Она не работает, торопиться ей некуда. Я обещал, что мы с Катажиной летом приедем к ним на целый месяц. Приготовься к тому, что на тебя все будут пялить глаза. И не одна мать, у которой дочь на выданье, затаит на тебя злобу. Меня считают выгодным женихом, как же тут примириться с мыслью, что я привезу жену из города. Приятного в этом, конечно, мало, так что заранее прошу прощения.
Ирек, не стесняясь маминого присутствия, взял мою руку, несколько раз нежно ее поцеловал и прижал к своей щеке. Мама сияла. Завязался оживленный разговор, в котором я не принимала никакого участия. Мама с Иреком обсудили все проблемы, даже фасон свадебного платья. Я молчала.
Прошло несколько дней, и Ирек снова стал страшен. Вел он себя еще хуже, чем в первый раз. Началось с того, что он спокойно спросил, кто такие Витек и Мариан. Я ответила, но он, кажется, пропустил мои слова мимо ушей.
Я боялась, что он меня ударит. Поцелуев ему уже было мало, он требовал большего. Сказал, что хочет сам проверить, правду ли я говорю.
Теперь он каждый день приглашал меня к себе. Якобы я еще не видела квартиры, в которой нам предстоит вместе жить. Я отказывалась.
Бывали дни, когда Иренеуш так раскаивался в своей грубости, что я невольно верила ему. По правде говоря, я совсем запуталась. Не знала, что делать, как себя вести. Выходки Ирека то пугали меня, то приводили в недоумение. Я уже перестала понимать, где ложь, а где правда. Каждое его ласковое слово я воспринимала как нечто из ряда вон выходящее.
Я чувствовала, что совершаю ошибку, и еще пыталась бунтовать. Не нужно мне с ним разговаривать! Неужели он любит меня? Неужели это можно назвать любовью? Как выпутаться из этой истории?
На работе – вопреки тому, что говорил Ирек, – в отношении ко мне сотрудников не произошло никаких перемен. Новый заведующий по-прежнему щеголял знанием правил и законов, а моя соседка по комнате, панна Зофья, была слишком поглощена своими заботами; со мной они держали себя как обычно.
Дни бежали один за другим, и, не успела я оглянуться, пришел март. Однажды Ирек попросил меня пойти с ним на следующий день к его приятелю на именины.
– Мы так давно нигде не были, – уговаривал он меня. – Там будет очень приятно, увидишь. Пойдем, потанцуем немного, развлечемся.
– Нет у меня настроения развлекаться, – попыталась отвертеться я. – И знакомые твои меня не интересуют. Никуда я с тобой не пойду.
– Не пойдешь? – вмешалась мама, которая прислушивалась к разговору. – Нет, пойдешь. Я этого хочу. – И она шепнула мне на ухо: – Ирек представит тебя как свою невесту. И твое положение сразу изменится. Надеюсь, ты понимаешь, как это важно?
Тут за мамой зашел Стефан, и разговор в тот день больше не возобновлялся.
На следующий день после работы у меня не было ни малейшего желания идти домой. Я подумала, что лучше всего было бы вообще туда не возвращаться. Мир велик, можно сесть в поезд и поехать, куда глаза глядят. Я долго бродила по улицам, заставляя себя думать о приятном, чтобы хоть немного отвлечься от домашних дел. На душе у меня было неспокойно.
Дома меня уже поджидал Ирек.
– Переодевайся быстрее. Вам пора идти. Пан Ирек, а подарок у вас есть? Ну идите же… чего вы стоите?!
Мне казалось, что это не мамино, знакомое до мельчайших подробностей лицо, что передо мной чужая, злая женщина. Ирек молчал. Я пошла к себе в комнату, надела самое нарядное платье, причесалась, надушилась. Все как во сне. Я не спорила. Я покорялась.
– Идите же, – мамин голос хлыстом ударил меня по лицу.
«Идите же» – эти слова еще долго звучали у меня в ушах. Ирек остановил проезжавшее мимо такси, назвал адрес. Больше за всю дорогу не было произнесено ни слова. Водитель сочувственно покачал головой.
– Такая красивая пара – и поссорились, – дружелюбно заметил он. – Небось молодожены? Нельзя все так близко принимать к сердцу. Живем ведь всего один раз!
Мы пришли в самый разгар веселья. По возбужденным, раскрасневшимся лицам гостей нетрудно было догадаться, что выпито уже немало. Нас шумно приветствовали. Все наперебой закричали:
– Наконец-то! Вот и Ирек! Налейте им штрафные. Догоняйте нас, сразу на душе легко станет. Ирек! Что это твоя мона… пардон, невеста, такая невеселая? Налить им по стаканчику, пусть выпьют за то, что опоздали…
Я старалась ни с кем не встречаться взглядом, смотрела на уставленный закусками стол, на облитую вином скатерть. Больше всего мне сейчас хотелось спрятаться, сжаться в комочек. Чувствовала я себя отвратительно. И к тому же была голодна. Кто-то подсунул мне полный стакан водки, кто-то закричал:
– За здоровье именинника! От такого тоста не отказываются, прошу выпить.
Часть гостей перешла танцевать во вторую, полутемную комнату. Там хрипел патефон, кто-то фальшиво вторил певцу, визгливо хохотала женщина.
– Ирек, неужели ты не можешь уговорить свою невесту выпить! Ваше здоровье!
Может быть, разбить стакан? Будто нечаянно… Пусть думают, что хотят. Какой-то краснорожий потный толстяк в одной рубашке и широких брюках совал стакан прямо мне в лицо.
– Ирек! – закричала я. – Я ведь не пью!
– Оставьте ее, она сегодня с левой ноги встала. А вот я выпью. Твое здоровье! – И Ирек залпом осушил целый стакан.
От этого вечера в памяти у меня остались бесконечные вереницы тостов, истерический смех женщин и непристойные шуточки мужчин.
Ирек на этом фоне казался чуть ли не изысканным джентльменом. Он был сдержан, прилично танцевал, говорил мало. Только пил одну рюмку за другой и не сводил с меня тяжелого взгляда.
Около двенадцати я решила, что можно уже уходить. Ирек не возражал и даже не казался недовольным.
– Давай все-таки перед уходом выпьем друг за друга, хорошо? – предложил он.
Я согласилась. Ирек принес две рюмки. Я невольно хотела взять ту, что была у него в правой руке, но он протянул мне другую.
– Вот твоя рюмка – в левой руке, значит, от всего сердца.
Я выпила. У водки был какой-то странный вкус. Меня вдруг бросило в жар, на лбу выступила испарина. Я почувствовала страшную слабость, не могла ни встать, ни открыть рта. Потом к горлу подступила тошнота.
Где я? Я проснулась с ощущением, что стряслась беда. Где я?? Я лежала на кровати в незнакомой, абсолютно темной комнате, в одной рубашке, и не могла поднять головы, будто налитой свинцом. Что случилось?
Постепенно мне смутно припомнилось: я была на именинах, там мне стало нехорошо. Меня отвели вниз, на второй этаж. Дверь открыла пожилая женщина. Я попала в какую-то комнату. Что же говорила та женщина?.. Что произошло потом? Здесь, кажется, был Иренеуш?!
Мне стало страшно. Я села, ощупью нашарила кнопку выключателя. Зажегся ночник. При его свете я увидела: на второй кровати спал Иренеуш.
Бежать, бежать отсюда, куда глаза глядят, и как можно быстрее! Я откинула одеяло. Руки и ноги у меня были в синяках, постель испачкана кровью.
Я увидела на стуле свое платье и спрыгнула с кровати. Скорее вырваться из этого притона, уйти подальше от Иренеуша! Я торопливо одевалась, как вдруг услышала:
– Что случилось, Катажина? – Ирек, оказывается, уже не спал и с улыбкой следил за мной.
Я ничего не ответила и продолжала одеваться. Не знаю, соображала ли я что-нибудь в ту минуту.
– А ведь я никогда и не верил россказням этого субъекта. Вот мама твоя по своей наивности поверила… Теперь только я один знаю правду.
Я по-прежнему молчала. Тогда он поднялся и тряхнул меня за плечи. Я съежилась в ожидании удара, с трудом сдерживая слезы.
– Катажина! Ты для меня все! Я буду любить тебя так, как никто никогда не любил. Ты меня слышишь? – Он ласкал меня, пытался поцеловать. – Я должен был тобою овладеть, иначе… – Тут он осекся, как будто внезапно что-то припомнил, и произнес совсем другим тоном: – Ты что, оглохла?
Я была уже почти совсем одета, оставалось только натянуть чулки. Присутствие мужчины нисколько меня не смущало. Мне было все равно.
– У тебя красивые ноги. Ты всем нравишься, всем. И моим приятелям, которые, наверно, пьют еще там, наверху. И Слизняку ты нравилась, и Витеку, и Мариану. Я прижал Слизняка к стенке, и он признался, что ты была неприступна. Ты моя! Сядь рядышком, поговорим, как муж с женой.
Я бросилась к двери. Он схватил меня за руку и с силой швырнул на кровать. Я упала, он наклонился надо мной и процедил сквозь зубы:
– Лежи смирно, не то изобью.
Но я все-таки встала. Тогда он, улыбаясь, ударил меня по лицу – раз, другой, третий, потом стал бить куда попало. Я попыталась закрыть руками голову – он вывернул мне руки.
– Тебе страх к лицу. Боишься меня? Твердый ты орешек, да я и не такие разгрызал. Стоило мне узнать, что Суманский жил в Свебодзицах, уж я его расспросил. Лежи! Еще захотела получить?
Я, как загипнотизированная, не могла оторвать взгляда от его гнусной физиономии. И без того тонкие губы сейчас, в порыве страсти, будто вовсе исчезли, осталась лишь щель. Глаза остекленели. Негодяй! Только бы отсюда выбраться! Потом уж никто меня не заставит даже взглянуть в сторону этого мерзавца.
Я смотрела на него и молчала, ощущая только, как болит у меня все тело, болят вывернутые за спину руки, прижатые его коленом ноги, как раскалывается от боли голова…
– Молчишь! Ладно, можешь ничего не говорить, лишь бы любила горячо. Я еще пока вкуса к тебе не потерял.
Я почувствовала, что он отпускает мои руки, но только на секунду – он тут же навалился на меня всей своей тяжестью. Я сопротивлялась, он снова ударил меня. Это было омерзительно!
Наконец он поднялся.
– Можешь жаловаться маме, так она тебе и поверит. Она счастлива будет, если я теперь на тебе женюсь. Впрочем, я, пожалуй, еще подумаю. Может, и не стоит приносить себя в жертву. Чего же ты не уходишь – иди! Доберешься как-нибудь сама, никто тебя не тронет. Скажи только что-нибудь ласковое на прощанье.
Я сидела, сгорбившись, на кровати, не веря, что в самом деле могу уйти отсюда.
– Пожалуй, я все-таки тебя провожу. Надо хотя бы перед мамой разыгрывать джентльмена. А завтра ты сама сюда придешь и послезавтра тоже. Не захотела с почетом войти ко мне в дом, получай за это!
Я вошла в переднюю и остановилась на пороге, словно ожидая удара. К горлу снова подступила тошнота. Я побежала в ванную. Меня долго рвало. Потом я вымылась. Мне было страшно на себя глядеть: тело – один сплошной синяк, на шее – следы зубов.
Все воскресенье я пролежала в лихорадке, с высокой температурой. «Это конец, – думала я. – Теперь никто не поверит, что я была порядочной девушкой».
Мамы дома не было, она еще в субботу куда-то уехала. Иренеуш явился в понедельник. Увидев его в щелку, я немедленно захлопнула дверь. Он долго и громко стучал. А я радовалась, что у нас такая прочная дверь.
Мама вернулась в среду и сразу на меня набросилась.
– Что ты вытворяешь? Ирек обиделся. Сказал, если ты не извинишься, он никогда больше не придет.
– Пусть только осмелится прийти! Скотина!
– Как ты выражаешься! – возмутилась мама.
– Когда я деликатничала, со мной никто не считался. Хватит, теперь я покажу, на что я способна. Может быть, вы, наконец, поймете, что никому больше не удастся мною командовать. Я самостоятельный человек и буду делать все, что захочу.
Мама не на шутку обиделась. И это было хоть каким-то выходом из положения. В доме воцарилось враждебное молчание.
Мне теперь день ото дня становилось все хуже. Я не могла отделаться от ощущения, что окружающие как-то странно косятся на меня, что-то читают у меня на лице, что-то знают. Вдобавок я себя отвратительно чувствовала: меня беспрерывно тошнило, замучили головокружения. Я не понимала, отчего все это. Ничего несвежего я как будто не ела.
Спустя неделю, не успела я выйти с работы, как столкнулась с Ираком. Улизнуть мне не удалось – он оказался проворней.
– Советую тебе вести себя спокойно. У меня в кармане пистолет.
– Я спешу. Меня ждет отец.
– Я тебя провожу. Мне торопиться некуда.
Мы пошли в направлении Нововейской. Ирек исподлобья поглядывал на меня. Я молчала. Когда мы пришли, я, не сказав ни слова, вошла в подъезд.
– Я тебя подожду! – крикнул мне вдогонку Иренеуш.
Я никого не застала. Отец уже давно был в командировке, а бабушка Дубинская, как сообщила любезная соседка, поехала на три дня к нему. Я постояла у окна, надеясь, что Ирек уйдет, но в конце концов поняла, что этого не дождусь, и вышла на улицу.
– Катажина! Давай поговорим спокойно! Обещаю держать себя в руках. Выслушай меня.
Я прошла мимо, будто его не существовало. Но Иренеуш не сдавался. Он шел со мной рядом и говорил, говорил, говорил… Как будто отвечал у доски вызубренный урок.
Так мы дошли до моего дома. Я не проронила ни звука. У самого подъезда он схватил меня за руку и воскликнул:
– Еще одно слово! Вполне возможно, что ты беременна. Если ты сейчас же со мной не помиришься, я откажусь признать ребенка.
Я помчалась вверх по лестнице. Я беременна! Ну конечно! Отсюда и тошнота и головокружение.
Что делать? Я крадучись проскользнула мимо своей двери и побежала на четвертый этаж к пани Дзюне. На мои звонки никто не вышел. Ах да! Пани Дзюня уехала к Люцине, а Ирена, видимо, еще не пришла с работы. Я бросилась к себе. Схватила первый попавшийся чемодан. Швырнула туда кое-какие мелочи, полотенце, мыло. Скорей, пока не вернулась мама.
Только свернув за угол, я немного замедлила шаги. Куда идти? Все равно куда, лишь бы подальше от дома. И я пошла к Грюнвальдскому мосту. Неужели мне не осталось ничего другого, кроме как утопиться в Одре? Меня терзал стыд и в то же время душила ярость при мысли об этом мерзавце.
Нет, я не стану кончать жизнь самоубийством! Никто не должен знать, что я пережила. Буду жить всем назло! Но куда, к кому обратиться за помощью? Отца и пани Дзюни нет во Вроцлаве…
И вдруг меня осенило: Збышек! Он живет на одной улице с маминой знакомой гадалкой. Мы как-то встретили его там, и он показал нам свой дом. Я отыскала эту улицу и помчалась к нему, как будто нельзя было терять ни секунды. На стук в дверь долго никто не отвечал, наконец, послышались шаги и на пороге появился Збышек.
– Пресвятая богородица! Кого угодно мог ожидать, но только не тебя. Что случилось?
Я старалась говорить спокойно. Збышек слушал, не перебивая, только один раз засмеялся. Меня так и передернуло. Когда я кончила, он ничего не сказал.
– Посоветуй мне что-нибудь. Я больше так не могу. Пойми, он страшен.
– Не можешь, бедняжка. А ты не горюй. Не ты первая выходишь за нелюбимого. К счастью, есть еще друзья, которые могут тебя утешить. Я первый предлагаю свои услуги.
С этими словами Збышек подошел и наклонился ко мне. И тут я поняла: он был пьян, мертвецки пьян.
Я вскочила, дала ему пощечину и убежала.
Глава 6
Я долго бежала, куда глаза глядят. Мне казалось, что Збышек гонится за мной. Но и замедлив немного шаги, я продолжала идти, не разбирая дороги, не задумываясь над тем, куда и зачем иду. Кто-то меня окликнул, и я снова бросилась бежать, но вдруг сообразила, что голос-то женский. Тогда я остановилась.
– Подождите, не убегайте! Вы не знаете, где Трамвайная улица? Я подошла к незнакомке и долго молча смотрела на нее, не понимая, о чем она спрашивает.
– Увы, я и сама не знаю, куда попала. Всего раз была в этом районе. К сожалению, ничем не могу вам помочь.
Все-таки я немного успокоилась – настолько, чтобы сообразить, что возвращаться нужно той же дорогой. Женщина решила пойти на вокзал и сидеть там до утра. Мы пошли вместе.
Ведь Збышек был пьян. Зачем же я рассказала ему обо всем, даже о том, чего никто, кроме меня, не знает? Интересно, мучили бы его угрызения совести, если бы я покончила с собой? Но я не стану этого делать. Решено.
Мы шагали молча. Я пыталась вспомнить, что делала от сумерек до поздней ночи. На Грюнвальдской площади моя спутница призналась, что мой вид ее испугал.
– У вас было такое лицо, что всякому стало бы страшно.
– Я пойду с вами на вокзал. Времени у меня много. Не бойтесь. Мне еще хуже, чем вам, хотя в этом городе есть дом, куда я могу в любую минуту вернуться.
На вокзале было темно и грязно. Во всех углах, на скамейках и прямо на полу спали люди. Время от времени дежурная сонным голосом объявляла по радио о прибытии и отправлении поездов. Мы устроились в уголке возле камеры хранения. Я постепенно успокаивалась. Я настолько устала, что, кажется, даже задремала. Но только на минутку. Открыв глаза, я увидела троих мужчин в сопровождении милиционера. Они расхаживали среди скамеек, заглядывая в лица спящих, словно кого-то искали. Один из них, в светлом габардиновом пальто, был похож на Иренеуша.
– До свидания! – бросила я своей соседке и вскочила. Надо бежать. Иренеуш на все способен, он даже здесь может меня отыскать.
Навстречу мне на дорогу выбежала пани Дзюня. Видимо, она только что встала – пальто у нее было накинуто прямо на ночную рубашку. Обнимая меня, она затараторила:
– Дорогая ты моя! Что с тобой? Что у тебя за вид? Откуда ты взялась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54