Родственники Хали его прятали два дня, потому, что за Соандро приходили милиционеры. Им сказали, что ингуш давно ушел домой. Темной ночью сыновья Хали провели его через перевал по непроходимым охотничьим тропам, и вывели на кумыкскую равнину. Они обменялись шапками. Аварская шапка его спасала дважды.
И вот он, испытав много мытарств, бессонные ночи оказался в своем дворе… А тут чужие люди. Вот эта бессловесная девушка и этот глухонемой мальчик. Они заняли его родной дом и живут в нем, как в собственном. А он, который таскал вот эти балки, клал эти стены из сырого кирпича, настилал этот пол, - он не может спокойно лечь в кровать отца и выспаться всласть. Он - гонимый, отверженный. За ним охотятся милиция, НКВД, НКГБ, истребительные отряды, как за диким зверем. За что? Что он кому сделал до того, как враги-гяуры дерзкой рукой разрушили его гнездо, отняли дом, родину, народ и всячески пытаются отнять честь. А эти пришлые! Они вроде считают себя ни в чем не виновными. Пришли, в полные дворы имущества и поживают себе. Даже названия наших сел переменили. Вот Яндаре, откуда его мать родом, теперь называется Райзаст. Что-то вроде рая по-ихнему. Да какое они имеют право? Им мало нашего имущества? Задумали забрать у нас память!!! О-ф-фой!
Он схватился за голову и двумя руками сильно зажал виски.
Он сидит тут с ними и разговаривает, как будто они ему родные. Я бы хотел знать как бы эти двое поступили, если бы я был на их месте, а они - на моем? О Дяла! Помоги мне понять все это?
Она тихо коснулась рукой его плеча, он встрепенулся, как обожженный, глянул вверх и увидел веснушчатое юное лицо, размазанное слезами.
- Ингуш, даже если меня повесят, я тебя не выдам, но они очень хитрые, и сильно хотят поймать тебя. У Майрбека аж глаза горели…
- Эти глаза Заира потухнут, если еще раз тронут тебя пальцем.
Он почувствовал волнение от ее тихого голоса и тепла ее тела.
Он резко вздохнул, отодвинулся вместе с табуреткой и выставил руки, как бы защищался от нее. На лице у него выступил пот.
- Заира, отодвинься. Я же не железный! Мы можем натворить беды, которые поставят твою жизнь в опасное положение. Я - мужчина, и должен держать себя в руках. Может, придет другое время, и мы будем тогда живы… А пока считай, что мы с тобой брат и сестра. И так будем вести себя.
Он встал, первый раз подал ей руку, тихо улыбнулся и исчез.

Мовлата Бай

Отчаянного человека не убедишь в том, во что он отказывается верить. Хажби был отчаянным человеком. Ему было под сорок, и он женился впервые. Он увез красавицу Саниат, оставив в растерянности всех молодых людей, мечтавших в душе обрести ее руку и сердце. Состоялось перемирие и кувд по этому поводу.
А жених со своими друзьями пировал на высоком холме. Это была их новая родина. Первые из них пришли сюда четыре года тому назад, а некоторые совсем недавно.
- Хажби скажет тост! Говори Хажби! Ты самый смелый и решительный мужчина в округе. Ты не побоялся шестерых братьев Саниат, налетел и унес, как кобчик уносит цыпленка! Слава нашему Хажби! Живи долго!
- Вы самые мои близкие друзья. У меня других ближе вас нет. Я женился на Саниат, но не войду к ней тайком, словно вор, как принято у нас. Я войду к ней открыто, как нарт, средь белого дня, вон на том поле, которое у макхалонов называется Мовлата Бай. Это значит по-ихнему Святое Поле. С завтрашнего дня оно будет называться Поле Хажби. А вы, если почитаете меня, соорудите сегодня же посередине поля шалаш, чтобы невесте где было скрыть свой стыд.
- Как ты это сделаешь, Хажби? - изумились друзья, - Такого еще никто не делал. Это же нарушение обычая.
- Я сам себе обычай.
- Я возьму двух волов, впрягу их в плуг. Пропашу круг и войду в первый раз к невесте. Побуду с ней до обеда. Сделаю второй круг и опять войду к невесте. На закате солнца я сделаю третий круг, и третий раз войду к Саниат. А когда стемнеет, я вернусь со своей женой в село.
- О Хажби! Ты задумал страшное дело. Может не надо? Это пахнет святотатством. А если узнают ингуши-абреки? Такое не простят.
- Пусть попробуют помешать мне.
Не всем по душе пришлась эта задумка, но отговаривать не стали по разным причинам: одни, полагая, что слава их кумира таким необычным поступком умножится; другие, завистники, надеялись, что карающая рука мстителей настигнет зарвавшегося хвастуна. Но были и такие, которые считали, что играть со святынями, хотя они и принадлежат изгнанным ингушам, опасно, небо такое не прощает.
В урочный час, когда сумерки сгустились над селом, одни отвели Хажби к дому, где дожидалась его невеста, а другие стали сооружать из прошлогоднего кукурузного початника шалаш посередине поля Мовлата Бай. И добрый же у них шалаш получился!
Под заговорческое хихиканье молодых невесток, Хажби затолкали в комнату, где находилась Саниат:
- Она будет говорить: «Не надо, Хажби! Не надо! Потом!». Ты ее не слушай. Действуй смело! Так говорят все, чтобы считали их стыдливыми…
Хажби еле оторвался от молодаек и вскочил к Саниат. Увидев вошедшего жениха, подружка невесты юркнула за дверь. Хажби закрыл на крючок.
Хажби взял невесту за руку и повел к кровати, усадил рядом, обнял и поцеловал.
- Сегодня я тебя не трону, Саниат. Ты станешь моей женой завтра. А теперь ложись спать. Завтра у нас с тобой будет большой праздник.
Невеста промолчала. Хажби потушил лампу, разделся и лег. Невеста посидела тихо, но услыхав храп жениха, разделась в потемках и легла.

* * *
Верх холма был усеян людьми. Казалось, что в селе никого не осталось, все вышли посмотреть, как Хажби будет пахать Святое Поле ингушей, и как он будет входить в шалаш к Саниат.
- Он - нарт! Настоящий Нарт! Как Сослан! Хочет возродить древние традиции. Он вспашет это поле и посеет ячмень. Из этого ячменя сварит пиво, которое будет выпито на кувде по поводу первенца.
- А если родится дочь?
- Такие, как Хажби, делают везде и всегда, что хотят. Войдет сейчас к Саниат, захочет сына - сын получится, а захочет дочь - дочь родится. О Хажби! Герой!
Хажби не успел выполнить свою задумку, а люди сочиняют вокруг него легенды.
- Вон они! Смотрите на дорогу!
По левую сторону склона шла дорога из села, она отсюда спускалась к большой трассе. На этой дороге показались упряжка волов с плугом. Волов вел Хажби, а за плугом шла Саниат в наряде невесты, в руке несла большой поднос повязанный белым платком.
- Отпраздновать решили по-нартски!
- Красавица! Такой другой нет во всем Белом Свете! Настоящая Сатана!
- А он?! Как идет! Аж, земля дрожит!
Когда Хажби поравнялся с людьми, которые стояли на холме, друзья его затянули торжественную «Варайду!». Хажби пошел, выпятив могучую грудь, Саниат шла, еще ниже опустив голову. Она чувствовала на себе сотни любопытных глаз. Стыдливостью горело все ее юное тело, с ног до головы.
Вот они дошли до того поля. Все наверху увидели, как Хажби указал рукой в сторону брачного шалаша. Саниат направилась к нему, прошла по полю и скрылась в нем, как яркое солнце скрывается за тучей.
Проводив невесту взглядом, Хажби поднял и поставил плуг, глянул на солнце и ударил волов кнутом, те двинулись вперед, туго упираясь ногами в мягкую землю. Люди на холме увидели, что плугом потянулась черная полоска.
- Начал пахоту! Красиво идет, Нарт!
- А Саниат никак не дождется, когда сомкнется круг! - съехидничала одна женщина. - Уставший на что он будет годен?
- Помолчи! - зыркнула на нее старушка. - Это хороший пахарь: и поле вспашет под ячмень и Саниат вспашет, чтобы лапу уродился… Пошел по второй половине круга. Ничего, Саниат, ничего - желай, жди, бойся. Чуть-чуть бойся, совсем чуть. Немного осталось ждать.
Круг сомкнулся. Пахарь освободил волов из ярма, набросил налыгач на рога и отпустил попастись. Волы стали щипать молодую травку.
Хажби лопаточкой почистил лемех плуга и неторопливо направился к шалашу. Когда до цели оставалось всего шагов десять, раздался далекий одиночный выстрел. Хажби остановился, развернулся в ту сторону, откуда стреляли, и упал. Какой-то жуткий вздох прошел по толпе тех, кто стоял на холме.
Прошло короткое время. Из шалаша показалась Саниат. Она стояла и молча глядела на Хажби, который лежал в нескольких шагах от нее навзничь. Она стояла, как красивое изваяние, может, у нее ноги отнялись.
С вершины холма некоторые бросились бежать к селу.
Из леса выехали всадники, человек десять. Они шли искоса по полю. От них отделились трое, отрезая тем, что стоят на холме, путь к бегству в село.
Все замерли на месте, ожидая своей участи.
- Что нам теперь делать? - Закричала испуганная женщина. - Они нас всех убьют, эти макхалоны.
- Ничего не делать. Стоять спокойно, - сказал человек по имени Габо. - Думаю, что нас они не тронут. А вообще, плохое никогда не кончается хорошо. Вон лежит ваш нарт Сослан. А вон стоит бедная Сатана. Вот она, действительно, не знает, что ей теперь делать.
- Ты нас винишь, Габо. Что мы-то сделали?
- Я нас всех виню, и себя в том числе. Мы пришли на чужую землю, заняли чужие дома, полные всякого добра. Нам этого мало. Покушаемся на святые места, рушим могилы и храмы. Старые люди этого не одобряют. Мы здесь только что смелые слова говорили, а теперь молчим. Почему прекратилась «Варайда»?
Всадники спешились у того места, где Хажби распряг волов. Они опрокинули волов на бок и перерезали им горло. Когда волы испустили дух, взяли своих коней под уздцы и двинулись к шалашу. Хажби они оставили лежать, но что-то сказали Саниат. Та вышла из шалаша и пошла вверх по гребню холма, всадники тихо поехали вслед.
Здороваться не стали - здороваются с теми, кому желаешь мира. Тем, кто захватил твой дом, мира не пожелаешь. Очень тяжелая встреча.
Тамада отряда прошелся по толпе осетин взглядом.
- Есть среди вас человек, с которым можно разговаривать?
- Есть, - Габо вышел вперед.
- Как тебя называть?
- Габо.
- Что ты думаешь, Габо?
- Я думаю, что вы напрасно убили этого парня. Он смерти не заслуживал.
- Габо, мы прощаем того, кто нечаянно убьет человека, или если человека убьет намеренно, но потом кается. Габо, мы не прощаем того, кто поднимает руку на нашу честь. А этот ваш пахарь задумал нас унижать. Тех волов освежуйте и съешьте на его трауре, а девушку отведите к ее родителям. Нет на нас греха за то, что случилось. И не забывайте, что живете на чужой земле, входите в чужие двери, ложитесь в чужие постели. Соблюдайте хоть стыд.
Всадники пустились в село. Там тоже прогремел выстрел. Один «отважный» задумал выкорчевать надгробные памятники. Он подъехал на арбе, запряженным белым рогастым волом, к ингушскому кладбищу. С ним был подросток-брат. Арбу оставили за воротами, а с волом вошли на погост. Веревкой обвязали каменный обелиск. Старший вел вола за налыгач, а мальчик подгонял кнутом. Волоком вытаскивали за ворота и грузили на арбу. Из этих обелисков он собирался построить сарай. Уже третий день он в поте лица трудился на кладбище. Его застрелили у арбы. Мальчика отхлестали кнутом. Быков зарезали. А памятники аккуратно сложили у входа на кладбище, где они и пролежали до 1957 года.

Нюрка Смальцова и Лешка-абрек

Телята сгрудились и не стали идти.
- Побеги-ка, внученька, погляди, чего они вдруг стали, а я подгоню сзади.
Девушка стала пробираться сквозь стадо наперед. Справа был обрыв к Ассе, поэтому животные жались к утесу, повисшему над дорогой. Хотя стадо было небольшое, сто двадцать восемь голов, на узкой дорожке они жались друг к дружке, Нюрка с большим трудом пробиралась к затору.
Только вышла за поворот, как столкнулась лицом к лицу с двумя вооруженными людьми. Это они в тесном месте загородили дорогу стаду. Один высокий, широкоплечий, смуглый горец, а второй совсем юный, с первым пушком усов с пышной русой шевелюрой, зелеными ясными глазами.
Нюрка и вскрикнуть-то не смогла, только раскрыла ротик и замерла.
- Вы кто? - наконец выговорила она. - Вы абреки? Кунаки?
Старший утвердительно кивнул головой. Нюрка природным чутьем уловила, что злобы у этих людей нет, а есть усталость, обреченность еще бог весть что.
- Солдаты есть?
- Неа. Они в Первомайке остались. Пьянствуют.
- За какие деньги пьют?
- Телка продали. Пятеро их. Я деда позову?
- Зови.
- Дед? А-а, дед? Иди сюда. Здесь эти… - дальше она осеклась.
- Ты чего там, Нюр?
- Ну иди же!
Старик как увидел двух вооруженных людей, так у него ноги отнялись, он присел на корневище.
- Ну ты, Господи Боже мой!
- Старик, испугался?
- Ну а то!
- Почему не молишься?
- Так отучили молиться-то.
- А кто ты такой?
- Колхозники мы из станицы.
- А телят куда гоните?
- Туда же и гоним в колхоз.
- Чьи телята?
- Ну… это… были ингушские. Как их теперь тута нет, скотину, что не успели разворовать, по колхозам раздали. Этих телят определили в наш колхоз. Аж из Алкуна гоним.
- Старик, у вас раньше бывало так, что ингуши корову, теленка или лошадь уводили?
- Всякое бывало. Где такого не бывает?
- А как вы это называли? - настойчиво спрашивал старший.
- Ну как? Воровством. А как еще назвать?
- А как назвать то, что вы у ингушей уводите целое стадо?
- Так это же по приказу государства.
- Значит ваше государство - вор!
Старик совсем растерялся, повалился на колени и начал слезно молить:
- Я понимаю, вы в обиде. Убейте, коль надо, меня. Только девку не трогайте, отпустите, не надругайтесь. Ребенок еще. Вы же в Бога верующие!
Оарцхо отступил на шаг.
- Ты вставай, старик. Я человек, а не Бог. Почему такие слова говоришь?
- Ну, ребенок же еще! Вся жизнь впереди. Пощадите, ради Аллаха Вашего! Была бы женщина замужняя, куда ни шло. Побойтесь вашего Аллаха!
- Аллах наш и ваш. Ты, старик, подожди. Я хочу понять, почему ты это нам говоришь.
- На неделе у нас в станице две молодухи овечек искали в леску. Их заловили трое ваших. Подстерегали, значит. Сутки не отпускали, пользовались.
- Ты точно это знаешь?
- Бабы рассказывали сами. Один, говорят, был такой страшный, с перерубленным носом, за старшего у них.
Оарцхо посмотрел на землю, о чем-то размышляя. Кивнул головой.
- Вставай, старик. Мы не тронем ни внучку твою, ни тебя. Только, если ты врешь - энкеведешники такие разговоры сами пускают, смотри!
- Я не вру. Говорю, как было.
- Ладно. Помоги ему встать, девушка.
Нюрка бросилась к деду, стала тянуть за руку:
- Дед, вставай. Они совсем не злые. И что это ты так испугался?
Она обернулась к Лешке, взглядом призывая помочь поднять с колен деда. Он поторопился выполнять эту светлоглазую просьбу.
- Э-э, казак, совсем у тебя ноги ослабли.
- Так не за свою жизнь испужался, - за внучку.
- Казак, каждому человеку есть за что бояться: отец, мать, брат, сестра, дети. Сто лет назад вы пришли с большой силой, заняли наши поселения, дали им свои названия и стали жить, а наших людей, кого не убили, прогнали в горы, где мало земли, одни камни. В огромной России вам не хватало земли? Как это называется?
- Так это же когда было… Да не казаки мы вовсе.
- А кто? В станице разве не казаки живут?
- Казаки-то живут. Есть и не казаки. Иногородние мы, русские значит. А то, что ты говоришь - сто лет тому назад как было.
- Хорошо, это давно было. А это когда?
Оарцхо показал рукой на стадо. У старика ответа не было.
- Идите.
- Куда итить-то?
- Домой идите.
- Отпускаете?
- Да, отпускаем.
- А телят забираете?
- Нет. Даем вам в долг. Помните, что вы нам должны.
Нюрка совсем осмелела.
- Пошли, дед. Двух баб Лиськиных что заловили, то бандиты были, а эти нет. Правда же, кунаки? - повернулась она к Оарцхо.
- Правда, дочка, правда. Мы - абреки, а не бандиты.
- Так вы прощевайте! Спасибо, что деда не обидели. Приходите в гости к нам в станицу. Мы на околице живем. Смальцевы мы. Там скворечник дед на груше повесил. Он один в станице. Меня Нюркой зовут. Только ночью приходите, чтобы не увидел кто. Накормлю, харч на дорогу дам. Придете?
Оарцхо наклонил на бок голову, ему стало приятно, но он не хотел давать обещаний.
Нюрка уже совсем по-свойски на прощанье обняла сперва Оарцхо, а он ее благословил, возложив на голову руку:
- Дай Бог тебе счастья и встречи только с хорошими людьми!
- Так вот же я и встретилась с хорошими людьми.
Она подошла к Лешке:
- Прощай, абрек. Это твой брат?
- Да, брат.
- А почему он чернявый, а ты русый? И глаза у вас разные.
- Нас родили разные мамы.
- Твоя мама казачка?
- Нет, русская, она москвичка была.
- Ух, ты, аж москвичка. Эй, кунак, можно я братика твоего поцелую?
- А что ты у меня спрашиваешь? Ты у него самого спроси.
- Так ты старший, а у вас, у кунаков, все у старших спрашивают. Красивый он у тебя!
- Если так, разрешаю, только покрепче.
Нюрка уцепилась обеими руками в пышную шевелюру Лешки и три раза звонко поцеловала, ошалевшего от неожиданности, Лешку прямо в губы.
- Буду среди девок хвастаться, что кунака-абрека зацеловала.
Оарцхо с Лешкой прижались к утесу, освобождая стаду дорогу.
Нюрка помахала рукой на прощанье. А Лешка только приходил в себя.
Оарцхо хихикнул и повернулся назад. Отошел еще шагов двадцать и захохотал во всю грудь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31