И мне пришлось уходить украдкой, пока ты спал. Разве так можно?– Ты купила ткани, чтобы сшить мне рубашки? – спросил я в изумлении.Для меня еще никто никогда этого не делал. На улицах, если мне нужна была одежда, я рылся в мусоре. У Сильвано мне просто давали одежду, которая нравилась клиентам, как скотине дают ошейник или седло, чтобы угодить хозяину. Выйдя на свободу, я стал ходить к портному. Свобода означала, что мне придется самому заботиться о себе, и я всегда делал это с удовольствием. Поэтому не мог решить, как мне отнестись к поступку Маддалены, захватнически присвоившей себе это право. К тому же меня вполне устраивали мои старые рубашки, которые я достаточно заносил, чтобы они стали удобными.– Да-да! Я сошью тебе новые рубашки. Старые давно пора выбросить. И ты моешься слишком грубым мылом, а между тем существует отличное авиньонское мыло, которым прекрасно можно отмыться…– Да от меня будет нести, как от шлюхи! – воскликнул я.– Вовсе нет! У него чуть заметный кедровый аромат. Это чистый мужской запах.– Я не пользуюсь духами!– А это не духи. Ты вовсе не будешь казаться надушенным. Но зато от тебя не будет нести щелоком, милый, и это было бы неплохо, если учесть, что ты ложишься на меня. Я чувствую себя матрацем, я вся под тобой! И еще. Может, хватит ходить к этому неуклюжему брадобрею из Ольтарно? Он же вдоль и поперек исполосовал порезами твое красивое лицо. Уж лучше я отправлю тебя к хорошему цирюльнику неподалеку от нашего дома, который обслуживает всех знатных мужей!– Ну уж нет! Я буду ходить к своему прежнему брадобрею. И не нужен мне какой-то особенный дорогой цирюльник! И старые рубашки мне нравятся, мне в них удобно! – закричал я, и тут между нами произошла первая ссора, хотя и не последняя.Мы с ней оба были прямые и своенравные люди. За те драгоценные годы, что мы прожили вместе, мы много раз ссорились, как и все семейные пары. Брак наш не был безоблачным, но мы испытывали друг к другу страсть, и хотя бы в этом нам повезло. А еще нам повезло, что наши ссоры быстро заканчивались. Даже в ту первую ссору уже через несколько минут, как все умные мужья, я полностью капитулировал. Я буду мыться ее мылом, носить сшитые ею рубашки и послушно ходить к тому брадобрею, к которому она меня пошлет! И Маддалена снова мне улыбнулась, и моя жертва оказалась не напрасной. Я просто дрожал от желания угодить ей. На меня было жалко смотреть. Я бы, наверное, согласился даже надеть розовую юбку, если бы она тогда попросила. Оглядываясь назад, я понимаю, что именно в тот момент стал настоящим мужем.– Теперь о твоей работе! Ты хороший врач, ты подарил бедному Ринальдо еще несколько лет драгоценной жизни, у тебя дар консоламентума. Этот дар нужен людям, больным людям и детям. Я считаю, ты должен им помогать, – сказала она, ласково дотронувшись до моей щеки.И тут до меня дошло, в чем дело!– Ты хочешь от меня избавиться, потому что я путаюсь под ногами, – проговорил я чуть печально и в сильном раздражении.– Нет, милый, ты никогда не… ну… Точнее, да, «путаться под ногами» – это, пожалуй, очень точно подмечено, – спокойно ответила Маддалена.Но тут же она прижалась ко мне и провела нежным языком по моей нижней губе, потому что от таких ласк я всегда начинал стонать. Она заглянула своим мягким, чудесным языком ко мне в рот, притупив острое жало своих слов.– Ладно, постараюсь не путаться под ногами, – согласился я, поднимая голову, и крепко прижал ее к себе. – А теперь ты избавишься от этих дамочек?Она ласково укусила меня за мочку уха и прошептала:– Да, мой Лука, только сначала посмотри Марию. Я за нее очень беспокоюсь.И я поспешил в гостиную, чтобы осмотреть девочку, а потом принялся лечить больных. Маддалена всегда находила для меня пациентов, так что работы мне хватало. Она не могла пойти на рынок или в гости к подругам, не притащив оттуда кого-нибудь больного. Скоро я снял маленький кабинет недалеко от Старого рынка, чтобы не заносить заразу в дом: Моше Сфорно всегда твердил мне, что это очень важно. О себе я знал, что никогда не подцеплю болезни, но жена-то моя не была так устойчива против заразы! И я собирался оградить ее от болезней. Я собирался всегда беречь ее счастье. Я прождал Маддалену не один человеческий век. А теперь, когда она со мной, я должен заботиться о ней. Я дам ей все, что она пожелает. И нет большей радости для меня, чем видеть ее улыбку.А взамен Маддалена дала мне то, о чем я больше всего мечтал: родную семью. В начале 1487 года она родила мне прелестную дочь. Мы не знали, почему пришлось ждать так долго, целых пять лет. Может быть, изнасилование в Вольтерре повлияло на ее детородную способность. Ежедневные брачные отношения наконец принесли плоды, и, будучи врачом, я присутствовал при родах и услышал первый крик нашей чудной девочки. Мы назвали ее Симонетта. У нее была персиковая кожа и рыжевато-золотистые волосы, а от мамы ей достались потрясающие многоцветные глаза. Кто знает, может быть, ей тоже суждено долголетие, хотя сам я свой дар до сих пор с Маддаленой не обсуждал. Мы были слишком счастливы, чтобы я мог омрачить наше счастье таким вот фактом своей биографии. И не хотел я ускорить утрату, углубившись в неразрешимые загадки. Поэтому я молчал об очень важных вещах, которыми нужно было поделиться с женой, хотя бы потому, что она имела право знать обо мне все.Прошло несколько месяцев после рождения Симонетты. Как-то раз теплым весенним вечером я, при полной луне возвращаясь после работы, не спеша брел домой и размышлял о тайнах и тенях. Серебряный свет ночного светила бросал загадочные и зловещие тени на булыжные мостовые. Я ходил навещать больного господина, мужа одной из многочисленных подруг Маддалены. И вдруг меня вывел из задумчивости чей-то голос. Кто-то окликнул меня по имени, и я резко обернулся. Мне весело махал жизнерадостный Сандро Филипепи.– Эй, Бастардо, что же подвигло тебя выйти из дома после заката? Поразительное событие! Я думал, твоя прелестная жена привязала тебя к кровати, чтобы хорошенько отшлепать ночью! – пошутил он, намекая на мое домоседство, неослабевающую страсть, которая связывала нас с Маддаленой, и то, что она помыкает мной, распоряжаясь моим временем и работой.– Будет тебе! Вечно ты меня высмеиваешь, – усмехнулся я.– Ты же совсем без ума от своей жены, отчего ж не посмеяться, – ответил он и пошел со мной рядом.– За это я охотно готов терпеть насмешки.– Даже, я бы сказал, с восторгом, – ухмыльнулся Сандро. – С такой роскошной кобылкой никто бы не жаловался! Объезжай ее, пока она молодая да гладкая! Красота, сам знаешь, недолговечна. Да и наездничать нам дано недолго. Ничто не вечно.– Жизнь полна перемен, – пробормотал я.Это правда, и сладкая безмятежность жизни тоже не вечна. Мне вспомнилась вторая – неприятная и жестокая часть обещанного мне будущего за выбор, сделанный в ночь философского камня. Мне суждено потерять Маддалену. Для меня это значило потерять все. Я никогда не боялся перемен, но эта перемена приводила меня в ужас.– А жизнь тебя мало меняет, – произнес Сандро, толкая меня в бок локтем. – Неужели есть доля правды в тех слухах, что будто бы ты совсем не старишься, как все мы, грешные?– Охота тебе слушать всякую ерунду! – проворчал я, пытаясь уклониться от этой темы. – Только маленькие девчонки верят слухам и сплетням.Сандро пожал плечами.– Лучше бы уж ты старел, Лука, если хочешь удержать жену.Я так резко повернулся к нему и толкнул пальцами в грудь, что он отскочил.– Почему ты так говоришь?– Эй, полегче, друг! Я слухам не верю, потому что знаю тебя. Ты Лука Бастардо, коллекционер искусства, который долго не торгуется с честным художником. Ты хороший врач, отличный собутыльник, человек, по уши влюбленный в свою жену. Просто я тоже немного знаю женщин, как они пропитаны тщеславием Венеры, хотя нам бы хотелось, чтобы они обладали добродетелью Мадонны.– Ну и что дальше? – спросил я, повернулся и зашагал дальше.– Для красивой женщины старость страшнее смерти, – сказал он, убирая с плеч длинные волосы. – А твоя Маддалена очень и очень красива!– Маддалена будет для меня прекрасной, даже когда волосы у нее поседеют и спина согнется от старости! – заявил я.– Ну я-то в этом не сомневаюсь, – улыбнулся Сандро. – Но для себя она не будет красивой.– Я тебе не верю, – резко ответил я.Но это правда. Маддалена уже обнаружила у себя под глазами морщинки, и ей это очень не нравилось. Чтобы скрыть их, она бросилась на поиски кремов и красок, хотя я уверял ее, что они ей нисколько не нужны. Я понял, что если не хочу вызвать у нее подозрения, то должен скоро объясниться по поводу своего долголетия. Она же сообразительная и скоро заметит, что я не старюсь вместе с ней. Я по многим причинам должен был рассказать об этом Маддалене, но что-то мне мешало. Мне не хотелось говорить ей о своем странном даре. А надо было сделать это уже давно. Я боялся, что мой дар воздвигнет стену между нами, а я этого просто не вынесу. Я не вынесу, если моя жена отгородит от меня свое сердце из-за того, что я сохраню молодость, а она нет. К тому же сейчас я был слишком счастлив, чтобы ворошить прошлое и задумываться над будущим. Объяснение подождет. Я почувствовал приступ тревоги и, стараясь ее заглушить, возразил с тем большей горячностью:– Ты несешь вздор, Боттичелли! Моя Маддалена практичная женщина.– Еще увидишь, – самоуверенно ответил Сандро.Я чуть не испепелил его взглядом. Мы дошли до каменного моста Понте делла Грацие, который переливался серебряным блеском, словно камень, напитавшийся лунным светом, сам излучал его с умноженной силой. Под мостом белым золотом вспыхивал, кружа водовороты, Арно, и легкий ветерок разливал в воздухе душистое дыхание полей. Сандро жадно вдохнул его и произнес:– Хорошо, хорошо! Разве можно сердиться в такую чудную ночь? Лучше расскажи, как твой ребенок?Я тут же заулыбался. Симонетта стала самой настоящей кульминацией нашего с Маддаленой счастья.– Она очаровательна, просто восхитительна! – полилось из моих уст. – Она уже улыбается. Ей десять недель, и она улыбается нам с Маддаленой, едва услышит наши голоса. Она даже воркует что-то в ответ. Она такая умница и красавица!– Конечно, первые дети всегда такие, – пропел он. – К третьему родительские восторги уже стихают. Скажи-ка, а вы собираетесь завести еще детей? Уже трудитесь над этим?– Ну, нет. Ты же знаешь, после родов мужу приходится подождать, прежде чем вернуться в объятия жены, – сказал я, гораздо более сурово, чем собирался.Воздержание стало для меня пыткой. Маддалена была так близко, но я не мог прикоснуться к ней, и это сводило меня с ума. Меня уже начинали раздражать эти ограничения, а придется подождать еще несколько недель.– Да что ты? Тебя лишили этого на целых десять недель? Как же ты обходишься? – снова начал дразниться Сандро. – Наведываешься по очереди ко всем куртизанкам Флоренции? Посмотри, вон та, на мосту, тебе, наверное, подойдет…Я начал было возражать, что, мол, храню верность своей жене, но не мог не посмотреть на женщину, которую показывал мне Сандро. Она была похожа на тех богинь, которых он изображал на своих полотнах. Ее окружал ореол ослепительно яркого лунного света, преображая миниатюрный и стройный силуэт. А грудь ее была до того пышная, что выпирала из простенькой сорочки, которую совсем не скрывал тонкий шелковый плащ. Наверное, очень дорогая, подумал я, потому что до сих пор помнил цены за удовольствие от такой красоты. Потом я увидел ее длинные густые волосы, которые струились волной до талии. Они были перевязаны множеством маленьких ленточек. Черные, каштановые, рыжие, золотистые, они мерцали переливчатой радугой под платиновым светом полной луны.Сандро засмеялся и наклонился ко мне.– Мне кажется, тебе уже хватит ждать, друг. Как же я тебе завидую!Я оцепенел и ничего не смог ответить.Сандро незаметно удалился, а женщина летящей походкой подошла ко мне. Первым до меня долетел ее аромат: сирени, лимона, ванили, белой морской пены и чего-то еще, кажется, мускуса. Запах женщины, которая готова ублажить мужчину. Я потянулся к ней, и она остановилась на расстоянии вытянутой руки. Медленно, соблазнительно, она сбросила накидку, и та с шорохом соскользнула на землю. Я вздрогнул и застонал. Она подошла чуть ближе и дала мне погладить ее густые волосы. Я воспламенился, снедаемый внутренним огнем. Она вспорхнула в мои объятия, и я поднял ее на себя. Она обхватила меня ногами, и ее юбка задралась до самой талии. Под сорочкой на ней совсем ничего не было. Я вскрикнул от нетерпения. Она притянула к себе мое лицо и поцеловала. Одной своей маленькой проворной ручкой она ласкала мое лицо и шею, другой держалась за плечо. Она запрокинула голову и выгнулась, так что лицо мое окунулось в ее грудь. Рассудок покинул меня. Я повернулся, придавил свою жену к стене моста, сорвал с себя штаны и взял ее прямо там.– Ну что, полегчало тебе? – хихикнула Маддалена, когда все закончилось. – Я подумала, тебе хочется чего-нибудь такого!Меня била мелкая дрожь, и я поднес руку к ее роскошным душистым волосам, которые теперь спутались и висели прядями, сверкая обилием цветов в лунном свете. Она удивила меня, хотя и не в первый раз. В постели Маддалена была шаловливой и изобретательной. Занимаясь с ней любовью, я точно пребывал в восхитительном сне и был благодарен ей за это.– Нас арестуют за непристойное поведение в общественном месте, но оно того стоило, – вздохнул я.– Арестуют, не сомневайтесь! – крикнул кто-то у нас за спиной.Маддалена подхватила с земли накидку и попыталась прикрыться. Я медленно повернулся и уперся взглядом в мужчину. Это был доминиканский монах, худой, безобразный человек с крючковатым носом и чересчур блестящими глазами. У него был потрясенный и возмущенный вид. Увидев его взгляд, неотрывно и жадно прикованный к Маддалене, я поймал себя на странной мысли, что он просто ее хочет и никогда теперь не забудет.Монах громко обрушился на нас:– Я видел, видел, как вы совокуплялись, я в ужасе! Мало того, что вы наняли… э… проститутку, так еще и делали это прямо здесь, на глазах у всех! – Он затряс головой, не отрывая глаз от Маддалены. – Я приехал в этот город, где когда-то читал проповеди, и вижу, что он погряз в разврате и пороках! Шлюхи, распутство, чревоугодие и пьянство, зло во всех разновидностях! Господь покарает этот город, и кара его будет ужасна!– Вы не поняли, святой отец, – перебил я его. – Эта женщина моя жена!– Тогда ваш поступок еще греховнее! – воскликнул он, воздев руки над головой.Он принялся разглагольствовать, а мы с Маддаленой кинулись наутек. По пути на нас вдруг напал такой смех, что мы хохотали, не в силах остановиться, до самого дома, до самой постели, где я снова занялся с женой любовью, на этот раз с куда большими изысками и в более приватной обстановке.
Когда Симонетте исполнилось пять лет, меня вызвали на виллу Медичи в Кареджи. Я оседлал новую лошадь по кличке Марко. Доблестный Джинори, чью рыжую шерстку выбелила седина, все еще жил, но был скован артритом и старостью – болезнями, которых мне не суждено было испытать на себе. Знал я только, что был счастлив: счастлив с моей несравненной Маддаленой, единственной моей женой; счастлив с милой дочуркой Симонеттой; счастлив в узком кругу друзей, куда входили Марсилио Фичино, Сандро Филипепи по прозвищу Боттичелли, Леонардо, сын сера Пьеро из Винчи, а последнее время еще и остроумный юноша Пико делла Мирандола, Джованни Пико делла Мирандола (1463–1494), итальянский мыслитель эпохи Возрождения, представитель раннего гуманизма. Под угрозой преследования со стороны инквизиции в 1488 году Пико бежал во Францию, но там был схвачен и заточен в одну из башен Венсенского замка. Его спасло заступничество высоких покровителей, и прежде всего фактического правителя Флоренции Лоренцо Медичи. В 1488 году по просьбе Медичи папские власти разрешили ученому поселиться близ Флоренции. Дух и среда флорентийской Платоновской академии оказались весьма благотворными для творческих планов и религиозно-философских устремлений Пико.

который владел двадцатью двумя языками. Я был счастлив в своем дворце и со своим банковским счетом. И поэтому разъезжал по улицам, насвистывая песенки. Величайший в мире город, моя родина Флоренция наконец-то стала для меня родным домом.Стоял апрель 1492 года, теплая весна принесла с собой немало ливней. На мне была легкая шерстяная накидка, и я радовался, наслаждаясь скачкой по сельской дороге. Слуга провел меня на виллу Медичи, в покои Лоренцо. Старость к нему еще не пришла, ему было только за сорок, но его свалила серьезная болезнь. Он горел в лихорадке, которая действовала не только на артерии и вены, но и на нервы, кости и костный мозг. Его подводило зрение, суставы распухли от подагры. Он выглядел гораздо старше своих лет. Мало что осталось в нем от былого великолепия, когда он преуспевал во всем, за что бы ни брался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64