— Алтухов застегивает чехол гитары и сам отвечает на свой вопрос: — Разве на Миусе...
На следующую ночь артполк занимает Большекрепинскую. Здесь же располагаются танкисты, пехота. В село вползают грузовики с орудиями на прицепах. Теперь, после освобождения Новочеркасска и Ростова-на-Дону, Открывается прямой путь к Миусу.
— И теплый ветер в спину,— шутят бойцы и убыстряют шаг.
На днях в артдивизионе состоялась проверка вооружения. Состояние пушек и гаубиц у комиссии не вызвало особых нареканий, а вот отсутствие почти у каждого шомпола и штыка...
— Идут на заземление связистам,— будто оправдываясь, объясняет капитан Полищук.— Но списать и не пытайтесь, не таков наш комдив. Мне ведь акты не утвердил.
И рассказывает о своем визите.
Привез как-то представление Кульчицкого о потерях противогазов, а Тымчик удивился: «На одной машине сгорело четыреста штук? Как же они там поместились? И почему не были розданы батарейцам? Растеряли! Вот липовые акты и подсовываете по очереди. Был с ведомостями Заверюха, намекал на старое знакомство. Теперь артиллеристы пожаловали. Когда при отступлении часть имущества вынуждены были уничтожать,— это понять можно. Откуда такие потери сейчас? Нет, против совести не пойду...» Пришлось ехать за этими противогазами километров за триста. Бензина жалко. Оставили мы их в одной станице... А раздай бойцам — тогда попробуй собрать в степи по одному, как шомпола...
Дорога круто взбирается вверх. Лошади так напрягаются, что постромки вот-вот лопнут, а груз еле-еле передвигается. Идущие сбоку ездовые багровеют от натуги, упираясь плечами в повозки.
— Так мы. к утру не доберемся...
— Вот и огневая. Не видишь, что ли? Разгружаются по-быстрому. Только выбираются на большак, как из-за облаков с утренним визитом вываливается вражеский бомбардировщик, вот-вот срежет верхушки лесополосы, но круто забирает в сторону и начинает поливать из хвостового пулемета.
— Новичок какой-нибудь вздумал потренироваться.
— Теперь помчимся. Дай бог ноги...
Но ездовые лишь говорят, никто из них не намерен понукать лошадей.
Уже порядком рассвело, когда Михайлюк со своим взводом боепитания, вернулся в дивизион.
— Дай-ка правую! — Ветврач Зиновий Евстафьевич Костин, приземистый, с крутыми плечами, слегка нагибается, теребит лошадь ниже колена. Он всегда разговаривает с лошадьми, как и с людьми — настоятельно, уважительно.
Та покорно подает переднюю ногу, стоит недвижно, лишь жёлтые светлячки в ее глазах полыхают пуще обычного. Врач приподнимает другую переднюю, и конь приседает на задние, по крупу пробегает мелкая дрожь. Закончив осмотр, Костин спешит к другому животному, и все повторяется сначала.
— Поизносили копытца,— констатирует горько. Глядит, на Михайлюка с укором: — Лошади хоть и умны, а разговорной речи не обучены. Не пожалуются, где и
что у них болит. Смотреть надо, товарищ командир взвода. Кузнец нужен. И подковы. А у вас ничего этого нет. И у меня тоже...
— Как же быть? — карие глаза Дмитрия Тимофеевича устало прищурены, но в них угадывается раздражение. С минуту он терпеливо ждет ответа, потом досадует: — Айболит из меня не получится, строитель я.
Зиновий Евстафьевич оголяет стриженную под бобрик голову, вытирает платком короткую шею, ищет острыми глазами коновода, зовет к себе.
— Доложу Кульчицкому: еще один такой переход, и полк останется без конной тяги.
Но остановок, чтобы перековать лошадей, полки не делают. Задача прежняя: не дать противнику оторваться.
К Миусу выходят в полдень. Сквозь прозрачный лед виднеется каменистое дно, по нему лениво ползут пучки прошлогодней травы, короткие соломенные былинки. Река привыкла к такому образу жизни, и никто ей не мешает нести свои воды в Азовское море.
— Махнем на тот берег. Если лед и не выдержит — тут мелко, пушки и колеса не замочат,— предлагает Минасян. Ему, теперь заместителю командира 1-го батальона 1049-го полка, видно, не терпится проявить себя в настоящем деле. Так во всяком случае кажется командиру полковой батареи Карпушинскому. Он наблюдал за Минасяном в бою за хутор Новая Надежда Матвее-во-Курганского района. Смел и решителен. И знаниями обладает, в полк пришел после курсов «Выстрел».
Правый берег круто карабкается вверх, кое-где нависает козырьком. Василий Никитович, отыскав подходящее на его взгляд место, призывно машет рукой своим артиллеристам: дескать, катите орудия.
— Вырвешься к селу —дай зеленую ракету, просит он Минасяна.
— Добро. По обстановке действуй! — смеется тот удовлетворенно.
18 февраля стрелковые роты 300-й минуют Алексеев-ку и завязывают бой за. Александровку. На правый берег перекочевывают подразделения соседней, 49-й гвардейской стрелковой дивизии. Бригады 4-го мехкорпуса оказываются впереди всех километров на двадцать.
И все же развить этот успех непросто. Противник успевает не только закрыть брешь, пробитую в его обороне
мехкорпусом, но и значительно уплотнить свои боевые порядки. А через день контратакует и теснит наши части.
— А ты думал, что наступление — это марш-бросок без передышки. И так от реки Мышкова оставили позади себя, считай, верст четыреста. Передохн'ем малость, подтянем наши тылы, подвезем патроны и харч, а тогда уже и снова тронемся...— втолковывает молоденькому саперу, показывая рукой на противоположную сторону реки, взводный Павел Николенко.— А пока придется потоптаться на левом берегу...
Неоднократные попытки в первой декаде марта прорвать оборону противника на Миусе не принесли желае-мых результатов. Все чувствовали, что более чем семидесятидневные бои ослабили наши части. Дороги размыты. Дает о себе знать нехватка боеприпасов и продовольствия. Об этом без обиняков полковник Тым-чик доносит командарму. Он считает, что дивизии надо отдохнуть, привести себя в порядок, доукомплектоваться. 10 марта поступает приказ: вся 2-я гвардейская армия выводится в резерв фронта.
По утрам начинает пригревать солнце. Неохотно принимая на себя тепло, медленно оседает снег. В воздухе горчит прелый запах подталов. Недалеко то время, когда от берегов Миуса отвалят груды льдин и, собравшись стайками, напирая друг на друга, заторопятся к морю. В сводках Совинформбюро теперь почти ежедневно будет упоминаться участок фронта западнее Ростова-на-Дону. Потекут унылые, однообразные дни напряженных боев в обороне. И все же фронт здесь стабилизируется на всем 180-километровом миусском рубеже. До лета.
Старший сержант Яков Олейник готов утверждать: стоит отвлечься хоть на неделю от боевых действий, как люди становятся мягче. За эти дни все успевают ближе познакомиться друг с другом. И привести себя в порядок. После бани выглядят помолодевшими, опрятными. Аккуратно подстрижены, гладко выбриты. Спешат сфотографироваться, отправить карточки домой. Тем более, что форма одежды новая. Брюки, правда, изменений не претерпели, только гимнастерка. Теперь она со стоячим воротником и погонами. Непривычно взгляду, но краси-
во. Во всяком случае, ему нравится. Принаряжены офицеры Мосейчук, Носков. Приоделись во все новое и связистки. Даша Банченко в короткой юбке и мягких бре-зентовых сапожках выглядит совсем девчонкой. Яков знает тайну Даши — любит она Геннадия. А тот часто наведуется в роту связи и все досадует на свою робость. Может, теперь, на отдыхе, наконец объяснятся?
— Выходи на утренний смотр!—эту команду Олейник подает уже неделю, и всякий раз придирчиво проверяет и внешний вид бойцов, и состояние их оружия. Не отступает от заведенного правила и сегодня: могут, заглянуть офицеры из штаба или политотдела, тем более, что размещаются они в одном селе Сайков-ском.
Утренним осмотром старший сержант остается доволен и разрешает разойтись бойцам на завтрак.
— Дядя, хочешь почитать одну байку?
Олейник смотрит на худенького изможденного подростка, берет из его рук скомканный лист бумаги. С нескрываемой гордостью паренек поясняет:
— Гитлерюги расклеили, а я сорвал.
Текст объявления, набранного жирным типографским шрифтом, гласил:
ОБЪЯВЛЕНИЕ
1. Всякое движение вне населенного пункта без надлежащего разрешения — ВОСПРЕЩАЕТСЯ. Выданные до настоящего времени пропуска на передвижение между населенными пунктами, теряют свою силу упраздняются.
Разрешение на передвижение в течение ДНЕВНОГО ВРЕМЕНИ немецкие власти выдают теперь в НУЖНЫХ, ОБОСНОВАННЫХ и ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ СЛУЧАЯХ только на один день. Дневной пропуск после использования следует немедленно сдавать в учреждение, указанное в пропуске... Задержанные без пропуска вне населенного пункта строго наказываются. 2. Всякое движение в НОЧНОЕ ВРЕМЯ (от захода солнца до восхода) вне квартиры—ВОСПРЕЩАЕТСЯ. Нарушающие это требование — РАССТРЕЛИВАЮТСЯ...
Командующий Германскими войсками.
Внизу стояла печать с черной фашистской свастикой. Перечитав еще раз текст, Яков Васильевич решает отнести объявление в политотдел. Но сначала хочет показать его бойцам.
Где-то рядом слышится звонкий скрежет металла. Олейник мчится по улице, поворачивает за сарай. Солома
с крыши сарая снята на корм скоту или топливо — и сейчас он выглядит весьма неприглядно.
За углом, никого не замечая, примостилась ватага подростков, чумазых, в лохмотьях. У двоих ржавые крючковатые зубья борон, обломки кирпичей почти у всех. Отчаявшись вскрыть круглые зеленые коробки, ребята задумали развести костер, положить в него свои находки и посмотреть со стороны: что же будет. Олей-нику с трудом удается убедить озорников не трогать мины до прихода саперов.
Прибывший Иван Елисеевич Малых расспрашивает, где были найдены круглые диски, идет с миноискателем по стежке, находит еще несколько «сюрпризов». Вместе с Николенко ставит ограждение — будут извлекать мины.
Хмурый Яков Васильевич направляется к дому, где разместился вместе с Борисом Поповым и Прокофием Ворониным. Входит в просторную горницу. На столе шумит, пофыркивая, самовар, лежит хлеб. На кухне мелькает отсутствовавшая все эти дни хозяйка. Олейник смотрит и не поймет, из чего выпечен хлеб — из мякины или картофельной шелухи? Похоже, что и крапива добавлена — зеленые прожилки густо избороздили черный как земля ломоть. Трудно поверить, что такой хлеб ели люди. Переводит взгляд на хозяйку и замечает, что скулы и шея ее обтянуты тощей морщинистой кожей.
— Доставайте снедь, ребята,— командует товарищам Борису Попову и Прокофию Воронину.
Хозяйка горестно поджимает губы, ее начинает сотрясать астматический кашель. Когда, наконец, приступ проходит, она трудно, с придыхом сообщает:
— Зерно на посев из Тамбова привезли, а пахать некому и нечем...
Передохнув, печально рассказывает:
— Во всем Сайковском — ни одной лошадки. И у соседей просить нечего — кругом нищета. Впрягаем тощих коровенок в плуги, сами тащим бороны...
Олейник решается взять на себя ответственность за совет:
—А вы сходите к нашему полковнику, у него ни для кого часы приема не установлены.
— Больно председатель у нас нерешительный. Может, бабам ваш начальник не посмеет не уважить...
Тымчик не только не отказывает в просьбе — выделяет лошадей с ездовыми, которые будут пахать и сеять, придает им саперов, обязанных поручиться за разминирование полей.
Настроение у комдива приподнятое еще с утра. Получены наряды на выделенное дивизии дополнительное вооружение, она будет пополнена всем необходимым по штату. Ожидаются новые станковые пулеметы системы Горюнова. А если командарм сдержит слово и посадит истребительно-противотанковый дивизион на новые машины, да артполк получит двенадцать «студебеккеров» — по числу гаубиц,— то это уже и качественное изменение — возрастет маневренность.
— Можно войти? — на пороге хаты вырастает фигура подполковника Липецкого — начальника политотдела. С довольным видом он раскрывает папку.
— Товарищ полковник, взгляните на справку о боевом пути нашей дивизии.
В синей мягкой обложке сброшюровано двадцать страничек-четвертушек, отпечатанных типографским способом. Тымчик бежит по ним глазами. «Богатырь Баг-лик», «Герой Миршавко»— это его полковые побратимы, оба награждены орденами Ленина... Переворачивает еще страничку. А здесь о саперах Николенко и Малых. Кто в дивизии не помнит их боевых дел под Сталинградом?! Из Николенко толковый взводный вышел.
— Нужная вещь,— отмечает Кирилл Яковлевич.— Не представлял, что в нашей типографии можно брошюры издавать... Пусть редактор заходит ко мне почаще. Вот Ермолову и Распопову по ордену Красного Знамени причитается. Почему бы и о них не рассказать?
Тымчик смотрит на часы, извиняется и надевает перед зеркалом папаху из дымчатого каракуля — времени для дальнейшего разговора уже нет.
— Поеду на учебные поля.
Боевая учеба в дивизии налаживается с каждым днем. Тактика и подрывное дело, стрельба и устройство заграждений, рукопашная схватка и прокладка линий связи — всему этому в обстановке, близкой к реальной, боевой, учатся и молодые, и ветераны: И, конечно, делают то, что зовется материальным обеспечением. Ездовые холят лошадей, слесаря ремонтируют, оружие и автомашины, плотники—повозки, шорники — амуницию. Все это очень скоро приобретает стройную продуманную систему.
В первых числах апреля приходит приказ о назначении Балакирева начальником политотдела 13-го гвардейского стрелкового корпуса. Прощание с ним трогательное. — Приготовил подарок,— протягивает он Кириллу
Яковлевичу вишневого цвета трубку с длинным мундштуком и улыбается.—Пусть останется на память. Не обижаешься за тот разговор? Ну, помнишь Мартовую, очерк Горбатова?
— Чего это воспоминания нахлынули? Год прошел...
— Каждая встреча с прошлым — это самоочищение, проверка самого себя, что-ли...
— Значит, вместе с Чанчибадзе будете нами руководить. Не обделяйте вниманием дивизию...
Возвращается он с Липецким, ставшим с этого дня заместителем командира дивизии по политчасти и одновременно начальником политотдела. Начинают разговор о переменах в дивизии. Утин уходит заместителем командующего артиллерией армии. Клебанов утвержден на курсы командиров полков. Подполковник Ескевич убыл в корпус, которым командует Афонин. Роман Кислый теперь повышает свои знания чна курсах «Выстрел». Помимо него, сменились командиры батальонов и дивизионов, не говоря уже о ротных. Взводами все чаще командуют сержанты. Офицеров нехватка и в тыловых подразделениях—начпродом артполка теперь назначен старший сержант Михайлюк.
Произошла также некоторая перестройка политаппа-рата. В каждом батальоне и дивизионе, помимо замполита, введена должность парторга. По сравнению с начальным периодом войны партийно-воспитательная работа стала более значимой, результативной. В батальонах и дивизионах созданы полнокровные партийные и комсомольские организации. Цель ставится еще слож-нее — в каждом отделении и расчете иметь хотя бы одного коммуниста. Из прошлых боев сделаны надлежащие выводы. Умело распространяют передовой опыт замполиты Моисеенков, Малышок...
В середине апреля штаб дивизии перемещается в Краснодон. Поблизости располагаются и части. Сразу же устанавливаются связи с местными партийными и советскими органами.
Вскоре дивизионная газета «За честь Родины» рассказывает о мужестве и отваге прдполыциков, героической гибели «молодогвардейцев».
Почти каждый номер «дивизионки» выходит со статьями и заметками об опыте прошлых боев. Ими обмениваются командиры и политработники, парторги и комсорги.
— О саперном батальоне мало пишете, а он у нас уже два месяца как орденоносный,— нажимает начальник политотдела на Фадея Грузных.—Чаще надо напоминать о традициях гвардии. Скоро ведь и нам знамя вручат.
Сообщение о преобразовании 300-й стрелковой дивизии в 87-ю гвардейскую поступило 18 апреля. Это был праздник для всех. Беседы агитаторов, газетные публи-. кации, митинги, собрания, концерты буквально изменили не только настроение людей, нр и внешний облик: они как-то приосанились, шире расправили плечи. Уже героям вручены медали «За оборону Сталинграда» и гвардейские значки. И вот настал день принятия дивизией нового знамени.
Безукоризненный строй образует подкову. Сразу же после оркестра идет управление дивизии; гвардии полковник Разумейкин уже занял свое место, скоро подо-йдет и подполковник Липецкий. Далее стоят со своими знаменами полки и отдельные подразделения. Пока из них лишь саперный батальон имеет орден Красного Зна-мени, но кто знает, какие впереди ожидают награды другие части и всю дивизию.
Лейтенант Пасечник, капельмейстер дивизионного оркестра, всматривается в лица командиров; те снуют между шеренгами, следя за равнением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
На следующую ночь артполк занимает Большекрепинскую. Здесь же располагаются танкисты, пехота. В село вползают грузовики с орудиями на прицепах. Теперь, после освобождения Новочеркасска и Ростова-на-Дону, Открывается прямой путь к Миусу.
— И теплый ветер в спину,— шутят бойцы и убыстряют шаг.
На днях в артдивизионе состоялась проверка вооружения. Состояние пушек и гаубиц у комиссии не вызвало особых нареканий, а вот отсутствие почти у каждого шомпола и штыка...
— Идут на заземление связистам,— будто оправдываясь, объясняет капитан Полищук.— Но списать и не пытайтесь, не таков наш комдив. Мне ведь акты не утвердил.
И рассказывает о своем визите.
Привез как-то представление Кульчицкого о потерях противогазов, а Тымчик удивился: «На одной машине сгорело четыреста штук? Как же они там поместились? И почему не были розданы батарейцам? Растеряли! Вот липовые акты и подсовываете по очереди. Был с ведомостями Заверюха, намекал на старое знакомство. Теперь артиллеристы пожаловали. Когда при отступлении часть имущества вынуждены были уничтожать,— это понять можно. Откуда такие потери сейчас? Нет, против совести не пойду...» Пришлось ехать за этими противогазами километров за триста. Бензина жалко. Оставили мы их в одной станице... А раздай бойцам — тогда попробуй собрать в степи по одному, как шомпола...
Дорога круто взбирается вверх. Лошади так напрягаются, что постромки вот-вот лопнут, а груз еле-еле передвигается. Идущие сбоку ездовые багровеют от натуги, упираясь плечами в повозки.
— Так мы. к утру не доберемся...
— Вот и огневая. Не видишь, что ли? Разгружаются по-быстрому. Только выбираются на большак, как из-за облаков с утренним визитом вываливается вражеский бомбардировщик, вот-вот срежет верхушки лесополосы, но круто забирает в сторону и начинает поливать из хвостового пулемета.
— Новичок какой-нибудь вздумал потренироваться.
— Теперь помчимся. Дай бог ноги...
Но ездовые лишь говорят, никто из них не намерен понукать лошадей.
Уже порядком рассвело, когда Михайлюк со своим взводом боепитания, вернулся в дивизион.
— Дай-ка правую! — Ветврач Зиновий Евстафьевич Костин, приземистый, с крутыми плечами, слегка нагибается, теребит лошадь ниже колена. Он всегда разговаривает с лошадьми, как и с людьми — настоятельно, уважительно.
Та покорно подает переднюю ногу, стоит недвижно, лишь жёлтые светлячки в ее глазах полыхают пуще обычного. Врач приподнимает другую переднюю, и конь приседает на задние, по крупу пробегает мелкая дрожь. Закончив осмотр, Костин спешит к другому животному, и все повторяется сначала.
— Поизносили копытца,— констатирует горько. Глядит, на Михайлюка с укором: — Лошади хоть и умны, а разговорной речи не обучены. Не пожалуются, где и
что у них болит. Смотреть надо, товарищ командир взвода. Кузнец нужен. И подковы. А у вас ничего этого нет. И у меня тоже...
— Как же быть? — карие глаза Дмитрия Тимофеевича устало прищурены, но в них угадывается раздражение. С минуту он терпеливо ждет ответа, потом досадует: — Айболит из меня не получится, строитель я.
Зиновий Евстафьевич оголяет стриженную под бобрик голову, вытирает платком короткую шею, ищет острыми глазами коновода, зовет к себе.
— Доложу Кульчицкому: еще один такой переход, и полк останется без конной тяги.
Но остановок, чтобы перековать лошадей, полки не делают. Задача прежняя: не дать противнику оторваться.
К Миусу выходят в полдень. Сквозь прозрачный лед виднеется каменистое дно, по нему лениво ползут пучки прошлогодней травы, короткие соломенные былинки. Река привыкла к такому образу жизни, и никто ей не мешает нести свои воды в Азовское море.
— Махнем на тот берег. Если лед и не выдержит — тут мелко, пушки и колеса не замочат,— предлагает Минасян. Ему, теперь заместителю командира 1-го батальона 1049-го полка, видно, не терпится проявить себя в настоящем деле. Так во всяком случае кажется командиру полковой батареи Карпушинскому. Он наблюдал за Минасяном в бою за хутор Новая Надежда Матвее-во-Курганского района. Смел и решителен. И знаниями обладает, в полк пришел после курсов «Выстрел».
Правый берег круто карабкается вверх, кое-где нависает козырьком. Василий Никитович, отыскав подходящее на его взгляд место, призывно машет рукой своим артиллеристам: дескать, катите орудия.
— Вырвешься к селу —дай зеленую ракету, просит он Минасяна.
— Добро. По обстановке действуй! — смеется тот удовлетворенно.
18 февраля стрелковые роты 300-й минуют Алексеев-ку и завязывают бой за. Александровку. На правый берег перекочевывают подразделения соседней, 49-й гвардейской стрелковой дивизии. Бригады 4-го мехкорпуса оказываются впереди всех километров на двадцать.
И все же развить этот успех непросто. Противник успевает не только закрыть брешь, пробитую в его обороне
мехкорпусом, но и значительно уплотнить свои боевые порядки. А через день контратакует и теснит наши части.
— А ты думал, что наступление — это марш-бросок без передышки. И так от реки Мышкова оставили позади себя, считай, верст четыреста. Передохн'ем малость, подтянем наши тылы, подвезем патроны и харч, а тогда уже и снова тронемся...— втолковывает молоденькому саперу, показывая рукой на противоположную сторону реки, взводный Павел Николенко.— А пока придется потоптаться на левом берегу...
Неоднократные попытки в первой декаде марта прорвать оборону противника на Миусе не принесли желае-мых результатов. Все чувствовали, что более чем семидесятидневные бои ослабили наши части. Дороги размыты. Дает о себе знать нехватка боеприпасов и продовольствия. Об этом без обиняков полковник Тым-чик доносит командарму. Он считает, что дивизии надо отдохнуть, привести себя в порядок, доукомплектоваться. 10 марта поступает приказ: вся 2-я гвардейская армия выводится в резерв фронта.
По утрам начинает пригревать солнце. Неохотно принимая на себя тепло, медленно оседает снег. В воздухе горчит прелый запах подталов. Недалеко то время, когда от берегов Миуса отвалят груды льдин и, собравшись стайками, напирая друг на друга, заторопятся к морю. В сводках Совинформбюро теперь почти ежедневно будет упоминаться участок фронта западнее Ростова-на-Дону. Потекут унылые, однообразные дни напряженных боев в обороне. И все же фронт здесь стабилизируется на всем 180-километровом миусском рубеже. До лета.
Старший сержант Яков Олейник готов утверждать: стоит отвлечься хоть на неделю от боевых действий, как люди становятся мягче. За эти дни все успевают ближе познакомиться друг с другом. И привести себя в порядок. После бани выглядят помолодевшими, опрятными. Аккуратно подстрижены, гладко выбриты. Спешат сфотографироваться, отправить карточки домой. Тем более, что форма одежды новая. Брюки, правда, изменений не претерпели, только гимнастерка. Теперь она со стоячим воротником и погонами. Непривычно взгляду, но краси-
во. Во всяком случае, ему нравится. Принаряжены офицеры Мосейчук, Носков. Приоделись во все новое и связистки. Даша Банченко в короткой юбке и мягких бре-зентовых сапожках выглядит совсем девчонкой. Яков знает тайну Даши — любит она Геннадия. А тот часто наведуется в роту связи и все досадует на свою робость. Может, теперь, на отдыхе, наконец объяснятся?
— Выходи на утренний смотр!—эту команду Олейник подает уже неделю, и всякий раз придирчиво проверяет и внешний вид бойцов, и состояние их оружия. Не отступает от заведенного правила и сегодня: могут, заглянуть офицеры из штаба или политотдела, тем более, что размещаются они в одном селе Сайков-ском.
Утренним осмотром старший сержант остается доволен и разрешает разойтись бойцам на завтрак.
— Дядя, хочешь почитать одну байку?
Олейник смотрит на худенького изможденного подростка, берет из его рук скомканный лист бумаги. С нескрываемой гордостью паренек поясняет:
— Гитлерюги расклеили, а я сорвал.
Текст объявления, набранного жирным типографским шрифтом, гласил:
ОБЪЯВЛЕНИЕ
1. Всякое движение вне населенного пункта без надлежащего разрешения — ВОСПРЕЩАЕТСЯ. Выданные до настоящего времени пропуска на передвижение между населенными пунктами, теряют свою силу упраздняются.
Разрешение на передвижение в течение ДНЕВНОГО ВРЕМЕНИ немецкие власти выдают теперь в НУЖНЫХ, ОБОСНОВАННЫХ и ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ СЛУЧАЯХ только на один день. Дневной пропуск после использования следует немедленно сдавать в учреждение, указанное в пропуске... Задержанные без пропуска вне населенного пункта строго наказываются. 2. Всякое движение в НОЧНОЕ ВРЕМЯ (от захода солнца до восхода) вне квартиры—ВОСПРЕЩАЕТСЯ. Нарушающие это требование — РАССТРЕЛИВАЮТСЯ...
Командующий Германскими войсками.
Внизу стояла печать с черной фашистской свастикой. Перечитав еще раз текст, Яков Васильевич решает отнести объявление в политотдел. Но сначала хочет показать его бойцам.
Где-то рядом слышится звонкий скрежет металла. Олейник мчится по улице, поворачивает за сарай. Солома
с крыши сарая снята на корм скоту или топливо — и сейчас он выглядит весьма неприглядно.
За углом, никого не замечая, примостилась ватага подростков, чумазых, в лохмотьях. У двоих ржавые крючковатые зубья борон, обломки кирпичей почти у всех. Отчаявшись вскрыть круглые зеленые коробки, ребята задумали развести костер, положить в него свои находки и посмотреть со стороны: что же будет. Олей-нику с трудом удается убедить озорников не трогать мины до прихода саперов.
Прибывший Иван Елисеевич Малых расспрашивает, где были найдены круглые диски, идет с миноискателем по стежке, находит еще несколько «сюрпризов». Вместе с Николенко ставит ограждение — будут извлекать мины.
Хмурый Яков Васильевич направляется к дому, где разместился вместе с Борисом Поповым и Прокофием Ворониным. Входит в просторную горницу. На столе шумит, пофыркивая, самовар, лежит хлеб. На кухне мелькает отсутствовавшая все эти дни хозяйка. Олейник смотрит и не поймет, из чего выпечен хлеб — из мякины или картофельной шелухи? Похоже, что и крапива добавлена — зеленые прожилки густо избороздили черный как земля ломоть. Трудно поверить, что такой хлеб ели люди. Переводит взгляд на хозяйку и замечает, что скулы и шея ее обтянуты тощей морщинистой кожей.
— Доставайте снедь, ребята,— командует товарищам Борису Попову и Прокофию Воронину.
Хозяйка горестно поджимает губы, ее начинает сотрясать астматический кашель. Когда, наконец, приступ проходит, она трудно, с придыхом сообщает:
— Зерно на посев из Тамбова привезли, а пахать некому и нечем...
Передохнув, печально рассказывает:
— Во всем Сайковском — ни одной лошадки. И у соседей просить нечего — кругом нищета. Впрягаем тощих коровенок в плуги, сами тащим бороны...
Олейник решается взять на себя ответственность за совет:
—А вы сходите к нашему полковнику, у него ни для кого часы приема не установлены.
— Больно председатель у нас нерешительный. Может, бабам ваш начальник не посмеет не уважить...
Тымчик не только не отказывает в просьбе — выделяет лошадей с ездовыми, которые будут пахать и сеять, придает им саперов, обязанных поручиться за разминирование полей.
Настроение у комдива приподнятое еще с утра. Получены наряды на выделенное дивизии дополнительное вооружение, она будет пополнена всем необходимым по штату. Ожидаются новые станковые пулеметы системы Горюнова. А если командарм сдержит слово и посадит истребительно-противотанковый дивизион на новые машины, да артполк получит двенадцать «студебеккеров» — по числу гаубиц,— то это уже и качественное изменение — возрастет маневренность.
— Можно войти? — на пороге хаты вырастает фигура подполковника Липецкого — начальника политотдела. С довольным видом он раскрывает папку.
— Товарищ полковник, взгляните на справку о боевом пути нашей дивизии.
В синей мягкой обложке сброшюровано двадцать страничек-четвертушек, отпечатанных типографским способом. Тымчик бежит по ним глазами. «Богатырь Баг-лик», «Герой Миршавко»— это его полковые побратимы, оба награждены орденами Ленина... Переворачивает еще страничку. А здесь о саперах Николенко и Малых. Кто в дивизии не помнит их боевых дел под Сталинградом?! Из Николенко толковый взводный вышел.
— Нужная вещь,— отмечает Кирилл Яковлевич.— Не представлял, что в нашей типографии можно брошюры издавать... Пусть редактор заходит ко мне почаще. Вот Ермолову и Распопову по ордену Красного Знамени причитается. Почему бы и о них не рассказать?
Тымчик смотрит на часы, извиняется и надевает перед зеркалом папаху из дымчатого каракуля — времени для дальнейшего разговора уже нет.
— Поеду на учебные поля.
Боевая учеба в дивизии налаживается с каждым днем. Тактика и подрывное дело, стрельба и устройство заграждений, рукопашная схватка и прокладка линий связи — всему этому в обстановке, близкой к реальной, боевой, учатся и молодые, и ветераны: И, конечно, делают то, что зовется материальным обеспечением. Ездовые холят лошадей, слесаря ремонтируют, оружие и автомашины, плотники—повозки, шорники — амуницию. Все это очень скоро приобретает стройную продуманную систему.
В первых числах апреля приходит приказ о назначении Балакирева начальником политотдела 13-го гвардейского стрелкового корпуса. Прощание с ним трогательное. — Приготовил подарок,— протягивает он Кириллу
Яковлевичу вишневого цвета трубку с длинным мундштуком и улыбается.—Пусть останется на память. Не обижаешься за тот разговор? Ну, помнишь Мартовую, очерк Горбатова?
— Чего это воспоминания нахлынули? Год прошел...
— Каждая встреча с прошлым — это самоочищение, проверка самого себя, что-ли...
— Значит, вместе с Чанчибадзе будете нами руководить. Не обделяйте вниманием дивизию...
Возвращается он с Липецким, ставшим с этого дня заместителем командира дивизии по политчасти и одновременно начальником политотдела. Начинают разговор о переменах в дивизии. Утин уходит заместителем командующего артиллерией армии. Клебанов утвержден на курсы командиров полков. Подполковник Ескевич убыл в корпус, которым командует Афонин. Роман Кислый теперь повышает свои знания чна курсах «Выстрел». Помимо него, сменились командиры батальонов и дивизионов, не говоря уже о ротных. Взводами все чаще командуют сержанты. Офицеров нехватка и в тыловых подразделениях—начпродом артполка теперь назначен старший сержант Михайлюк.
Произошла также некоторая перестройка политаппа-рата. В каждом батальоне и дивизионе, помимо замполита, введена должность парторга. По сравнению с начальным периодом войны партийно-воспитательная работа стала более значимой, результативной. В батальонах и дивизионах созданы полнокровные партийные и комсомольские организации. Цель ставится еще слож-нее — в каждом отделении и расчете иметь хотя бы одного коммуниста. Из прошлых боев сделаны надлежащие выводы. Умело распространяют передовой опыт замполиты Моисеенков, Малышок...
В середине апреля штаб дивизии перемещается в Краснодон. Поблизости располагаются и части. Сразу же устанавливаются связи с местными партийными и советскими органами.
Вскоре дивизионная газета «За честь Родины» рассказывает о мужестве и отваге прдполыциков, героической гибели «молодогвардейцев».
Почти каждый номер «дивизионки» выходит со статьями и заметками об опыте прошлых боев. Ими обмениваются командиры и политработники, парторги и комсорги.
— О саперном батальоне мало пишете, а он у нас уже два месяца как орденоносный,— нажимает начальник политотдела на Фадея Грузных.—Чаще надо напоминать о традициях гвардии. Скоро ведь и нам знамя вручат.
Сообщение о преобразовании 300-й стрелковой дивизии в 87-ю гвардейскую поступило 18 апреля. Это был праздник для всех. Беседы агитаторов, газетные публи-. кации, митинги, собрания, концерты буквально изменили не только настроение людей, нр и внешний облик: они как-то приосанились, шире расправили плечи. Уже героям вручены медали «За оборону Сталинграда» и гвардейские значки. И вот настал день принятия дивизией нового знамени.
Безукоризненный строй образует подкову. Сразу же после оркестра идет управление дивизии; гвардии полковник Разумейкин уже занял свое место, скоро подо-йдет и подполковник Липецкий. Далее стоят со своими знаменами полки и отдельные подразделения. Пока из них лишь саперный батальон имеет орден Красного Зна-мени, но кто знает, какие впереди ожидают награды другие части и всю дивизию.
Лейтенант Пасечник, капельмейстер дивизионного оркестра, всматривается в лица командиров; те снуют между шеренгами, следя за равнением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31