были расположены неподалеку, вокруг этого центра. Поэтому в полдень на этих улицах толпился народ. Много фаэтонов и всадников. Сквозь эту шумную кипучую толпу можно было пройти незаметно.
Три наших друга пробрались через толпу незамеченными, дошли до Сенного базара, где торговали люцерной и где была биржа извозчиков, наняли парадный фаэтон, уселись и поехали на вокзал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Несколько дней Наим терзался, колеблясь между сомнениями и подозрениями, с одной стороны, и доверием к товарищу — с другой. Он не сочувствовал джадидам, их цели и намерения не привлекали его, но он знал, что джадиды осуждены на смерть, что муллы хватали даже их близких друзей, тащили в Арк и там обезглавливали. А Найму еще не надоела голова. Поэтому он решил, что нужно все выяснить, поговорив с самим Махсумом.
И вот как-то вечером, после плова, Наим заварил крепкий зеленый чай, и оба они уселись и стали беседовать.
— Как в Кагане? — спросил Махсум.— Спокойно?
— Да, спокойно,— сказал Наим, довольный таким началом беседы.— У нас не так шумно и не такой беспорядок, как в Бухаре.
— Беспорядки в Бухаре тоже недолго будут,— сказал Махсум, с удовольствием прихлебывая чай,— через день-другой все успокоится. Если судьбе будет угодно!
— Это уж будет, наверное, после того, как всех джадидов поубивают?
— Не так-то легко перебить джадидов! — сказал Махсум.— У джадидов корни крепкие! Вот погоди, они покажут твоим муллам!
— А вы откуда знаете?
— А ты что, соглядатай, что выпытываешь у меня?
— Клянусь богом, нет! — сказал Наим, но огненные глаза Махсума, впившиеся, как сверла, в его лицо, заставили его сказать: — Что вы, как я могу шпионить за моим господином? Бог с вами! Я вас хотел спросить только из-за любопытства,— сказал Наим.— Вы, Махсум-джан, не сомневайтесь во мне, я, право, ничего плохого не делаю... Вы лучше о себе подумайте!
— Как так?
— А вот так! Люди говорят, что вы водитесь с джадидами, бываете у Мирзо Муиддина... А я, ваш верный друг, как я могу быть спокоен, когда ходят такие слухи!
— От кого ты это слышал?
— Ваши товарищи говорят, я не могу сказать — кто. Но, клянусь богом, не вру.
Неужто это правда?
— Да, это так! — спокойно сказал Махсум.— Но ты не бойся, тебе ничего не будет. Ты только не болтай, молчи — и все, и мир тебе будет цветником!
— Вы джадид?
— Вроде! А что плохого сделали тебе джадиды, что ты так говоришь?
— Ничего плохого я от них не видел... Но люди говорят, что джадиды...
— А ты не слушай людских разговоров, слушай меня! Вот когда джадиды возьмут власть в руки, тогда наш альчик выиграл.
— Да разве можно отнять власть у эмира? В мире такого не бывало.
— Ну, ладно, тебе не объяснишь! Ты слышал звон, да не знаешь, где он. Ты даже краешком этого не касался, не понимаешь! Завтра вечером пойдем с тобой в одно место — там все сам поймешь.
— Я с вами пойду, куда скажете... Но бог знает...
— Бог знает, и ты узнаешь! — сказал Махсум.— Но смотри, никому ни слова. Понял?
— Понял,— сказал Наим и замолчал.
На этом и кончилась их беседа. А назавтра вечером они втроем — с ними был и Хафиз — пошли на собрание джадидов. Самое слово «собрание» Наим впервые услышал в тот день. Да, они пошли на тайное собрание джадидов. Около ворот Саллох-хона в глухом переулке они постучались в низенькие ворота. Детский голос изнутри спросил:
— Кто тут?
— Знакомый,— сказал Асад Махсум.
— Кто вам нужен?
— Мирзо-ака меня звал, я его ученик.
Ворота открылись. Отворил их не мальчик, а смуглый юноша высокого роста. Увидев Асада Махсума в сопровождении двух чужих, он смутился.
— Здравствуйте, ака Махсум,— быстро сказал он.— Как живы-здоровы? Пожалуйте... Я сейчас... Знаете что... Мирзо-ака нездоров немного... Я пойду узнаю... Табиб приходил... Подрждите, я сейчас...
Но удержать наглого Асада Махсума не удалось. Он насмешливо улыбнулся и вошел в ворота, Наим и Хафиз последовали за ним. Не бойтесь, Хаким-джан,— сказал Махсум.— Это свои. Хаким-джан, увидев, что тут ничего не поделаешь, вопреки хорошему тону пошел впереди и почти бегом направился в мехманхану. Асад Махсум засмеялся, глядя на своих спутников.
Вы здесь незваные гости, потому вас так и встречают. Правда, что собрание тайное, но я поручусь за вас, что вы не выдадите наших секретов.
Головой пожертвую, но тайну сохраню, Махсум-джан,— сказал Хлфи:
— Если нам не доверяют, мы можем и не входить. Разве так обязательно нам тут быть? — тихо проговорил Наим.
— Обязательно! — сказал Махсум.— Особенно тебе, острому перцу, надо побывать на этом собрании. Узнаешь, кто такие джадиды. Но знай, если заикнешься об этом даже своей жене или матери, ты пропал. Ты еще не испытал силу моего удара!
— Хорошо, хорошо! — согласился Наим.— Как будто вы меня не знаете! Идите вперед, мы за вами!
Махсум с довольной улыбкой взглянул на Найма и пошел вперед. Он любил Найма за его острый язык: горечь, говорил он, имеет свой особый привкус, который не всякий способен оценить...
Все трое поднялись на площадку перед домом и без предупреждения вошли в прихожую. Их встретили хозяин дома ака Мирзо и Хаким-джан.
Ака Мирзо был низенький плотный мужчина, круглолицый, с окладистой бородой, с большими ласковыми глазами и улыбчивым ртом, вежливый и любезный. Приход Махсума с незнакомыми спутниками, казалось, обрадовал его, он сказал приветливо:
— Добро пожаловать! Наше жалкое жилище озарилось светом с появлением таких дорогих гостей!
— Спасибо! — сказал Махсум.— Это мои близкие друзья, нужные нам люди. Можете им верить, как мне самому.
— Конечно, конечно! Речи друга, о чем бы он ни говорил, приятны нам, вести, принесенные им, воодушевляют нас,— сказал Мирзо, вспомнив стих Саади (ни Махсум, ни его друзья этого не поняли), и пригласил гостей в комнату. В большой комнате, обставленной небогато, но опрятно и со вкусом, находилось пятеро гостей. Двое из них — один высокий, худощавый, с козлиной бородкой и другой, низенький, полный, рыжеватый, в очках,— сидели друг против друга и играли в шахматы. Трое остальных расположились вокруг, следили за игрой, давали советы. Казалось, они так были заняты, что даже не заметили, как в комнату вошли Махсум и его спутники. Асад Махсум вспыхнул, как бумага от огня, но сдержался и ничего не сказал. Вошедший за ним следом ака Мирзо объявил:
— Дорогие друзья! Наш друг Махсум-джан пожаловал к нам со своими товарищами!
Двое из тех, кто следил за игрой, подняли головы, посмотрели на пришедших и встали. Худощавый шахматист, не подымая глаз от шахматной доски, кивнул головой.
— Добро пожаловать! Добро пожаловать! — сказал он и передвинул пешку.
А рыжий взглянул поверх очков и сказал почему-то:
— Да!
Третий, следивший за игрой, даже головы не поднял.
Терпению Махсума пришел конец, он не стал больше сдерживаться; не говоря ни слова, пошел прямо к игравшим и, не обращая внимания на присутствовавших, смел рукой с доски шахматные фигуры.
— Так люди не поступают!
— Да, да!—сказал насмешливо рыжий человек в очках.— Люди именно так поступают, как Махсум-джан!
— Конечно,— сказал Махсум,— я правильно действую! Раз причина вашего невнимания — шахматы, значит, долой их — и все в порядке! Всегда надо найти причину болезни, тогда найдется и способ лечения, это доказано на практике!
Все засмеялись, встали и поздоровались с пришедшими. Махсум представил своих спутников:
— Это люди полезные... сочувствующие...
— Не рано ли называть яйца цыплятами? — сказал толстяк шахматист.
— Нет, эфенди, они у меня уже петухи! — сказал твердо Махсум.— Вот это Хафиз, мой задушевный друг. Если скажу: умри — умрет за меня; скажу: живи — будет жить. А это — Наим Перец, горький... немножко злой на язык... иногда сквернословит, но зато сам не замечает этого...
— Будь невеждой — и тебе дадут место на пиру жизни. А если будешь много знать, тебя выгонят из рая! — сказал с улыбкой ака Мирзо.
— Он знает то, что надо знать,— сказал Махсум.— Он человек верный и нужный... из кишлака Кули Хавок, около Кагана... Можно не остерегаться его.
— Хорошо, хорошо! — сказал худощавый.— Вы правильно сделали, что привели его. Чем больше нас будет, тем лучше. Ну, пожалуйте!
Все сели. Хаким-джан принес два чайника. За чаепитием сначала разговор шел обычный. Хозяин дома Мирзо шутил и смешил гостей.
— Беда не в том, что человек ошибается,— говорил он,— плохо, когда человек не догадывается о своей ошибке. Вот домулло у нас в школе ошибался и не догадывался даже об этом. Как-то раз он пришел в школу, взяв вместо четок связку нанизанных фисташек. Один озорник, увидев это, вытащил из кармана нитку своих фисташек, сел напротив учителя и давай ими играть. Домулло удивился и сказал: «Твои четки похожи на мои». Ребята засмеялись, а он: «Почему смеетесь?..»
Вот какие у нас домулло в школах...
— Верно,— сказал Асад,— наши домулло часто бывают глуповаты.
— Дорогие друзья! — провозгласил человек с козлиной бородкой, желая перейти к делу.— Мы собрались сегодня здесь, чтобы посоветоваться по одному важному делу. Вы уже знаете, что тираническая политика кушбеги и казикалона сделала свое дело: те несколько ново-методных школ, которые мы организовали, закрыты; ученики и учителя разогнаны. Но нельзя дальше оставлять народ без школ, без просвещения, без прогресса. Ни один мало-мальски честный человек не может смириться с тем, что наши будущие поколения останутся неграмотными, лишенными всех достижений современной науки...
Но ведь школы не только в городе, и в кишлаках многие дети учатся! — прервал говорившего Асад Махсум. Джадиды удивленно переглянулись.
Не надо удивляться словам Махсум-джана,— поспешил заме-1ить ака Мирзо.— Махсум-джан сравнительно недавно здесь, новый человек среди нас и пока еще не в курсе наших дел, он не был на собраниях, где шла речь о просвещении.
Пусть так, но все-таки...— пробормотал кто-то.
— Основная цель передовой молодежи Бухары,— сказал рыжий, глядя поверх очков на Махсума и его друзей,— это просвещение, школы! Те школы, о которых вы говорите, не могут нас удовлетворить. Наше время — время прогресса, движения вперед, время развития торговых сношений, расширения связей с народами мира. Без обширных и всесторонних знаний невозможно поддерживать отношения с передовыми народами мира. Наши старометодные школы не могут дать людям те знания, о которых мы говорим. Например, учащиеся в них не получают необходимых знаний по арифметике, географии, геометрии, алгебре и другим современным наукам. И сам метод преподавания устарел. Ведь требуется десять — двенадцать лет, чтобы даже способный ученик научился читать и писать и стал более или менее сведущим в шариате. А в новой школе, в школе новометодной, все это изучают за шесть месяцев или за год. Видите, какая разница!
Все присутствующие закивали, подтверждая слова рыжего.
Но Асад Махсум зло усмехнулся.
— Очень признателен, благодарю, что разъяснили! -- сказал он с еле скрытой насмешкой.— Однако возражение мое было вызвано тем, что господин Мунши,— он указал на худощавого с козлиной бородкой,— сказал, что наше молодое поколение будет неграмотным... Это, конечно, неверно. Слава богу, наука из Бухары распространяется по всему свету. Бухара дает знания и тюркам и таджикам... Вы сами, здесь сидящие, и я также учились и стали образованными в Бухаре. И таких, как мы, слава богу, немало... Почему же теперь нам впадать в уныние и страх и к чему из-за такого малозначительного вопроса вызывать гнев двора и мулл? Не лучше ли нам оставить эти распри по поводу школ и стараться расширить наши ряды, чтобы организация младобухарцев стала сильной, сплоченной, отважной и могучей... Чтобы она могла взять в свои руки государство! Вот тогда...
— Нам не нужна государственная власть,— сказал Мунши.— Существующая власть — его высочества эмира — вполне приемлема для Бухарского эмирата, пусть только он немного уступит, даст дорогу нашей партии, предоставит возможности для развития нации, обуздает своих невежественных мулл — и этого будет достаточно. Мы выучим, сделаем грамотным и просвещенным наш народ, наше молодое поколение, и тогда оно само подумает о себе. Вот такова наша задача! По-моему, Махсум-джан, не надо сворачивать разговор в другую сторону, давайте нынче говорить только о школе, тем более что не все наши руководители смогли прийти.
— Хорошо, хорошо! — сказал Махсум.— Я ведь только сказал, что мы должны быть осторожнее и не драться попусту со сторонниками эмира... А впрочем, вы сами это знаете...
— Осторожность, конечно, необходима,— сказал ака Мирзо.— Надо найти такой путь, чтобы и овцы были целы, и волки сыты и чтобы наш друг Махсум не сердился.
— Да, да! — сказал Мунши.— Ведь мы для этого и беседуем! Мы хотим посоветоваться, как быть. Открывать ли новометодные школы тайком и дальше? Если открывать, то кто покроет расходы? И как содержать их в тайне?
Найму надоело слушать эти разговоры; под предлогом покурить чилим он вышел в прихожую и сидел там, болтая с Хаким-джаном. Когда собрание кончилось и из комнаты выходили Асад Махсум с Хафизом и хозяин дома, Наим дремал.
-- Вставай, пошли!—сказал ему Асад.— Здесь не место спать.
— Если не спать, то что же тут еще делать? — проворчал Наим. Асад, закусив губу, быстро вышел из крутого прохода к воротам.
На улице он обругал Найма.
— Хозяин дома ничего не слышал,— вступился Хафиз, чтобы предотвратить ссору.
В медресе, у себя в келье, Асад за чаем спросил Найма:
— Ну, видел джадидов? Что они — с рогами?
— Рогов у них нет,— сказал многозначительно Наим,— но я удивляюсь...
— Чему ты удивляешься?
— Удивляюсь,— сказал Наим,— что вы хотите с этими господами весь свет перевернуть, кричать с ними «да здравствует!». Моему маленькому умишку сдается, право, что они своего собственного осла не смогут вытащить из грязи, а не то что бороться с эмиром!
— Твои слова в известной мере справедливы,— сказал Махсум.— В самом деле, с теми людьми, которых ты видел, киселя не сваришь — куда уж тут затеять что-то большее! Но есть и настоящие джадиды, которые, стоя во главе дела, вытащат из грязи и своего осла и нашего с тобой!
— Мой ишак вышел из грязи! — сказал Наим.— Я с джадидами не желаю иметь никакого дела.
— Глупости! Хочешь ты или нет, а пойдешь со мной, куда я пойду!
— Во всяком случае, будьте осторожны, Махсум-джан! — сказал Хафиз.
Махсум понял намек и улыбнулся.
— Учиться в школе, сделаться грамотным — разве в этом все дело? И ты, Хафиз, и ты, Перец, говорите так о джадидах потому, что не понимаете политики. Вам достаточно, чтобы сегодняшний день был для вас хорош! И таких, как вы, много, а мы, играя в политику, сядем на вашу шею и будем ездить на вас.
— Скажите уж — сделаете нас ишаками...— сказал со смехом Наим.
— Да, сделаем вас ишаками,— повторил Махсум.
— Что ж, хорошо!
— Что хорошо?
— Ишак — животное вьючное,— сказал Наим,— его погоняют, покалывая палкой... Но если вы его уколете больно, он вас сбросит со своей шеи так, что от вас мокрое место останется. Поэтому слова Хафиза имеют смысл: будьте осторожны. Будете играть в политику, доведете народ до беды, тогда, боюсь, как бы он не сбросил вас самих в пропасть!
Улыбка исчезла с лица Махсума.
Ах ты, Перец! — сказал он серьезно.— В твоих словах есть доля правды! Эк нужно учесть да! — сказал Наим. Прошел почти год. И вот однажды Асад Махсум, довольный и весе-
лый, вошел в келью, где Хафиз и Наим Перец были заняты приготовлением плова, и, обратясь к ним, сказал:
— Бросьте все, сейчас плов-млов не нужен! Пошли!
— Куда еще? Что за спешка? — спросил Наим.
— Сейчас едем в Каган... Ну-ка, подымайтесь!
— Все твои несчастья на мою голову, Махсум-джан! — пошутил Наим. — Если мы собираемся ехать ко мне в Кули Хавок, то давайте возьмем с собой все для плова, потому что мои домашние, наверное, сварили похлебку с машем.
Пусть твой дом обрушится тебе на голову! - сказал Махсум полушутя-полусерьезно.— В Кагане будет большой той, мы поедем на той.
— Значит, будет угощенье?
— Такое будет угощенье, какого ты в жизни своей не видал! Может быть, тебе даже самому придется играть на бубне!
— Ну, коли так, дайте только знак — и мы бегом побежим.
Все трое вышли из кельи и, как велел Махсум, незаметно выбрались на улицу. Около медресе Говкушон они повернули к хаузу Девонбеги и пустились в путь.
Было начало весны — первые веселые дни Ноуруза. На чистом лазурном небе — ни облачка. Воздух был свеж и приятен, улицы полны людей. Особенно людно на площади Сесу — у трех углов и под куполом Саррофон, где сидели менялы; жизнь тут кипела, торговля в полном разгаре. Саррофон и примыкающие к нему торговые ряды считались центром бухарской торговли. Все новые магазины, все самые большие караван-сараи, все банки и другие финансовые учреждения были расположены неподалеку, вокруг этого центра. Поэтому в полдень на этих улицах толпился народ. Много фаэтонов и всадников. Сквозь эту шумную кипучую толпу можно было пройти незаметно.
Три наших друга пробрались через толпу незамеченными, дошли до Сенного базара, где торговали люцерной и где была биржа извозчиков, наняли парадный фаэтон, уселись и поехали на вокзал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41