...Вот что рассказал Аббас, закончив следующими словами:
(>г этого мерзавца можно ожидать самого худшего. Он выйдет чистеньким, меня погубит.
Асо попытался его переубедить:
— Пустяки! У нас есть правительство, партия, рабочие депо, хорошо знающие вас... Неужели же...
Асо не успел договорить, как вошел человек и приказал следовать за ним к Асаду Махсуму.
В тот день у Фирузы было много работы в женском клубе. Она очень устала и, закончив наконец все дела, с удовольствием села на мягкий диван в своем кабинете. Беременность все больше давала себя знать. Глубоко вздохнув, она подумала: хорошо все же, что у нее есть работа, иначе сошла бы с ума. Вот уже три дня прошло после встречи с Куйбышевым и Низамиддином, а об Асо ничего не слышно. У Фирузы разрывалось сердце от беспокойства, оставаясь дома одна, она не могла ни есть, ни спать. Но днем, собравшись с силами, она шла в клуб и, не подавая виду, что страдает, даже улыбаясь и шутя, беседовала со своими подопечными, присутствовала на их занятиях, вела переговоры с учреждениями по административным вопросам... А сердце болело, вI олове неотвязно вертелся вопрос: что делать, что делать?
Однако Фируза была не из тех, кто предается отчаянию, она стремилась к действию. Отдохнув несколько минут на диване, она почувствовала прилив энергии. Часы показывали три часа пополудни Фируза прошла в учительскую, предупредила завуча, что идет в ЦК партии к Хайдаркулу, надела паранджу и чашмбанд и вышла на улицу. На самом деле она решила отправиться пешком в загородный Дилькушо. Дорогу будет спрашивать у встречных, а придя туда, разузнает об Ойше и непременно разыщет Асо.
Чтобы сократить путь на главную улицу, которая вела к воротам Кавола, она прошла через ряд жестянщиков, затем под куполом Тельпак, где торговали головными уборами. К этому времени на базарах и в торговых рядах Бухары жизнь уже била ключом. Фируза приближалась к рядам парфюмерии и галантереи, когда увидела Мирака, сына Сайда Пахлавана, того самого Мирака, который показал ей дом Оим Шо.
Недолго думая, она дернула его за плечо. Парень возмущенно обернулся, но, узнав Фирузу, заговорил приветливо:
— Здравствуйте, уважаемая сестрица, как себя чувствуете, как здоровье?
— Спасибо, спасибо! Пойдем в сторонку, толчея, у меня к тебе дело есть...
— Все, что прикажете, сделаю для вас.
И они двинулись дальше, в поисках менее людного места. Под навесом Ячменного базара они нашли местечко поспокойнее. Фируза спросила Мирака, почему он в этот час не в школе.
Мирак усмехнулся:
— Я уже грамотный. Три месяца походил и стал грамотным, довольно!
— Вот как? А в какой школе ты учился?
— В «Учунчи Туране»... Когда мы переехали в город, отец меня отдал в эту школу. Но там такой шум, такой галдеж, ссоры, драки. Нет, мне это не подходит!
— Ну и ну! — воскликнула Фируза и заставила Мирака рассказать все, что он там видел.
Школа «Учунчи Туран» помещалась в доме одного арендатора. Там были три классные комнаты, а на балахане разместились канцелярия и учительская.
Новая школа была хороша уже хотя бы тем, что там не читали Коран и «Чоркитоб». Занятия шли с утра до вечера. После каждого урока, длившегося около часа, была перемена. Письменные принадлежности и книги выдавались ребятам бесплатно. Распределял все это сам директор. Нужно было только иметь свою папку или сумку для книг.
У мальчика появились в школе хорошие друзья, он узнал от них новые игры; в общем, ему там нравилось. Но однажды директор собрал ребят всех трех классов и сообщил, что прощается с ними, так как с завтрашнего дня на его место придет другой человек, назначенный отделом народного образования. Впрочем, если ребята не хотят с ним расставаться, они могут не допустить этого, изъявить свою волю. И такие нашлись. Старшеклассники прямо так и заявили: «Нам не нужен другой директор, мы хотим, чтобы остался прежний».
«Хорошо,— сказал директор,— когда новый директор войдет завтра в класс знакомиться с вами, бросайтесь врассыпную от него... Куда попало, в окна, в двери... Не отвечайте на его приветствия... Остальное я сам устрою».
И вот на следующий день снова были собраны все три класса вместе.
Новый директор вошел в сопровождении учителей. Его приветливое: «Здравствуйте, ребята»,— было встречено всеобщим бегством из класса Лицо директора оставалось спокойным; умный человек, он промолчал и вернулся с учителями в канцелярию. Туда вскоре вызвали классных старост и долго с ними беседовали. Потом раздался звонок, призывающий на занятия, ребята вошли в свой класс, и урок начался.
Через месяц все уже стали привыкать к новому директору, но тут он получил другое назначение — в только что открытую школу, а в «Учунчи Туран» его место занял приезжий ташкентец, человек с тяжелым характером, угрюмый, с вечно недовольной миной на лице; он строго соблюдал уразу, намазы и призывал к этому учеников, ввел дополнительные уроки по религии, которую сам же преподавал... В класс он приходил с водой и кувшином для ритуальных омовений и учил ребят, как это-надо делать.
Энергичный, смелый вожатый школы запротестовал; в резкой форме сказал он директору, что не будет соблюдать уразу, и ушел из школы. На его место выдвинули старосту класса, в котором учился Мирак. Этот прилежно изучал Коран, он был первым учеником.
А с Мираком недавно произошло следующее. В месяц рамазана, когда уроки начинались после полудня, он пришел в школу пораньше. Набегался, наигрался, проголодался и с аппетитом съел сдобную булочку, которой его снабдила заботливая мать. Сьел он ее, не дождавшись вечера, уговорил и других ребят позавтракать, сказал, что, работая в поле, он никогда не постился, не молился и бог не покарал его за это. «Бог любит ребят и прощает им грехи». Так закончил Мирак свою агитационную речь. Очевидно, слух о ней дошел до директора; после полудня, когда все ребята собрались в классе, он вошел туда, хмуря брови, и коротко приказал Мираку: «Принеси воды!»
Мальчик, забыв о ритуале, решив, что нужно полить пол и подмести, принес, сгибаясь под тяжестью, полное ведро воды и поставил перед директором, ожидая дальнейших приказаний. А тот, не говоря ни слова, встал, размахнулся и ударил Мирака по лицу. Мальчик зашатался и отскочил, чуть не упав.
«Принеси кувшин для омовения!» — заорал директор. Глаза его метали молнии.
Мирака никогда еще не били. Отец учил его вести себя так, чтобы ни у кого не было оснований ударить его. А если уж какой-нибудь задира начнет драться — как следует дать ему сдачи.
Но сейчас особый случай, его ударил директор школы, новой, советской школы, учитель закона божьего... Взрослый, сильный человек... Что же делать?
Мирак выбежал из класса и в первую минуту, еще не сознавая, что он делает, поднялся на балахану за кувшином. Но когда он принес кувшин в класс, его захлестнула такая волна гнева, что он с силой бросил его к ногам директора. Глиняный кувшин рассыпался на мелкие кусочки, вода разлилась, забрызгав штаны и подол длинного камзола директора. Он взбесился и занес было руку, чтобы ударить Мирака, но тут зашумели, вскочив со своих мест, все ребята, а Мирак смотрел на директора такими ненавидящими глазами, что тот невольно опустил руку. Тогда Мирак взял из парты свои книги и тетради и молча ушел из класса, из школы...
— Так и кончилось мое учение,— завершил он свой рассказ. Фируза, слушая подростка, то смеялась, то вспыхивала от гнева.
— Отец знает об этом?
— Нет, пока не знает.
Целую неделю нет от него вестей... Мать беспокоится...
— Знаешь что, пойдем к твоему отцу. Об этом я и хотела тебя просить: чтобы ты проводил меня в загородный Дилькушо. Ты ведь знаешь дорогу, не раз, должно быть, ходил?
Мирак призадумался:
— Дорогу-то я знаю... Но как посмотрит на это отец?
— Отец будет доволен, не бойся! Ведь я с тобой. Только давай скорее, поздно уже!
— Может, наймем фаэтон? — деловито, как взрослый, предложил Мирак.
— Хорошо! Только доедем не до самого парка, а как завидим ворота издали, сойдем и фаэтон отпустим.
Одноконный фаэтон они нашли на Сенном базаре и быстро двинулись в загородный Дилькушо. Фируза, одна их первых женщин сбросившая паранджу, всегда ратовавшая за полное ее уничтожение, в данную минуту была очень рада, что паранджа и чашмбанд скрывают ее от любопытных взоров. Иначе ей бы казалось, что все знают, куда она едет, и насмехаются над ней.
Мирак, наоборот, мечтал, чтобы приятели увидели его в фаэтоне. Сидя рядом с Фирузой, он горделиво посматривал по сторонам, но, увы, никто из знакомых не попался ему на пути.
Фаэтон они отпустили почти за версту от парка Дилькушо и дальше двинулись пешком.
Видя, как тяжело шагает Фируза, Мирак заботливо сказал:
— Можно было еще немного проехать... Сада не видать.
— Ничего,— успокоила его Фируза,— пойдем не спеша, ничего... Она и виду не показала, как сильно билось ее сердце, как ослабели ноги
от охватившего ее волнения. Что ждет ее? Как бы не попасть в лапы самого Асада. Чем порадует Сайд Пахлаван? А может, сообщит что-нибудь страшное? Что с Асо, что с Асо?
История повторяется: этот сад, бывший некогда резиденцией эмира, видевший так много горя и насилия, обесчещенных несчастных женщин, и теперь является местом, где творятся жестокие дела. Говорят, что они вполне под стать жестокости эмира, что Асад Махсум и его люди не хуже эмира расправляются с простым народом.
От этих мыслей отвлек Фирузу возглас Мирака:
— А вот и ворота в парк! Хоть бы там оказался знакомый караульный!
— У тебя тут есть знакомые?
— Да! — с гордостью сказал Мирак и прошел немного вперед. Как же, ведь он проводник!
К величественным въездным воротам в парк Дилькушо вела прямая, обсаженная деревьями дорога. Во времена эмира на эту дорогу не мог ступить никто, кроме особо привилегированных. А о том, чтобы подойти к воротам, и речи быть не могло. Теперь было несколько посвободнее, но и у ворот, и по углам у стен парка дежурили вооруженные часовые. Шутка ли, здесь помещалась Чрезвычайная комиссия по борьбе с басмачами в окрестностях Бухары во главе с ее председателем Асадом Махсумом! Если даже муха залетит, крылышки спалит; серна забежит — копыта сгорят. Народ не зря стишок сочинил:
Выйдешь в горы на рассвете, Там тебя тащит ветер. В сад войдешь, а там Махсум Пустит пулю, в лоб твой метя!
К счастью, дежурным оказался Орзукул со своими подручными. Они знали сына Сайда Пахлавана Мирака. Мальчик подошел к ним, вежливо поздоровался, спросил, как полагается, о здоровье, , потом сказал, что пришел с сестрой к отцу по неотложному делу, нужен его совет...
Ну, если дело важное, проходите,— разрешил Орзукул,— для детей Пахлавана парк Дилькушо открыт.
Мирак и Фируза не заставили приглашать себя дважды. В парке было сколько служебных зданий; Мирак знал, что отец работает в подвале, под суфой. Вместе с Фирузой он прошел туда. Сайд это время отвешивал повару рис.
— Здравствуйте, отец,— сказал подросток.— Вот мы пришли... дело есть...
— Здравствуйте, здравствуйте,— приветствовал их Пахлаван, бросив удивленный взгляд на женщину в парандже. - Присядьте, добро пожаловать! Я скоро...
— Сколько гостей ожидается? — спросил повар.
— Человек десять, наверное. На всякий случай готовь побольше. Повар унес мешок с рисом, и тогда Фируза приподняла немного
чашмбанд.
Сайд был потрясен.
— Фируза! — невольно вскрикнул он.
Затем, подойдя к ней поближе и понизив голос, спросил:
— Зачем вы пришли?
— Хочу узнать, что с Асо. Если его не освободят, пусть арестуют и меня!
Сайд Пахлаван огляделся по сторонам, потом, объяснив, что нужно выплеснуть спитой чай, вышел во двор; увидел, что поблизости никого нет, вернулся успокоенный и сказал:
— Очень много дел было в последние дни, я не мог урвать и часу, чтобы съездить в город, но об Асо я заботился все время. Мне известно, что ему ничего не грозит. Махсум обещал большому человеку освободить Асо, да все не было времени заняться этим, разъезжал — то в Вабкент, то в Зандани... А тут еще возня с курбаши Джаббаром. И у меня голова кругом идет, не напомнил ему об Асо.
— А что делает Асо, где он?
— Он там, в малом дворике... С ним еще один молодой человек из Зираабада. Его никто не трогает, не теребит... И кормят хорошо, я проверяю...
— Да все равно в неволе! Наверное, похудел, горюет...
— Уж не без этого, особенно когда нас вспоминает. Я как могу утешаю...
— А что с Ойшой? Как она? Сайд Пахлаван махнул рукой:
— Ойша? Здравствует и, кажется, вполне счастлива... Что ей сделается?
— Не может быть! Не верю!
— Пойдите к ней и убедитесь. Цветет...
— Ойша?
— Да, да, Ойша, та самая, племянница моего друга Хайдаркула.
Фируза онемела от изумления. А Мирак, с интересом рассматривавший мешки с рисом, сахарным песком, мукой, горохом, заполнявшие подвал, вдруг бойко сказал:
— Хотите, тетушка, я провожу вас на женскую половину к тетушке Ойше?
— Ты что-то очень расхрабрился, своевольничаешь,— проворчал Сайд Пахлаван.
Паренек погрустнел.
— Разве я что плохое сделал?
— Например, явился без спроса сюда...
— А уж это моя вина,— вмешалась Фируза.— Встретила его, попросила проводить. Шел он сердитый...
— Сердитый?
На кого же это?
— На школу, в которой больше не учится.
— Как так?
— Заведующий ни за что ни про что дал ему оплеуху...
— Ну, он, верно, провинился в чем-нибудь...
— Провинился, провинился...— У Мирака от обиды выступили слезы на глазах.— Только в одном...
— Мирак был прав,— перебила Фируза.— Я пойду навестить Ойшу. А ты не дуйся и расскажи, что произошло.
Мирак молчал. Сидя на мешке с ячменем, он даже повернулся к Фирузе и отцу спиной.
— Будьте очень осторожны, когда пойдете на женскую половину,— сказал Сайд Пахлаван Фирузе.— Не дай бог, заметит Махсум... Человек он вспыльчивый, горячий, рассердится — плохо будет.
— Постараюсь не попасться ему на глаза.
Расспросив, как туда пройти, Фируза вышла из подвала. Ей повезло — на внешнем дворе никого не было. Проскользнув через крытый темный коридор, она оказалась во внутреннем дворике. Там у двери в кухню сидела Раджаб-биби и в глубокой деревянной миске перебирала маш.
— Здравствуйте! — сказала Фируза, сбросив с головы паранджу. Раджаб-биби так и застыла, потеряв на мгновение дар речи, но
тут же опомнилась и заговорила:
— Здравствуйте, Фируза, дорогая! Во сне ли я вас вижу или наяву?
Она проворно встала, поставила миску на суфу и подбежала к неожиданной гостье.
— Какими судьбами? Вот счастливый день! Как вы все там? Здорова ли Оймулло? Пожалуйте в дом! Ойша там, что-то шьет... Давно меня просит сварить маш с рисом, очень хочется, говорит. Вот я и решила сегодня, мне» самой каждый день плов надоел .. Вот чищу маш, а левая бровь так и моргается, так и дергается... Откуда, думаю, радость ко мне придет, тут и появились... Идемте, идемте! Ойша-джан, какая гостья у нас!
Ойша стояла в дверях передней. Нарядная, веселая, она излучала радость. На ней было прелестное платье из маргеланского атласа, так начинаемого ханского.
Волосы заплетены в мелкие косички. Голову украшала шитая золотом тюбетейка с восемью шишечками. В ушах сверкали алмазные серьги с длинными подвесками, на пальцах — драгоценные кольца.
Фируза-джан, как я счастлива, что вы пришли! — воскликнула Ойша, бросившись ей на шею.— Пришли все же. А я уж подумала, что все от нас... Спасибо, спасибо!
Фируза старалась улыбаться, бормотала что-то невнятное, совсем расширилась.
Ойша пригласила ее в роскошно убранную комнату. Туркменский, согнанный лучшими мастерами, покрывал весь пол. Повсюду были раскиданы гюфячки, шелковые и бархатные покрывала, подушки из пуха. В дальнем углу возвышалась металлическая кровать с шишечками; в нишах поблескивала дорогая фарфоровая и медная посуда; на стене над кроватью висели револьверы и сабли. Высокое зеркало — от пола до потолка — стояло недалеко от двери. Только в самых богатых домах в ту пору можно было увидеть такие тюлевые занавеси, как те, что висели на трех широких окнах с разноцветными стеклами — зелеными, желтыми, красными...
Войдя в комнату, молодые женщины снова обменялись приветствиями. Потом наступило неловкое молчание: видно, никто не знал, с чего начать разговор. Фируза была в недоумении: поздравлять ли Ойшу, а может, нужно утешить ее или сказать о Кариме... Ойша тоже была смущена, угнетена какой-то мыслью.
Молчание нарушила Раджаб-биби, вошедшая вслед за ними:
— Видите ли брата моего Хайдаркула? Как он поживает?
— Хорошо, работает...— Поколебавшись мгновение, Фируза добавила: — Но, конечно, все эти события расстроили его, взволновали.
— Такова судьба,— вздохнула старуха.— Думали разве мы, что так повернется. Ехали в Гиждуван веселые, на свадьбу... Бедный Карим погиб от пули басмача, а нас Махсум сюда привез... Днем и ночью Ойше об одном твердил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41