– Вот тот самый колдун! Дьявол всегда слышит, когда о нем говорят!Он глядел на меня, злобно скривив губы, и я увидел перед собой точное повторение его отца: тонкий, острый, как лезвие, нос и выдающийся подбородок, тщательно причесанную, коротко постриженную бороду и изрытое оспинами лицо. От него несло теми же духами. Меня с ног до головы ошпарило ненавистью. Руки так и чесались прикончить его, я непроизвольно сжимал и разжимал кулаки.– Хорошенько рассмотрите лицо этого колдуна, – сплюнул Николо. – Оно нисколько не меняется с годами!– Лучше уж мое лицо, чем твоя гадкая рожа, – съязвил я.Моисей Сфорно потянул меня за рукав, пытаясь увести, но я стряхнул его руку. Вся кровь во мне вскипала от ненависти, и я не мог так просто оставить в покое Николо с его враньем.– Он не похож на колдуна, – задумчиво произнес Петрарка, склонив голову набок и прищурившись. – Он больше похож на приятного молодого человека, который не умеет выбирать головные уборы. Послушайте, юноша, вы не могли найти что-нибудь более щегольское, чем эта простая фоджетта? В вашем возрасте я не скупился на наряды и следил за своей внешностью, хотя был далеко не таким красавцем, как вы!– И как долго он будет оставаться таким, как сейчас? – громко воскликнул Николо, почти прокричав эти слова. – Работая на моего отца, он почти двадцать лет оставался с виду двенадцатилетним мальчишкой! Это колдун!– Он ведь старше вас, не так ли? – спросил Петрарка спокойным и невозмутимым тоном. – Откуда же вам знать, как он выглядел до вашего рождения?– До меня тоже доходили слухи о его неестественной моложавости, – сказал человек, стоящий рядом с Николо.Это был невысокий полноватый мужчина с жирной кожей. Окинув его высокомерным взглядом, я заметил под красной судейской мантией доминиканскую одежду. Он поджал тонкие губы и вздернул нос.– Слухи – это все равно что грезы наивных дурочек, – ответил я гораздо спокойнее, чем был на самом деле, – они пустые. Разве вы, отец мой, наивная дурочка, чтобы принимать их на веру?– Вот именно, – величественно произнес статный Петрарка. – Услышанное стоит подвергать сомнению, пока не доказана его истинность. Вернее, мы должны принимать сомнение как истину, не утверждая ничего и сомневаясь во всем, кроме тех вещей, сомневаться в которых было бы кощунственно!– Пойдем, Лука, нам пора, – заторопил меня Моше Сфорно, подталкивая под локоть.– Но я могу доказать это, синьор Петрарка, – коварно возразил Николо. – Вглядитесь в его лицо, а потом взгляните на картину, которую хранят монашки в Сан Джорджо. На ней его лицо, и оно ненамного моложе, чем сейчас!– У него прекрасное лицо, которое с удовольствием изобразил бы любой художник, – пожал плечами Петрарка.– Его написал Джотто! – взмахнув руками, воскликнул Николо. – Джотто, который умер за десять лет до черной смерти! Разве вы не видите, он не стареет, как нормальные люди, он урод, дьявол в человеческом обличье, безотцовщина! Он околдовал великого Джотто, чтобы тот нарисовал его!Я вспыхнул от злости и шагнул к Николо.– Не смей говорить о мастере Джотто, если тебе дорога твоя жизнь! Он величайший художник из всех, и ты, подонок, не имеешь права даже произносить его имя!Николо выхватил меч и приставил его острием к моему горлу. Его костлявое, перекошенное лицо побледнело, он тяжело дышал, и рука у него тряслась. Я взял себя в руки, заставив гнев поутихнуть. Не чувствуя страха, я смело взглянул ему прямо в глаза. Он не сможет убить меня на глазах у этих людей. Это не в его духе. Он подождет, пока все разойдутся и я повернусь к нему спиной, и тогда вонзит в меня меч. Поэтому я не должен был предоставить ему такой возможности. Николо надавил на меч и порезал мне кожу. По адамову яблоку скатилась капля крови.– Убери меч, а то поранишься, Николетта, – ухмыльнулся я, одним словом превращая его в девчонку. – А то я сам отберу его и любимые побрякушки в придачу! Я не ребенок, чтобы меня можно было безнаказанно зарезать в постели!– Послушайте, это зашло слишком далеко, давайте прекратим эту безобразную сцену, нам не нужно кровопролития! – вмешался Петрарка и цокнул языком.Протянутым пальцем он дотронулся до клинка и отвел меч в сторону. Николо опустил меч, но глаз от меня не отвел. Петрарка прочистил горло.– Синьор Сильвано, я уверен, церковь оценит ваше рвение, но ваше братство не для меня. Я очень ценю ваше предложение, но во Флоренции я лишь случайный гость. Мой дорогой друг Боккаччо несколько лет назад сумел убедить Синьорию отменить указ об изгнании моего отца и конфискации его имущества, но после того как я отказался занять предложенную мне должность в Университете Флоренции, это решение было аннулировано. Я здесь только проездом на очень короткий срок.– Братства Красного пера никто не остановит, – заявил Николо, тяжело дыша и сверля меня взглядом. – Мы отловим и уничтожим всех ведьм и колдунов! Мы сожжем их на костре и очистим Флоренцию от нашествия всякой нечисти!– А как же быть со змеями, Николо? – спросил я, желая его помучить. – Тебе лучше оставить для них местечко в уставе, а то придется истребить и себя!– Вам стоит подумать над этим предложением, синьор Петрарка. Нас многие поддержат. Это будет только способствовать вашей славе как величайшего поэта нашего времени, – заметил доминиканец. – Тогда и Синьория согласится тотчас отменить изгнание. Многие верят, что во всех несчастиях, которые постигли Флоренцию за последние годы, виновата нечистая сила! – Он бросил на меня испепеляющий взгляд. – Если мы избавим Флоренцию от исчадий зла, то, возможно, сможем предотвратить возвращение черной смерти!– Как думаешь, Джованни, это решение принесет плоды? – Петрарка обратился к темноволосому мужчине, и я узнал в нем человека, которого встретил в тот день, когда по поручению Сильвано отправился в город разведать о чуме.– Ты научил меня обращаться к великим голосам прошлого за советами и решением, – ответил Боккаччо со всей серьезностью на узком франкском лице. – А святой Августин говорит нам: «Коли живем хорошо, то и жизнь хороша. Каковы мы – такова и жизнь». Я верю, что именно это спасет Флоренцию. Добрая жизнь, добрый труд, а не чистка!– Я склонен согласиться, – сказал Петрарка, вскинув бровь. – А как вы считаете, добрый человек, можем ли мы предотвратить чуму, если будем сжигать ведьм? – спросил он у Моше Сфорно.Когда все обернулись посмотреть на Сфорно, он выпрямился.– Не более, чем побивая камнями евреев, – уверенным, серьезным тоном ответил он. – Открыть, в чем причина чумы, не помогут ни суеверия, ни насилие. Только тщательные медицинские исследования обнаружат когда-нибудь причину этой болезни!– Мы может устроить избиение евреев, – самодовольно хмыкнул Николо. – Вот выгоним их из Флоренции или избавим от них мир раз и навсегда, и это отведет небесную кару, которую навлекли на нас злодеи, убившие Христа!Он и доминиканец зловеще переглянулись.– Пойдем, Сильвано, меня чрезвычайно заинтересовали твои проекты, – произнес доминиканец. – Давай прогуляемся и все обсудим. У меня есть знакомый кардинал, пользующийся любовью Папы Иннокентия Шестого. Ему понравится твоя идея о братстве. Его очень беспокоит существование зла в этом мире, и он стремится очистить мир, дабы исполнилась воля Божья. Он душевно скорбит о первородном грехе, которым запятнало себя человечество по вине Евы, и вот уже много лет посвящает свои труды его искуплению!– Я буду поддерживать вас всей данной мне властью, – добавил судья, который заговорил первым.Покосившись на меня, он взял под руку Николо и увел его с собой. Николо бросил на меня презрительный взгляд через плечо, а судья добавил:– Вы хотели бы провести первое собрание нашего братства до или после вашего венчания?– Думаю, после, чтобы я смог должным образом вышколить жену по своему вкусу в постели, – хихикнул Николо. – Я считаю, что жену, как необъезженную кобылу, нужно учить шпорами и хлыстом. – Он остановился, повернулся и сказал: – Тебе будет любопытно это услышать, Бастардо. Через пару недель я женюсь. Так решили отцы города. Возможно, ты слыхал о моей невесте: она славится в городе своей красотой. Она уже была замужем, но ее муж умер несколько лет назад от чумы, прежде чем они смогли родить потомство. Но она слишком богата и молода, чтобы ей позволили остаться бездетной вдовой в эти отчаянные времена после чумы, когда в городе так мало детей. Поэтому я подал прошение, чтобы взять ее в жены, и получил разрешение. Она принесет мне приданое в тысячу флоринов!Он важно выпрямился с выражением полного торжества и гордо поправил отороченную мехом алую мантию, а потом и мелко драпированный капюшон ей под цвет.– Имя моей счастливой невесты Кьяра Иуди!Глаза мои заволокла красная пелена. Взревев, я рванул в его сторону, но Моше Сфорно, Петрарка и Боккаччо меня удержали. В тот момент я убил бы Николо голыми руками, хотя он был вооружен мечом. Николо запрокинул голову и захохотал, а потом плавной походкой двинулся под руку с судьей и доминиканцем. Я бился и метался, изо рта вместо слов вырывалось какое-то клокотание, но меня крепко держали трое мужчин. Наконец я перестал вырываться. Петрарка и Боккаччо выпустили меня, но Сфорно продолжил крепко держать мою руку.– Можешь отпустить, я не пойду за ним, – бросил я ему, сознавая свое бессилие.Сфорно вскинул густые брови и неохотно выпустил меня.– Очевидно, вам знакома эта дама? – дружелюбно спросил Петрарка. Я кивнул. – Необязательно переставать любить ее, юноша, только потому, что она принадлежит другому, – сказал он, внимательно вглядываясь в мое лицо. – Иногда безответная любовь возвышает и очищает твою душу, даже если поначалу ты не мог себе этого представить. Особенно в пылкую пору юности!– Не то чтобы я люблю ее, – угрюмо ответил я. – Она мой друг. Она хорошая женщина и заслуживает лучшего, чем этот подонок Николо Сильвано.– Да уж, в нем, прямо скажем, мало приятного, с этакими-то суевериями. – Петрарка кивнул и поджал губы, глядя на меня. – И все же твое лицо кажется мне знакомым…– Я узнал тебя, – начал Боккаччо. – Такое утонченное лицо, персиковая кожа и светлые волосы… Я встречал тебя, когда ты был гораздо младше!Я твердо взглянул ему в глаза:– Вы тот поэт, которого я встретил, когда гулял по Флоренции, наблюдая ранние последствия чумы.– Да, верно, – улыбнулся он. – Ты цитировал Данте и рассуждал о Джотто. Кажется, ты очень любишь работы мастера Джотто. – Он бросил любопытный взгляд на Сфорно. – В тот день ты помог еврею, которого избивала разъяренная толпа?..– Лука спас жизнь мне и моей дочери, – кивнул Сфорно. – Без него они бы забили нас камнями. Нас обвиняли в распространении чумы.Он посмотрел на Петрарку и пожал плечами.– Вы рассуждаете о чуме как врач, я прав? – с интересом спросил Петрарка.Его разговор, внимательность, редкое обаяние и живой интерес к собеседнику привлекали к нему людей, даже таких сдержанных, как Моше Сфорно.Сфорно кивнул.– Я учился в Болонском университете, – ответил он. – Они очень терпимы и евреям разрешают стоять у задней стены класса.– Тогда мы братья по учению, потому что я тоже там учился, – одобрительно произнес Петрарка. – Я изучал юриспруденцию, со всем ее крючкотворством. Вообще я не очень люблю врачей и отношусь к ним довольно скептически, но для вас сделаю исключение. Я всегда просил моих друзей и наказывал слугам ни в коем случае не испробовать на мне никаких докторских штучек, а поступать в точности наоборот. Но вы, похоже, отличаетесь от большинства лекарей, синьор. В хорошем смысле этого слова.– Вы очень добры, синьор, – просияв, ответил Сфорно. – Я вас вовсе не виню. Большинство докторов не лучше заклинателей бесов, если не хуже. Они же вечно прописывают обильное кровопускание! Заклинатели хотя бы просто пляшут, молятся да заклинания читают, этим пациенту не навредишь, даже если все бесполезно. – Он взглянул на священника и торопливо добавил: – Я не ставил целью оскорбить вас, синьор, если вы практикуете изгнание дьявола.Маленький, щупленький священник, стоявший рядом с Петраркой, тряхнул лысой головой и вздохнул.– Меня могут отлучить от церкви за такое признание, но я, как и синьор Петрарка, верю, что слишком много шума делают из ничего, твердя о дьяволах, ведьмах, астрологах и их великой силе. Церковь поступила бы разумнее, если бы перестала обращать внимание на эти россказни, и тогда они увянут, как растения без солнца.– Раз уж мы все придерживаемся схожего мнения, почему бы нам не отужинать сегодня вместе? Мой друг Боккаччо нанял в свой дворец самого лучшего повара, – весело предложил Петрарка. – И я бы хотел показать вам кое-что, молодой человек. Вас это должно заинтересовать.– Мы идем навестить больного, но это ненадолго, – ответил Сфорно, который никогда за все время, сколько я его знал, не ужинал в доме неиудеев.Я удивленно взглянул на него, но он сделал вид, что не понял моего взгляда.– Мы благодарны вам за приглашение, синьор Петрарка, и с радостью его примем.При этих словах он ткнул меня локтем в бок, оставив маленький синяк. Моше Сфорно далеко не слабак.– Благодарю вас, синьор Петрарка, – повторил я. – Мы придем на ужин.
День клонился к закату, и к вечеру из-за холмов набежали серые тучи. В узких каменных улицах стояла промозглая сырость, еще больше подчеркивая всю прелесть предстоящего удовольствия от званого ужина. Петрарка устроил ужин в доме Боккаччо, здесь был и щупленький лысый священник, а также брат Петрарки Герардо, монах картезианского монастыря, и еще один священник – тоже лысый, но очень веселый толстяк. Всемером мы уселись за богатое пиршество, за которым много обсуждали древних авторов – Цицерона, Ливия, Гомера (ни одного из них я не читал). Разговоры, шутки и споры согревали нас, несмотря на холодный колючий ветер, который стучался в окна и грозился ворваться внутрь. Ненастная погода только усиливала восхитительное смешение ароматов в столовой. Повар приготовил суп из бычьих хвостов с бобами, блюдо из аппетитного шпината с белой рыбой в масляном соусе, каплуна, зажаренного с тмином и розмарином, тушеного кролика с прозрачным красным луком и пасту с солеными сосисками и острыми листьями базилика. В перерывах между блюдами мы ели нежные золотистые персики в сахарном сиропе, а десерт из булочек с засахаренной клубникой закусывали ломтиками деревенского сыра. Как и пообещал Петрарка, повар оказался настоящим кудесником. И я решил нанять такого же искусного повара, когда заживу своим домом.Мы выпили превосходного красного вина – вкусного, насыщенного и душистого, сделанного из винограда, собранного в Воклюзе, Эта красивейшая южнофранцузская провинция сыграла в жизни Петрарки примерно ту же роль, что Болдино в жизни Пушкина.

где большую часть времени живет Петрарка, после чего Сфорно и Петрарка сыграли в словесную дуэль из латинских изречений. Петрарка вышел, правда, победителем, но для этого ему пришлось изрядно поднапрячь все способности своего ума, хранившего огромный запас познаний. Затем Петрарка стал пенять Сфорно за однобокость моего образования, которое ограничивалось одним Галеном. Когда проворная и кокетливая служанка с белозубой улыбкой убрала последнее блюдо, Петрарка подозвал меня к себе.– Прошу нас извинить, господа. Мне бы хотелось показать кое-что юному Луке, если он, конечно, перестанет заигрывать с хорошенькой служанкой моего друга Боккаччо.– Если синьор Боккаччо не хочет, чтобы гости улыбались его служанке, не надо было нанимать такую хорошенькую, – пошутил я, вызвав у всех дружный смех, смеялся даже Моше Сфорно, который обычно не смотрел на других женщин, кроме своей жены.– Господи, даруй мне целомудрие, но не сейчас! – воздев глаза к небу, отозвался на шутку Петрарка.Он встал из-за стола и отправился наверх, уводя меня за собой. Мы поднялись на верхний этаж дворца, который был выстроен по-старинному, как укрепленный замок, недоставало только крепостной башни; линии этажей, размеченные балюстрадами, были украшены окнами, смягчавшими грозный вид каменных стен. Петрарка привел меня в комнату с просторными окнами, по которой ходил сквозняк, принося с собой шорохи сырой ветреной ночи. Здесь было много разложенной на виду одежды: рубашки, камзолы, штаны и несколько дорогих плащей – все это красовалось на предметах мебели. Он подошел к изрядно поношенной кожаной дорожной сумке и пробормотал:– Я люблю домашнее уединение, а сам все путешествую и провожу время в многолюдной компании!Достав небольшой сверток, обернутый в ткань, он протянул его мне, и у меня затряслись руки, как будто я заранее знал, что там внутри. Я подумал, уж не проснулось ли во мне то чутье, которое я развил у Сильвано и которое с тех пор дремало. Я глубоко вздохнул и аккуратно развернул сверток. Внутри была картина Джотто с безмятежно прекрасной и полной сострадания Мадонной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64