Но наступит Судный День. Представь себе такую картину: всем нашим отрядом мы предстаем перед Высшим Судом. Честно отвечаем на все вопросы. Проверяют по Таптару. Все верно, говорят. А потом Вепхию, Ирбека Саухалова, братьев Гигаури, Сашу Малышева и твоего друга Вадима Богданова - всех христиан, отделяют от нас и направляют к одним законченным воротам, а нас, мусульман - к воротам рая. Что ты будешь чувствовать?…
Они остановились. Ахмад повторил свой вопрос:
- Что ты будешь чувствовать, глядя вослед своим боевым товарищам, нет, братьям, которых ведут к воротам Ада, только за то, что они исповедовали свою религию. А в этих диких горах они делились с тобой по-братски последней корочкой чурека, спешили на помощь тем, кто попал в беду, готовые умереть за их спасение: или это не так, Муртаз? Или это не случается с нами почти ежедневно. А?
Ахмад развел руками и зашагал прочь. Лицо Муратаза искривилось, и он побежал за уходящим.
- Такого не допустит Господь! Нет! Скажи мне, тамада. Разве героям место в Аду? - Он ухватил старшего за рукав. - Там, где свершается величайшая справедливость, такое невозможно. Скажи, тамада!
- Сам подумай, Муртаз. - Ахмад быстрыми гибкими шагами стал догонять остальных.
НА ПЕРЕВАЛЕ ИЛИ СУДЬБЫ НЕПОКОРНЫХ
Наследство отца
Нюрка бросила тяпку и во весь дух побежала на край поля.
- Деда, чего они? Глянь!
Там росла молодая дикая черешня, а в ее густой тени стояла колыбелька. Двое странных мужчин смотрели то на малыша, сопевшего во сне, то на бегущую мать.
Старик побежал тоже.
- Вы кто? Вам чего? - Нюрка загородила собой колыбель.
- Тебя зовут Нюркой Смальцовой?
- Нюркой, а что?
- А это, - мужчина кивнул на малыша, - сын Лешки?
- Ну, сын… - она начала догадываться. - Лешкин…
Холодом дохнуло по нутру юной женщины.
Мужчина неторопливо достал из-за пазухи пуховой башлык. Он развернул его - а внутри кинжал с поясом. Башлык он повесил на дужку колыбели, а кинжал с поясом положил рядом с малышом.
- Как зовут сына?
- Андрюша.
- Андрей, мы выполнили предсмертную просьбу твоего отца. Дай Бог, чтобы ты вырос такой же честный и добрый, как он, но да будет твоя жизнь мирной.
Они повернулись и пошли. Тут в спину им кинжалом ударил женский плач. Оба вздрогнули, как от резкой боли и заторопились
- Они тебя обидели? - дед ничего не понимал.
Нюрка упала на колени перед люлькой, обхватила сына и запричитала:
- Сиротиночка ты моя…
Лаврентий и Курьер
(последняя встреча )
Его вели на суд трое: два полковника по бокам и генерал сзади. У конвоя - пистолеты в руках.
Откуда ни возьмись навстречу Курьер. Душа Лаврентия оживилась надеждой:
- Вы видите? Вы знаете уже?… Вы пришли меня спасти?…
Вся процессия остановилась, как по немой команде.
«Значит, он в силе, как прежде… Как всегда! Они встали, как он подошел!»
- Вы пришли спасти меня! Правда? Мы тогда говорили…
- Эх, Лаврушка-Иудушка! Дурачок грузинский! Иссяк ты, вышел весь, кончился. Теперь-то понял, небось, в чем твоя особая миссия? А? бумажка ты, которой подтираются, всего-навсего. Ну, подтерлись мы тобой. Воняешь теперь! Куда более годишься? В расход! В расход!
Он пошел прочь, шаркая ногами.
- Почему стоим? Вперед! - скомандовал генерал.
- Постойте же… - рванулся, было, Лаврентий, но два дюжих полковника поволокли его. - Строил же я эту Империю, будь она проклята!… Себя не жалел и других не жалел… Но она не складывается никак. Будь она проклята!…
Они соединились
На Новогодний праздник 1944 года Анна приехала в Базоркино. Родственники посчитали, что она решила провести свободные два дня у свекра, тем более что в городе у нее других родственников и нет. Брат в Армии, пока еще, слава Богу, жив и здоров, хотя дважды был ранен, но не тяжело.
Анна подобрала момент, когда в комнате кроме свекра и нее никого не было, поставила себе стул рядом и села - такое право она получила от Солта, после случая в горах несколько лет тому назад.
- Воти, слушай меня. Я скажу тебе, что уже точно знаю: ингушей будут отсюда всех выселять в Казахстан и Среднюю Азию, всех до единого. Я работаю в госпитале. Наш начальник очень хорошо ко мне относится. А у него большие связи среди военных…
- Дочка, такие слухи здесь тоже ходят, но наш мулла, очень правдивый человек, на пятничном молебне поклялся Кораном, что это неправда, эти слухи распространяют плохие люди. Я верю мулле. Клятва на Коране…
- Воти, ингуши - простые, доверчивые люди. А муллы тоже ингуши. Им говорят - они верят. Их обманывают, клянясь Кораном, те, кто в Коран не верят. Воти, наш народ отсюда переселят. Это будет скоро, скоро. В стране голод. Нужно заготовить продукты и предупредить родных. Я специально приехала. Теплую одежду купите. Воти, пожалуйста, послушайся меня, а то…
- Ты, Анна, женщинам такое не говори: поднимется ай-вай.
- Нет, Воти, я тебе сказала. Воти, ради Аллаха, поверь мне. Берия, Серов и Кобулов, самые большие начальники, почти постоянно находятся в Буро. Тайные совещания по ночам проводят.
Отгуляв два дня по родственникам, Анна уехала в город.
Солт задумался. Трудно поверить, что целый народ возьмут и переселят в далекую неведомую страну. Как это можно сделать? Не пешком же погонят, как во времена древних нашествий. А с народом, что станется, это же все равно, что взять дерево, вырвать с корнями и перенести на другое место.
Разве оно там привьется? Но с другой стороны, от этой власти, которую сами и утвердили силой оружия и неисчислимых жертв, столько натерпелись за двадцать с лишним лет, столько зла перевидали…
Без шума и паники старик вывез из гор копченые курдюки и несколько мешков вяленого мяса. Женщины нажарили три мешка кукурузы для толокна под предлогом - для пастухов отары. Купил мешок муки первого сорта и кое-какую теплую одежду. Родственники отнеслись халатно к словам Солта. Он, конечно, не говорил, кто его информировал.
- Солт, болтовня это. Наши алимы тоже не верят. Ты знаешь больше, чем они?
Этот День наступил.
Мужчин повели на сборный пункт во двор соборной мечети. Тут им объявили волю Советского Правительства, а когда люди возмущенно зашумели, поверх голов дали несколько очередей из пулемета.
- У нас есть приказ: стрелять при малейшем сопротивлении!
Когда Солт вернулся к семье, машина была загружена. Женщины затолкали в кузов все, что, на их взгляд, было ценно: ковры, отрезы, праздничная одежда, посуда. Из еды - мешок муки, кувшин с молоком и круг сыра.
Солт ругаться не стал, только буркнул себе под нос:
- Поистине, женские мозги - куриные мозги.
Он выбросил из кузова студебеккера сперва дорогие ковры, а потом все, без чего можно обойтись. Швейную машину сестры-вдовы оставил, чтобы не обидеть. Солт переговорил с командиром, всучил ему солидный куш денег, и солдаты за несколько минут загрузили в машину заготовленные загодя продукты.
- Ты умный старик, - сказал командир, - там, куда вас везут - голод. Тряпок наживете. И холода жуткие там.
Это спасло большую семью от неминуемой смерти, хотя один мешок с кукурузой у них украли ночью, когда их выгрузили на снег недалеко от станции Баталы.
- Да будет это сахой *! - махнул рукой Солт.
В апреле 1945 года Анна получила письмо из-под Акмоленска Казахской ССР. Она узнала почерк Савика.
«Дорогая тетя Анна. Здравствуйте!
Пишет Вам Савик. Вы нас еще не забыли? В нашей семье все живы и здоровы. Воти рассказал нам, как Вы приехали и говорили с ним о том, что должно случиться. Большое Вам спасибо! Живем мы в небольшом селе, всего тридцать четыре дома. Кругом степь. Это колхоз. Я на волах вожу сено. Другой работы здесь нет. Это место совсем-совсем не похоже на нашу землю гор нет вообще зимой очень холодно.
Тетя Анна, если бы Вы знали, как много людей наших умерло от голода, холода и болезней. Умирали целыми семьями, так что еле успевали хоронить. Помните, девочку Макку с кудряшками, она всегда прибегала к Вам, когда приезжали, чтобы получить гостинцы? Помните? Нет теперь ни Макки, ни всей их большой семьи - двенадцать человек. Одиннадцать человек умерло, а старший брат сошел с ума. Тут такие дела.
Старики говорят, что голод пошел на спад, теперь умирают меньше. Но мы все живы. Воти просит еще раз написать привет. До свидания!»
Анна немедля собрала две посылки и отослала.
* * *
Солдат упорно разглядывал ее единственным глазом, а на лице непонятная улыбка. Правый пустой по плечо рукав был заткнут по пояс. Правая щека исковеркана шрамом от скулы до глазницы. Походная сумка висела через плечо. Он ее поставил на землю.
- Солдат, Вам кого? - Спросила Анна с порога.
- Не узнаешь, сноха?
- Боже мой! Кто ты? Гири! - она бросилась к деверю и разрыдалась у него на груди.
- Да. Ничего. Меня действительно трудно узнать. Был целый человек, а теперь - полчеловека.
- Где это тебя - в Берлине?
- Нет, сноха, до Берлина я не дошел сорок километров. В деревушке одной. Из миномета. Мне кисть руки оторвало и глаз выбило. Пошла гангрена. Сперва по локоть отрезали, а потом по плечо… Но жив.
- Ну и слава Богу, пошли в дом.
- Тут наших вывезли… Я не знал, ехал домой. А в вагоне об этом меж собой осетины говорили. Я подслушал. Решил сперва к тебе зайти, а потом уж в Базоркино.
- Не стоит в Базоркино. Тебя задержат и под конвоем отправят в Казахстан. Я знаю, где наши - они в Акмолинской области. Сын твой, Савик, догадался по прибытию на место написать. Мы переписываемся. Я даже посылочки высылаю. Все живы. Вот тебе и первая радость. Пошли в дом. Пошли.
- А Саша как?
- Пишет, что скоро демобилизуется. Дважды был ранен.
- Я думал, что Родину защищаю, а я убийц моего народа защищал… - у него дрогнул голос.
- Успокойся, Гири! Не надо об этом. На то воля Аллаха.
- Да. Да.
На самом пороге он вдруг остановился:
- А он? - Спросил Гири шепотом.
- Жив.
- Мстит?
- Да.
- Бывает?
- Да.
Переступив через порог, он взглядом что-то искал.
- Степан Лукъяныч, вышел куда?…
- Нет папы более. Умер он еще в сорок первом. Воти его и похоронил, все расходы на себя взял.
Долго стоял Гири посередине комнаты, не решаясь сесть.
Господи, как сильно изменился этот мир за эти года!
Неделю провел Гири у Анны, отсыпался, досыта наедался нормальной домашней едой. Втайне он надеялся встретиться с буйным братом, но этого не случилось.
Снабдила сноха деверя целым мешком харчей, дала денег на дорогу, купила билет и отправила к семье в Казахстан. По прибытию на место обещал сразу написать. Что он и сделал.
В конце сорок шестого вернулся Саша, привез с собой жену-молдаванку. Оказывается, он целый год занимался перевозкой трофеев из Германии. Саша пил и очень много. На этой почве между супругами возникали скандалы, иногда доходящие до рукоприкладства, и Анна ничего с этим не могла поделать. Саша портился прямо на глазах. Наконец молдаванке надоело все это - уехала, не попрощавшись. Она написала с поезда: «Саша, прощай! У тебя уже есть одна жена - водка, зачем тебе вторая?»
Саша стал пропадать неделями. Часто отсиживался в милиции за пьяные дебоши. Анны он боялся, никогда не отвечал дерзко на упреки.
Однажды она безнадежно вздохнула:
- На тебе, Саша, прекратился наш род. Теперь я рада, что папа не дожил до этих дней.
- Сестренка, прости меня, я - кончился. Вроде я живой, а души моей уже нет. Война убила мою душу. Слабый я оказался.
И она больше не сказала ему ни единого слова упрека - бесполезно, но любви сестринской к нему не теряла.
Но и он держался определенной грани - сильно пьяный на глаза ей не попадался.
* * *
Эти четверо неожиданных гостей, не отходя от порога, рассматривали ее. Сердце у Анны дрогнуло.
- Анна Левенцова? Жена Асламбека?
- Я - Анна Левенцова, жена…
Тот, что стоял в середине, видимо старший, кивнул головой, взял у молодого большой сверток, двинулся к столу:
- Вот.
Сердце обдало жутким холодом, но она удержалась на ногах: перед ней лежала бурка Асламбека, а внутри, вероятно, его вещи. Таков обычай кавказских воинов.
- Убили?
- Да, - кивнули они все разом головой.
- Вы из отряда Хучбарова?
- Нет, мы все одинокие волки, но этот бой решили дать вместе, а тамадой избрали его. Под Балтами. Мы их там навалили. Но вот…
- Он мучился?
- Нет. Пуля сразила его насмерть. Успел сказать: «Передайте ей… Я Аллах!» - и все.
- А тело?
- Мы захоронили.
- Можете сказать мне - где?
- Можем. На старом кладбище Гаракха. Мы пробрались ночью. Там сейчас живут грузины.
- А как я узнаю точно его могилу.
- На самом углу восточной стороны. Мы поставили низкий, незаметный деревянный чурт. Вырезали две русские буквы: А и Э.
- Спасибо вам.
Абреки повернулись, чтобы уходить, но старший произнес:
- Такая наша судьба, сестра: сегодня - он, завтра - мы.
Они ушли. Анна развернула бурку. Барашковая шапка, белая черкеска, пуховой башлык, подарок Анны, кинжал с поясом.
Анна долго разглядывала эти дорогие для нее вещи, а потом собрала снова все в бурку, обняла, как живого человека, и повалилась на постель.
- Лев-Асламбек! Милый, отважный и неукротимый мой рыцарь! Как же так? Разве так может быть, без тебя?
Ее тихий плач с причитаниями продолжались до предрассветного часа. Тут Господь сжалился над ней - напустил на нее глубокий сон.
Саша стоял и утирал рукавом слезы.
- Сестренка, убили-таки?
- Убили, Саша, убили.
Саша сел на стул и зарыдал.
Целую неделю он не взял и капли спиртного в рот, и неотлучно был дома, возле нее. За это она осталась благодарна ему на всю жизнь. А потом он снова пропал надолго.
* * *
В сорок девятом году Анна собралась и съездила в Казахстан. Гостила целый месяц, но привезла в душе печаль - свекра Солта не было в живых.
Эльбускиевы, оставшиеся в живых, вернулись на Родину в пятьдесят восьмом. Савик был женат и имел двоих детей. Грузины покинули горные ингушские аулы, и ушли к себе домой.
Анна с Гири поехали в Гарак, нашли это кладбище и одинокую незаметную могилу на восточном углу.
Действительно, у изголовья торчал деревянный чурт - кусок доски. Гири расшатал его и вытянул из земли. Оба отчетливо увидели две вырезанные буквы: А и Э.
Женщина так обрадовалась, как будто встретила живого:
- Асламбек Эльбускиев! Гири, а рядом свободное место. Здесь уложите меня.
Подошел сторож, хранитель кладбищенского инвентаря, блюститель порядка.
Он осведомился, кто они. Гири передал ему слова Анны и что она мусульманка.
- Это похвально, что жена хочет лежать около мужа, я буду сохранять это место. Но она совсем молодая и красивая - ей рано умирать.
* * *
Ровно, одинаково, бесстрастно текли ее дни, словно тихая река в поле: ни печалей, ни радостей, ни надежд, как говорят русские: день и ночь - сутки прочь.
Анна жила прошлым, будущего не было.
Она, забывшись, часами простаивала у окна.
Вот однажды Саша сказал:
- Мне тяжело на тебя смотреть, сестренка. Может не все… еще пропало. Столько желающих на тебе жениться. Ну, нет его в живых, хоть бейся о стенку!
Она повернулась к нему и произнесла:
- Я была в объятьях льва, а теперь ты хочешь, чтобы меня обнимал какой-нибудь жирный кролик?
И все на этом: сердце на замок.
* * *
В 1971 году Эльбускиевы отвезли тело Анны на Гаракское кладбище и захоронили рядом с любимым мужем.
Наконец- то супруги соединились в этой тихой последней обители.
Кавказская идиллия
Соандро взяли на колхозном поле станицы восемнадцатого июня сорок восьмого года.
Вот как это случилось
Было время прополки кукурузы. Колхоз считался передовым, поэтому поводу райком партии прислал прямо на поле автолавку. Давали сахар, по килограмму в одни руки, пряники, халву, конфеты и т.д. Колхозники получали товар в счет будущих трудодней.
Всадник ехал мимо, увидел, что люди с покупками уходят от лавки, и тоже решил отовариться: сахар, соль, хлеб.
Подъехал, привязал коня к тутовнику, достал деньги и протянул в окошко.
- Один хлеб, сахар, пачку соли и десять коробков спичек.
- Здесь отовариваются колхозники в счет будущих трудодней, прочих не отовариваем.
Всадник ничего не понял.
- Разве это не советские деньги? - настаивал он.
- Я же вам русским языком сказала: для колхозников в счет будущих трудодней. Нас строго предупредили.
Она сунулась лицом в окошечко:
- Ой! А вы кто? Осетин? Кем работаете-то?
- Да, осетин. Объездчик. Лес охраняем.
- А то я смотрю у вас ружье на седле. Совсем другое дело. Придется Вас отоварить. Чего Вы хотели? - Продавщица совсем изменилась: из восковой сделалась мягкой, услужливой.
- Хлеб, сахар, соль, спички…
- Вам хлеба сколько?
- Ну, один… Если можно два-три.
- Найдем для Вас хлеба. Кто Вам его в лесу напечет? А колхозницы и сами пекут лучше этого, с настоящими дрожжами.
Соандро умилился от такой доброты и на миг потерял осторожность. Продавщица обратилась к подошедшей к лавке колхознице:
- Настька, у тебя торба большая есть, чтобы несколько булок уместилось? А то вона в его сумку и двух булок не всунешь.
- Торба-то есть… А кто он такой?
- Я тебе за нее мешок дам, как из-под сахара освободится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Они остановились. Ахмад повторил свой вопрос:
- Что ты будешь чувствовать, глядя вослед своим боевым товарищам, нет, братьям, которых ведут к воротам Ада, только за то, что они исповедовали свою религию. А в этих диких горах они делились с тобой по-братски последней корочкой чурека, спешили на помощь тем, кто попал в беду, готовые умереть за их спасение: или это не так, Муртаз? Или это не случается с нами почти ежедневно. А?
Ахмад развел руками и зашагал прочь. Лицо Муратаза искривилось, и он побежал за уходящим.
- Такого не допустит Господь! Нет! Скажи мне, тамада. Разве героям место в Аду? - Он ухватил старшего за рукав. - Там, где свершается величайшая справедливость, такое невозможно. Скажи, тамада!
- Сам подумай, Муртаз. - Ахмад быстрыми гибкими шагами стал догонять остальных.
НА ПЕРЕВАЛЕ ИЛИ СУДЬБЫ НЕПОКОРНЫХ
Наследство отца
Нюрка бросила тяпку и во весь дух побежала на край поля.
- Деда, чего они? Глянь!
Там росла молодая дикая черешня, а в ее густой тени стояла колыбелька. Двое странных мужчин смотрели то на малыша, сопевшего во сне, то на бегущую мать.
Старик побежал тоже.
- Вы кто? Вам чего? - Нюрка загородила собой колыбель.
- Тебя зовут Нюркой Смальцовой?
- Нюркой, а что?
- А это, - мужчина кивнул на малыша, - сын Лешки?
- Ну, сын… - она начала догадываться. - Лешкин…
Холодом дохнуло по нутру юной женщины.
Мужчина неторопливо достал из-за пазухи пуховой башлык. Он развернул его - а внутри кинжал с поясом. Башлык он повесил на дужку колыбели, а кинжал с поясом положил рядом с малышом.
- Как зовут сына?
- Андрюша.
- Андрей, мы выполнили предсмертную просьбу твоего отца. Дай Бог, чтобы ты вырос такой же честный и добрый, как он, но да будет твоя жизнь мирной.
Они повернулись и пошли. Тут в спину им кинжалом ударил женский плач. Оба вздрогнули, как от резкой боли и заторопились
- Они тебя обидели? - дед ничего не понимал.
Нюрка упала на колени перед люлькой, обхватила сына и запричитала:
- Сиротиночка ты моя…
Лаврентий и Курьер
(последняя встреча )
Его вели на суд трое: два полковника по бокам и генерал сзади. У конвоя - пистолеты в руках.
Откуда ни возьмись навстречу Курьер. Душа Лаврентия оживилась надеждой:
- Вы видите? Вы знаете уже?… Вы пришли меня спасти?…
Вся процессия остановилась, как по немой команде.
«Значит, он в силе, как прежде… Как всегда! Они встали, как он подошел!»
- Вы пришли спасти меня! Правда? Мы тогда говорили…
- Эх, Лаврушка-Иудушка! Дурачок грузинский! Иссяк ты, вышел весь, кончился. Теперь-то понял, небось, в чем твоя особая миссия? А? бумажка ты, которой подтираются, всего-навсего. Ну, подтерлись мы тобой. Воняешь теперь! Куда более годишься? В расход! В расход!
Он пошел прочь, шаркая ногами.
- Почему стоим? Вперед! - скомандовал генерал.
- Постойте же… - рванулся, было, Лаврентий, но два дюжих полковника поволокли его. - Строил же я эту Империю, будь она проклята!… Себя не жалел и других не жалел… Но она не складывается никак. Будь она проклята!…
Они соединились
На Новогодний праздник 1944 года Анна приехала в Базоркино. Родственники посчитали, что она решила провести свободные два дня у свекра, тем более что в городе у нее других родственников и нет. Брат в Армии, пока еще, слава Богу, жив и здоров, хотя дважды был ранен, но не тяжело.
Анна подобрала момент, когда в комнате кроме свекра и нее никого не было, поставила себе стул рядом и села - такое право она получила от Солта, после случая в горах несколько лет тому назад.
- Воти, слушай меня. Я скажу тебе, что уже точно знаю: ингушей будут отсюда всех выселять в Казахстан и Среднюю Азию, всех до единого. Я работаю в госпитале. Наш начальник очень хорошо ко мне относится. А у него большие связи среди военных…
- Дочка, такие слухи здесь тоже ходят, но наш мулла, очень правдивый человек, на пятничном молебне поклялся Кораном, что это неправда, эти слухи распространяют плохие люди. Я верю мулле. Клятва на Коране…
- Воти, ингуши - простые, доверчивые люди. А муллы тоже ингуши. Им говорят - они верят. Их обманывают, клянясь Кораном, те, кто в Коран не верят. Воти, наш народ отсюда переселят. Это будет скоро, скоро. В стране голод. Нужно заготовить продукты и предупредить родных. Я специально приехала. Теплую одежду купите. Воти, пожалуйста, послушайся меня, а то…
- Ты, Анна, женщинам такое не говори: поднимется ай-вай.
- Нет, Воти, я тебе сказала. Воти, ради Аллаха, поверь мне. Берия, Серов и Кобулов, самые большие начальники, почти постоянно находятся в Буро. Тайные совещания по ночам проводят.
Отгуляв два дня по родственникам, Анна уехала в город.
Солт задумался. Трудно поверить, что целый народ возьмут и переселят в далекую неведомую страну. Как это можно сделать? Не пешком же погонят, как во времена древних нашествий. А с народом, что станется, это же все равно, что взять дерево, вырвать с корнями и перенести на другое место.
Разве оно там привьется? Но с другой стороны, от этой власти, которую сами и утвердили силой оружия и неисчислимых жертв, столько натерпелись за двадцать с лишним лет, столько зла перевидали…
Без шума и паники старик вывез из гор копченые курдюки и несколько мешков вяленого мяса. Женщины нажарили три мешка кукурузы для толокна под предлогом - для пастухов отары. Купил мешок муки первого сорта и кое-какую теплую одежду. Родственники отнеслись халатно к словам Солта. Он, конечно, не говорил, кто его информировал.
- Солт, болтовня это. Наши алимы тоже не верят. Ты знаешь больше, чем они?
Этот День наступил.
Мужчин повели на сборный пункт во двор соборной мечети. Тут им объявили волю Советского Правительства, а когда люди возмущенно зашумели, поверх голов дали несколько очередей из пулемета.
- У нас есть приказ: стрелять при малейшем сопротивлении!
Когда Солт вернулся к семье, машина была загружена. Женщины затолкали в кузов все, что, на их взгляд, было ценно: ковры, отрезы, праздничная одежда, посуда. Из еды - мешок муки, кувшин с молоком и круг сыра.
Солт ругаться не стал, только буркнул себе под нос:
- Поистине, женские мозги - куриные мозги.
Он выбросил из кузова студебеккера сперва дорогие ковры, а потом все, без чего можно обойтись. Швейную машину сестры-вдовы оставил, чтобы не обидеть. Солт переговорил с командиром, всучил ему солидный куш денег, и солдаты за несколько минут загрузили в машину заготовленные загодя продукты.
- Ты умный старик, - сказал командир, - там, куда вас везут - голод. Тряпок наживете. И холода жуткие там.
Это спасло большую семью от неминуемой смерти, хотя один мешок с кукурузой у них украли ночью, когда их выгрузили на снег недалеко от станции Баталы.
- Да будет это сахой *! - махнул рукой Солт.
В апреле 1945 года Анна получила письмо из-под Акмоленска Казахской ССР. Она узнала почерк Савика.
«Дорогая тетя Анна. Здравствуйте!
Пишет Вам Савик. Вы нас еще не забыли? В нашей семье все живы и здоровы. Воти рассказал нам, как Вы приехали и говорили с ним о том, что должно случиться. Большое Вам спасибо! Живем мы в небольшом селе, всего тридцать четыре дома. Кругом степь. Это колхоз. Я на волах вожу сено. Другой работы здесь нет. Это место совсем-совсем не похоже на нашу землю гор нет вообще зимой очень холодно.
Тетя Анна, если бы Вы знали, как много людей наших умерло от голода, холода и болезней. Умирали целыми семьями, так что еле успевали хоронить. Помните, девочку Макку с кудряшками, она всегда прибегала к Вам, когда приезжали, чтобы получить гостинцы? Помните? Нет теперь ни Макки, ни всей их большой семьи - двенадцать человек. Одиннадцать человек умерло, а старший брат сошел с ума. Тут такие дела.
Старики говорят, что голод пошел на спад, теперь умирают меньше. Но мы все живы. Воти просит еще раз написать привет. До свидания!»
Анна немедля собрала две посылки и отослала.
* * *
Солдат упорно разглядывал ее единственным глазом, а на лице непонятная улыбка. Правый пустой по плечо рукав был заткнут по пояс. Правая щека исковеркана шрамом от скулы до глазницы. Походная сумка висела через плечо. Он ее поставил на землю.
- Солдат, Вам кого? - Спросила Анна с порога.
- Не узнаешь, сноха?
- Боже мой! Кто ты? Гири! - она бросилась к деверю и разрыдалась у него на груди.
- Да. Ничего. Меня действительно трудно узнать. Был целый человек, а теперь - полчеловека.
- Где это тебя - в Берлине?
- Нет, сноха, до Берлина я не дошел сорок километров. В деревушке одной. Из миномета. Мне кисть руки оторвало и глаз выбило. Пошла гангрена. Сперва по локоть отрезали, а потом по плечо… Но жив.
- Ну и слава Богу, пошли в дом.
- Тут наших вывезли… Я не знал, ехал домой. А в вагоне об этом меж собой осетины говорили. Я подслушал. Решил сперва к тебе зайти, а потом уж в Базоркино.
- Не стоит в Базоркино. Тебя задержат и под конвоем отправят в Казахстан. Я знаю, где наши - они в Акмолинской области. Сын твой, Савик, догадался по прибытию на место написать. Мы переписываемся. Я даже посылочки высылаю. Все живы. Вот тебе и первая радость. Пошли в дом. Пошли.
- А Саша как?
- Пишет, что скоро демобилизуется. Дважды был ранен.
- Я думал, что Родину защищаю, а я убийц моего народа защищал… - у него дрогнул голос.
- Успокойся, Гири! Не надо об этом. На то воля Аллаха.
- Да. Да.
На самом пороге он вдруг остановился:
- А он? - Спросил Гири шепотом.
- Жив.
- Мстит?
- Да.
- Бывает?
- Да.
Переступив через порог, он взглядом что-то искал.
- Степан Лукъяныч, вышел куда?…
- Нет папы более. Умер он еще в сорок первом. Воти его и похоронил, все расходы на себя взял.
Долго стоял Гири посередине комнаты, не решаясь сесть.
Господи, как сильно изменился этот мир за эти года!
Неделю провел Гири у Анны, отсыпался, досыта наедался нормальной домашней едой. Втайне он надеялся встретиться с буйным братом, но этого не случилось.
Снабдила сноха деверя целым мешком харчей, дала денег на дорогу, купила билет и отправила к семье в Казахстан. По прибытию на место обещал сразу написать. Что он и сделал.
В конце сорок шестого вернулся Саша, привез с собой жену-молдаванку. Оказывается, он целый год занимался перевозкой трофеев из Германии. Саша пил и очень много. На этой почве между супругами возникали скандалы, иногда доходящие до рукоприкладства, и Анна ничего с этим не могла поделать. Саша портился прямо на глазах. Наконец молдаванке надоело все это - уехала, не попрощавшись. Она написала с поезда: «Саша, прощай! У тебя уже есть одна жена - водка, зачем тебе вторая?»
Саша стал пропадать неделями. Часто отсиживался в милиции за пьяные дебоши. Анны он боялся, никогда не отвечал дерзко на упреки.
Однажды она безнадежно вздохнула:
- На тебе, Саша, прекратился наш род. Теперь я рада, что папа не дожил до этих дней.
- Сестренка, прости меня, я - кончился. Вроде я живой, а души моей уже нет. Война убила мою душу. Слабый я оказался.
И она больше не сказала ему ни единого слова упрека - бесполезно, но любви сестринской к нему не теряла.
Но и он держался определенной грани - сильно пьяный на глаза ей не попадался.
* * *
Эти четверо неожиданных гостей, не отходя от порога, рассматривали ее. Сердце у Анны дрогнуло.
- Анна Левенцова? Жена Асламбека?
- Я - Анна Левенцова, жена…
Тот, что стоял в середине, видимо старший, кивнул головой, взял у молодого большой сверток, двинулся к столу:
- Вот.
Сердце обдало жутким холодом, но она удержалась на ногах: перед ней лежала бурка Асламбека, а внутри, вероятно, его вещи. Таков обычай кавказских воинов.
- Убили?
- Да, - кивнули они все разом головой.
- Вы из отряда Хучбарова?
- Нет, мы все одинокие волки, но этот бой решили дать вместе, а тамадой избрали его. Под Балтами. Мы их там навалили. Но вот…
- Он мучился?
- Нет. Пуля сразила его насмерть. Успел сказать: «Передайте ей… Я Аллах!» - и все.
- А тело?
- Мы захоронили.
- Можете сказать мне - где?
- Можем. На старом кладбище Гаракха. Мы пробрались ночью. Там сейчас живут грузины.
- А как я узнаю точно его могилу.
- На самом углу восточной стороны. Мы поставили низкий, незаметный деревянный чурт. Вырезали две русские буквы: А и Э.
- Спасибо вам.
Абреки повернулись, чтобы уходить, но старший произнес:
- Такая наша судьба, сестра: сегодня - он, завтра - мы.
Они ушли. Анна развернула бурку. Барашковая шапка, белая черкеска, пуховой башлык, подарок Анны, кинжал с поясом.
Анна долго разглядывала эти дорогие для нее вещи, а потом собрала снова все в бурку, обняла, как живого человека, и повалилась на постель.
- Лев-Асламбек! Милый, отважный и неукротимый мой рыцарь! Как же так? Разве так может быть, без тебя?
Ее тихий плач с причитаниями продолжались до предрассветного часа. Тут Господь сжалился над ней - напустил на нее глубокий сон.
Саша стоял и утирал рукавом слезы.
- Сестренка, убили-таки?
- Убили, Саша, убили.
Саша сел на стул и зарыдал.
Целую неделю он не взял и капли спиртного в рот, и неотлучно был дома, возле нее. За это она осталась благодарна ему на всю жизнь. А потом он снова пропал надолго.
* * *
В сорок девятом году Анна собралась и съездила в Казахстан. Гостила целый месяц, но привезла в душе печаль - свекра Солта не было в живых.
Эльбускиевы, оставшиеся в живых, вернулись на Родину в пятьдесят восьмом. Савик был женат и имел двоих детей. Грузины покинули горные ингушские аулы, и ушли к себе домой.
Анна с Гири поехали в Гарак, нашли это кладбище и одинокую незаметную могилу на восточном углу.
Действительно, у изголовья торчал деревянный чурт - кусок доски. Гири расшатал его и вытянул из земли. Оба отчетливо увидели две вырезанные буквы: А и Э.
Женщина так обрадовалась, как будто встретила живого:
- Асламбек Эльбускиев! Гири, а рядом свободное место. Здесь уложите меня.
Подошел сторож, хранитель кладбищенского инвентаря, блюститель порядка.
Он осведомился, кто они. Гири передал ему слова Анны и что она мусульманка.
- Это похвально, что жена хочет лежать около мужа, я буду сохранять это место. Но она совсем молодая и красивая - ей рано умирать.
* * *
Ровно, одинаково, бесстрастно текли ее дни, словно тихая река в поле: ни печалей, ни радостей, ни надежд, как говорят русские: день и ночь - сутки прочь.
Анна жила прошлым, будущего не было.
Она, забывшись, часами простаивала у окна.
Вот однажды Саша сказал:
- Мне тяжело на тебя смотреть, сестренка. Может не все… еще пропало. Столько желающих на тебе жениться. Ну, нет его в живых, хоть бейся о стенку!
Она повернулась к нему и произнесла:
- Я была в объятьях льва, а теперь ты хочешь, чтобы меня обнимал какой-нибудь жирный кролик?
И все на этом: сердце на замок.
* * *
В 1971 году Эльбускиевы отвезли тело Анны на Гаракское кладбище и захоронили рядом с любимым мужем.
Наконец- то супруги соединились в этой тихой последней обители.
Кавказская идиллия
Соандро взяли на колхозном поле станицы восемнадцатого июня сорок восьмого года.
Вот как это случилось
Было время прополки кукурузы. Колхоз считался передовым, поэтому поводу райком партии прислал прямо на поле автолавку. Давали сахар, по килограмму в одни руки, пряники, халву, конфеты и т.д. Колхозники получали товар в счет будущих трудодней.
Всадник ехал мимо, увидел, что люди с покупками уходят от лавки, и тоже решил отовариться: сахар, соль, хлеб.
Подъехал, привязал коня к тутовнику, достал деньги и протянул в окошко.
- Один хлеб, сахар, пачку соли и десять коробков спичек.
- Здесь отовариваются колхозники в счет будущих трудодней, прочих не отовариваем.
Всадник ничего не понял.
- Разве это не советские деньги? - настаивал он.
- Я же вам русским языком сказала: для колхозников в счет будущих трудодней. Нас строго предупредили.
Она сунулась лицом в окошечко:
- Ой! А вы кто? Осетин? Кем работаете-то?
- Да, осетин. Объездчик. Лес охраняем.
- А то я смотрю у вас ружье на седле. Совсем другое дело. Придется Вас отоварить. Чего Вы хотели? - Продавщица совсем изменилась: из восковой сделалась мягкой, услужливой.
- Хлеб, сахар, соль, спички…
- Вам хлеба сколько?
- Ну, один… Если можно два-три.
- Найдем для Вас хлеба. Кто Вам его в лесу напечет? А колхозницы и сами пекут лучше этого, с настоящими дрожжами.
Соандро умилился от такой доброты и на миг потерял осторожность. Продавщица обратилась к подошедшей к лавке колхознице:
- Настька, у тебя торба большая есть, чтобы несколько булок уместилось? А то вона в его сумку и двух булок не всунешь.
- Торба-то есть… А кто он такой?
- Я тебе за нее мешок дам, как из-под сахара освободится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31