А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Низамиддин снова протер пенсне и, помолчав, ответил:
— Сегодня же вызову Асада или сам поеду к нему. Прикажу освободить Асо и других... А вот насчет Ойши дело обстоит сложнее. Мне известно, что она по доброй воле вышла замуж и счастлива.
— Не могу поверить этому! — резко сказал Хайдаркул.
— А вы проверьте! — равнодушно ответил Низамиддин. Вид у него был очень самоуверенный.
— Да, пошлю кого-нибудь разведать.
— Вы свободны, товарищ Низамиддин! — обратился к назиру Ходжаев.— Советую вам: еще до начала работы комиссии примите меры, обуздайте Асада. Вам же будет лучше!
— Да, конечно!
Низамиддин ушел, а Ходжаев, глядя ему вслед, покачал головой.
— Нет у нас подходящих людей, товарищ Куйбышев. Назиры не справляются с порученным делом...
— Ничего, наладится! Нужно время Не прошло и года после вашей революции. Пыль и прах разрушений еще покрывают улицы. Если ваше правительство захочет, то пригласит в помощь вам опытных, закаленных в боях товарищей из Туркестана. То же и с Асадом Махсумом: если он мятежник и произойдет с ним схватка, вызовем войска из Самарканда и Ташкента.
— Спасибо!
Но подождем пока, может быть, до этого не дойдет...
— Может быть,— задумчиво сказал Куйбышев,— но с Асадом надо все время быть настороже. Да, вы писали о том, что хотите завязать отношения с Афганистаном, Ираном и Турцией, отправить туда послов... Мы поддерживаем это намерение, поведем переговоры... Готовьте подходящих людей.
— Прекрасно! Особенно необходимо в Афганистан и Турцию... Нужно начать с ними торговать!
— Все это так! Но вряд ли вы получите от них промышленную продукцию. Если даже станут продавать, то очень дорого и не свое, а закупленное в других странах.
— Мы надеемся промышленную продукцию получать от Советской России, в обмен на каракуль, шелк, хлопок, фрукты...
— Да, Россия пойдет во всем навстречу.
— Не сомневаюсь!
— Ну, мне пора идти... Желаю успеха!
Хайдаркул тоже собрался уходить. Ходжаев проводил их до дверей и, вернувшись на свое место у стола, стал писать.
Ходжа Хасанбек пришел на службу около полудня. Рабочий день начался с доклада секретаря о происшедших событиях, о том, кто звонил, кто приходил и так далее. Оказалось — было пять телефонных звонков, в том числе из Совета назиров, из ЦК партии, из представительства Советской России... Особо важных происшествий не было: сгорел один дом, в трех домах похозяйничали воры, в Кули Шагелон напали было на почтовую арбу, но грабителей спугнули, и они спрятались в зарослях камыша.
Распорядившись, чтобы принесли крепкого чая, Хасанбек стал просматривать дела. Работа не шла... Болела голова, сердце едва билось... Никуда не годится! Вчера вечером пришли друзья, узнали, что Оим Шо бросила его... Утешать пришли!.. Натащили вина. У него в доме вина, что ли, нет?! Ха! Ну и попойка началась! Закружилась голова, а дальше ничего не помнит: ни куда спать лег, ни когда ушла вся компания. Проснулся он поздно и почему-то в комнате старшей жены... Впрочем, теперь единственной жены! Оим Шо ушла! Ну и хорошо, что ушла! А ночью, опьянев, слушая утешения приятелей, он даже заплакал с горя и опять пил... Вот теперь голова болит. Что же еще было? Ах да, друзья вытащили из дому, усадили в фаэтон и повезли в Каган. Там, в каком-то доме у незнакомой женщины, он снова пил до бесчувствия.
Потом ничего не помнит... Но вот, вот вспоминается — он, шатаясь, вылез из фаэтона у своего дома, прошел на женскую половину. Старшая жена убежала от него с криком: «Надоел мне до смерти запах водки». А дальше — тяжелый пьяный сон. Плохо, плохо!.. Но работать нужно! Он — председатель ЧК. Перед ним неотложные дела, подписывать надо. Кому — смертный приговор, кому — освобождение... А голова не варит, болит!..
Секретарь принес крепко заваренный зеленый чай и доложил о приходе Низамиддина.
— Просите и больше ко мне никого не впускайте!
— Слушаюсь!
— Салом, председатель,— сказал, входя, Низамиддин.— Не уставать вам! Как здоровье, дела, настроение?
— Спасибо! Вам желаю здоровья!
Ходжа Хасанбек повеселел. На его длинном, худом лице заиграла улыбка. Бороду он начисто сбрил, оставил лишь небольшие седоватые усики; они, как и брови с проседью, выдавали его возраст, но глаза блестели молодо, вот как сейчас, при виде Низамиддина.
А тот, сказав «аминь», опустился в кресло и оглядел кабинет.
— Неплохо устроились. Молодец! Прекрасный кабинет.
— Для моей скромной работы подойдет,— смиренно сказал Хасанбек, протягивая гостю пиалу с горячим чаем.— Видно, вы очень заняты в последнее время, редко удостаиваете слугу вашего посещением...
— Я отсутствовал, ездил в Ташкент... Дня три как вернулся... Узнал о ваших неприятностях... Ну, да ничего страшного...
— Что поделаешь? Я мечтал, что хоть на старости лет у меня родится сын,— с грустью сказал Хасанбек,— не вышло...
— Не беда! И сын еще будет, и дочь... и жена... Главное — здоровье и покой!
— Да, да, это главное! А жена, деньги, богатство - дело наживное.
— Конечно! — сказал Низамиддин и круто повернул разговор: — Скажите, у вас работает некий Асо Хайриддин-заде?
— Да, как-то приходил от Хайдаркула парень, которого так звали. А что он натворил?
— Ничего. Но явилась ко мне его жена Фируза — Куйбышев направил. Да вы ее, наверное, знаете, активистка, заведует женским клубом...
— Знаю, знаю... Красотка,— подмигнул Хасанбек.
— С ней не шутите, у нее сильные защитники. Низамиддин поставил пиалу на стол.— От таких, как она, надо подальше... Так вот, Асад Махсум по неведомым причинам арестовал ее мужа.
— Глупец!
Я ничего об этом не слышал.
— Асад Махсум действует иногда необдуманно, надо его обуздать! — Низамиддин понизил голос.— А я думал, что вы по этому поводу ездили к нему... Кстати, курбаши Джаббар сдался ему, и Асад собирается взять в свой отряд всех его джигитов. Файзулла не доверяет ему, создал комиссию для контроля над ним. Хорошо бы и вам войти в комиссию. Если сторонников у Асада окажется мало, плохо ему придется, здорово прижмут. А он очень нужен, энергичный, сильный...
— Путь хоть козлом будет, лишь бы молоко давал! Если смог победить Джаббара, достоин награды.
— Конечно, конечно! А как насчет моего предложения? Войдете в комиссию?
— Не стоит меня вводить... Моя должность, сами понимаете, очень щепетильная... В таких делах я должен стоять в стороне,— изворачивался хитрый Хасанбек.
Низамиддин хотел было возразить, но в этот момент распахнулась дверь и вошел заместитель председателя Николай Федорович Федоров.
Простите, я прервал вашу беседу, но вопрос очень важный, и я пользуюсь случаем обсудить его вместе с товарищем Низамиддином.
— Пожалуйста,— сказал Хасанбек.— Наверное, о милиции?
— Нет, об Асаде Махсуме.
Хасанбек и Низамнддин невольно переглянулись.
— Удивительно, в последние дни все только о нем и говорят,— пробормотал Низамиддин.
Федоров пропустил эти слова мимо ушей и, опустившись в кресло, рсчко сказал:
— Асад Махсум вышел из границ! Он позволяет себе арестовывать даже работников ЧК...
— Вы говорите об Асо? — спросил Хасанбек.
— Да! Кто дал Асаду право это делать?! Мне в ту же ночь позвонили, но я был в Гала Осиё по т,елам и не мог сразу вернуться. А сегодня приехал и узнал, что Асо все еще под арестом. Возмутительно, товарищ Ни-ишиддин!
— Вы со мной говорите таким тоном, словно я приказал арестовать Асо.
— Но вы могли воздействовать на Асада.
Низамиддин насмешливо улыбнулся.
— А вы? Федоров вспылил:
— Мои обязанности вам известны! А с Асадом надо поговорить иначе. Он зазнался и потерял голову... Вчера я сам поехал в загородный Дилькушо. Асад держал себя вызывающе, высокомерно, заявил, что имеет те же полномочия, что и ЧК, вправе арестовывать, допрашивать...
— Вы поехали в Дилькушо, не согласовав с нами. Нехорошо, нельзя ронять авторитет ЧК!
— Если бы Асад считался с ЧК, не арестовал бы по своему произволу Асо!
- Потому-то нам и надо иначе поговорить с ним! —сказал Хасанбек.
- Пора, пора! — сказал обрадованно Федоров, решив, что Хасанбек собирается арестовать Асада.
- Вот я и вызвал товарища Низамиддина,— сказал Хасанбек. Чтобы не затягивать разговора, Низамиддин сам взял слово:
- Да, и я пообещал председателю что сегодня или самое позднее завтра отправляюсь к Асаду и протру ему мозги. Пусть не вмешивается н городские дела... А если заметит что-нибудь подозрительное, пусть обращаемся к нам!
Что же будет с Асо?
Можете не сомневаться, что он освободит Асо. Между тем голова у Хасанбека раскалывалась, и он думал только о Юм, чтобы поскорее уйти домой, поесть кисленькой похлебки из маша и спать. Авось проспится и встанет здоровым. Эти люди не представляют себе, как он страдает, торчат и торчат... Наконец Федоров встал.
Вы посмотрели дела? — спросил он, указывая на папки.
— Руки еще не дошли...
— Завтра доклад на коллегии.
— Знаю, сегодня же прочту.
— Вы в хороших с ним отношениях? — спросил Низамиддин, когда Федоров ушел.
— Работник он неплохой, но немного беспокойный. Словно он один решает судьбу всего мира. Впрочем, очень облегчает мне работу. Иначе тут можно все здоровье потерять.
— Я пойду... А в Дилькушо непременно надо съездить, и не позже чем завтра.
— Да, да, пора обуздать Асада!
— За этим и поеду...
Асад Махсум недаром сделал своей резиденцией загородный Дилькушо. Этот прелестный сад, расположенный примерно в шести верстах от Бухары — если выйти из ворот Кавола,— был разбит для эмира Алим-хана.
В саду возвышалось великолепное здание дворца. За пределами сада находилось несколько служебных помещений—дома, сараи, конюшни, где располагались конные и пешие воины. Шестьсот кавалеристов и сто пехотинцев насчитывалось в войске Асада. Оружие состояло из одного большого и двух ручных пулеметов. Кроме того, на каждого воина приходились пятизарядная винтовка, патронташ, сабля. Сам Асад Махсум был вооружен маузером, который носил за поясом, а его неофициальный помощник Наим Перец — наганом и шашкой
Первым заместителем Асада Махсума был плешивый Окилов, пройдоха и хитрец... Ему поручались самые секретные дела, под его началом находились и все разведчики, а так как он был грамотен и знал русский язык, то канцелярия Асада была в его руках. Одевался он просто, не носил военной формы, зимой и летом ходил в каракулевой шапке кавказского образца.
Все хозяйственные и финансовые дела вел второй заместитель Асада, Исмат-джан. Ему подчинялся Сайд Пахлаван, заведовавший хозяйством и арсеналом. Высокий, стройный, красивый, с окладистой бородой, Исмат-джан походил на преданного наукам учащегося медресе. На деле же он был кутила и развратник, организатор пирушек, попоек и прочих удовольствий для своего начальника.
Общее руководство сосредоточено было в руках Махсума; связь с командиром, обучение войск, план работы — все это входило в его обязанности.
В тот день, о котором пойдет сейчас речь, дала себя почувствовать приближавшаяся зима: было пасмурно, холодно и сыро. Несильный, но назойливый ветер срывал с деревьев увядшие листья, и они покрывали желтыми пятнами землю. Грустно выглядел роскошный сад Дилькушо.
Работа шла как обычно. Исмат-джан сидел с писцами в своей канцелярии, плешивый Окилов ушел по каким-то делам. Махсум удалился на женскую половину дома.
В крытом проходе на страже у величественных въездных ворот сидели три человека. Ворота были закрыты, и вооруженные стражники время от времени поглядывали на улицу в небольшое окошечко, проредимте в воротах.
Сидя на суфе, все трое мирно беседовали.
Холодная зима, видно, предстоит в этом году,— сказал десятник Орзукул,— если уже сейчас так холодно.
Вот уж наша несчастливая доля,— откликнулся стражник по имени Тухтача.
— Мне говорили, что в Бухаре зима морозная,— вставил слово второй стражник, Сангин.
— Да, и мне говорили,— подтвердил Тухтача. И Сангин и Тухтача в Бухару попали недавно.
Тухтача — узбек. Он рано остался сиротой и не помнил своих родителей. Всю жизнь бродяжничал и в конце концов попал в Бухару. Он оказался в рядах республиканского войска, победно выступившего против мира. Не было у Тухтачи нигде ни близкого человека, ни постоянного пристанища, поэтому он охотно принял предложение Асада Махсума поступить к нему на службу и довести до конца борьбу с эмиратом. Во время своего бродяжничества Тухтача сталкивался с людьми разных национальностей, поэтому владел не только узбекским, но и таджикским, м русским языками. Низкого роста, кругленький, плотный, он был очень подвижным, о нем шла слава озорника и всезнайки.
Тухтача мечтал о женитьбе, это была главная цель его жизни. Но кого бы ему ни сватали, ничего не получилось. Обычно это были вдовы, и он заявлял, что они для него перестарки. «Что же ты думаешь — за тебя, коротышку бездомного, отдадут юную девушку? — посмеивались друзья.— Оставь надежду».
Но Тухтача все еще надеялся.
«Я принесу счастье своей жене! Не пью, за бабами не бегаю, не играю в карты или кости... Наоборот, каждую заработанную копейку в дом тащу... А жену свою на руках носить буду, от всякой работы освобожу». Так говорил Тухтача, но как убедить какого-нибудь отца, любящего свою дочь, что он будет таким хорошим мужем? «Нет таких!» — заверяли друзья. Тухтача же упорно стоял на своем и продолжал копить вещи и деньги. Он запасся терпением. «Ладно,— говорил он,— дождемся мирного времени, народ вздохнет посвободнее, и я добьюсь своего...»
Судьба Сангина, высокого, красивого парня, складывалась иначе. И у пего была мечта, но пошире мечты Тухтачи. Кулябец родом, он незадолго к) революции подрался в своем кишлаке с местным баем из-за воды; ему пришлось бежать, иначе не уйти от байской мести. Бежал он в Каган, где, скрываясь под чужим именем, устроился работать на хлопковом заводе. Как только вспыхнула революция, он принял в ней активное участие, в рядах революционных войск сражался яростно, самозабвенно. «Пока эмиру не придет конец, я буду воевать»,— говорил он. Сангин рассчитывал пройти с войсками в родные места, очистить от врага Восточную Бухару и тогда вернуться в кишлак Дахана близ Куляба, где ждала его любимая девушка. Но война окончилась, воинские отряды переформировали, и Сангин попал в войско Асада Махсума. Тот, узнав о мечте молодого воина, как-то в минуту хорошего настроения сказал: «Потерпи! Прикончим врага, притаившегося под Бухарой, освободим Гиссар, Душанбе, Каратегин и Куляб, и я сам буду распорядителем на твоем свадебном пиру. У бая отниму все земли и отдам тебе». Окрыленный этим обещанием, Сангин страстно мечтал о победе.
Орзукул, командовавший десятком воинов,— уроженец Бухары.
До революции он был водоносом. Как-то при расчете он поругался с одним из своих работодателей, коварным жестоким муллой. Свирепый мулла назвал его джадидом и грозил передать властям. Орзукул стукнул муллу кулаком так сильно, что тот свалился замертво. Нельзя было терять ни минуты, он бежал сначала в Каган, потом перекочевал в Самарканд, где и обосновался. Узнав, что Красная Армия набирает добровольцев, он тут же записался и в ее рядах победителем вошел в Бухару. Дом его оказался разоренным, мать умерла от голода. Каким только унижениям не подвергалась она! Сколько слез пролила!
Горе не сломило Орзукула. Стиснув зубы, он продолжал борьбу. С надеждой отомстить всем муллам и ишанам, всем притаившимся сторонникам эмира поступил он на службу к Асаду Махсуму.
У Орзукула была приятная внешность: среднего роста, смуглый, круглолицый, он носил небольшую бороду, особенно привлекали внимание его огромные, всегда немного грустные глаза.
— Сегодня к чилиму и прикоснуться не довелось, - сказал он, с трудом преодолевая зевоту.
— Э, начальник,— насмешливо откликнулся Тухтача, коверкая таджикские слова,— кто в уразу позволилусебе среди бела дня курить чилим, кто пример подавал?.. Или потому, что вы начальник...
— Брось,— прервал Орзукул.— Твоего начальника одолело желание курить.
— Вы и меня приучили к чилиму,— сказал Сашин,— вот теперь оба и мучаемся.
— И правильно! — воскликнул Тухтача.— Друг и в радости и в горе должен быть соучастником!
— Ты, значит, не друг нам...
— Почему так, почему? — затараторил Тухтача.
— Ты не испытываешь наших страданий, сам признался. Ты нам не товарищ!
— Нет, нет, нет, я товарищ! Я забочусь о своем начальнике... Не будь я Тухтача...
— Что мне с твоих забот! Терпение лопается ждать вечернего намаза. Тухтача хитро усмехнулся:
— Напрасно мучаетесь!.. Поговаривают, что во время рамазана и главный раис, и главный муфтий, и аглам употребляют насвай... он отбивает охоту курить. А вы...
— Нас — другое дело,— перебил Сангин,— бросишь незаметно под язык — и все в порядке, а с чилимом — возня, и то нужно, и другое... Вода забулькает — Асад Махсум проснется... упадет нам на голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41