– Ах ты, негодный проныра, вечно суешь нос в дела, которые тебя не касаются! Что ж, тебе придется покопать где-то еще, чтобы разгадать секрет моей жизни. Возможно, моя душа чрезмерно переполнена сама собой, – предположил я с иронией.Если уж мне неизвестно мое происхождение, то я хотя бы знаю себя. И знаю, что душевности во мне меньше, чем у Джотто и Петрарки, Леонардо и Фичино, у меня ее даже меньше, чем у великолепного, властного и жесткого Лоренцо, несмотря на всю его любовь к поэзии, атлетическим играм и талантам политика. Я же прямолинеен, упрям и не склонен к творчеству, хотя уважаю его, когда вижу в других. Я не умею писать картины, ваять статуи или слагать поэмы. За мой дар нельзя требовать признания. Получив его, можно только пожать плечами, видя в этом удачную шутку Бога.– «Герметический свод» подтвердил бы, что вы в переизбытке обладаете пятой сущностью помимо четырех природных стихий. Утверждения этого трактата могли бы привести нас к выводу, что ваш арканум имеет особенные свойства, он вмещает больше небесных токов, коими пронизаны души всех существ и каждого человека. Но я так не думаю. – Леонардо поджал губы и поднял брови. – Я думаю, что дело скорее не в таинственной силе, а в природных явлениях, которые можно измерить и изучить. Возможно, ваши органы сами собой обновляются, или же это связано с их структурой и здоровой природой телесных жидкостей. Любопытный вопрос! Хотелось бы мне больше знать об органах. Когда-нибудь я серьезно займусь изучением внутреннего строения человека, его механической структуры, чтобы раскрыть внутренние загадки. И тогда я пойму, что с вами происходит, Лука. Я уверен, что душа Фичино каким-то образом вернется, чтобы слиться с телом. Не хочу, чтобы меня сочли еретиком, но я думаю, – он помолчал, и его глаза вспыхнули, – я думаю, что душа пребывает там, где рождается способность суждения, суждение же пребывает там, где сходятся все чувства, то есть в том, что зовется здравым смыслом. А чувства слуха, зрения, обоняния и осязания проходят через тело, а тело – это сосуд…– Ты скоро начнешь обучение у Вероккьо. Может, даже завтра. На него произвели большое впечатление твои рисунки, и он просто умолял твоего отца начать прямо сегодня, – произнес я. – Ты станешь выдающимся художником, мальчик мой! Мир узнает о твоем гении. Фортуна и слава в твоих руках!– Я состарюсь прежде тебя, Лука, – с некоторой грустью ответил Леонардо и пристально посмотрел на меня, словно увидел какую-то неземную сущность, которую другие люди чувствовали, но не могли вполне воспринять. И задумчивым голосом он произнес:– Правда, не знаю, умру ли я раньше вас… И мне кажется, у вас есть другие тайны, опасные тайны, о которых известно Лоренцо де Медичи, и с помощью их он смог привязать вас к себе. Я вижу, как вы иногда на него смотрите – с недоверием и злостью вперемешку с уважением. Лоренцо приятный, щедрый человек, он, как и я, любит лошадей, но человек он сложный. Я бы даже сказал, что неискренний.– Я всегда буду твоим другом и явлюсь к тебе в конце, чтобы ты не умер в одиночестве, – тихо произнес я.Он, видимо, не собирался обсуждать свое будущее ученичество и нашу предстоящую разлуку. Это слишком больно затрагивало его сердце, ведь он сам выбрал меня в учителя. Но он был просто одержим всепоглощающей, ненасытной жаждой знаний. Уж я-то знал это лучше кого бы то ни было! По большому счету он должен быть рад предстоящему ученичеству. Его новый учитель пользовался большим уважением. Если Андреа дель Вероккьо и не считали величайшим художником из всех, которых когда-либо рождала Флоренция, то он славился основательностью и добросовестностью. Он изучал науки, особенно геометрию, имел хороший опыт в ювелирном деле, скульптуре, живописи, резьбе по дереву и музыке. Он обладал репутацией терпеливого и рассудительного человека и умел видеть красоту. Особенно очаровательными мне казались написанные им женские головки, со струящимися колечками волос. Такой учитель сможет развить гений Леонардо.Я поднялся и встал перед Леонардо.– Пройдет несколько лет, прежде чем мы сможем часто видеться, мой мальчик. Ученики работают день и ночь, чтобы освоить ремесло и добиться в нем совершенства. Они всецело в распоряжении своих учителей. С Вероккьо у тебя не будет ни одной свободной минутки, а так и должно быть.Я положил руку на плечо Леонардо и неожиданно почувствовал, как сам собой возник консоламентум – теплым лирическим ручейком, движением души или духа или еще какого-нибудь природного явления, как, вероятно, назвал бы его Леонардо. Рожденное теплом моего бьющегося сердца излучение перетекло в юношу, сидевшего на мраморной скамье передо мной. Его лицо смягчилось, и он чуть заметно улыбнулся, закрыл глаза и впитал этот ручей. Исходившее от него сияние, от которого он казался живее остальных людей, разгорелось ярче и шире. Я дождался, пока поток замедлится до ровного пульса, потом отнял руку и положил на сердце.– Для меня было честью и радостью проводить с тобой время. Ты сделал мою жизнь богаче.У Леонардо увлажнились глаза, он быстро заморгал и отвел взгляд. Он не мог ничего ответить, и в конце концов я просто повернулся и пошел к выходу.– Я разгадаю все ваши тайны, учитель! – крикнул он мне вслед. – И найду способ помочь вам!
И Леонардо перешел к гораздо лучшему учителю, чем я. У меня стало больше свободного времени, и Лоренцо не преминул воспользоваться этой возможностью. Когда ему исполнилось девятнадцать, его мать Лукреция выбрала ему в невесты римскую аристократку Клариссу Орсини, и это событие вызвало пересуды во всей Флоренции. Жениться на женщине не из Тосканы было равносильно государственной измене, тем более что тосканские женщины самые красивые и умные во всем христианском мире! Неужели Лоренцо считает себя лучше остальных флорентийцев? Медичи были первыми гражданами Флоренции, и все это признавали, но они же не принцы! Все-таки Флоренция – республика. Но проницательный Лоренцо предпочел возмущение всей Флоренции, сочтя, что это лучше, чем навлечь на себя гнев нескольких обиженных его выбором знатных семейств. Всегда помня о политической подоплеке, он также видел преимущество в том, чтобы заключить союз с древним знатным родом, который имел важные связи как в Риме, так и в Неаполитанском королевстве. Но для Лоренцо, который славился неистощимой мужской силой, была невыносима мысль о браке с безобразной женщиной, тем более что римские женщины не были так хорошо образованы, как флорентийки. Его приводила в отчаяние одна перспектива общения с этой девушкой. Несмотря на заверения любимой матери о том, что Кларисса очень даже миловидна, он тайно отправил меня оценить ее красоту.– Я выбрал жену за благородное происхождение, в надежде на богатое приданое и прочие благоприятные возможности, – сказал он мне. – Но эта женщина не должна быть безобразной. И я поверю только мнению другого мужчины о ее прелести и зрелости.Подкупив нескольких слуг, уложив в постель горничную девушки, а также путем прочих ухищрений я устроил для Лоренцо возможность увидеть свою невесту на церковной службе. Он одобрил ее рост, белоснежную кожу, рыжеватые волосы, изящные руки и ладную грудь. Итак, сватовство состоялось. Лоренцо женили заочно в Риме, а в июне 1469 года, через год после того, как Леонардо начал обучение у Вероккьо, Кларисса наконец прибыла во Флоренцию, и в честь нее устроили великолепный турнир и пышное свадебное празднество.Несколько месяцев спустя, в начале декабря, от подагры умер Пьеро. Через два дня после его кончины из города к Лоренцо прибыла торжественная делегация с просьбой взять на себя управление Флоренцией. Лоренцо принял предложение, хотя ему было всего двадцать лет и он, как любой молодой человек, еще не утолил все свои желания и страсти. Но Лоренцо тут же продемонстрировал свойственную ему проницательность и пригодность для должности, которую он унаследовал скорее от деда Козимо, чем от вечно прихварывавшего отца. Он назначил себе в советники опытных приближенных. Меня тоже включили в эту основную группу, хотя я редко общался с остальными. Лоренцо использовал меня в качестве тайного советчика. Этот порядок меня вполне устраивал: я не хотел привлекать внимание к себе и своему неестественному долголетию. Клан Сильвано разъехался из Флоренции по разным городам, но это, может быть, только на время. И даже несмотря на их отсутствие, здесь оставались их союзники. Говорили, что братство Красного пера все еще тайно существует, ожидая возрождения инквизиции и прочих орудий религиозной нетерпимости. К тому же и другие люди могли заметить, что я не старею, как они. Мне надлежало соблюдать осторожность. Поэтому Лоренцо использовал меня для личных поручений, щекотливых дипломатических миссий и передачи тайных посланий иностранным послам и государям. Иногда я даже договаривался для него о встрече с понравившейся женщиной. Лоренцо испытывал неутолимую страсть к прекрасному полу, как и я. Я не осуждал его за супружеские измены, хотя он был счастлив с Клариссой, и сам я считал, что если ты счастлив с женой, то должен быть верен. Но Лоренцо как правитель Флоренции считал себя выше таких мелочных предрассудков. Он намеревался принести городу великую славу, ради самого города и рода Медичи. Но ход истории изменился. В 1471 году умер щедрый и красивый Папа Павел II, добрый друг Лоренцо, а на папский престол взошел францисканец Франческо делла Ровере, нареченный Сикстом IV.Лоренцо вызвал меня в ясный июньский день 1472 года, и я решил, что он собирается обсудить очередной карнавал, маскарад, пышное шествие или процессию, которыми постоянно забавлял Флоренцию, таким образом завоевывая любовь флорентийцев, всегда обожавших веселье. Я прогуливался по старому рынку с Сандро Филипепи, который по непонятной причине назвал себя Боттичелли. На самом деле это было прозвище его брата. Мы без цели слонялись среди прилавков с розовой клубникой и красной малиной, копченой колбасой и серебристой рыбой, привезенной с моря. Столы ломились от свежей дичи – шотландских куропаток и оленины из деревни. Мы шутили и между делом обсуждали цену за тондо с Мадонной и младенцем, которое я хотел приобрести для своего дома. Не из набожности и не по религиозным причинам, хотя, может, и по ним, если считать, что искусство для меня своего рода религия. Стиль Сандро был изящным, лиричным, он изображал человеческое тело одновременно неземным и чувственным. Особенно восхитительны были его женские фигуры – истинное торжество красоты и женственности, света и чувственности. Я намеревался приобрести одну из его работ, чтобы пополнить ею личную коллекцию и оказать ей тот почет, какого она заслуживала.А еще я собирался украсить свой дом – дворец, который мне передал Папа. За последние четыре года, скучая по Леонардо, я с новой силой почувствовал давнюю тоску по собственной семье. Я часто видел сны о незнакомой пока мне женщине, и они не давали мне ни на минуту забыть об этой тоске. Если раньше я мог встряхнуться и наваждение сходило с меня, как с гуся вода, то годы, проведенные возле Леонардо, заново открыли мое сердце миру. Я был готов обзавестись женой и ребенком – своими женой и ребенком. Будет ли это сын, похожий на Леонардо, или милая дочурка, которую я буду баловать и нежить, я был готов к тому и другому и стремился к этому всей душой. В ночь философского камня видение пообещало мне великую любовь, и я ждал ее. Хотя видение показало мне, что я должен был ее потерять, а в конце концов поплатиться жизнью, я возомнил, что и судьбой тоже можно управлять. Я воображал, будто смогу поспорить с судьбой за исход моего выбора и избежать трагедии. Я думал, что приму решение судьбы и в то же время могу жить по своей воле. Но я ошибался, хотя в чем-то и был прав. Судьба и свободная воля движутся параллельно от начала и до конца, устремляясь ввысь, как круги, которые поддерживают несравненный купол Брунеллески. Их движение происходит в человеческом сердце, и я был готов жить сердцем в полную силу. По крайней мере, я так думал. Но сначала меня ждали новые испытания.– Какая разница, сколько я тебе заплачу? Ты все тут же пустишь на ветер и растранжиришь, – говорил я Сандро.– Тогда заплати мне кучу денег, чтобы я не спустил! – смеясь, возражал Сандро.Это был добродушный, умный человек, который любил шутки, каламбуры и веселье. Он всегда был занят искусством, хотя, как я не раз замечал, ему не хватало необходимых навыков обращения с деньгами. Он был довольно привлекателен: глубоко посаженные глаза, длинные вьющиеся локоны, которыми он особенно гордился, большой нос и выдающийся расщепленный подбородок.– Пятьдесят флоринов это и так куча денег.– А сто флоринов – две кучи. – Он улыбнулся и добавил: – Тогда мне будет что пускать на ветер!Я вскинул руки и засмеялся, и тут у прилавка с абрикосами меня окликнул слуга Лоренцо. Сандро похлопал меня по плечу.– Иди, тебя снова зовет твой великолепный Лоренцо, который не стал бы пререкаться со мной из-за пятидесяти флоринов. Но мы ведь увидимся через пару дней в Кареджи, на ужине у Фичино?– Да, я там буду. Шестьдесят флоринов! – крикнул я и отошел к слуге.Все-таки когда-нибудь я мог бы подарить своей жене работу Боттичелли.– Семьдесят пять!– Согласен! – ответил я.Сандро запрокинул голову и засмеялся, стиснув над головой руки в знак одержанной победы.– Я бы сделал и за пятьдесят, но мне нравится тема! – отозвался он.– А мне нравятся твои работы, я бы заплатил и сотню!– Может, еще и заплатишь! – добродушно крикнул он в ответ.Я хотел ответить ему, но слуга-мавр дернул меня за рукав.– Синьор Лоренцо требует вашего присутствия. Возьмете мою лошадь? – предложил он и указал на окраину рынка, где были привязаны лошади.Я отрицательно покачал головой и порылся в кармане в поисках монеты. Купил мясистых абрикосов, и торговка расторопно вручила мне сверток. Я впился зубами в сладкий, сочный плод и, прожевав, ответил:– В такой день неплохо пройтись пешком, да и идти недалеко. Езжай и скажи своему хозяину, что я скоро буду.
Томмазо Содерини и Федериго де Монтрефельто, граф Урбинский, уже присутствовали, когда я прибыл в Палаццо Медичи и прошел в пышные покои Лоренцо, с выложенным мрамором полом, искусно отделанным потолком. Они стояли у одной из трех картин Паоло Уччелло – «Битва при Сан-Романо». Такого рода живопись обыкновенно украшала правительственные здания в память о военных победах. В покоях Лоренцо эти картины создавали впечатление, будто находишься в королевском дворце или в зале заседаний правительства. Это впечатление усиливали мраморные портретные бюсты Пьеро и его брата Джованни, которые Лоренцо после смерти отца поставил в своей комнате. Бюсты напоминали портреты великих деятелей античного Рима, какие можно увидеть в парадных залах. И все же великолепие убранства не скрыло от меня атмосферу напряженности, и, увидев мрачное лицо Содерини, я догадался: происходит нечто серьезное.– Рад, что вы пришли, Бастардо, – холодно произнес Лоренцо, и я понял: он недоволен, что я явился недостаточно быстро. – Мы как раз обсуждали нового Папу, Сикста.– Он был очень любезен и утвердил за Медичи управление папскими финансами, – осторожно ответил я и встал рядом с Содерини.– Любезен, но холоден, – добавил Содерини-старший, преданный Лоренцо. Он был в ужасе от попытки своего кузена Никколо организовать против Пьеро заговор и с тех пор стал одним из ближайших друзей и верных союзников Лоренцо. Некоторые даже считали, что Содерини – единственный человек во Флоренции, который может не согласиться с Лоренцо. На самом деле Содерини и Лоренцо вполне слаженно сотрудничали во всем, и их дружеские разногласия поддерживались ими лишь для видимости, чтобы не разрушать в глазах флорентийцев приятную иллюзию республиканской свободы.Затем Содерини обратился ко мне:– Наши давние соперники Пацци делают ему авансы, и, как мне кажется, с успехом.– Медичи были банкирами Папы еще со времен Козимо, когда все только начиналось, – ответил я. – Неужели Сикст и вправду захочет нарушить проверенное временем соглашение? Для пап, как и для Медичи, эта система была прибыльной.– К тому же Сикст поглощен внешней политикой, – добавил Федериго.Это был пожилой знатный вельможа, известный как талантливый военачальник и покровитель наук и искусств. Его дворец в Урбино по слухам был прекраснейшим во всей Италии, а его библиотека соперничала даже с библиотекой Медичи. Он был такого же телосложения, как я: худой, мускулистый и недурен собой – если смотреть слева, потому что справа у него не было глаза и лицо было рассечено шрамом, полученным еще в юности на турнире. Я знал, что это человек чести, который всегда держит слово, и все же не доверял ему до конца. В своей жажде не проиграть ни одну битву, он, бывало, вел осаду города, в результате которой гибли самые слабые жители – женщины и дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
И Леонардо перешел к гораздо лучшему учителю, чем я. У меня стало больше свободного времени, и Лоренцо не преминул воспользоваться этой возможностью. Когда ему исполнилось девятнадцать, его мать Лукреция выбрала ему в невесты римскую аристократку Клариссу Орсини, и это событие вызвало пересуды во всей Флоренции. Жениться на женщине не из Тосканы было равносильно государственной измене, тем более что тосканские женщины самые красивые и умные во всем христианском мире! Неужели Лоренцо считает себя лучше остальных флорентийцев? Медичи были первыми гражданами Флоренции, и все это признавали, но они же не принцы! Все-таки Флоренция – республика. Но проницательный Лоренцо предпочел возмущение всей Флоренции, сочтя, что это лучше, чем навлечь на себя гнев нескольких обиженных его выбором знатных семейств. Всегда помня о политической подоплеке, он также видел преимущество в том, чтобы заключить союз с древним знатным родом, который имел важные связи как в Риме, так и в Неаполитанском королевстве. Но для Лоренцо, который славился неистощимой мужской силой, была невыносима мысль о браке с безобразной женщиной, тем более что римские женщины не были так хорошо образованы, как флорентийки. Его приводила в отчаяние одна перспектива общения с этой девушкой. Несмотря на заверения любимой матери о том, что Кларисса очень даже миловидна, он тайно отправил меня оценить ее красоту.– Я выбрал жену за благородное происхождение, в надежде на богатое приданое и прочие благоприятные возможности, – сказал он мне. – Но эта женщина не должна быть безобразной. И я поверю только мнению другого мужчины о ее прелести и зрелости.Подкупив нескольких слуг, уложив в постель горничную девушки, а также путем прочих ухищрений я устроил для Лоренцо возможность увидеть свою невесту на церковной службе. Он одобрил ее рост, белоснежную кожу, рыжеватые волосы, изящные руки и ладную грудь. Итак, сватовство состоялось. Лоренцо женили заочно в Риме, а в июне 1469 года, через год после того, как Леонардо начал обучение у Вероккьо, Кларисса наконец прибыла во Флоренцию, и в честь нее устроили великолепный турнир и пышное свадебное празднество.Несколько месяцев спустя, в начале декабря, от подагры умер Пьеро. Через два дня после его кончины из города к Лоренцо прибыла торжественная делегация с просьбой взять на себя управление Флоренцией. Лоренцо принял предложение, хотя ему было всего двадцать лет и он, как любой молодой человек, еще не утолил все свои желания и страсти. Но Лоренцо тут же продемонстрировал свойственную ему проницательность и пригодность для должности, которую он унаследовал скорее от деда Козимо, чем от вечно прихварывавшего отца. Он назначил себе в советники опытных приближенных. Меня тоже включили в эту основную группу, хотя я редко общался с остальными. Лоренцо использовал меня в качестве тайного советчика. Этот порядок меня вполне устраивал: я не хотел привлекать внимание к себе и своему неестественному долголетию. Клан Сильвано разъехался из Флоренции по разным городам, но это, может быть, только на время. И даже несмотря на их отсутствие, здесь оставались их союзники. Говорили, что братство Красного пера все еще тайно существует, ожидая возрождения инквизиции и прочих орудий религиозной нетерпимости. К тому же и другие люди могли заметить, что я не старею, как они. Мне надлежало соблюдать осторожность. Поэтому Лоренцо использовал меня для личных поручений, щекотливых дипломатических миссий и передачи тайных посланий иностранным послам и государям. Иногда я даже договаривался для него о встрече с понравившейся женщиной. Лоренцо испытывал неутолимую страсть к прекрасному полу, как и я. Я не осуждал его за супружеские измены, хотя он был счастлив с Клариссой, и сам я считал, что если ты счастлив с женой, то должен быть верен. Но Лоренцо как правитель Флоренции считал себя выше таких мелочных предрассудков. Он намеревался принести городу великую славу, ради самого города и рода Медичи. Но ход истории изменился. В 1471 году умер щедрый и красивый Папа Павел II, добрый друг Лоренцо, а на папский престол взошел францисканец Франческо делла Ровере, нареченный Сикстом IV.Лоренцо вызвал меня в ясный июньский день 1472 года, и я решил, что он собирается обсудить очередной карнавал, маскарад, пышное шествие или процессию, которыми постоянно забавлял Флоренцию, таким образом завоевывая любовь флорентийцев, всегда обожавших веселье. Я прогуливался по старому рынку с Сандро Филипепи, который по непонятной причине назвал себя Боттичелли. На самом деле это было прозвище его брата. Мы без цели слонялись среди прилавков с розовой клубникой и красной малиной, копченой колбасой и серебристой рыбой, привезенной с моря. Столы ломились от свежей дичи – шотландских куропаток и оленины из деревни. Мы шутили и между делом обсуждали цену за тондо с Мадонной и младенцем, которое я хотел приобрести для своего дома. Не из набожности и не по религиозным причинам, хотя, может, и по ним, если считать, что искусство для меня своего рода религия. Стиль Сандро был изящным, лиричным, он изображал человеческое тело одновременно неземным и чувственным. Особенно восхитительны были его женские фигуры – истинное торжество красоты и женственности, света и чувственности. Я намеревался приобрести одну из его работ, чтобы пополнить ею личную коллекцию и оказать ей тот почет, какого она заслуживала.А еще я собирался украсить свой дом – дворец, который мне передал Папа. За последние четыре года, скучая по Леонардо, я с новой силой почувствовал давнюю тоску по собственной семье. Я часто видел сны о незнакомой пока мне женщине, и они не давали мне ни на минуту забыть об этой тоске. Если раньше я мог встряхнуться и наваждение сходило с меня, как с гуся вода, то годы, проведенные возле Леонардо, заново открыли мое сердце миру. Я был готов обзавестись женой и ребенком – своими женой и ребенком. Будет ли это сын, похожий на Леонардо, или милая дочурка, которую я буду баловать и нежить, я был готов к тому и другому и стремился к этому всей душой. В ночь философского камня видение пообещало мне великую любовь, и я ждал ее. Хотя видение показало мне, что я должен был ее потерять, а в конце концов поплатиться жизнью, я возомнил, что и судьбой тоже можно управлять. Я воображал, будто смогу поспорить с судьбой за исход моего выбора и избежать трагедии. Я думал, что приму решение судьбы и в то же время могу жить по своей воле. Но я ошибался, хотя в чем-то и был прав. Судьба и свободная воля движутся параллельно от начала и до конца, устремляясь ввысь, как круги, которые поддерживают несравненный купол Брунеллески. Их движение происходит в человеческом сердце, и я был готов жить сердцем в полную силу. По крайней мере, я так думал. Но сначала меня ждали новые испытания.– Какая разница, сколько я тебе заплачу? Ты все тут же пустишь на ветер и растранжиришь, – говорил я Сандро.– Тогда заплати мне кучу денег, чтобы я не спустил! – смеясь, возражал Сандро.Это был добродушный, умный человек, который любил шутки, каламбуры и веселье. Он всегда был занят искусством, хотя, как я не раз замечал, ему не хватало необходимых навыков обращения с деньгами. Он был довольно привлекателен: глубоко посаженные глаза, длинные вьющиеся локоны, которыми он особенно гордился, большой нос и выдающийся расщепленный подбородок.– Пятьдесят флоринов это и так куча денег.– А сто флоринов – две кучи. – Он улыбнулся и добавил: – Тогда мне будет что пускать на ветер!Я вскинул руки и засмеялся, и тут у прилавка с абрикосами меня окликнул слуга Лоренцо. Сандро похлопал меня по плечу.– Иди, тебя снова зовет твой великолепный Лоренцо, который не стал бы пререкаться со мной из-за пятидесяти флоринов. Но мы ведь увидимся через пару дней в Кареджи, на ужине у Фичино?– Да, я там буду. Шестьдесят флоринов! – крикнул я и отошел к слуге.Все-таки когда-нибудь я мог бы подарить своей жене работу Боттичелли.– Семьдесят пять!– Согласен! – ответил я.Сандро запрокинул голову и засмеялся, стиснув над головой руки в знак одержанной победы.– Я бы сделал и за пятьдесят, но мне нравится тема! – отозвался он.– А мне нравятся твои работы, я бы заплатил и сотню!– Может, еще и заплатишь! – добродушно крикнул он в ответ.Я хотел ответить ему, но слуга-мавр дернул меня за рукав.– Синьор Лоренцо требует вашего присутствия. Возьмете мою лошадь? – предложил он и указал на окраину рынка, где были привязаны лошади.Я отрицательно покачал головой и порылся в кармане в поисках монеты. Купил мясистых абрикосов, и торговка расторопно вручила мне сверток. Я впился зубами в сладкий, сочный плод и, прожевав, ответил:– В такой день неплохо пройтись пешком, да и идти недалеко. Езжай и скажи своему хозяину, что я скоро буду.
Томмазо Содерини и Федериго де Монтрефельто, граф Урбинский, уже присутствовали, когда я прибыл в Палаццо Медичи и прошел в пышные покои Лоренцо, с выложенным мрамором полом, искусно отделанным потолком. Они стояли у одной из трех картин Паоло Уччелло – «Битва при Сан-Романо». Такого рода живопись обыкновенно украшала правительственные здания в память о военных победах. В покоях Лоренцо эти картины создавали впечатление, будто находишься в королевском дворце или в зале заседаний правительства. Это впечатление усиливали мраморные портретные бюсты Пьеро и его брата Джованни, которые Лоренцо после смерти отца поставил в своей комнате. Бюсты напоминали портреты великих деятелей античного Рима, какие можно увидеть в парадных залах. И все же великолепие убранства не скрыло от меня атмосферу напряженности, и, увидев мрачное лицо Содерини, я догадался: происходит нечто серьезное.– Рад, что вы пришли, Бастардо, – холодно произнес Лоренцо, и я понял: он недоволен, что я явился недостаточно быстро. – Мы как раз обсуждали нового Папу, Сикста.– Он был очень любезен и утвердил за Медичи управление папскими финансами, – осторожно ответил я и встал рядом с Содерини.– Любезен, но холоден, – добавил Содерини-старший, преданный Лоренцо. Он был в ужасе от попытки своего кузена Никколо организовать против Пьеро заговор и с тех пор стал одним из ближайших друзей и верных союзников Лоренцо. Некоторые даже считали, что Содерини – единственный человек во Флоренции, который может не согласиться с Лоренцо. На самом деле Содерини и Лоренцо вполне слаженно сотрудничали во всем, и их дружеские разногласия поддерживались ими лишь для видимости, чтобы не разрушать в глазах флорентийцев приятную иллюзию республиканской свободы.Затем Содерини обратился ко мне:– Наши давние соперники Пацци делают ему авансы, и, как мне кажется, с успехом.– Медичи были банкирами Папы еще со времен Козимо, когда все только начиналось, – ответил я. – Неужели Сикст и вправду захочет нарушить проверенное временем соглашение? Для пап, как и для Медичи, эта система была прибыльной.– К тому же Сикст поглощен внешней политикой, – добавил Федериго.Это был пожилой знатный вельможа, известный как талантливый военачальник и покровитель наук и искусств. Его дворец в Урбино по слухам был прекраснейшим во всей Италии, а его библиотека соперничала даже с библиотекой Медичи. Он был такого же телосложения, как я: худой, мускулистый и недурен собой – если смотреть слева, потому что справа у него не было глаза и лицо было рассечено шрамом, полученным еще в юности на турнире. Я знал, что это человек чести, который всегда держит слово, и все же не доверял ему до конца. В своей жажде не проиграть ни одну битву, он, бывало, вел осаду города, в результате которой гибли самые слабые жители – женщины и дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64