– Для меня это не было изгнанием, – тихо проговорил я. – Я не жалею об этом времени. Оно может показаться легкомысленным, но это не так.– Радость – основа мироздания. – Странник пожал плечами. – Так я могу вернуться к своей истории? Итак, раввин пожалел человека, но ответил, что не может его исцелить. Человек был ужасно разочарован и разразился горькими стенаниями. Наконец раввин вздохнул и сказал: «Пойди к раввину такому-то. Он может тебе помочь». Второй раввин оказался младше по сану, не таким мудрым и ученым, не таким проницательным. Но человек пошел к нему, и тот раввин его исцелил.– В чем же смысл поведанной вами истории, ради которой вы проделали такой путь спустя столько лет? – нетерпеливо спросил я.Впившись зубами в вязкую кислую мякоть зеленой оливы, которая была размером почти со сливу, я выплюнул косточку в ладонь и бросил ее на стол. Служанка зацокала языком и принесла мне плошку для косточек, одарив взглядом, который сулил хорошую выволочку. Я обезоруживающе улыбнулся в ответ. Моя служанка была низенького роста, хорошенькая темноволосая женщина с кастильским лицом. Она все еще была очаровательна и мила, хотя юность ее уже прошла вместе с месячными, поэтому забеременеть она не боялась. Я, конечно, позволил ей первой обновить кровать в этом доме и наслаждался ею, не чувствуя за собой вины, исправно выплачивая приличное жалованье за работу по дому. И она, по всей видимости, была довольна таким положением дел. А сейчас, словно очнувшись ото сна, я вдруг сам удивился своей отстраненности, ведь я даже не помнил ее имени. Пускай это и не женщина из моего видения, моя суженая, не та, чье отсутствие я использовал как предлог для бесконечных любовных увеселений, она как-никак добрая душа. Она заслуживала чего-то в ответ на свою щедрость. Может быть, я не спрашивал ее имени, чтобы не расстраиваться из-за того, как далеки мы друг от друга из-за разной меры отпущенных нам дней?Странник подвинулся ко мне, постучав пальцами по столу, чтобы привлечь мое внимание.– А теперь подумай, почему великий раввин не стал лечить человека, а отправил его к другому?– Может быть, этот человек предложил ему недостаточно денег? – предположил я.
Странник смерил меня холодным взглядом. Я пожал плечами.– Великий раввин знал, что страдания человека – это милость Божья, и он не хотел лишать его этой милости, – неторопливо произнес Странник и ударил ладонью по столу, так что задребезжали тарелки. – Милость Божья!– Хочешь сказать – смех Божий! – живо отозвался я, подливая себе вина. – Еще одна подлая шутка Бога!– Болезнь человека уравновесила его долг перед Богом. Бог позволил человеку отработать свой долг, чтобы он мог вернуться к цельности!– Долг? Какой долг? – воскликнул я.– Я что, все тебе должен объяснять? – встряхнул плечами Странник. – Долг из этой жизни, из другой жизни, кто знает? Великий раввин знал и видел, что долг выплачивается через эти страдания и таким образом человек может подняться к высшему преображению. Он не хотел лишать человека этой возможности. Но и не хотел оставлять человека в его мучениях, поэтому послал его к низшему раввину, который не усмотрел бы в страданиях Господню милость.Странник откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, вытянул грузные ноги и повертел ступнями, будто бы разминаясь.– Другой жизни? Какой еще жизни?– Как? Разве Гебер не говорил с тобой о переселении душ? – удивленно переспросил Странник.Он сделал глубокий глоток вина, подцепил помидор с тарелки и бросил в рот. Сплевывая мелкие зернышки и сок, он проговорил:– Гебер был хорошо осведомлен в этом вопросе. Он читал «Сефир Бахир», «Сефир Бахир» (др. – евр. «Книга просветления»). Впервые опубликована в XII веке на юге Франции. Историки предполагают, что ее написал раввин Ицхак Сагги Нехор, также известный как Исаак Слепой. Ранний труд по эзотерическому иудейскому мистицизму, который в конечном итоге стал называться каббалой.
книгу просветления, даже со мной. Он знал, что души обязательно возвращаются на землю снова и снова, пока не выполнят свое предназначение. Полагаю, его век оборвался раньше, чем он успел обучить тебя всему, что тебе требовалось знать. Ты должен учиться сам, волк, который хочет остаться волчонком. В этом значение философского камня.– Мне нужно было узнать, как превратить свинец в золото, а его век закончился прежде, чем он успел мне рассказать, – сказал я недовольным голосом.Я всегда жалел о том, что не узнал главного секрета Гебера. Несмотря на то что теперь – благодаря наследству и работе – у меня было много денег, меня никогда не оставляло ощущение, что чего-то недостает и этот недостаток можно было восполнить только умением превращать свинец в золото. Я встал и рассеянно зашагал по комнате, которая вдруг показалась мне слишком тесной, слишком далекой от центра событий. Я жил в изгнании и даже не знал об этом. В кухню резво прибежала служанка, как будто что-то стряслось.– Неужели ты так мелко мыслишь, Лука Бастардо? – с упреком произнес Странник. – Подумаешь, золото! Его легко получить. Я говорю о воспитании души! О человеческой судьбе и божественном порядке! О том, что каждая душа должна с должной истовостью выполнять все заповеди, потому что если какая-то частичка души не выполнит всего хотя бы в одном из трех аспектов – дело, слово или мысль, – вся душа будет вновь и вновь рождаться в ином воплощении, пока не выполнит все.– Я слыхал об этом переселении душ, когда ехал на верблюде в Китай, слышал о том, что души облекаются в новые тела, как мы в новую одежду. И меня это не убедило! Это только приятная сказка для утешения людей. Мы всего лишь игрушки из праха и крови, игрушки Бога. Кто мы такие, чтобы заслуживать новую жизнь? Кто мы такие, чтобы вообще заслуживать жизнь? И без того это чудо или грандиозная шутка, что мы вообще рождаемся на свет, а на большее не стоит и рассчитывать! – горячо произнес я. – Величайшая радость человека – это искать и обретать красоту. Твоя история не для меня, Странник!– Ты уверен, что стоит делать поспешные выводы прежде, чем она принесла свои плоды? – спросил он и улыбнулся.Он достал что-то из разорванной и залатанной серой рубахи, и я увидел конверт. Он протянул его мне, и я выхватил письмо из его узловатой, исписанной толстыми венами руки, снова сел и бережно распечатал.– Это от Ребекки Сфорно, отправлено недавно, – в изумлении сообщил я. – У нее и у всех Сфорно дела идут неважно. Во Флоренции снова свирепствует чума, и война у ворот. Ее внуки больны. Надеюсь, они еще не умерли.– Я подожду, пока ты соберешься, – сказал Странник. – Слышал, сегодня вечером уходит корабль. У капитана передо мной должок.– Я еще не сказал, что поеду с тобой.– И пусть твоя милая служанка соберет нам в дорогу этих помидор, а? – добавил он. – А лучше пусть целую корзинку с едой снарядит. На этом острове превосходная еда.И вот я собрал кое-какую одежду, взял картину Джотто, очки Гебера и записную книжку Петрарки, уложил все в сумку, которая повидала десятки портов за последние сорок лет – лет, которые вдруг показались мне такими же пустыми, как и страницы той записной книжки. Я попросил служанку собрать нам дорожную снедь. А перед уходом вырвал листок пергамента из незаполненной записной книжки Петрарки и написал записку, в которой передавал свою маленькую лачугу и весь скарб этой женщине. Отдал письмо ей вместе со всеми деньгами, какие нашлись в доме, и торопливо поцеловал. К моему удивлению, она взяла в ладони мое лицо и подарила мне нежный и долгий поцелуй в губы.– Ты был добр ко мне, Лука Бастардо. А теперь иди с твоим чудным ироничным Богом, – сказала она. – Я всегда знала, что ты не долго тут пробудешь. Твои родители, наверное, были странниками, которые зачали тебя под беспокойной звездой.Ее милое кастильское лицо погрустнело, и на темных глазах проступили слезы.– Прощай, э…– Грация, – подсказала она, улыбнувшись совсем без обиды.– Грация, – повторил я.И я отправился вместе со Странником вниз по крутому холму к побережью моря. Мы шли по булыжным переулкам, вниз по вырезанным в склоне холма ступеням, через заросли фиговых, оливковых и миндальных деревьев, мимо разбегающихся диких кошек, кабанов и куропаток, которые шныряли в буйной растительности. И наконец вышли к бухте с пляжем, покрытым темным песком, который, как утверждали местные жители, обладал целебными свойствами. Я слышал, что люди с тугоподвижными суставами ложились здесь на покрывало и им становилось легче, свободнее, в суставах появлялась гибкость. Я подумал, что природа полна чудес, больших и малых. А если учесть это, так ли уж странно, что она выбрала несколько человек для долгой жизни? Так ли странно, что время течет по-другому именно для этих людей? Я размышлял над этим, пока мы обходили побережье. Это был долгий путь под безжалостным сардинским солнцем.– Ты сейчас не пожалел о том, что не взял моего осла с собой, а, Бастардо? – спросил Странник.– В некоторых местах, где я побывал за прошедшие сорок лет, его употребили бы на ужин, – ответил я, вытирая рукой вспотевший лоб. – Не пора ли развлечь меня очередной байкой?– Ты что, думаешь, я могу вот так по первому требованию рассказать тебе байку, как собака, которая лает по команде? – резко ответил он.Я кивнул, и он демонстративно вскинул руки, словно взывая к Богу, и быстро-быстро заговорил по-еврейски, поэтому из его речи я понял лишь несколько слов. Столько лет прошло с тех пор, как я изучал древние языки, да и научился я только читать, а не говорить.Тогда я сам решил развлечь его разговорами.– Странник, а что это за книга, «Сефир Бахир»? Что в ней сказано о преображении и переселении душ?– А что бы ты хотел из нее узнать? – спросил он. – Разве люди не вычитывают из книг то, что уже заложено в их сердцах?– Верно, но ты вечно отвечаешь вопросами на вопрос. За прошедшие пятьдесят лет я и забыл, как это приятно, – с некоторым сарказмом заключил я.Я обернулся и проводил взглядом большого баклана, заметив, что солнце, огромное и оранжевое, наконец опустилось над водой, обещая отдохновение от пекла. Сверкнув напоследок зеленым лучом, оно скрылось за горизонтом.Странник улыбнулся своей лукавой улыбкой и нагнулся ко мне, так что его седые буйные космы коснулись моих щек. От него пахло кожей и ванилью, старым пергаментом и кедровыми листьями. После жизни у Сильвано я так и не избавился от отвращения, которое испытывал, когда мужчина стоял ко мне слишком близко, даже если я доверял этому человеку. Поэтому я отодвинулся, и он прошептал:– Там сказано, что союз мужчины и женщины это путь к божеству. А твой союз с Грацией приблизил тебя к Богу?– О да, бывало, что с ней я выкрикивал имя Божье, – шутливо ответил я и выразительно подмигнул.– Тогда это – священный союз, – серьезно проговорил он. – Заключить такой союз и не вырастить вместе детей означает, что вы оба перевоплотитесь, чтобы встретиться снова и воспитать ребенка. Тогда предназначение будет выполнено.– Если я и переселюсь в новое тело, чтобы быть с женщиной, это будет не Грация. Она милая, но всего лишь одна из сотни милых женщин, с которыми я был последние пятьдесят лет, – нетерпеливо ответил я. – Она не та, не Та самая. Понимаешь, Странник? Та самая, которая была обещана мне. Обещана в ту безумную ночь, когда мне было видение от философского камня! Я сохранил свое сердце ради этого обещания!– У каждого есть свой мессия, – пожал плечами он, и мы продолжили путь молча, пока не дошли до каталонского корабля, куда нас взяли на борт, приняв как почетных гостей.
Я вернулся во Флоренцию. Флоренция – центр мироздания, город, серебряные стены которого воспевались в мадригалах, город, который Папа объявил пятым элементом космоса. Город, конечно, пекся под летним зноем, и серые камни так раскалились, что на улицах было жарко, как в печи. Естественно, вовсю свирепствовала чума, как будто мое появление не могло обойтись без черной смерти. И все же я был дома. Я дышал флорентийским воздухом, улыбался прекрасным, модно одетым женщинам. Я собирался съесть на обед суп с хлебом и фасолью, свежий шпинат под соусом из тосканского оливкового масла, жареное мясо на косточке и произнести тост за здравие этого города, отведав благородного вина из Монтепульчано, которое здесь выжимают из винограда испокон веку. Я прогуливался по улицам Ольтарно, дивился множеству новых дворцов, построенных для зажиточных купцов и богатых людей, принадлежавших другим гильдиям. Дорога Сан-Никколо, которая соединяла ворота Сан-Джорджо с воротами Сан-Никколо, была почти сплошь застроена каменными и гипсовыми фасадами, дома теснились вплотную друг к другу. Жилища были высокие, узкие, до четырех-пяти этажей, в глубину длиннее, чем в ширину, впрочем, как и всегда. Улицы по-прежнему представляли собой живое смешение дворцов и простых домишек, ткацких фабрик и лавок, церквей и монастырей. Каменотесы и сапожники жили бок о бок с банкирами и торговцами, ремесленниками и проститутками. Чума заставила город притихнуть, на улице встречалось не так много людей, но и не было так пустынно, как в первую эпидемию черной смерти. Люди научились не прятаться, когда к ним подкрадывается смерть.Я пришел в еврейский квартал и направился к резным воротам семьи Сфорно, к массивной двери их дома, утопленной в стене. Я постучал медным молотком, и спустя минуту дверь мне открыла сгорбленная женщина преклонного возраста.– Лука! – взвизгнула она.– Ребекка? – нерешительно уточнил я.– Кто же еще! – усмехнулась она. – Заходи скорей, не надо стоять на улице, а то тебя настигнет чума. Дай-ка я на тебя взгляну.Она потянула меня за рукав, и я вошел в переднюю, которая осталась почти такой же, как в тот день, когда я впервые вошел в этот дом, а это было больше пятидесяти лет назад. Ребекка подошла ближе и улыбнулась мне. Ее кудри уже побелели, лицо было изрезано глубокими морщинами, но глаза остались ясными и добрыми, и голос не дрожал. Я чувствовал тепло и сияние юной девочки, которую впервые увидел на руках отца, когда он прятал ее от тяжелых камней. Интересно, каково ей видеть старого друга таким молодым? Завидует она мне или ненавидит за это? Мое отличие от нее стало еще очевиднее, и я чувствовал себя гораздо более чужим, чем даже чужд неиудей еврею.– Я приехал, как только получил твое письмо, – неуверенно сказал я.– Наверное, на крыльях прилетел, – восхищенно ответила она. – А где же наш старый друг, Странник?– Мучает кого-то другого своими баснями и вопросами, – улыбнулся я и пожал плечами. – Он исчез сразу, как только мы вошли в ворота города.– Очень похоже на него, не правда ли? Приходит и уходит, когда этого меньше всего ожидаешь! – Ребекка сжала в кулаке мой рукав и довольно потянула на себя. – Как я рада тебя видеть! Я знала, что ты придешь, хоть мы и не слышали ничего о тебе все эти годы!– Как же мне не прийти, – тихо произнес я, растроганный теплой встречей.– Бабушка, кто там? – спросил угрюмый молодой человек.Он появился в передней и сурово окинул меня взглядом. Это был высокий юноша, выше меня, с широкими и сильными плечами, черными кудрявыми волосами и длинным овальным лицом. Его высокие скулы напомнили мне Лию Сфорно. Прищурив голубые глаза, он внимательно оглядел меня с ног до головы.– Это Лука Бастардо, о котором я тебе рассказывала, – улыбнулась Ребекка. – Тот, что спас меня и которого папа выучил на врача! Я попросила его приехать помочь твоему брату и сестре!– Хм, вот как? – буркнул себе под нос юноша. – Он, наверное, проголодался. Может, отведем его в столовую?– Конечно, Аарон, будь по-твоему, – сказала Ребекка и просияла. – Что же я стою тут, дуреха, и таращусь на него? Пойдем, Лука, ты ведь еще помнишь, где мы обедаем?Хихикнув, она проворно засеменила в кухню. Я двинулся следом, но мальчик остановил меня, положив руку мне на плечо.– Если ты тот, о ком она говорит, тогда здесь замешана дьявольская магия, а ты какой-нибудь голем. В еврейском фольклоре глиняная фигура, наделяемая жизнью с помощью магической процедуры.
И родители твои демоны! – сказал он, понизив голос. – А если ты не тот, в чем я почти уверен, тогда ты какой-нибудь мошенник и пытаешься выманить деньги у глупой старушки.– Мне не нужны ее деньги, – ответил я, вырвавшись от него. – Я приехал помочь.– Брату и сестре ничем уже не поможешь, – сказал он. – Я похоронил их неделю назад. И тетушку Мириам, и родителей, и тетушку Руфь, дочь Мириам. На этот раз чума нас не пощадила, может, потому, что сберегала в прошлые разы. Остались только мы с бабушкой. Но она все время об этом забывает, так что не говори ей, а то сильно расстроится.– Я не хочу причинять ей боль, – помрачнев, ответил я.Я вошел в столовую, сел на старую скамью и позволил Ребекке хлопотать надо мной. Она поставила тарелку с холодным вареным цыпленком и жареными артишоками, налила чашу белого вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Странник смерил меня холодным взглядом. Я пожал плечами.– Великий раввин знал, что страдания человека – это милость Божья, и он не хотел лишать его этой милости, – неторопливо произнес Странник и ударил ладонью по столу, так что задребезжали тарелки. – Милость Божья!– Хочешь сказать – смех Божий! – живо отозвался я, подливая себе вина. – Еще одна подлая шутка Бога!– Болезнь человека уравновесила его долг перед Богом. Бог позволил человеку отработать свой долг, чтобы он мог вернуться к цельности!– Долг? Какой долг? – воскликнул я.– Я что, все тебе должен объяснять? – встряхнул плечами Странник. – Долг из этой жизни, из другой жизни, кто знает? Великий раввин знал и видел, что долг выплачивается через эти страдания и таким образом человек может подняться к высшему преображению. Он не хотел лишать человека этой возможности. Но и не хотел оставлять человека в его мучениях, поэтому послал его к низшему раввину, который не усмотрел бы в страданиях Господню милость.Странник откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, вытянул грузные ноги и повертел ступнями, будто бы разминаясь.– Другой жизни? Какой еще жизни?– Как? Разве Гебер не говорил с тобой о переселении душ? – удивленно переспросил Странник.Он сделал глубокий глоток вина, подцепил помидор с тарелки и бросил в рот. Сплевывая мелкие зернышки и сок, он проговорил:– Гебер был хорошо осведомлен в этом вопросе. Он читал «Сефир Бахир», «Сефир Бахир» (др. – евр. «Книга просветления»). Впервые опубликована в XII веке на юге Франции. Историки предполагают, что ее написал раввин Ицхак Сагги Нехор, также известный как Исаак Слепой. Ранний труд по эзотерическому иудейскому мистицизму, который в конечном итоге стал называться каббалой.
книгу просветления, даже со мной. Он знал, что души обязательно возвращаются на землю снова и снова, пока не выполнят свое предназначение. Полагаю, его век оборвался раньше, чем он успел обучить тебя всему, что тебе требовалось знать. Ты должен учиться сам, волк, который хочет остаться волчонком. В этом значение философского камня.– Мне нужно было узнать, как превратить свинец в золото, а его век закончился прежде, чем он успел мне рассказать, – сказал я недовольным голосом.Я всегда жалел о том, что не узнал главного секрета Гебера. Несмотря на то что теперь – благодаря наследству и работе – у меня было много денег, меня никогда не оставляло ощущение, что чего-то недостает и этот недостаток можно было восполнить только умением превращать свинец в золото. Я встал и рассеянно зашагал по комнате, которая вдруг показалась мне слишком тесной, слишком далекой от центра событий. Я жил в изгнании и даже не знал об этом. В кухню резво прибежала служанка, как будто что-то стряслось.– Неужели ты так мелко мыслишь, Лука Бастардо? – с упреком произнес Странник. – Подумаешь, золото! Его легко получить. Я говорю о воспитании души! О человеческой судьбе и божественном порядке! О том, что каждая душа должна с должной истовостью выполнять все заповеди, потому что если какая-то частичка души не выполнит всего хотя бы в одном из трех аспектов – дело, слово или мысль, – вся душа будет вновь и вновь рождаться в ином воплощении, пока не выполнит все.– Я слыхал об этом переселении душ, когда ехал на верблюде в Китай, слышал о том, что души облекаются в новые тела, как мы в новую одежду. И меня это не убедило! Это только приятная сказка для утешения людей. Мы всего лишь игрушки из праха и крови, игрушки Бога. Кто мы такие, чтобы заслуживать новую жизнь? Кто мы такие, чтобы вообще заслуживать жизнь? И без того это чудо или грандиозная шутка, что мы вообще рождаемся на свет, а на большее не стоит и рассчитывать! – горячо произнес я. – Величайшая радость человека – это искать и обретать красоту. Твоя история не для меня, Странник!– Ты уверен, что стоит делать поспешные выводы прежде, чем она принесла свои плоды? – спросил он и улыбнулся.Он достал что-то из разорванной и залатанной серой рубахи, и я увидел конверт. Он протянул его мне, и я выхватил письмо из его узловатой, исписанной толстыми венами руки, снова сел и бережно распечатал.– Это от Ребекки Сфорно, отправлено недавно, – в изумлении сообщил я. – У нее и у всех Сфорно дела идут неважно. Во Флоренции снова свирепствует чума, и война у ворот. Ее внуки больны. Надеюсь, они еще не умерли.– Я подожду, пока ты соберешься, – сказал Странник. – Слышал, сегодня вечером уходит корабль. У капитана передо мной должок.– Я еще не сказал, что поеду с тобой.– И пусть твоя милая служанка соберет нам в дорогу этих помидор, а? – добавил он. – А лучше пусть целую корзинку с едой снарядит. На этом острове превосходная еда.И вот я собрал кое-какую одежду, взял картину Джотто, очки Гебера и записную книжку Петрарки, уложил все в сумку, которая повидала десятки портов за последние сорок лет – лет, которые вдруг показались мне такими же пустыми, как и страницы той записной книжки. Я попросил служанку собрать нам дорожную снедь. А перед уходом вырвал листок пергамента из незаполненной записной книжки Петрарки и написал записку, в которой передавал свою маленькую лачугу и весь скарб этой женщине. Отдал письмо ей вместе со всеми деньгами, какие нашлись в доме, и торопливо поцеловал. К моему удивлению, она взяла в ладони мое лицо и подарила мне нежный и долгий поцелуй в губы.– Ты был добр ко мне, Лука Бастардо. А теперь иди с твоим чудным ироничным Богом, – сказала она. – Я всегда знала, что ты не долго тут пробудешь. Твои родители, наверное, были странниками, которые зачали тебя под беспокойной звездой.Ее милое кастильское лицо погрустнело, и на темных глазах проступили слезы.– Прощай, э…– Грация, – подсказала она, улыбнувшись совсем без обиды.– Грация, – повторил я.И я отправился вместе со Странником вниз по крутому холму к побережью моря. Мы шли по булыжным переулкам, вниз по вырезанным в склоне холма ступеням, через заросли фиговых, оливковых и миндальных деревьев, мимо разбегающихся диких кошек, кабанов и куропаток, которые шныряли в буйной растительности. И наконец вышли к бухте с пляжем, покрытым темным песком, который, как утверждали местные жители, обладал целебными свойствами. Я слышал, что люди с тугоподвижными суставами ложились здесь на покрывало и им становилось легче, свободнее, в суставах появлялась гибкость. Я подумал, что природа полна чудес, больших и малых. А если учесть это, так ли уж странно, что она выбрала несколько человек для долгой жизни? Так ли странно, что время течет по-другому именно для этих людей? Я размышлял над этим, пока мы обходили побережье. Это был долгий путь под безжалостным сардинским солнцем.– Ты сейчас не пожалел о том, что не взял моего осла с собой, а, Бастардо? – спросил Странник.– В некоторых местах, где я побывал за прошедшие сорок лет, его употребили бы на ужин, – ответил я, вытирая рукой вспотевший лоб. – Не пора ли развлечь меня очередной байкой?– Ты что, думаешь, я могу вот так по первому требованию рассказать тебе байку, как собака, которая лает по команде? – резко ответил он.Я кивнул, и он демонстративно вскинул руки, словно взывая к Богу, и быстро-быстро заговорил по-еврейски, поэтому из его речи я понял лишь несколько слов. Столько лет прошло с тех пор, как я изучал древние языки, да и научился я только читать, а не говорить.Тогда я сам решил развлечь его разговорами.– Странник, а что это за книга, «Сефир Бахир»? Что в ней сказано о преображении и переселении душ?– А что бы ты хотел из нее узнать? – спросил он. – Разве люди не вычитывают из книг то, что уже заложено в их сердцах?– Верно, но ты вечно отвечаешь вопросами на вопрос. За прошедшие пятьдесят лет я и забыл, как это приятно, – с некоторым сарказмом заключил я.Я обернулся и проводил взглядом большого баклана, заметив, что солнце, огромное и оранжевое, наконец опустилось над водой, обещая отдохновение от пекла. Сверкнув напоследок зеленым лучом, оно скрылось за горизонтом.Странник улыбнулся своей лукавой улыбкой и нагнулся ко мне, так что его седые буйные космы коснулись моих щек. От него пахло кожей и ванилью, старым пергаментом и кедровыми листьями. После жизни у Сильвано я так и не избавился от отвращения, которое испытывал, когда мужчина стоял ко мне слишком близко, даже если я доверял этому человеку. Поэтому я отодвинулся, и он прошептал:– Там сказано, что союз мужчины и женщины это путь к божеству. А твой союз с Грацией приблизил тебя к Богу?– О да, бывало, что с ней я выкрикивал имя Божье, – шутливо ответил я и выразительно подмигнул.– Тогда это – священный союз, – серьезно проговорил он. – Заключить такой союз и не вырастить вместе детей означает, что вы оба перевоплотитесь, чтобы встретиться снова и воспитать ребенка. Тогда предназначение будет выполнено.– Если я и переселюсь в новое тело, чтобы быть с женщиной, это будет не Грация. Она милая, но всего лишь одна из сотни милых женщин, с которыми я был последние пятьдесят лет, – нетерпеливо ответил я. – Она не та, не Та самая. Понимаешь, Странник? Та самая, которая была обещана мне. Обещана в ту безумную ночь, когда мне было видение от философского камня! Я сохранил свое сердце ради этого обещания!– У каждого есть свой мессия, – пожал плечами он, и мы продолжили путь молча, пока не дошли до каталонского корабля, куда нас взяли на борт, приняв как почетных гостей.
Я вернулся во Флоренцию. Флоренция – центр мироздания, город, серебряные стены которого воспевались в мадригалах, город, который Папа объявил пятым элементом космоса. Город, конечно, пекся под летним зноем, и серые камни так раскалились, что на улицах было жарко, как в печи. Естественно, вовсю свирепствовала чума, как будто мое появление не могло обойтись без черной смерти. И все же я был дома. Я дышал флорентийским воздухом, улыбался прекрасным, модно одетым женщинам. Я собирался съесть на обед суп с хлебом и фасолью, свежий шпинат под соусом из тосканского оливкового масла, жареное мясо на косточке и произнести тост за здравие этого города, отведав благородного вина из Монтепульчано, которое здесь выжимают из винограда испокон веку. Я прогуливался по улицам Ольтарно, дивился множеству новых дворцов, построенных для зажиточных купцов и богатых людей, принадлежавших другим гильдиям. Дорога Сан-Никколо, которая соединяла ворота Сан-Джорджо с воротами Сан-Никколо, была почти сплошь застроена каменными и гипсовыми фасадами, дома теснились вплотную друг к другу. Жилища были высокие, узкие, до четырех-пяти этажей, в глубину длиннее, чем в ширину, впрочем, как и всегда. Улицы по-прежнему представляли собой живое смешение дворцов и простых домишек, ткацких фабрик и лавок, церквей и монастырей. Каменотесы и сапожники жили бок о бок с банкирами и торговцами, ремесленниками и проститутками. Чума заставила город притихнуть, на улице встречалось не так много людей, но и не было так пустынно, как в первую эпидемию черной смерти. Люди научились не прятаться, когда к ним подкрадывается смерть.Я пришел в еврейский квартал и направился к резным воротам семьи Сфорно, к массивной двери их дома, утопленной в стене. Я постучал медным молотком, и спустя минуту дверь мне открыла сгорбленная женщина преклонного возраста.– Лука! – взвизгнула она.– Ребекка? – нерешительно уточнил я.– Кто же еще! – усмехнулась она. – Заходи скорей, не надо стоять на улице, а то тебя настигнет чума. Дай-ка я на тебя взгляну.Она потянула меня за рукав, и я вошел в переднюю, которая осталась почти такой же, как в тот день, когда я впервые вошел в этот дом, а это было больше пятидесяти лет назад. Ребекка подошла ближе и улыбнулась мне. Ее кудри уже побелели, лицо было изрезано глубокими морщинами, но глаза остались ясными и добрыми, и голос не дрожал. Я чувствовал тепло и сияние юной девочки, которую впервые увидел на руках отца, когда он прятал ее от тяжелых камней. Интересно, каково ей видеть старого друга таким молодым? Завидует она мне или ненавидит за это? Мое отличие от нее стало еще очевиднее, и я чувствовал себя гораздо более чужим, чем даже чужд неиудей еврею.– Я приехал, как только получил твое письмо, – неуверенно сказал я.– Наверное, на крыльях прилетел, – восхищенно ответила она. – А где же наш старый друг, Странник?– Мучает кого-то другого своими баснями и вопросами, – улыбнулся я и пожал плечами. – Он исчез сразу, как только мы вошли в ворота города.– Очень похоже на него, не правда ли? Приходит и уходит, когда этого меньше всего ожидаешь! – Ребекка сжала в кулаке мой рукав и довольно потянула на себя. – Как я рада тебя видеть! Я знала, что ты придешь, хоть мы и не слышали ничего о тебе все эти годы!– Как же мне не прийти, – тихо произнес я, растроганный теплой встречей.– Бабушка, кто там? – спросил угрюмый молодой человек.Он появился в передней и сурово окинул меня взглядом. Это был высокий юноша, выше меня, с широкими и сильными плечами, черными кудрявыми волосами и длинным овальным лицом. Его высокие скулы напомнили мне Лию Сфорно. Прищурив голубые глаза, он внимательно оглядел меня с ног до головы.– Это Лука Бастардо, о котором я тебе рассказывала, – улыбнулась Ребекка. – Тот, что спас меня и которого папа выучил на врача! Я попросила его приехать помочь твоему брату и сестре!– Хм, вот как? – буркнул себе под нос юноша. – Он, наверное, проголодался. Может, отведем его в столовую?– Конечно, Аарон, будь по-твоему, – сказала Ребекка и просияла. – Что же я стою тут, дуреха, и таращусь на него? Пойдем, Лука, ты ведь еще помнишь, где мы обедаем?Хихикнув, она проворно засеменила в кухню. Я двинулся следом, но мальчик остановил меня, положив руку мне на плечо.– Если ты тот, о ком она говорит, тогда здесь замешана дьявольская магия, а ты какой-нибудь голем. В еврейском фольклоре глиняная фигура, наделяемая жизнью с помощью магической процедуры.
И родители твои демоны! – сказал он, понизив голос. – А если ты не тот, в чем я почти уверен, тогда ты какой-нибудь мошенник и пытаешься выманить деньги у глупой старушки.– Мне не нужны ее деньги, – ответил я, вырвавшись от него. – Я приехал помочь.– Брату и сестре ничем уже не поможешь, – сказал он. – Я похоронил их неделю назад. И тетушку Мириам, и родителей, и тетушку Руфь, дочь Мириам. На этот раз чума нас не пощадила, может, потому, что сберегала в прошлые разы. Остались только мы с бабушкой. Но она все время об этом забывает, так что не говори ей, а то сильно расстроится.– Я не хочу причинять ей боль, – помрачнев, ответил я.Я вошел в столовую, сел на старую скамью и позволил Ребекке хлопотать надо мной. Она поставила тарелку с холодным вареным цыпленком и жареными артишоками, налила чашу белого вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64