Платье мое вдруг показалось мне старым и некрасивым, волосы – слишком длинными, прическа – не модной.
Пани Дзюня снова уложила вещи, собираясь уезжать. Она наготовила мне еды про запас, испекла большую коробку печенья. Перетопила несколько килограммов сала.
– Больше ждать не могу. Как только получишь отпуск, сейчас же приезжай. Люцина там уже, должно быть, с ног сбилась. У этих девчонок, золовок ее, только танцы в голове. По хозяйству ни одна не поможет.
– Конечно, пани Дзюня, поезжайте. Передайте привет от меня, поцелуйте. А мне придется подождать. У нас пока отпуска отменили, очень много дел в связи с выставкой. А может, Люцина соберется на выставку?
– Я ей скажу. Ведь дети смогут остаться со мной.
Отец дал мне знать, что подвернулся мотоцикл – в самый раз для меня. Я побежала к нему в тот же день.
– Себе я не стал бы его покупать. Мощность мала. Но для девушки подойдет. Цвет хороший. Двигатель тоже, я проверял. Если хочешь – он твой.
– Хотеть-то я хочу, даже очень, но ты разве можешь истратить на меня столько денег?
– Могу. У меня всего одна дочь, которая к тому же кормится и одевается сама.
Несколько дней спустя с новехонькими правами в кармане я выехала с отцом на автостраду.
– He трусь, смелее! Я сяду сзади, а ты вези меня в город. Правила уличного движения ты знаешь, с переключением скоростей тоже знакома. А это главное. Поехали.
Вид девушки за рулем мотоцикла вызывал сенсацию. Мы доехали до улицы Сверческого, и по дороге не было человека, который бы не оглянулся нам вслед.
– Не обращай внимания, – успокаивал меня отец. – Следи только за тем, что делается на мостовой. Мостовая важнее всего. А зеваки пусть себе глазеют. Не думай об этом. А ну притормози! Хорошо! – Он вздохнул с облегчением и продолжал: – Как ты сворачиваешь влево? За двести метров сделай знак рукой, потом еще раз, как полагается приличному водителю. А уж показав, что сворачиваешь, старайся продвинуться к середине мостовой, чтобы едущие сзади могли спокойно обогнать тебя справа. Осторожно! Очень хорошо. Вези меня домой.
Мы остановились около его дома. Отец сошел, улыбнулся, довольный, и сказал окружившим нас ребятишкам:
– Ну, как нравится вам моя дочь? Гляньте, с виду такая простенькая, а ведь мировая девка, верно? Привезла отца на мотоцикле целым и невредимым. Держись, Катажина. Раз в месяц приезжай ко мне в мастерскую, проверим, как ведет себя твой мотоцикл. Если что-нибудь забарахлит, сразу сообщи. И смотри, если хочешь, чтоб кости были целы, езди осторожно.
Я нашла ногой стартер, включила первую скорость и лихо развернулась. Мне было легко и приятно, как никогда. Я больше не боялась одиночества. Ведь теперь смогу хоть каждый день ездить далеко – куда захочу. Ветер весело свистел в ушах. Люди, мимо которых я проезжала, останавливались, глядя мне вслед. Все они казались милыми и симпатичными.
Я подъехала к ателье Стефана – показаться маме.
– Этого еще не хватало! – воскликнула она по своему обыкновению. – Разобьешься, не дай бог, руки-ноги переломаешь! Где это видано, чтобы девушка ездила на мотоцикле!
– Жизнь идет вперед. Увидишь, через пару лет это уже никому не покажется странным.
– Мне это будет казаться странным всегда. Но что поделаешь? Ты ведь все равно меня не слушаешься.
– А ваше мнение, пан Стефан?
– Мне нравится. Идем с нами ужинать сегодня – это событие надо отметить.
Выставка открыта! Город украшен флагами и цветами. На улицах толпы людей. Аппараты кинохроники стрекочут без передышки. Начался Всемирный конгресс деятелей культуры.
За вид города можно было уже не опасаться. Следы разрушений стали настолько незаметны, что теперь верилось: скоро они исчезнут совсем.
Поразвлечься на выставке мне не удалось. В порядке общественной нагрузки мне поручили ежедневно с шестнадцати до двадцати дежурить на вокзале и давать справки о ночлегах.
Это было очень утомительно. Стояла нестерпимая жара, а в маленькой будке, где мы всегда сидели вдвоем, было совершенно нечем дышать.
К тому же посетителей выставки не всегда устраивали квартиры, которые мы им предлагали. Это тоже было не слишком приятно.
Многие приезжие предпочитали уделять внимание не выставке, а нам. Мы получали массу самых неожиданных предложений. Какие-то дяди уговаривали нас то съездить с ними на пару дней в Закопане, то пойти поужинать вместе. Мы с моей напарницей неизменно отказывались – вежливо, но решительно.
Потом я догадалась, что девушки из других смен не отвергают подобных предложений. Их всегда поджидали мужчины, причем все время разные.
Когда волна гостей немного схлынула, меня перевели на выставку. Здесь приходилось очень напряженно работать, но мне даже удалось дважды ее осмотреть. Первый раз я отправилась туда утром в выходной день, но зашла только в два павильона, а остальное время каталась на механической автотележке – их было десятка два на территории выставки. Во второй раз я уже осмотрела все основательно вместе с супругами Дрозд, специально приехавшими из Кальварии. Мы чудесно провели день. Я старалась показать им весь город, а они дружно всем восхищались и все хвалили.
Потом Дрозд уехал, а хозяйка, как я ее по старой памяти называла, задержалась во Вроцлаве еще на пару дней. Мы с ней столько бегали, что по вечерам, вернувшись домой, тут же ложились спать. Только перед самым ее отъездом, на вокзале, удалось поговорить спокойно.
– Знаешь, мне здесь нравится. Сама я уже слишком стара для того, чтобы менять образ жизни, да и дом у меня там. Но теперь я не удивляюсь, что ты не захотела вернуться в наш кальварийский рай. Твоя тетка Виктория совсем рехнулась. До того надоела всем кругом, что с ней почти никто даже не здоровается. И знаешь, бабка пугала Викторию, что бросит ее и переедет к вам. Я подумала: как бы не так! А что скажет Катажина?
– О таком варианте я не слыхала. Мама мне говорила другое: они вроде бы хотели прислать сюда Викторию. Но я сказала, что квартира моя, а со мной она не первый день знакома. Теперь, говорят, приедет сюда какой-то дядюшка, который опекает Викторию. Бабушка сказала, что он мне вправит мозги и я сразу притихну. Странные люди. Что они думают, в самом деле?
– Приехала бы ты ко мне как-нибудь. Я теперь почти все время одна. Мой старик больше в Кракове живет, чем в Кальварии.
Мы простились с нежностью. Хозяйка была мне по-прежнему близка. Такая, какой я помнила ее в былые времена.
Выставка все еще была открыта. Некоторые жители Вроцлава начинали ворчать: им надоела постоянная сутолока. Между тем незаметно подкрался сентябрь. Народу поубавилось. Город возвращался к нормальной жизни.
Я теперь каждый день ездила куда-нибудь на мотоцикле. В последний день каникул решила навестить отца. Подъехав к его дому, я просигналила. Из соседних квартир выглянули жильцы, но у отца все окна оставались закрытыми.
– Они на участке! – крикнула одна из соседок. – Вернутся поздно вечером.
Я направилась к участкам.
– Мама, посмотри, кто приехал! Ты прекрасно выглядишь, Катажина. Завтра обязательно заскочи ко мне в мастерскую. Пусть наши на тебя полюбуются, я им сколько раз говорил, что у меня мировая дочка, а они смеются.
Постояв с нами немного, бабушка снова принялась за работу. Участок был ее гордостью и радостью. Ее первым настоящим садом.
– Ну и красота здесь! – Я была искренне восхищена. – И запах какой! Прямо голова кружится. Я не знала, бабушка, что ты посадила одни цветы.
– Ну вот, она тоже удивляется! – воскликнула бабушка. – Да я всю жизнь мечтала разводить цветы. Ведь чем только не приходилось заниматься, пока росли эти два оболтуса, пока не вышли в люди. Я и работала, и пытала счастья в торговле. А цветы годами снились мне по ночам.
– Что ты, бабушка! Я люблю цветы. Если тебе это нравится…
– Нравится, нравится, можешь не сомневаться. За один розовый куст я заплатила столько, что за эти деньги можно было на всю зиму картошкой запастись. Но, по-моему, стоит прожить шестьдесят лет, чтобы, наконец, получить возможность заняться любимым делом.
Теперь, когда все уже отцветало, бабушка радовалась каждому цветку, словно выигрышу в лотерее.
– Забирай отца с собой, – она махнула рукой. – Все равно от него здесь толку мало. Жаль, что ты не приехала пораньше, посмотрела бы, как он копал грядку. В одной руке лопата, в другой – детектив какой-то. Раз ковырнет лопатой – и стоит, пока не дочитает страницу. Хватит, остальное докончим завтра.
– Если есть еще одна лопата, я охотно поработаю. Надо же поддержать честь семьи.
Несколько минут мы копали молча. Отец отложил книгу и так ворочал лопатой, что бабушка поразилась.
– Видишь? Вот он какой. Просишь его по-человечески – не слушает. Но стоит еще кому-нибудь подключиться, и он как цыган – ради компании даст себя на куски разрезать.
Вроцлав в сентябре сразу стал пустым и унылым, как после отъезда близкого человека, оставившего добрую память о себе. Шпиль – символ выставки, очищенные от развалин улицы и площади; не убранные еще указатели и афиши. Праздник кончился.
Как студентка техникума я обязана была работать на производстве. Иначе меня могли исключить. Я неоднократно говорила об этом своему заведующему, но тот чинил мне всякие препятствия. И только когда я пригрозила, что уйду с работы совсем, – уступил. С пятнадцатого сентября меня перевели на стройку, на должность учетчицы, с меньшей зарплатой, чем до сих пор.
Из десяти начальников участков только один согласился взять меня к себе. Остальные презрительно пожимали плечами:
– Что такое? Баба на стройке? Еще провалится в яму с известью, и отвечай за нее. Нет, и без того забот хватает.
Я с энтузиазмом взялась за дело и старалась не ударить лицом в грязь. Это было нелегко. Начальник участка согласился взять меня к себе, но не принимал мою работу всерьез. Приходилось самой догадываться, что надо делать и как.
Я рассказала о своих трудностях товарищам по техникуму, и, как ни странно, даже те, кто раньше меня не признавал, встали на мою сторону. Каждый день кто-нибудь из них забегал к нам на стройку и «натаскивал» меня; ведь все они были опытнее меня в этих делах. А к концу октября уже и начальник участка перестал меня игнорировать. Работа наладилась. Я производила обмеры, составляла сметы стройматериалов, потом к этому прибавилось еще выписывание нарядов. А в декабре после очередной «оперативки» начальник сказал мне:
– Черт знает что такое! Лезешь из кожи вон, чтобы выдержать сроки, вкалываешь, как ломовая лошадь. А они еще вами попрекают. Кстати, вас, наверное, заберут отсюда, на других участках, мол, тоже есть задолженности и вас назначат этаким толкачом по ликвидации прорывов. А мне каково будет? Я уже с вами сработался, привык!
И действительно, вскоре пришло столь категорическое распоряжение треста откомандировать меня учетчицей стройки на территории выставки, что мой начальник сдался.
Теперь работа казалась мне простой. Достаточно было составить список всех полученных материалов, проверить процент их фактического использования и свести баланс.
Новый начальник встретил меня приветливо, и в благодарность я энергично взялась за дело. Даже в техникум не пошла и сидела до тех пор, пока все не закончила. На следующее утро я переписала сводку начисто и отнесла ее в трест.
В полдень началась суматоха. Телефонные звонки следовали один за другим. Как я составляла баланс? – спрашивал сам главный бухгалтер. Откуда данные по использованию материалов? – это интересовался управляющий трестом. В общем, вопросов было столько, что я не на шутку испугалась.
– Видите ли, мне вчера так хотелось все закончить, что я сидела допоздна и, наверное, в спешке что-нибудь напутала.
– Но вы проверяли, по крайней мере?
– Конечно. Даже на всякий случай все пересчитывала дважды. Думаю, что подсчет точен. В сложении и умножении у меня обычно ошибок не бывает.
Назавтра все уже знали, в чем дело. Обнаружены хищения. Не хватает материалов, по меньшей мере, на миллион. Делом занялась милиция. Меня вызвали в трест и допросили одной из первых.
– Что вы знаете об этом?
– Ничего. Мне только поручили составить баланс. Теперь говорят, что совершена кража. Вот все, что я знаю. И меня очень волнует один вопрос: проверил ли кто-нибудь мои данные? Ведь если там окажется ошибка…
– Все проверено. Пусть вас это не беспокоит. Виновные уже задержаны. Правда, не все, но мы и до остальных доберемся.
Фронтчак, которого я встретила в коридоре, остановил меня со словами:
– Вот видите, как бывает. Всегда говорят: кто-кто, а уж кладовщик наверняка ворует! А что оказалось? Эти жулики прекрасно справились без кладовщика. Брали прямо из вагонов. Начальник стройки уже сидит. Он сразу признался, что строит себе дом в Венгерской Горке. Я был на этой стройке сегодня утром. Все опечатано, не только контора и склады, но даже паккамеры. А народ, как всегда, шутит. Когда милиция уже все опечатала, кто-то напомнил, что забыли про уборную. Да, сами того не ведая, вы стали перстом правосудия.
Я уже собралась уходить, но он задержал меня и добавил вполголоса:
– Вы помните наш разговор? Так вот, секретарь тоже замешан в этой истории. Посмотрим, как он будет защищаться.
Два дня никто не работал. Всех занимало одно: кто сколько украл? Успокоились лишь тогда, когда милиция закончила следствие. Теперь, когда уже не оставалось никаких тайн, люди вернулись к своим повседневным занятиям.
Глава 8
В городе появились новые красочные афиши. Близился день объединения двух братских партий: ППР и ППС.
У нас на работе состоялось собрание, на котором обсуждали проект нового общего устава, а потом еще одно – посвященное отдельным новым положениям этого устава. К моменту объединения, которое назначили на 15 декабря 1948 года, у братских партий должно было быть общее руководство. Уже ранее районные, городские и областные конференции избрали делегатов на объединительный съезд.
Первое собрание, посвященное уставу, прошло спокойно. Длинная и обстоятельная речь секретаря, ответы на вопросы – вот и все.
Следующее собрание проходило уже совсем иначе. Речь шла о внутрипартийной демократии. О том, что каждая резолюция должна приниматься большинством голосов. Что решающее слово имеет коллектив. Я поняла, что происходит демократизация партии, и это мне понравилось. Сама идея объединения обеих партий тоже казалась мне правильной. Убеждали доводы секретаря, который сказал так:
– Если в стране, которая стоит перед столь серьезными задачами восстановления и строительства, существуют две партии со схожей программой и идеологией, то они должны объединиться хотя бы для того, чтобы избежать возможных споров и трений по второстепенным вопросам. В единстве наша сила! – вот лозунг, не новый, правда, но в высшей степени актуальный в современной обстановке…
Перед началом прений по докладу по предложению кого-то из присутствующих один из членов бюро рассказал собранию о результатах расследования дела о хищениях, напомнив вкратце, как все обнаружилось и какие материальные потери понес трест.
В перерыве ко мне подошел член бюро.
– Будьте осторожны, Дубинская, – сказал он с улыбкой. – Еще парочка таких балансов, и с вами постараются расправиться.
Я возмутилась.
– Что вы говорите?! Этот баланс ничего не решал, он только ускорил развязку. Милая шуточка, нечего сказать…
– Шутки шутками, но давайте подумаем, кому на руку такие разоблачения? Уж, конечно не управляющему трестом, ведь эта история ставит под сомнение порядки, существующие в его организации. И не главбуху: он теперь каждую бумажку сквозь увеличительное стекло изучает, прежде чем подписать. Вы тут, разумеется, ни при чем, но знать об этом вам не мешает.
После перерыва секретарь несколько минут безуспешно призывал собравшихся высказаться, а так как желающих не нашлось, начал сам разъяснять вопросы внутрипартийной демократии, свободы критики и самокритики и другие важнейшие положения нового устава. Говорил он много и несвязно, явно волновался, то и дело обрывал фразы на полуслове. Особое внимание уделил вопросу о необходимости внедрения критики и самокритики внутри каждой партийной организации. Когда он кончил и сел, не скрывая усталости, слова попросило сразу человек пятнадцать. Первым высказался один из членов бюро.
– Если нам вскоре предстоит вступить в объединенную партию, то следует хорошенько присмотреться друг к другу. Я не собираюсь указывать на какие-либо ошибки, а хочу поговорить о четкости в нашей работе, о дисциплине. Сегодняшнее собрание началось с двадцатиминутным опозданием. Давайте, товарищи, подсчитаем, во сколько это обошлось государству.
Для подкрепления своих доводов он достал маленький синий блокнотик, полистал его и стал перечислять фамилии, количество опозданий и потерянных часов. Он точно подсчитал, сколько стоит каждый час рабочего времени и каковы общие потери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54