Он просто самовлюбленный, чванливый, высокомерный человек, к тому же не лишенный авантюризма.
Мы обязаны следить за ним, сбивать с него спесь.
— Как же вы собьете, если он так самоуверен?
— В этом и состоит трудность нашей задачи.
Оба помолчали. Хайдаркула расстроил разговор. Совершенно уверенный, что Асад Махсум враг, он не имел в руках никаких доказательств, которые могли бы убедить в этом Федорова. Какой же ловкий, хитрый и тонкий враг этот негодяй, если провел даже такого человека, как Федоров. Все потому, что в Центральном Исполнительном Комитете отнеслись небрежно и легкомысленно к делу Махсума. Говорят, что он груб, вспыльчив, дерзок, самонадеян, заносчив,— и оставляют на посту. Где логика? И что делать? Надо найти неопровержимые улики, иначе приходится молчать...
Федорову Асад Махсум импонировал своей храбростью, боевитостью; он считал его преданным революционным борцом. Как жаль, что его недостатки снижали эти хорошие качества. Хайдаркул утверждает, что его поведение может привести к тяжелым последствиям. «Что же делать?» — думал он, а Хайдаркулу сказал:
— Я посоветуюсь с новым председателем и завтра же поеду в загородный Дилькушо. А потом сообща подумаем, как на него воздействовать.
— Хорошо, спасибо,— сказал Хайдаркул, поняв, что разговор окончен.
Когда он вышел на улицу, то увидел, что от Сесу идет свадебная процессия. Видно, жених из богатой семьи — много людей сопровождало его. Впереди несли четыре факела. За ними шли музыканты с барабаном, зурной и карнаем, под музыку тут же приплясывали танцоры. Оглашая улицу веселыми криками, бежали ребятишки. Жених шел в окружении дружков. Процессию замыкали музыканты, а затем следовала беспорядочная толпа любопытных. Все были веселы, беззаботны, поглощены происходящим. Ни у кого и в мыслях не было, что им грозят козни какого-то Асада Махсума. Жениха волновало предвкушение брачной ночи, когда он впервые увидит лицо своей жены; его радовала многолюдная пышная свадьба. Его друзья рады были погулять на ней, надеясь, что и у них когда-нибудь будет такая. Родители гордились тем, что смогли устроить богатое свадебное торжество своему сыну.
Пусть радуются и наслаждаются жизнью! Кто знает, как скоро на смену мирному веселью придут мрачные дни кровавой борьбы...
Свадебная процессия прошла, и Хайдаркул направился в Центральный Комитет партии.
В своем кабинете он нашел на столе свежую почту, газеты и быстро их просмотрел. Затем, отдохнув немного и обдумав все еще раз, пошел в приемную секретариата. Там был только Акчурин, к нему-то Хайдаркул и зашел.
Насчет Асада Махсума Акчурин придерживался того же мнения, что и Хайдаркул.
— Жаль,— сказал он,— что в исполкоме так отнеслись к нему. Я думал, товарищ из ЦК поведет себя более решительно. Асадом Махсумом надо заняться вплотную, все время следить за его действиями, не предоставлять самому себе.
— А как это сделать?
— К нему должен быть приставлен комиссар от ЦК, который был бы в курсе всех дел и когда надо осаживал.
Только усмиренный Асад Махсум может быть нам полезен. Человек с таким характером, как у него, в любую минуту может оступиться, свернусь с прямого пути...
— Сомневаюсь, допустит ли он комиссара к своей особе... А если и допустит, то вряд ли будет его слушаться. Вы ведь знаете Асада!
— Все зависит от человека, который займется этим... Не всякий, конечно, сможет на него воздействовать. Самый подходящий человек, по-моему, вы!
— О нет! — воскликнул Хайдаркул.— Со мной Асад не поладит ни на этом, ни на том свете. Не стоит и думать об этом.
А в том и состоит ваша задача, чтоб ладить с ним. Я говорил и с другими о вас, все со мной согласны. Если бы вы не пришли сейчас, я сам послал бы за вами.
Из разговора Хайдаркулу стало ясно, что в ЦК уже давно обратили внимание на поведение Асада Махсума. Идея приставить к нему комиссара весьма удачна. Но Хайдаркул не может им быть. Слишком остра к нему ненависть Асада, особенно после его выступления на заседании исполкома.
— Что говорить, мне весьма приятно мнение секретариата обо мне... Я согласен с вашей мыслью насчет комиссара при Асаде Махсуме, но я им быть не смогу. Повторяю, он со мной не поладит.
Акчурин категорически настаивал:
— Поладит! Если же нет, мы его снимем. Завтра вместе поедем к нему, созовем срочно всех, и на заседании я объявлю о вашем назначении.
Хайдаркулу больше нечего было сказать, он попрощался и ушел.
«Как же это все получилось?» — спрашивал он сам себя, крайне удивленный, очутившись на улице, безлюдной и темной в этот час. Углубленный в свои мысли, Хайдаркул ничего не замечал. Свет редких фонарей, зажженных перед учреждениями, не рассеивал тьму. Тишину изредка нарушали звуки трещотки. Особенно мрачной выглядела улица Бикробад, протянувшаяся под холмом, на котором расположено было кладбище. Ни одного фонаря, ни единого человека! Над длинной стеной, отделявшей улицу от кладбища, возвышались, вплотную друг к другу, могильные холмики. Страх охватывал каждого, кто проходил мимо них, и все убыстряли шаг. Хайдаркул, наоборот, приостанавливался, поминая любимых, низко кланялся их чистым душам, так и не познавшим счастья на земле. Его несчастные жена и дочь погибли из-за жестокого бая А сейчас его племянница, юная, нежная, в руках человека, который якобы служит революции, а на деле — только своим прихотям. Несчастная Ойша! Фируза говорит, что он завоевал Ойшу пламенной любовью...
Даже умницу Фирузу убедил! Но трудно поверить в это: злой, коварный, самовлюбленный человек не умеет любить. И Ойша и ее мать в плену, в обагренных кровью руках.
Удрученный этими мыслями, Хайдаркул дошел до дому. Он зажег лампу и, глубоко вздохнув, огляделся. Да, это все та же комната, где жила когда-то рабыня Дилором, та самая, где справляли свадьбу Фирузы и Асо... Тот же домик и та же комната... Теперь в ней появились старенький, вытертый ковер, железная кровать, стол, стул... Комната приняла обжитой вид.
Хайдаркул снял шинель, повесил на гвоздь, из чайника, стоявшего в нише, налил в пиалу холодный чай, выпил, разделся и лег на кровать. Хотел почитать газету, но не мог сосредоточиться, разные мысли одолевали его. Ведь он так и не дал точного ответа Акчурину. Как будто и не отверг его предложения, и не принял окончательно... Решил завтра снова поговорить об этом, рассказать о всех своих сомнениях, объяснить, почему не сможет работать с Асадом. Да, но ведь этот вопрос обсуждался уже на секретариате, там и решили, именно его наметили в комиссары. Разве может он, преданный член партии, не выполнить ее приказа?! Ничего не поделаешь, придется работать с Асадом. А может, оно и к лучшему, может, он убедится, что его подозрения напрасны и у Асада просто дурной характер... Или, наоборот, ему в руки попадут такие улики, которые помогут разоблачить Асада до конца. Неприятно работать с этим человеком, зато многое удастся выяснить.
Конечно, придется временно оставить это жилье и поселиться в загородном Дилькушо. Может быть, у Сайда Пахлавана? Нет, нельзя, там надо быть с Саидом в официальных отношениях. С его помощью наладить связь с рядовыми и начальниками отрядов войска Асада. Много выдержки и терпения понадобится для этого... О сестре и племяннице затевать разговора не станет, пока Асад сам не заговорит. Исподволь будет осуществлять свою главную задачу, организует партийную ячейку, вовлекая в нее все больше людей.
С этой мыслью Хайдаркул уснул, но и во сне его тревожил беспокойный образ Асада Махсума.
Той же ночью Ойша долго не спала, она ждала мужа. На душе было смутно и грустно. Разговор с матерью не клеился, старуха за день устала, хотела спать и, с трудом перемогаясь, отвечала на вопросы дочери. Наконец, не выдержав томительного бодрствования, сказала:
— Ну, дочка, поздно уже, ложись! Вздремнешь немного до прихода мужа. Я головы не могу поднять, так спать хочется...
— Погодите,— сказала Ойша, что-то припоминая,— я хотела спросить у вас: если снится не муж, а кто-то другой и целует, что это значит?
— Неужто тебе такое приснилось? — удивилась мать.
— Да. Вчера ночью.
Ваш зять поздно пришел. Я вздремнула... Вдруг вижу — Карим, ну, как живой, нарядный, в новом костюме, смеется, сияет... «Ойша, говорит, ты по мне не соскучилась?» — «Соскучилась»,— говорю. «Пойдем тогда». Взял меня за руку и потащил не то в цветник, не то в сад... «Знаешь лекарство от тоски?» — спрашивает. «Нет»,— говорю. Тогда он оглянулся по сторонам, крепко обнял меня, поцеловал в щеку. Я тоже обняла его и поцеловала. Тут вернулся Махсум, и я проснулась...
Старуха всполошилась, екнуло сердце, сна как не бывало.
Вспомнила Карима,— продолжала Ойша.— А Махсум что-то стал равнодушнее... Возвращается домой поздно ночью, днем никогда не заходит. А раньше? Каждый час появлялся, с ума сходил.
Работы много,— хотела успокоить дочь Раджаб-биби.— Занятые люди обо всем забывают. Ты не обижайся, он тебя любит. И сон твой к добру. Чужого мужчину увидеть — значит мальчика родить, говорят. Послал бы тебе бог мальчика, похожего на Карим-джана!
Хотелось бы знать, как здоровье Карима.
— Наверно, поправился... Хорошие врачи вылечат!
— Вернулся ли он в Бухару?
— Не знаю... Но где бы ни был, всюду он лучше всех!
~ Ох, хоть бы Фируза навестила нас еще разок... С ней легче на душе становится. Я так здесь одинока.
А я как соскучилась по брату! От него ни весточки. Неужели так и Будут они вечно враждовать?..
Да, но видать конца!.. Что поделаешь? А вы, мама, идите спать. Ипджаб-биби пошла к себе, а Ойша сидела, погруженная в невеселые мысли. Весть о том, что Карим жив, потрясла ее до глубины души, взбудоражила все чувства. Ее мучило раскаяние, преследовало сознание своей вины. Ей казалось, что она упала в бездну, из которой выбраться невозможно. Асад Махсум заметил, что она сама не своя, и однажды, лаская ее, сказал:
— Ты стала какой-то рассеянной, совсем другая. Может, разлюбила меня? Скажи, что случилось?
Да, он не ошибся, она стала совсем другой. Раньше ласки его восхищали ее и радовали, теперь она больше не верила в их искренность. Не он ли, Асад, заверил ее, что Карим убит? А это оказалось ложью! Так может ли она после этого верить его льстивым словам, его ласкам?! До нее и раньше доходили от служанки слухи о его жестокости, о том, что он истязал и мучил невинных людей, собственноручно убивал их. А потом ночью приходил к ней и этими самыми руками, залитыми кровью жертв, обнимал и ласкал ее. Жестокий человек!
Ойша сказала об этом матери, но та старалась успокоить: «Кто знает, правду ли говорит служанка о невинных жертвах? Ведь он назначен на свой пост бухарским правительством для борьбы с басмачами...
Тут не обойдешься без крови... Не забывай, что твой муж — военный человек и действовать приходится по-военному. Помнишь, как говорил мудрый шейх Саади: «Либо не дружи с вожаками слонов, либо приспособь свой дом для слона». Ты должна быть в мире с мужем, верить только ему, а не слушать все эти разговоры и сплетни... Он предан тебе, ни тебя, ни меня никогда не обижает. Это ли не счастье? Так что не расстраивайся, не горюй!..»
Увещевания матери действовали благотворно. Конечно, иного выхода нет. Нужно покориться судьбе, спасибо и на этом! Но что ей делать, как себя вести, если в один прекрасный день она лицом к лицу встретится с Каримом? Как он любил ее! Они дали обет быть верными друг другу. И если скажет: «Вероломная, ты нарушила свой обет!» что она ему ответит? Пусть земля расступится под нею и поглотит, чтобы скрыть ее стыд и позор!
«Ох, Карим, Карим-джан, забудь меня, не вспоминай о прошлом! Я не достойна тебя, благородного, чистого. Я только жалкая женщина, беззащитная, слабая, безвольная... Я лишь жена — игрушка в руках сильного, властного мужчины, искусственный цветок бел аромата... Слышала я, что Советская власть дала женщинам свободу, что женщины могут открыть лицо, говорить с кем угодно, выступать на собраниях, работать наравне с мужчинами... Все это не для меня... Я только жена, слабая, как горсть перьев, дуньте — и нет их, улетели... Я жена — горсть перьев... Я жена — горсть перьев... Я жена — горсть перьев!..»
Под ритм этих слов Ойша уснула и не знала, долго ли спала, когда в комнату вошел Махсум. За окном еще была тьма, а в комнате, недалеко от двери, горела лампа. Махсум молча сел на край кровати и тихо начал раздеваться.
— Который час? Что, уже утро? — спросила сонная Ойша.
— Я разбудил тебя? Еще рано. Спи!
— Я только недавно заснула... все сидела, ждала вас. Вижу, долго нет, подумала уехали куда-нибудь, и легла. Чайник я закутала, горячий... Съедите что-нибудь? Есть холодное мясо.
— Нет, я устал, есть не хочу. Отдохнуть в твоих нежных объятьях, все позабыть... вот о чем я мечтаю.
— Отчего вы так устали? Разве у вас нет помощников?
— В особо важных делах я должен сам разбираться. Враги не прекращают действовать; если проявим хоть минутную слабость, они нас подавят. Но ничего, потерпим, скоро уже. Покончим с ними, войдем в Бухару и — довольно с меня кочевой жизни! Возьму большой дом, заведу там все по своему вкусу. Там будет большой роскошный зал для приема гостей. У самого эмира закружится голова, когда увидит. Каждый день будут пиры, празднества, забавы, музыка. Я вижу, ты заскучала здесь одна.
А у меня нет времени тебя развлекать.
— Нет, нет,— залепетала Ойша,— я не скучаю. Только мама соскучилась по дядюшке Хайдаркулу... Вот если бы вы с ним помирились!
Асад Махсум призадумался: а почему бы действительно не помириться? Предлог хороший — желание жены и ее матери. Дело его еще не окончательно готово, джигиты курбаши еще ненадежны, а с Хайдаркулом лучше быть в хороших отношениях.
— Да сам-то твой дядя Хайдаркул...— начал он и замолк, ложась в постель. Укрывшись стеганым одеялом, продолжал: — Сам Хайдаркул не хочет мириться. О, если бы он перестал со мной враждовать! Ведь никаких для этого причин... Я всей душой хочу мира, готов поклониться ему в ноги, в дугу согнуться перед ним!
— Зачем так?.. Дядя скромный человек... Но вот с какой стороны к нему подойти? Хорошо бы, мама стала посредницей между нами, ее он послушается, он ведь младший брат... Позвольте маме пойти к нему.
— Хорошо, если не будет другого выхода, так и сделаем,— сказал Асад, засыпая. И вскоре раздался его мерный храп.
. Поздним утром, когда он вышел во двор, к нему подошел Сайд Пахлаван с неприятным сообщением:
— Басмачи не явились на утреннее учение. Как их ни уговаривали, не помогло... Наим ругался, ругался... Пришлось отпустить командиров.
Асад привычным жестом схватился за бороду.
— Во-первых, не называй их басмачами, они — джигиты, новобранцы. Во-вторых, Наим поступил необдуманно, отпустив командиров. Нужно было заставить явиться на занятия... Любыми средствами!
— Передам!
— Где Окилов?
- Ждет вас в мехманхане.
В мехманхане Асад дал полную волю гневу.
- Почему допустили, чтоб сорвались занятия? — орал он.— Где вы были? Что, нельзя было расстрелять парочку непослушных?! Все вы бездельники, ротозеи!.. Дашь им потачку — на голову сядут, верхом на вас ездить будут, как на ослах... Немедленно гоните всех на занятия! Пусть побегают два часа без передышки...
Вы должны следить за всем.
Наим ничего не сообщил мне... А я другими делами был занят.
Какие еще дела?! Это самое главное, неотложное дело. Разве дела поважнее?!
Неть, председатель! — веско сказал Окилов, глядя смело Асаду. - Есть!
Асад, гневно дернув плечом, сел за стол.
— Докладывайте!
— Звонил Низамиддин, сообщил, что через полчаса вместе с ним явятся Акчурин и Хайдаркул. Все члены комиссии и командиры войсковых частей должны присутствовать на чрезвычайном собрании...
— Какое еще собрание? Не пора ли оставить нас в покое?!
— Я привел в порядок бумаги,— продолжал Окилов,— послал Исмат-джана в казарму — проверить, все ли там у ребят в порядке, и к командирам — с приказом явиться на собрание. Сам секретарь партии пожалует, шутка ли?
— Пусть едет, пусть,— раздраженно сказал Махсум.— Но что мы скажем о недавно появившихся джигитах?
— Скажем, что они сами просили об этом. Я послал Исмат-джана, он предупредит их, научит, что говорить.
— Нужно сказать, что их меньше, чем на самом деле,— сотня джигитов из бедняков, и все.
— Хорошо!
Никто в загородном Дилькушо и не догадывался, зачем едут к ним столь ответственные товарищи. Подчиняясь приказу, к одиннадцати часам утра на большой террасе и во дворе собралось десятка три командиров войск Асада и начальников из банды курбаши. Ждать пришлось недолго. Подъехал фаэтон, и из него вышли Низамиддин, Акчурин, Хайдаркул. Сам Асад Махсум вышел к ним навстречу и вместе с Исмат-джаном и Оки-ловым провел их в мехманхану.
— Пусть войдут и командиры,— сказал Акчурин.
— Отдохните немного... Выпейте чаю...— предложил Асад.
— Чай? Пожалуйста! Вот мы и начнем разговор за чаем,— сказал Низамиддин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41