Он подошел к картине, на которой ученики Иоанна посещают святого в тюрьме, и провел узкими пальцами по фигурам.– Когда я буду править, то здесь обязательно будет много художников. Я привезу их сюда. Самых лучших!– Лучшие художники всегда приезжают во Флоренцию.– Ты ведь веришь мне, Бастардо, веришь, что я буду править Флоренцией? – взволнованно спросил мальчик.Я присел на корточки и внимательно вгляделся в его желтоватое мальчишеское лицо. Я рассматривал его не одну минуту, чтобы он понял, что я честен с ним. Что-то в его чертах показалось мне смутно знакомым, хотя я знал, что никогда не видел его раньше. А потом что-то в моем разуме сдвинулось, точно осколки стекла со звоном упали на пол, и в памяти мелькнул Гебер-алхимик и ночь философского камня. Когда я увидел себя мертвым, и время устремилось вперед, и я увидел будущее, передо мной промелькнуло много лиц. Одно из них принадлежало могущественному человеку, правителю, который мог вырасти из юного Козимо. Этот парень хорошо одет – подходящая жертва для похитителей. Он из благородной семьи, и у него есть реальный шанс стать правителем города.– Да, – со всей серьезностью произнес я, – я верю тебе. А когда ты будешь править Флоренцией, Козимо, никогда не забывай, что ее красота, ее искусство принадлежат всем флорентийцам, богатым и бедным, независимо от их происхождения!– Я запомню. И ты будешь мне другом, когда я стану править, – решил он.Я поднялся на ноги, прижал руки к груди и благодарно поклонился. Этот жест был лишь отчасти шутливым. Часть моей души верила, что лицо из видения принадлежало Козимо, как верил я и в то, что видение, подаренное мне философским камнем, говорило правду. Уж лучше пусть это будет правдой, а то ведь моей ставкой была вся моя будущая жизнь. Мне казалось, что все эти годы, пока превратности судьбы носили меня по земле, я почему-то не жил. Я все время откладывал жизнь на потом. Не совсем, конечно, но часть меня ждала, ждала, когда же жизнь начнется. И я знал, чего жду: женщину из видения. Ту самую женщину, любовь которой я выбрал, несмотря на то что эта любовь принесет мне мучения и в конце концов смерть. Ведь я мог выбрать богатство и благополучие на протяжении удивительно долгой жизни, такой долгой, как у Бога. А теперь, когда я вернулся во Флоренцию, ожидание закончилось. Я отбросил прихоти, как забытый плащ, а вместо них появилось что-то другое, что-то мрачное и более прочное: предопределенность. Я пришел сюда за ней. Мне казалось, что она вот-вот подойдет ко мне и мы встретимся прямо там, перед Баптистерием. Я поймал себя на том, что оглянулся в поисках нее, а когда заметил это, сам над собой посмеялся. Я еще не знал, что на самом деле встречу ее у Баптистерия, только сначала пройдет еще несколько десятилетий. Я жестом попросил мальчика садиться обратно на осла, но он мотнул головой и пошел пешком рядом со мной. Мы обошли Баптистерий, и он указал на северный вход.– Почему бы не изобразить что-нибудь чудесное и на этих дверях? – предложил он. – Здесь нужны столь же величественные двери!– Но за это придется заплатить, – отозвался бодрый голос, – и придется найти такого же талантливого художника как Пизано, а как нам его выбрать? К нам обращался молодой круглолицый человек низковатого роста. На вид ему не было еще и двадцати, но волосы на голове уже редели. Я внимательно разглядел его одежду в поисках злополучного красного пера, но ничего не заметил. Молодой человек перехватил мой пристальный взгляд и чуть склонил голову.– Я видел, как вы восхищались дверьми Пизано. Я сам часами могу там стоять. Эта красота разрывает мне сердце!– Пока вокруг свирепствует чума, у всех, кроме разве что могильщиков, предостаточно свободного времени, – заметил я.Юноша энергично мотнул головой.– Я вовсе не прохлаждаюсь. Мне нужно закончить работу, чтобы вернуться в Римини и скрыться от этой безжалостной чумы. От нее нет спасения, и приходится ждать, пока она сама не пройдет. Меня зовут Лоренцо, – представился он.– У меня есть младший брат по имени Лоренцо. А я Козимо, – ответил мальчик, вдруг заговорив надменно и рассудительно, и этот трюк ему неплохо удался.– А я Лука Бастардо, – добавил я. – Вы художник, Лоренцо, раз так чувствительны к красоте?– Я ювелир, но… еще и рисую, – скромно ответил он, покраснев до ушей. – Я давно мечтаю создать скульптурные двери, которые могли бы сравниться с работой Пизано и добавить блеска Флоренции!– И что бы вы изобразили? – спросил я. – Какие сцены?– Да что угодно, что будет предложено для дверей. – Он отмахнулся от моего вопроса. – Дело скорее не в том, что бы я сделал, а как. Я бы изобразил сцены, на которых фигуры одновременно грациозные и живые, в струящихся одеждах. Видите, сколько покоя в работе Андреа Пизано? Мои фигуры были бы полны движения, из них бы лилась жизнь! Я бы заполнил пространство, но в то же время сделал его важным элементом композиции…Он стоял перед гладкой дверью, размахивая руками, как будто уже создавал свои бронзовые двери, похожие на замысел Пизано, но гораздо более волнующие и совершенные. Это был обман света или сказывалось смятение от всколыхнувшихся во мне воспоминаний о ночи философского камня, но на мгновение я почти увидел двери Лоренцо: двадцать восемь рельефов – верхние двадцать изображают жизнь Иисуса, и на самой первой в верхнем ряду несение креста… Потом я моргнул, и образ исчез, остались только амбициозный молодой художник, который разглагольствовал о своем искусстве, и еще более амбициозный мальчишка, который слушал его разинув рот.– Может быть, вы и сделаете такие двери, – сказал я, – раз уж у вас столько идей.– Да как, как такое может со мной случиться? – воскликнул он, ударив себя кулаком в грудь. – Я никому не известный ювелир. Никто во Флоренции не знает моего имени. Если кто-то и получит разрешение украсить эти двери, то это будет какой-нибудь знаменитый мастер!– Никогда не знаешь, что уготовила тебе судьба. Яркие мечты имеют обыкновение сбываться, а ваша мечта очень яркая. – Я пожал плечами. – Возможно, будет объявлен конкурс на создание новых дверей, и вы его выиграете. Бога бы это позабавило.– Конкурс? Вот это интересно! – воскликнул Козимо, закрыл рот руками и выпятил грудь, точно взрослый. – У моего отца есть хорошие друзья в гильдии Калимала, которая содержит Баптистерий. Я поговорю с ним об этом!Лоренцо провел рукой по редеющим волосам.– Заказ? Сейчас? Когда Милан лает в наши ворота, как бешеная собака, и черная смерть губит горожан? Да разве гильдия Калимала станет тратить деньги в такое время?– Может быть, не прямо сейчас, – задумчиво произнес Козимо и стал в позу взрослого человека: положил локоть на солнечное сплетение и подпер подбородок ладонью, как будто погрузившись в размышления. – Но я все-таки поговорю с отцом. Он ведь ко мне прислушивается.– Уверен, что прислушивается, – ответил Лоренцо без тени усмешки.Козимо производил на людей сильное впечатление. Уже ребенком он обладал сдержанностью, благодаря которой его принимали всерьез. И позднее мне суждено было увидеть, как, повзрослев, он использовал свою непревзойденную серьезность еще более умело.– Искусство во Флоренции всегда было предметом гордости граждан, – добавил я. – Деньги, потраченные гильдией, были бы потрачены с умом, чтобы воодушевить и поднять дух города перед лицом опасности. Они бы сплотили всю Флоренцию.– Что верно, то верно, искусство – это душа Флоренции, – согласился Лоренцо.– Искусство и деньги, – поправил его я, и он ответил сардонической ухмылкой, которую я повторил вслед за ним.– Искусство, деньги и народ Флоренции, – поправил нас обоих Козимо, стерев с наших лиц маски цинизма.Разумеется, величие Флоренции кроется в ее индженьо, в творческом духе горожан, и именно эти качества воплощали в себе искусство и деньги внутри ее крепких каменных стен.– Устами младенца глаголет истина… Я должен вернуться в мастерскую. Кому-то еще нужны золотые броши и ожерелья, даже когда красоту сжирают бубоны, – вздохнул Лоренцо. – Чтобы и в гробу производить должное впечатление на соседей.– Не забывай о своей мечте, Лоренцо…– Гиберти. Лоренцо Гиберти, В XV веке, когда итальянская скульптура переживала расцвет, художественные конкурсы приобретали характер широких общественных мероприятий. Конкурс на изготовление из бронзы вторых дверей Баптистерия открыл новый период в развитии ренессансной скульптуры. Блестящий рисовальщик Лоренцо Гиберти победил в этом конкурсе, обойдя Филиппо Брунеллески. Гиберти был одним из самых образованных людей своего времени, первым историком итальянского искусства.

– сказал он, и я кивнул.– Такие мечты могут вдохновить на великие свершения, – сказал я. – Мечты и видения – это милость насмешника Бога, особенно мечты и видения о красоте!– Она может вдохновить тебя на создание ворот Рая! Микеланджело действительно назвал двери флорентийского баптистерия работы Гиберти «Вратами рая».

– громко проговорил Козимо.– Если будет так, юный Козимо, то я буду считать себя трижды благословленным человеком! Для меня большая радость – встреча с вами обоими!Он учтиво поклонился и отправился в сторону реки Арно.– Козимо, Козимо! – раздался голос. – Сын, где ты пропадал?К нам подбежал коренастый мужчина в оранжево-зеленом лукко из лучшей ткани. Его окружали десятки людей: слуги, кондотьеры, офицеры и священники. Лицо его от тревоги осунулось, но стоило ему подхватить мальчика на руки, как все беспокойство растаяло и скрытые под капюшоном глаза смягчились.– Мы боялись, что тебя похитили разбойники. Один из слуг видел, как тебя схватили…– За мной гнались бандиты, но этот человек меня спас! – воскликнул Козимо и крепко обнял отца за шею.Отец выглянул из-за плеча сына и внимательно посмотрел на меня с облегчением и благодарностью.– Двое злодеев схватили меня, потащили и бросили в свою повозку, чтобы вывезти из города, но я одного укусил, и выпрыгнул из повозки, и бросился бегом, хотя болели ушибленные коленки, а они гнались за мной! Они были такие огромные и чумазые! А этот человек убил их, и я так обрадовался! Они заслужили смерть, потому что хотели причинить мне зло! Так страшно было, папа, но я старался быть храбрым!– Я в этом не сомневаюсь, Козимо, сыночек! – прошептал отец.Опустив мальчика на землю, он погладил светло-русые волосы и серьезно посмотрел на меня. У него был большой нос и крепкий подбородок, но привлекательность его заключалась в задумчивой величавости, полной достоинства, которую он передал своему сыну. Мужчина сказал:– Я в огромном долгу перед вами, синьор. Мое имя Джованни ди Бичи де Медичи. Только скажите, и я к вашим услугам!Я отрицательно покачал головой.– Вы ничего мне не должны. Любой бы помог попавшему в беду ребенку. А ваш сын очень храбрый мальчик, синьор. Возможно, вы захотите послать кого-то, чтобы убрать тела и избежать недоразумений. Я имею в виду мою причастность к их смерти.– Я сделаю все, чтобы у вас не было неприятностей из-за большой услуги, которую вы оказали мне и моему сыну, – ответил он и, слегка прищурившись, пытливо посмотрел на меня. – Ваше лицо мне почему-то знакомо. Можно узнать ваше имя?– Папа, давай пойдем и по дороге поговорим с ним, – предложил Козимо высоким звонким голосом.Джованни ди Бичи де Медичи посмотрел на сына, а Козимо многозначительно посмотрел на людей, которые от любопытства едва сдерживались, чтобы не подойти к нам вплотную. Их было много, и все возбужденно шептались, дожидаясь с едва скрываемым льстивым рвением возможности поздравить отца с благополучным возвращением сына. Козимо снова глянул на отца, и они без слов поняли друг друга. Отец взял сына за руку, похлопал по ладони и крепко сжал.– Пойдемте, синьор, прогуляемся с моим сыном, – как бы между прочим предложил отец, обернулся и властно махнул свободной рукой. – Мы трое пойдем пешком!По толпе пробежал свистящий шепот разочарования, и множество пытливых глаз впились в меня, как пиявки. Я вздрогнул и поплотнее завернулся в плащ, несмотря на то что солнце в этот поздний летний или ранний осенний день стояло еще высоко и согревало теплом.– Сюда, – указал Джованни.Он крепко держал сына за руку и повел нас прочь от Баптистерия к до сих пор не завершенной Санта Мария дель Фьоре, украшенной вычурными геометрическими и цветочными узорами из зеленого, белого и красного мрамора. Я потянул осла за веревку, тот заревел, но подчинился, и мы пошли. Джованни пробормотал:– Надо уже наконец поставить купол на этот огромный собор! – Он вытер ладонью резко очерченное лицо. – Не годится, чтобы самый прекрасный и почитаемый храм в Тоскане выглядел словно руины. Так не пойдет!– Надо устроить конкурс, пап, и найти мастера, который сумеет построить купол, – предложил Козимо. – Но сначала конкурс на новые двери Баптистерия.– Конкурс, говоришь, молодой человек? – улыбнулся Джованни и ущипнул сына за нос. – Неплохая идея. – Он обернулся ко мне. – Синьор, с вашим именем какие-то проблемы?– Мое имя меня вполне устраивает.– Могли быть проблемы, – обеспокоенно возразил Козимо. – Папа, моего друга зовут Лука Бастардо!Джованни взглянул на меня, и суровые морщины между густых бровей стали глубже. Он поджал губы и медленно кивнул.– Ваше имя упоминалось при мне в такой связи, что я бы на вашем месте встревожился. Но еще я видел это имя в записях регулярных вкладов в мой фамильный банк. Вы благоразумный человек, Бастардо, разумно распоряжаетесь своими деньгами и копите их уже столько лет.– Не такой уж и благоразумный, раз сумел нажить врагов, – сухо ответил я.Осел Странника остановился и громко заревел, отказываясь двигаться с места. Я вернулся и хлопнул его по крупу, подталкивая вперед. Негодная скотина клацнула зубами, как будто хотела цапнуть, и я хлопнул его еще раз сильнее. Осел нехотя потащился дальше. Осеннее солнце светило с бескрайнего лазурного неба, и моя тень съежилась до крошечной чернильной кляксы у ног. Я снял плащ, свернул его и запихнул в сумку, привязанную к ослу.– Братство Красного пера только и мечтает, чтобы вы попали ему в лапы, – безрадостно произнес Джованни. – Возможно, ваше благоразумие заставит вас поскорее покинуть город.– Меня и так уже долго не было, но я ведь флорентиец!– Я и сам не люблю покидать город больше чем на две недели, – признался Джованни. – И мне не нравится общество, основанное на суевериях, страхе и пытках. Флорентийцы могли бы найти занятие и поприбыльнее. Но вы должны понимать, что церковь благоволит Красному перу. С первого появления черной смерти церковь благосклонно смотрит на флагеллантов, которые терзают себя в надежде искупить все грехи, за которые Бог нас так жестоко покарал. И с каждой новой эпидемией таких кающихся становится все больше. А церковь относится с благоволением к тем набожным людям, которые трудятся во славу Божию, выпалывая плевелы греха и сатанизма. Братство Красного пера надеется получить папскую буллу, Булла (от лат. bulla – «печать», букв. – «пузырек») – основной средневековый папский документ со свинцовой (при особых случаях – золотой) печатью, после XV века издавался реже. На печати, прикреплявшейся к булле красной и желтой шелковой нитью, ставилась латинская монограмма «SPSP» в честь святых Петра и Павла с именем Папы на обороте.

которая объявит их орудием Инквизиции и предоставит им неограниченное право на гонения, подобно тому как булла Папы Александра IV сто пятьдесят лет тому назад разрешила применить любые пытки в отношении подозреваемых в ереси, при условии, что там будут присутствовать по меньшей мере два священника, которые затем отпустят друг другу грехи, даже совершив самые дьявольские надругательства над телом. А ваше имя у них одно из самых упоминаемых!– Я знаю, как скрыться на улицах Флоренции, – упрямо возразил я.– Я тоже кое-что знаю об улицах Флоренции, у меня контора рядом со Старым рынком, – ответил Джованни. – На улицах Флоренции за флорин можно купить все, что угодно, особенно информацию о местонахождении недруга. А у тебя есть непримиримый враг в лице Доменико Сильвано и его безжалостного старика-отца Николо. Очень неприятные типы, обманывали меня не раз, зато ходят в друзьях у влиятельных господ. Даже мне не раз приходилось молча терпеть их мошенничества и нести убытки.Он остановился перед входом в Санта Мария дель Фьоре и, опустив глаза, посмотрел на своего сына, который, не смутившись, ответил на его взгляд. Обернувшись, он посмотрел на кучку слуг, которые следовали за нами на расстоянии, надеясь привлечь его внимание и благосклонность. Затем Джованни перевел взгляд на меня и расстроенно хмыкнул.– Правда ли, что вам так много лет, Бастардо? По нашим записям, ваши вклады начались еще тридцать лет назад, а на вид вы так молоды! – Я промолчал, но не отвел взгляда, и в следующее мгновение Джованни покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64