Серьезную угрозу являет собой и кенигсбергский гарнизон, состоящий из 13 тысяч солдат и офицеров. Кроме того, здесь сосредоточены четыре тысячи орудий и минометов.
— В направлении главного удара у нас будет перевес в силах и средствах,— объясняет генерал Тымчик час спустя командирам полков и отдельных батальонов на очередном занятии в поле,— и добавляет: — Как в Сталинграде и Севастополе, бои в столице Восточной Пруссии будем вести серией отдельных, порой не связанных одна с другой, атак, исход которых определят самостоятельные действия рот, штурмовых групп.
В ожидании боя солдаты пишут письма домой, обсуждают новости. Гвардии сержант Суфиян Хабибуллин, башкир из Челябинской области, выходит с товарищами из блиндажа. Лес и поле сливаются вдали в голубоватой дымке. От земли исходит пар, кажется, она томится в ожидании хлебороба. Но на полях безлюдно, деревни словно вымерли.
— Дали мужики стрекача, а зря,— говорит один из бойцов.— Сеять-то в самую пору.
— У нас в Узбекистане уже отсеялись. - Ленинград отстраивается,
— А я письмо получил.— Григорий Кубрак сияет: — Многие шахты Донбасса выдают на-гора уголек.
— Трехгорка, слыхали, собирается всех женщин наделить цветным ситцем,— сообщает самый молодой из пополнения Юрий Костиков.
— И мои земляки тоже не лыком шиты,— не хочет оставаться в долгу сталинградец старшина Расходов,— тракторы выпускают.
Делятся люди новостями из газет и писем родных, не таят своих чувств. Неожиданно Расходов замечает красноармейца с пышными усами.
— Ты откуда такой взялся? — удивляется.
— Из медсанбата после ремонта.
— Раз так — принимаем, только вот, насчет усов...— старшина делает многозначительную паузу и продолжает: — Приказ комдива: усы разрешаются исключительно пожилым, кому за сорок пять. Мы же за границей воюем, а здесь нас представляли этакими бородачами.
— Коль так, сбрею...— смеется усач и решительно взмахивает рукой.
О разном говорят солдаты. За нитью разговора не уследить. Но о чем бы ни шла речь, думы у всех об одном: впереди — Кенигсберг и брать его надо умеючи.
По инициативе политработников в частях заведены специальные тетради, в них гвардейцы записывают свой мысли перед штурмом крепости.
— Это нужно не столько для истории, сколько для сегодняшнего дня,—наставляет политработников 261-го гвардейского начальник политотдела гвардии полковник Липецкий.
Особое внимание он требует обратить на штурмовые отряды. Так, один из них, созданный в 264-м полку, насчитывает в своих рядах 24 члена ВКП(б), 24 кандидата в члены партии и 49 комсомольцев.
— Полагаю, это немало значит,— подводит он итог инструктажа и снова (в который раз!) подчеркивает: — Позаботьтесь, товарищи, чтобы во всех подразделениях активно действовали партийные и комсомольские организации. Подумайте о резерве парторгов и комсоргов. И помните о ветеранах дивизии, ведь каждый из них все равно, что политработник, политбоец. Всеми мерами нужно обеспечить высокий наступательный порыв!
Не впервые дивизии штурмовать крупные города, но
к взятию Кенигсберга она готовится особенно тщательно. Тактические занятия проводятся каждый день. Инженерное обеспечение — реальное. Боеприпасов завезено пять-шесть боекомплектов, продовольствием обеспечены на полмесяца — таких запасов полки прежде не имели. Учтены людские и материальные ресурсы. Во всех ротных и батарейных партийных и комсомольских организациях проведены собрания. Все предусмотрено загодя^. Это и предопределяет тот высокий настрой, когда отдай только приказ...
Приказ тоже готовится, его номер — 06. Остается кое-что уточнить. И ждать хорошей погоды. Пока что туманы и дожди сдерживают авиацию, а без нее как же начинать?
ТРЕБУЮТСЯ ВЕЛИКАНЫ
В ночь на 5 апреля дождь прекращается, и в небе появляются самолеты. Все вздыхают с надеждой на ясный день. Но утром снова висит морось. И белая пелена тумана скрывает горизонт.
Едва улучшается видимость, как завывают, отсвечивая яркими сполохами огня, «катюши». Уплотняют огонь орудия и минометы всех калибров. Без тщательной артподготовки не-обойтись перед штурмом такой крепости, как Кенигсберг.
Сегодня должны возвратиться из рейда по тылам противника Две группы разведчиков во главе с гвардии младшими сержантами Василием Филоновым и Михаилом Скворцовым. Исходя из обстановки, они вызвались посеять панику в пригороде Амалиенау (район улицы Кутузова). Генерал ждет не дождется. На душе у него почему-то тревожно.
И еще одна весьма неопределенная ситуация, касающаяся миссии парламентеров, отбывших во вражеский форт предложить его гарнизону сдаться без боя. Эта кем-то высказанная идея была одобрена командиром корпуса, и ответственность за организацию переговоров легла на заместителя комдива по строевой части
Кариду. Первая попытка установить контакт с командованием вражеского гарнизона сорвалась. Гитлеровский офицер внимательно выслушал требования парламентера, но
прошел час, другой, а со стороны противника никто так и не появился. Однако гвардии подполковник Карида был не из тех людей, кто бросает на полпути начатое дело. Он предложил вторым парламентером гвардии старшего лейтенанта Тимофея Кузьмича Кузнецова, командира роты автоматчиков 262-го полка — заслуженного, храброго офицера. Тогда же в политотдел дивизии поступил текст обращения командующего войсками 3-го Белорусского фронта к немецким генералам, офицерам и солдатам кенигсбергской группы войск. В листовке со всей откровенностью давалась оценка обстановки, явно неблагоприятной для германской армии, и содержалось ультимативное требование — безоговорочная капитуляция. «К документам немцы почтительны. Попытаемся еще раз»,— решился Тымчик. Задача гвардии подполковника Кариды оставалась прежней — координация действий штурмовых отрядов и групп на случай, если гарнизон форта отклонит предложение о капитуляции и прибегнет к обороне. Тогда останется один путь — штурм.
...Осторожно раздвигая ветки кустарника, Скворцов неслышно пробирается к воде. Поодаль волны слегка раскачивают катер, и он тихонько поскрипывает,
«Недавно причалили, вечером его здесь не было»,— рассуждает про себя гвардии младший сержант.
Он пристально всматривается в белеющее пятно, но рассмотреть, где же находятся сходни, так и не может. Брызжет из-за тучи лунный свет, и воин замечает узенькую дорожку мостика, связывающую катер с берегом. Предположить присутствие катера на Прегеле (Пре-голя) никто не мог, и потому группы рассредоточены. Но и упустить такой момент, если задача разведгруппы — посеять панику,— вряд ли будет оправдано.
Оба напрягают зрение. Скворцов ёрзает от нетерпения, но Филонов удерживает товарища. Затем они долго ползут по-пластунски, подбираясь.как можно ближе к мостику. Отдышавшись, прислушиваются. Тихо плещет вода. Вахтенного все не видно. Наконец на палубе вырастает фигура матроса. Минуту-другую он маячит на однрм месте, затем торопливо начинает вышагивать взад-вперед.
Два взрыва гремят почти одновременно. Потом еще один и еще... На катере вспыхивает пожар. По. палубе мечутся матросы, пытаются сбить пламя, но оно все разрастается. В его пляшущих отсветах отчетливо видны фигуры фашистов, и тогда разведчики пускают в ход автоматы.
Противник всполошился. Приходит в движение позиция, что в створе с первой траншеей, занимаемой 87-й гвардейской. Откуда-то сбоку строчат пулеметы. Одна за другой взлетают ввысь осветительные ракеты. Кажется, разведчики сделали все, что от них требовалось. Главное теперь — незаметно ускользнуть.
...— Товарищ гвардии генерал, вернулись разведчики,— лицо Петра Николаевича Прихно довольно сияет.-— Подступы к «Лйндорфу» определены, паника в тылу врага поднята внушительная, и еще одна новость: Филонов и Скворцов утверждают, что Прегель, разлившись, затопила все прилегающие улицы.
— Ясно! — Тымчик с облегчением вздыхает и делает пометки в своей рабочей тетради.— Молодцы гвардейцы! У обоих, если не ошибаюсь, по два ордена Славы, считаю представление их к первой степени вполне заслуженным.
...Ожидание — томительно. «А что, если наша затея лишь наруку фашистам? Для них выигрыш во времени многое значит. Теперь сказать, был ли он прав, внося предложение командиру корпуса о проведении переговоров, может результат этих переговоров. Но как бы там ни было, навязывать неприятелю свою инициативу — прямая обязанность любого командира».
— Водят нас за нос,— Липецкий нетерпелив. Гвардии полковник Прихно подает радиограмму!
— Командарм предупреждает, что с Земландского полуострова враг перебрасывает пехотные и противотанковые части. По рации запрашивает, не вернулись ли парламентеры.
— Передайте ему донесение Кариды. Кузнецов направился в расположение форта. Установил срок переговоров в полчаса. Ждем.
Медленно тянется время...
Если миссия будет удачной, сколько людей уцелеет, сколько избежат преждевременной инвалидности! Практически судьба форта решена, штурмовой отряд старшего лейтенанта Соина обложил его, и ждать помощи фашистам неоткуда, сопротивление бессмысленно.. Но как рассудит комендант форта? Решит отсидеться до конца войны, затеет отпор или сдастся без боя? Хмурое лицо Тымчика светлеет: на ум приходит гвардии капитан Григорий Лобанов. Тому все ясно, и потому он предложил отправить себя вместе с парламентерами, чтобы сразу же принять от пленных вооружение. «Иной ход событий, заявляет, нелогичный».
— Петр Николаевич, помните пленных в начальный период войны? — вопрос Тымчика к Прихно довольно неожиданный.— Какими надменными и гордыми держались? Теперь мы берем их пачками... Да, так о пленных я вот к чему: в приказе № 06 есть пункт — особые указания. Туда следует вставить фразу: всех добровольно сдающихся в плен солдат и офицеров противника оберегать, во время артиллерийского и минометного огня укрывать, а при первой возможности под охраной направлять в тыл, Таково требование командующего.
Мысли комдива опять и опять кружат вокруг предстоящих событий. «Как там Кузнецов? Не надругались бы над ним, ведь понятие воинской чести фашистами давно утрачено...»
...Гвардии старший лейтенант Тимофей Кузнецов недолго стоит у стен форта. Поднятый над его головой белый флаг виден ивдали: его подсвечивают двумя лучами карманных фонарей бойцы, сопровождающие парламентера.
— Могу проводить одного офицера! — звучит гортанное приглашение.
Кузнецов делает шаг вперед, на ходу роняет бойцам:
— Ждите меня здесь, переговоры — полчаса.
Немецкий солдат идет влереди по тропке, едва различимой под сапогами. Тимофей Кузьмич понимает, что стоит слегка оступиться или свернуть чуть в сторону и взлетишь на воздух. Вот и ров. Заполнившая его вода отливает в лунном свете расплавленным свинцом.
Лебедка со скрежетом опускает чугунный мост и тотчас поднимает его, как только оба — парламентер и сопровождающий — оказываются по ту сторону канала. Кузнецов успевает оглянуться перед тем, как войти в массивную металлическую дверь.
— Придется подождать здесь.
Тамбур скупо освещает электрическая лампочка, но и к ней никак не привыкнут глаза. -Кузнецов успевает разглядеть две двери в бетонной стене. Солдат вошел в левую, а ему в какую?
— Прошу!
В просторной комнате продолговатый стол, два стула. Щеголеватый обер-лейтенант кивает на место за столом, сам садиться не спешит, ждет, пока пододвинет к себе стул русский.
— Откуда родом? — обер-лейтенант раскрывает пачку сигарет, затем протягивает зажженную спичку.
— Для знакомства у нас еще будет время,— выпустив сладкий дымок, Кузнецов оценивающим взглядом окидывает коменданта форта: —Но коль вы так любознательны, скажу: русский, командую ротой автоматчиков. Вам, очевидно, знакомы и обстановка на фронте, и условия капитуляции?
Глаза обер-лейтенанта как бы вспыхивают и начинают прыгать по листовке.
— Этот документ впервые вижу. О маршале Василевском прежде не слыхал.
— Это не наша вина. Жаль...
Гитлеровец жадно курит, точно в последний раз.
— Покажите, где проходит линия фронта... Кузнецов ждет, пока комендант расстелет на столе
карту-десятиверстку, и принимается чертить круг, не оставляющий у обер-лейтенанта никаких надежд. Тот наблюдает за ним, как за фокусником на сцене, с ухмылкой недоверия. Однако и вид русского парламентера, спокойный, уверенный, и искренний тон листовки-обращения роняют в душу фашиста искру сомнения. Воцаряется тишина. Лицо немца судорожно кривится от напряженной работы мысли. Он извлекает из пачки одну сигарету за другой, поспешно прикуривает. Наконец, выдавливает:
— Мир сошел с ума. Везде — зло. Я хочу сделать добро и потому сдаюсь на милость победителя. Позора не испытываю и поражения не ощущаю,— зубы его стучат в нервном ознобе.
— ...Наши требования выполнены безоговорочно. Гарнизон форта капитулировал,— голос Леонида- Дмитриевича Кариды ликует в трубке.
Утром в штаб 43-й армии поступит донесение, что части 87-й гвардейской, форсировав за ночь канал Ланд-Грабен (река Голубая), захватили плацдарм на его противоположном берегу, овладели, наконец, фортом № 5/а и тем самым открыли прямую дорогу на северо-западную окраину Кенигсберга.
ДРУГОГО НЕ ДАНО
«Линдорф» пал. Но продвижение к городу наших войск по-прежнему затруднено. Мешают доты. Их множество как на внешнем, так и на внутреннем обводах Кенигсберга. Искусно замаскированные под окружающую местность, они обнаруживают себя лишь в момент прямой атаки.
Один из таких крепких орешков предстоит разгрызть 264-му гвардейскому стрелковому полку в районе населенного пункта Вальдгартен. Дот, построенный по принципу круговой обороны, издали не достать; подступы к нему спло.шь заминированы, обведены двумя линиями траншей и проволочных заграждений.
— Какие будут соображения насчет дота? — спрашивает Тымчик, выслушав доклад помощника начштаба полка гвардии капитана Андрианова, прибывшего на КП дивизии с докладом о состоянии дел в полку.
— Возьмем этот дот, товарищ гвардии генерал, только немного позже, с наступлением темноты. Есть у нас старшина Мельников. Пойдет со своим взводом. Если что, артиллеристы поддержат.
К вечеру Семен Мельников с группой бойцов отправился на задание. В полку с нетерпением ждали возвращения смельчаков.
В полночь на НП командира дивизии поступила телефонограмма:
«Дот подавлен. Гвардии старшина Мельников, использовав момент внезапности, скрытно подобрался к
огневой точке с тылу. Он забросал гранатами амбразуры. Бойцы ворвались вовнутрь. Уничтожено до сорока фашистов, тринадцать пленных послано в штаб...
Утром, едва солнце пробивает туман, на гарнизон Земландского (Калининградский) полустрова, вознамерившегося примкнуться к Кенигсбергу, один за другим обрушиваются бомбовые удары. Это ощутимая помощь войскам, штурмующим город-крепость.
...Сколько метров прополз Алексей Семенович Кон-тушный по-пластунски — сказать трудно. Но вот и стена дома. Шершавая. Холодная. Заслышав шорох во дворе, шумно взлетают галки. Пора заходить с фасада. Нет, сначала надо сориентироваться.
Вон там огневая точка. Батальон 262-го полка залег у площади. К ней ведут жилые дома. Оказывается, все они соединены между собой ходами сообщения.
Контушный проверяет автомат. У него три противотанковые гранаты. Две бросит в окна-амбразуры подвала, одну в ту комнату на первом этаже, где установлен пулемет.
Три взрыва гремят один за другим с равными проежутками времени секунд в двадцать. Что будет с потолком и стенами, Алексей Семенович не берется угадать, но окна и двери уж точно выпадут на улицу. Собственно, на это рассчитывает. Ничего подобного, однако, не происходит — дом лишь чуть вздрагивает, из уцелевших окон и дверей начинает валить густой дым. Глаза слезятся, горло перехватывает кашель. Грохот боя вроде поубавился, это умолк пулемет. Сейчас подоспеют бойцы его роты. Уже доносится топот их сапог. Алексей Семенович шарит растопыренной пятерней на земле, находит свалившуюся с головы каску. Пытается сдвинуться с места, но не может. Будто в кошмарном сне. «Это от перенапряжения»,— догадывается. С трудом заносит ногу на ступеньку лестницы, поднимается на следующую. Добрался до второго этажа. Резко толкает дверь и стреляет из автомата. И тут поспевают товарищи. Опережая Контушного, они бегут вверх по мраморной лестнице. Хлопают на этажах
дверьми. Вскоре выводят наружу сдавшихся в плен гитлеровцев. Их человек двадцать. Значит, в доме оборонялся взвод, не меньше.
Контушный чувствует непомерную усталость. Кто-то благодарит его, жмет руку. Гвардеец через силу улыбается: «Послал бы командир, кого-то другого из бывалых, тот повел бы себя точно так же».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— В направлении главного удара у нас будет перевес в силах и средствах,— объясняет генерал Тымчик час спустя командирам полков и отдельных батальонов на очередном занятии в поле,— и добавляет: — Как в Сталинграде и Севастополе, бои в столице Восточной Пруссии будем вести серией отдельных, порой не связанных одна с другой, атак, исход которых определят самостоятельные действия рот, штурмовых групп.
В ожидании боя солдаты пишут письма домой, обсуждают новости. Гвардии сержант Суфиян Хабибуллин, башкир из Челябинской области, выходит с товарищами из блиндажа. Лес и поле сливаются вдали в голубоватой дымке. От земли исходит пар, кажется, она томится в ожидании хлебороба. Но на полях безлюдно, деревни словно вымерли.
— Дали мужики стрекача, а зря,— говорит один из бойцов.— Сеять-то в самую пору.
— У нас в Узбекистане уже отсеялись. - Ленинград отстраивается,
— А я письмо получил.— Григорий Кубрак сияет: — Многие шахты Донбасса выдают на-гора уголек.
— Трехгорка, слыхали, собирается всех женщин наделить цветным ситцем,— сообщает самый молодой из пополнения Юрий Костиков.
— И мои земляки тоже не лыком шиты,— не хочет оставаться в долгу сталинградец старшина Расходов,— тракторы выпускают.
Делятся люди новостями из газет и писем родных, не таят своих чувств. Неожиданно Расходов замечает красноармейца с пышными усами.
— Ты откуда такой взялся? — удивляется.
— Из медсанбата после ремонта.
— Раз так — принимаем, только вот, насчет усов...— старшина делает многозначительную паузу и продолжает: — Приказ комдива: усы разрешаются исключительно пожилым, кому за сорок пять. Мы же за границей воюем, а здесь нас представляли этакими бородачами.
— Коль так, сбрею...— смеется усач и решительно взмахивает рукой.
О разном говорят солдаты. За нитью разговора не уследить. Но о чем бы ни шла речь, думы у всех об одном: впереди — Кенигсберг и брать его надо умеючи.
По инициативе политработников в частях заведены специальные тетради, в них гвардейцы записывают свой мысли перед штурмом крепости.
— Это нужно не столько для истории, сколько для сегодняшнего дня,—наставляет политработников 261-го гвардейского начальник политотдела гвардии полковник Липецкий.
Особое внимание он требует обратить на штурмовые отряды. Так, один из них, созданный в 264-м полку, насчитывает в своих рядах 24 члена ВКП(б), 24 кандидата в члены партии и 49 комсомольцев.
— Полагаю, это немало значит,— подводит он итог инструктажа и снова (в который раз!) подчеркивает: — Позаботьтесь, товарищи, чтобы во всех подразделениях активно действовали партийные и комсомольские организации. Подумайте о резерве парторгов и комсоргов. И помните о ветеранах дивизии, ведь каждый из них все равно, что политработник, политбоец. Всеми мерами нужно обеспечить высокий наступательный порыв!
Не впервые дивизии штурмовать крупные города, но
к взятию Кенигсберга она готовится особенно тщательно. Тактические занятия проводятся каждый день. Инженерное обеспечение — реальное. Боеприпасов завезено пять-шесть боекомплектов, продовольствием обеспечены на полмесяца — таких запасов полки прежде не имели. Учтены людские и материальные ресурсы. Во всех ротных и батарейных партийных и комсомольских организациях проведены собрания. Все предусмотрено загодя^. Это и предопределяет тот высокий настрой, когда отдай только приказ...
Приказ тоже готовится, его номер — 06. Остается кое-что уточнить. И ждать хорошей погоды. Пока что туманы и дожди сдерживают авиацию, а без нее как же начинать?
ТРЕБУЮТСЯ ВЕЛИКАНЫ
В ночь на 5 апреля дождь прекращается, и в небе появляются самолеты. Все вздыхают с надеждой на ясный день. Но утром снова висит морось. И белая пелена тумана скрывает горизонт.
Едва улучшается видимость, как завывают, отсвечивая яркими сполохами огня, «катюши». Уплотняют огонь орудия и минометы всех калибров. Без тщательной артподготовки не-обойтись перед штурмом такой крепости, как Кенигсберг.
Сегодня должны возвратиться из рейда по тылам противника Две группы разведчиков во главе с гвардии младшими сержантами Василием Филоновым и Михаилом Скворцовым. Исходя из обстановки, они вызвались посеять панику в пригороде Амалиенау (район улицы Кутузова). Генерал ждет не дождется. На душе у него почему-то тревожно.
И еще одна весьма неопределенная ситуация, касающаяся миссии парламентеров, отбывших во вражеский форт предложить его гарнизону сдаться без боя. Эта кем-то высказанная идея была одобрена командиром корпуса, и ответственность за организацию переговоров легла на заместителя комдива по строевой части
Кариду. Первая попытка установить контакт с командованием вражеского гарнизона сорвалась. Гитлеровский офицер внимательно выслушал требования парламентера, но
прошел час, другой, а со стороны противника никто так и не появился. Однако гвардии подполковник Карида был не из тех людей, кто бросает на полпути начатое дело. Он предложил вторым парламентером гвардии старшего лейтенанта Тимофея Кузьмича Кузнецова, командира роты автоматчиков 262-го полка — заслуженного, храброго офицера. Тогда же в политотдел дивизии поступил текст обращения командующего войсками 3-го Белорусского фронта к немецким генералам, офицерам и солдатам кенигсбергской группы войск. В листовке со всей откровенностью давалась оценка обстановки, явно неблагоприятной для германской армии, и содержалось ультимативное требование — безоговорочная капитуляция. «К документам немцы почтительны. Попытаемся еще раз»,— решился Тымчик. Задача гвардии подполковника Кариды оставалась прежней — координация действий штурмовых отрядов и групп на случай, если гарнизон форта отклонит предложение о капитуляции и прибегнет к обороне. Тогда останется один путь — штурм.
...Осторожно раздвигая ветки кустарника, Скворцов неслышно пробирается к воде. Поодаль волны слегка раскачивают катер, и он тихонько поскрипывает,
«Недавно причалили, вечером его здесь не было»,— рассуждает про себя гвардии младший сержант.
Он пристально всматривается в белеющее пятно, но рассмотреть, где же находятся сходни, так и не может. Брызжет из-за тучи лунный свет, и воин замечает узенькую дорожку мостика, связывающую катер с берегом. Предположить присутствие катера на Прегеле (Пре-голя) никто не мог, и потому группы рассредоточены. Но и упустить такой момент, если задача разведгруппы — посеять панику,— вряд ли будет оправдано.
Оба напрягают зрение. Скворцов ёрзает от нетерпения, но Филонов удерживает товарища. Затем они долго ползут по-пластунски, подбираясь.как можно ближе к мостику. Отдышавшись, прислушиваются. Тихо плещет вода. Вахтенного все не видно. Наконец на палубе вырастает фигура матроса. Минуту-другую он маячит на однрм месте, затем торопливо начинает вышагивать взад-вперед.
Два взрыва гремят почти одновременно. Потом еще один и еще... На катере вспыхивает пожар. По. палубе мечутся матросы, пытаются сбить пламя, но оно все разрастается. В его пляшущих отсветах отчетливо видны фигуры фашистов, и тогда разведчики пускают в ход автоматы.
Противник всполошился. Приходит в движение позиция, что в створе с первой траншеей, занимаемой 87-й гвардейской. Откуда-то сбоку строчат пулеметы. Одна за другой взлетают ввысь осветительные ракеты. Кажется, разведчики сделали все, что от них требовалось. Главное теперь — незаметно ускользнуть.
...— Товарищ гвардии генерал, вернулись разведчики,— лицо Петра Николаевича Прихно довольно сияет.-— Подступы к «Лйндорфу» определены, паника в тылу врага поднята внушительная, и еще одна новость: Филонов и Скворцов утверждают, что Прегель, разлившись, затопила все прилегающие улицы.
— Ясно! — Тымчик с облегчением вздыхает и делает пометки в своей рабочей тетради.— Молодцы гвардейцы! У обоих, если не ошибаюсь, по два ордена Славы, считаю представление их к первой степени вполне заслуженным.
...Ожидание — томительно. «А что, если наша затея лишь наруку фашистам? Для них выигрыш во времени многое значит. Теперь сказать, был ли он прав, внося предложение командиру корпуса о проведении переговоров, может результат этих переговоров. Но как бы там ни было, навязывать неприятелю свою инициативу — прямая обязанность любого командира».
— Водят нас за нос,— Липецкий нетерпелив. Гвардии полковник Прихно подает радиограмму!
— Командарм предупреждает, что с Земландского полуострова враг перебрасывает пехотные и противотанковые части. По рации запрашивает, не вернулись ли парламентеры.
— Передайте ему донесение Кариды. Кузнецов направился в расположение форта. Установил срок переговоров в полчаса. Ждем.
Медленно тянется время...
Если миссия будет удачной, сколько людей уцелеет, сколько избежат преждевременной инвалидности! Практически судьба форта решена, штурмовой отряд старшего лейтенанта Соина обложил его, и ждать помощи фашистам неоткуда, сопротивление бессмысленно.. Но как рассудит комендант форта? Решит отсидеться до конца войны, затеет отпор или сдастся без боя? Хмурое лицо Тымчика светлеет: на ум приходит гвардии капитан Григорий Лобанов. Тому все ясно, и потому он предложил отправить себя вместе с парламентерами, чтобы сразу же принять от пленных вооружение. «Иной ход событий, заявляет, нелогичный».
— Петр Николаевич, помните пленных в начальный период войны? — вопрос Тымчика к Прихно довольно неожиданный.— Какими надменными и гордыми держались? Теперь мы берем их пачками... Да, так о пленных я вот к чему: в приказе № 06 есть пункт — особые указания. Туда следует вставить фразу: всех добровольно сдающихся в плен солдат и офицеров противника оберегать, во время артиллерийского и минометного огня укрывать, а при первой возможности под охраной направлять в тыл, Таково требование командующего.
Мысли комдива опять и опять кружат вокруг предстоящих событий. «Как там Кузнецов? Не надругались бы над ним, ведь понятие воинской чести фашистами давно утрачено...»
...Гвардии старший лейтенант Тимофей Кузнецов недолго стоит у стен форта. Поднятый над его головой белый флаг виден ивдали: его подсвечивают двумя лучами карманных фонарей бойцы, сопровождающие парламентера.
— Могу проводить одного офицера! — звучит гортанное приглашение.
Кузнецов делает шаг вперед, на ходу роняет бойцам:
— Ждите меня здесь, переговоры — полчаса.
Немецкий солдат идет влереди по тропке, едва различимой под сапогами. Тимофей Кузьмич понимает, что стоит слегка оступиться или свернуть чуть в сторону и взлетишь на воздух. Вот и ров. Заполнившая его вода отливает в лунном свете расплавленным свинцом.
Лебедка со скрежетом опускает чугунный мост и тотчас поднимает его, как только оба — парламентер и сопровождающий — оказываются по ту сторону канала. Кузнецов успевает оглянуться перед тем, как войти в массивную металлическую дверь.
— Придется подождать здесь.
Тамбур скупо освещает электрическая лампочка, но и к ней никак не привыкнут глаза. -Кузнецов успевает разглядеть две двери в бетонной стене. Солдат вошел в левую, а ему в какую?
— Прошу!
В просторной комнате продолговатый стол, два стула. Щеголеватый обер-лейтенант кивает на место за столом, сам садиться не спешит, ждет, пока пододвинет к себе стул русский.
— Откуда родом? — обер-лейтенант раскрывает пачку сигарет, затем протягивает зажженную спичку.
— Для знакомства у нас еще будет время,— выпустив сладкий дымок, Кузнецов оценивающим взглядом окидывает коменданта форта: —Но коль вы так любознательны, скажу: русский, командую ротой автоматчиков. Вам, очевидно, знакомы и обстановка на фронте, и условия капитуляции?
Глаза обер-лейтенанта как бы вспыхивают и начинают прыгать по листовке.
— Этот документ впервые вижу. О маршале Василевском прежде не слыхал.
— Это не наша вина. Жаль...
Гитлеровец жадно курит, точно в последний раз.
— Покажите, где проходит линия фронта... Кузнецов ждет, пока комендант расстелет на столе
карту-десятиверстку, и принимается чертить круг, не оставляющий у обер-лейтенанта никаких надежд. Тот наблюдает за ним, как за фокусником на сцене, с ухмылкой недоверия. Однако и вид русского парламентера, спокойный, уверенный, и искренний тон листовки-обращения роняют в душу фашиста искру сомнения. Воцаряется тишина. Лицо немца судорожно кривится от напряженной работы мысли. Он извлекает из пачки одну сигарету за другой, поспешно прикуривает. Наконец, выдавливает:
— Мир сошел с ума. Везде — зло. Я хочу сделать добро и потому сдаюсь на милость победителя. Позора не испытываю и поражения не ощущаю,— зубы его стучат в нервном ознобе.
— ...Наши требования выполнены безоговорочно. Гарнизон форта капитулировал,— голос Леонида- Дмитриевича Кариды ликует в трубке.
Утром в штаб 43-й армии поступит донесение, что части 87-й гвардейской, форсировав за ночь канал Ланд-Грабен (река Голубая), захватили плацдарм на его противоположном берегу, овладели, наконец, фортом № 5/а и тем самым открыли прямую дорогу на северо-западную окраину Кенигсберга.
ДРУГОГО НЕ ДАНО
«Линдорф» пал. Но продвижение к городу наших войск по-прежнему затруднено. Мешают доты. Их множество как на внешнем, так и на внутреннем обводах Кенигсберга. Искусно замаскированные под окружающую местность, они обнаруживают себя лишь в момент прямой атаки.
Один из таких крепких орешков предстоит разгрызть 264-му гвардейскому стрелковому полку в районе населенного пункта Вальдгартен. Дот, построенный по принципу круговой обороны, издали не достать; подступы к нему спло.шь заминированы, обведены двумя линиями траншей и проволочных заграждений.
— Какие будут соображения насчет дота? — спрашивает Тымчик, выслушав доклад помощника начштаба полка гвардии капитана Андрианова, прибывшего на КП дивизии с докладом о состоянии дел в полку.
— Возьмем этот дот, товарищ гвардии генерал, только немного позже, с наступлением темноты. Есть у нас старшина Мельников. Пойдет со своим взводом. Если что, артиллеристы поддержат.
К вечеру Семен Мельников с группой бойцов отправился на задание. В полку с нетерпением ждали возвращения смельчаков.
В полночь на НП командира дивизии поступила телефонограмма:
«Дот подавлен. Гвардии старшина Мельников, использовав момент внезапности, скрытно подобрался к
огневой точке с тылу. Он забросал гранатами амбразуры. Бойцы ворвались вовнутрь. Уничтожено до сорока фашистов, тринадцать пленных послано в штаб...
Утром, едва солнце пробивает туман, на гарнизон Земландского (Калининградский) полустрова, вознамерившегося примкнуться к Кенигсбергу, один за другим обрушиваются бомбовые удары. Это ощутимая помощь войскам, штурмующим город-крепость.
...Сколько метров прополз Алексей Семенович Кон-тушный по-пластунски — сказать трудно. Но вот и стена дома. Шершавая. Холодная. Заслышав шорох во дворе, шумно взлетают галки. Пора заходить с фасада. Нет, сначала надо сориентироваться.
Вон там огневая точка. Батальон 262-го полка залег у площади. К ней ведут жилые дома. Оказывается, все они соединены между собой ходами сообщения.
Контушный проверяет автомат. У него три противотанковые гранаты. Две бросит в окна-амбразуры подвала, одну в ту комнату на первом этаже, где установлен пулемет.
Три взрыва гремят один за другим с равными проежутками времени секунд в двадцать. Что будет с потолком и стенами, Алексей Семенович не берется угадать, но окна и двери уж точно выпадут на улицу. Собственно, на это рассчитывает. Ничего подобного, однако, не происходит — дом лишь чуть вздрагивает, из уцелевших окон и дверей начинает валить густой дым. Глаза слезятся, горло перехватывает кашель. Грохот боя вроде поубавился, это умолк пулемет. Сейчас подоспеют бойцы его роты. Уже доносится топот их сапог. Алексей Семенович шарит растопыренной пятерней на земле, находит свалившуюся с головы каску. Пытается сдвинуться с места, но не может. Будто в кошмарном сне. «Это от перенапряжения»,— догадывается. С трудом заносит ногу на ступеньку лестницы, поднимается на следующую. Добрался до второго этажа. Резко толкает дверь и стреляет из автомата. И тут поспевают товарищи. Опережая Контушного, они бегут вверх по мраморной лестнице. Хлопают на этажах
дверьми. Вскоре выводят наружу сдавшихся в плен гитлеровцев. Их человек двадцать. Значит, в доме оборонялся взвод, не меньше.
Контушный чувствует непомерную усталость. Кто-то благодарит его, жмет руку. Гвардеец через силу улыбается: «Послал бы командир, кого-то другого из бывалых, тот повел бы себя точно так же».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31