- А еще хвастаемся, что мы абреки, храбрые люди! Охо-хо-хо! На моих глазах казачка поймала моего брата за волосы, как барашку, и чуть… Ва-ха-ха! Мы двое вооруженных мужчин ничего не могли сделать. Эш-ш-шахь!
Лешка поплелся вслед за Оарцхо, но не знал, как реагировать на этот смех: то ли самому тоже рассмеяться, то ли обидеться. Решение сразу не приходило, но его грудь ощущала приятное тепло прижавшегося к нему нежного девичьего тела и сладость тех поцелуев. Он облизнулся. Это было впервые.

* * *
А пятеро солдат пришли в станицу под вечер без оружия и без штанов, но при сапогах. Мягкие места у них вспухли до невозможности. Абреки их били розгами, наказав впредь не пьянствовать, продавая ингушский скот. Они были повязаны странным способом. Через рукав гимнастерки орешниковая палка, а руки туго перевязаны у запястья тоненьким ремешком.
Так и шли по улице живыми крестами под хохот всей станицы.
Оказывается, их сопроводили до самой станицы и наказали идти по улице, а кто отойдет от остальных, того пригрозили взять на мушку.
Станица хохотала над вояками целый месяц. Как встретятся двое:
- Ну, кунаки, концерт задали, а?
Ну а казачки же по поводу всех достоинств вояк вообще…
- А у них эти штуки телепаются, как колокольчики!…

Упрямый еврей

Не может быть, чтобы он не боялся смерти. Смерти не боятся только мусульмане, душой и сердцем предавшиеся Аллаху. Но этот керастан, смотрел прямо в глаза, в глаза смерти, не дрожал, не стучал зубами и твердо держался на собственных ногах.
- Нечего разыгрывать комедию. Я не признаю ваш бандитский трибунал. Я офицер Красной Армии и признаю только Советский Народный Суд. Вы не кошки, а я вам не мышка, чтобы вы могли поиграться мной перед смертью. Расстреливайте!
- Ты не хочешь, чтобы кто-нибудь из этих людей защищал тебя перед Трибуналом?
- Нет! Не хочу!
- Почему?
- Для себя считаю за позор, чтобы меня перед этим бандитским трибуналом защищал бандит. Я - фронтовик. Вы меня не испугаете.
- Ты не энкеведешник?
- Нет. После госпиталя направлен сюда. Зачем вам это?
- Значит, отказываешься от защитника?
- Отказываюсь.
- Ну, что ж, ты сам себе вынес смертный приговор, - проронил председатель Трибунала.
Кивком головы это решение подтвердили двое других членов Трибунала.
Абреки отвели офицера в сторону, а двух сержантов поставили перед Трибуналом. Пленные даже не пытались скрыть своего страха. В душе они распрощались с жизнью, они только хотели, чтобы их убили без мучений. «Боевой листок чекиста» столько рассказывал о зверствах бандитов. У одного дрожало колено. На лице - мольба о чем-то.
Дело происходило на поляне в лесу под Датыхом. Кавказский Трибунал решал судьбу отряда, захваченного людьми Хучбарова в Мужичах: офицера, двух сержантов и девяти солдат. Их взяли ночью в школе, где они остановились на отдых. Двое часовых были убиты во время нападения, а остальных повязали сонных. Пленные не подпадали под приговор о расстреле на месте.
- Мы обвиняем вас в убийстве двух пастухов из Галашки. Они даже не были мстителями. В день выселения они находились в горах. Их семьи выселили. Они просто скрывались и пасли своих овец глубоко в горах.
- Они вступили с нами в бой. Они погибли в бою, - ответил один сержант.
- Из чего они стреляли по вас? - спросил судья.
- Из огнестрельного оружия.
- Какого?
Сержанты молчали.
- Лохан, принеси это.
Лохан принес свернутую бурку и разостлал ее перед Трибуналом. На бурке лежал большой кинжал в черных деревянных ножнах, нож, двуствольное ружье и кремневый пистолет.
- Это? - спросил судья.
Сержанты опустили головы и кивнули, что это то самое оружие, с которым два пастуха вступили в бой с целым армейским отделением, вооруженным тремя автоматами, одним пистолетом и девятью карабинами. Не было у них аргументов в защиту себя. Их участь была решена.
- Приведите назад того первого офицера: есть к нему один вопрос.
Тот снова предстал перед Трибуналом, поправил гимнастерку, проверил, все ли пуговицы застегнуты.
- Назови свою фамилию.
- Левко Александр Данилович, старший лейтенант. Еще вопросы?
- Да. Кто ты по национальности?
- Еврей.
- Кто?
- Еврей.
- Ты даже не русский?
- Нет, но какое это имеет значение? Главное для вас: я офицер и воевал с вами.
На поваленном бревне в ряд сидели человек десять мстителей. Один из них поднял руку и встал:
- Я буду защищать этого человека.
- Ты имеешь право, Зака. Мы тебя слушаем.
- Тамада и вы, члены Трибунала и все остальные. Я Зака сын Вахида из Ломзи-юрта. Говорю то, то знаю не по слухам, а точно, как было. Перед самой войной мой дядя купил в городе Грозном дом и жил там над Сунжей в квартале, где жили горские евреи, еще называют их татами. Я у них скрывался целую неделю. Они соблюдают кавказские обычаи, но чтят свою религию. На третий день, как нас выселили, их главный мулла собрал стариков и других мулл для решения одного важного дела. Они это дело быстро решили и объявили всему своему народу. Хорошее слово всегда бывает коротким. Я хочу вам сказать это слово. Вот что они решили: «Народ чеченцев и ингушей изгнали со своей родины, как в древности изгоняли иудеев. Проникнитесь к ним состраданием и да не войдет ни один из нас ни в дом чеченца, ни в дом ингуша и не возьмет с иголки. Проклятье на том, кто нарушит сие». Вот как они сказали. Так и соблюдают. А теперь решайте его судьбу, как подскажет Аллах и совесть. Перед вами стоит еврей - один из их народа.
Зака сел на место.
Долго сидел Трибунал в задумчивом молчании. С одной стороны кровь двух соотечественников звала к отмщению, а они - мстители, с другой стороны это великое Слово.
- Говорите все, - поднял голову Чада, тамада Галгайского Трибунала, - нам тяжело это решить. Кровь братьев тяжелее свинца, а Слово татов, которое огласил Зака, неизмеримо. Что нам делать?
Поднялся Талхиг из Датыха. Он вздохнул несколько раз, сжался в плечах, а на лице отразилось душевное напряжение:
- Я не знаю это правда или нет, но от одного ученого человека я слыхал, что мы живем на этой земле десять тысяч лет. Десять тысяч лет рядом с нами живут и другие народы. Кавказ - мешок народов. Мы жили, как живут соседи в любом месте - ни хуже, ни лучше. Роднились. Бывало хорошее и плохое. Мы кушали их хлеб-соль, они - наш. Но вот нас постигла Черная Среда. Ни один народ не сказал Слово Сострадания, ни христиане, ни мусульмане - наоборот бросились растаскивать то, что от нас осталось, пот и кровь наши и наших отцов, только наши кавказские таты сказали это. Слово.
Талхиг шел к Трибуналу, держа руки так, как будто нес на них что-то весомое, хрупкое и дорогое.
- Чада, я настаиваю, чтобы этот еврей ушел от нас с миром в знак уважения к тем…
- Мы так думаем все, - подтвердили остальные.
Чада повернулся направо - и судья справа кивнул головой в знак согласия. Чада повернулся налево - тоже самое, а потом огласил приговор:
- Офицер Александр, ты участвовал в убийстве двух наших людей, мирных пастухов. Ты командовал. По Закону Справедливости ты достоин смерти, как и двое этих твоих товарищей. Мы тебя отпускаем за то Слово, что сказали таты. Пусть до них дойдет наше решение, наша благодарность.
- Вы объявили евреям амнистию? - усмехнулся этот упрямый офицер. - Вот так дела!
Молодой человек принес плащ-палатку, пояс с пистолетом и автомат.
- Вы даже не разоружаете меня?
- Нет. Иди с честью.
- А эти двое?
- Мы их расстреляем.
- А солдаты?
- Они получат по двадцать палок, потом мы их отпустим.
Еврей нагнулся, чтобы поднять пояс с пистолем, но передумал и выпрямился.
- Я остаюсь.
- Почему? Не хочешь жить?
- Хочу, но не такой ценой. Вы мне сохраняете жизнь, но не честь.
- Как, так?
- А вы бы, как вас называть? Абреки? Согласились уйти от смерти, предав товарищей, бросив их в руках врагов? Я буду живой и невредимый уходить и услышу, как вы их убиваете. Нет! Я остаюсь. Не знаю, что там решили ваши эти горские таты, может, кто легенду красивую сочинил, но за уважение спасибо. За это стреляйте сразу в сердце, чтобы я не мучился. Но, а насчет этих пастухов, действительно, я поторопился и отдал приказ на поражение. Кто его знал? Мальчик пальнул из кремневки… Так получилось, что поделаешь. Война! А вы вроде нормальные люди. Что здесь на Кавказе творится? Ничего не понятно. Теперь с этими вашими горцами-татами вообще запутали меня. Все… все.
Он махнул руками, отошел и стал рядом с теми двоими, готовый разделить их участь.
Трибунал вынес новое решение:
- Сержантов и рядовых солдат отпустить, отменив наказание палками, еврея отпустить при полной экипировке.
Они даже не распрощались толком, не поблагодарили словами - просто ушли, не вполне веря тому, что их освободили, а вдруг эта уловка бандитов, такая их игра в охоту - подстеречь и расстрелять по дороге.
Но с ним пошли два абрека, и они вывели пленных на трассу Москва-Баку. Парень помоложе показал направо и налево.
- Туда Грозный - далеко, около ста километров, туда Буро - около сорока.
Абреки повернулись назад и молча ушли. Отделение в полном составе двинулось к Орджоникидзе.
В городе их задержали и подвергли строгому допросу. Они рассказали, как было. Потом их подвергли повторному допросу, по протоколу-сценарию, составленному в НКГБ.
Перед Александром положили отпечатанную на плохой машинке бумагу, в которой говорилось «о дерзком нападении банды кулацких пособников фашизму из чеченцев и ингушей». И так далее - явный наговор.
- Подпиши и иди себе в часть.
Александр отказался, упрямо ответив:
- Тут не правда. Этого не было. Ничего такого не было.
И сержанты и солдаты тот протокол подписали. В нем говорилось, что «старший лейтенант Левко Александр Данилович вошел в преступный сговор с бандой чечено-ингушского отребья из кулацких пособников фашистам, своими действиями чуть не погубил весь отряд, который ему был доверен, как опытному офицеру-фронтовику».
Его судили военный трибунал с такой формулировкой приговора, дали десять лет каторжных работ.
- Левко Александр Данилович, вам понятен приговор военного трибунала? - спросил судья.
- Не все, - ответил бывший офицер, - почему мне так мало дали «за сговор с бандой чечено-ингушского отребья из кулацких пособников фашистам», да если еще при том я «своими действиями чуть не загубил весь отряд»?
- Не беспокойся: отсидишь десять - добавят еще. С этим у нас запросто.
Александр сохранял неподдельное спокойствие. Это спокойствие на него нашло, когда абреки вывели его с отрядом из бамутского леса, и он спокойно зашагал по грейдеру в сторону Орджоникидзе. Какие странные вещи с ним произошли? Приключения да и только! Но очень опасные приключения с риском для самой жизни. Он рисковал жизнью на фронте. К этому привыкаешь, но чтобы в течение месяца тебя судили два трибунала -…
В его армейскую жизнь вторглись какие-то чеченцы и ингуши, о существование которых он понятия не имел до прибытия на Кавказ. Какие-то таты - евреи. Он сам - еврей, ну и что? Мало ли разных евреев на свете! Какое-то слово каких-то раввинов, столь дорого оцененное этими странными людьми из леса. Надо в этом разобраться. Он будет разбираться и дойдет до истины.
Иногда ночью он просыпался на лагерных нарах и задавал себе вопрос: «Почему я, фронтовик, здесь? Как такое могло случиться?». Вспоминал события последних лет и успокаивался. Семья о том, что его постигло, узнала через три года, как его осудили. Здесь в тайшетском лагере был один маленький, юркий человек со смуглым лицом и жгучими черными глазами - Юрик Рамзанов. Он все мог: достать чай или кофе, договориться о чем-либо с начальством, но за определенную «смазку».
- Юрик, ты откуда родом? - спросил у него как-то Александр.
- Я - кавказец! - ответил тот гордо.
- А кто по национальности?
- Тат.
- Тат? Горский еврей?
- Ну допустим. А в чем дело?
- Ты не из Грозного случайно?
- Случайно из Грозного.
- Я тоже еврей.
Тат отошел на два шага, несколько раз измерил его взглядом с ног до головы:
- Ты какой-то слишком аризированный: белокожий, белобрысый и курносый. А посмотри на меня: вот облик истинного древнего еврея. Особенно важен нос. Посмотри. А у тебя что? Мне стыдно за тебя!
Они подружились… на всю оставшуюся жизнь.
А потом Александр спросил о том решении раввинов.
- Да, так и было на самом деле. А ты откуда это знаешь?
- Еще бы мне не знать. Из-за этого решения я и получил десять лет каторги. Я - витебский еврей.
Александр рассказал свою историю.
- И что? Соблюдают наши это решение?
- Есть такие, которые ничего не соблюдают, но в основном - да, соблюдают. Вот, например, наша семья, одиннадцать человек: отец, мать, бабушка и восемь детей. У нас была двухкомнатная квартира на втором этаже по улице Августовских событий. А напротив жили чеченцы Мусаевы в четырехкомнатной квартире. У них сын учился в каком-то институте, так они продали в селе все хозяйство, скот, овец и купили эту квартиру. Семья небольшая, всего пять человек: отец, мать, дед, дочь-школьница и тот сын. Дядя Согип одну комнату отдал в наше распоряжение. Каждый вечер, ровно в десять часов дядя Согип широко открывал свою и наши двери и отдавал громко команду:
- А ну, босой команд, перрод на бай-бай!
Мы, шестеро малышей, хватали каждый свою подушечку и, как мышки, перебегали в их квартиру, в эту комнату, на ночлег.
Там на полу лежал толстый и мягкий ковер, на всю комнату. В углу сложены аккуратно одеяла, одно на двоих. Тетя Айша обходила с подносом, угощала чем-нибудь: то яблоками, то грушами, то конфетами, то пряниками… понимаешь - каждый вечер. И не уснем, пока не принесет. А однажды тетя Айша долго не шла, и сестренка, ей пятый годик шел, звонким голосом кричит туда к ней:
- Тетя Айша, ты скоро придешь? А то мы заснуть не можем.
Лицо Юрика исказилось некрасивой гримасой, голос дрогнул, по лицу покатились слезы.
- Ты что? Да ты успокойся! Совсем раскис!
- Вот, Саша, как мы там жили, по доброму, как родные… Бывало всякое.
Большой Александр нежно обнял маленького, щуплого, лысого Юрика:
- Успокойся! Теперь я понял смысл поступка горцев-ингушей, которые судили меня своим трибуналом. Моим адвокатом стал один чеченец из Грозного, он защитил перед собратьями и мою честь и мою жизнь. Мне не жаль этих десяти лет, и я горд за свой народ… А раньше до этих трибуналов, я и не знал, что есть евреи, которые называются татами.
- Самые древние и чистокровные… - настаивал Юрик.
- Да, да, хорошо. Пусть будет по-твоему. Юрик, тебя за политику посадили?
- Нет, что ты? За воровство. Я люблю прибрать, если что плохо лежит. Болезнь у меня такая с детства.
- А вот, когда их увезли, тех чеченцев, что на вашем пролете жили, вы… их вещи… не…?
- Ты чего?! Мы их вещи? - как разобиделся тут Юрик, что даже побледнел. - Отец нас убил бы, если б что взяли! Он в первую же ночь запретил детям на ночлег там укладываться. Другие брали, а таты нет. Такой мы народ: решено - как отрезали.
- Я буду вами гордиться - моими братьями. Ладно, Юрик, давай мириться: признаю, что вы самые древние и чистокровные…
- То-то же!

Аслан-энкеведешник

Абреки умеют разжигать костер и знают, когда и где его можно разводить. Человек, лишенный возможности пользоваться жильем, учится оценивать любое место с точки зрения укрытия от врага и отдыха.
Когда новый человек приходит к разведенному костру, он прежде всего взглядом высвечивает для себя ландшафт и говорит:
- Хорошее место.
Это значит - здесь не ветрено, а издали не виден свет их костра. А еще это значит, что при неожиданном нападении здесь удобно обороняться и скрыться в выбранном направлении.
Тамада послал парня сменить на верху наблюдателя. Скоро к костру спустился аккуратный, чисто выбритый мужчина лет сорока. Он прислонил карабин к кустику, присел на полено, стал греть руки. Ему налили из котла бульон, положили на дощечку кусок баранины и хлеб.
- А вы ели? - спросил он.
- Мы поели, Аслан. Кушай. Сытого человека, говорят, холод не берет.
Аслан отхлебнул горячего бульона, стал есть неторопливо, тщательно пережевывая пищу. У него было совершенно серьезное, задумчивое лицо. Он быстро насытился, достал портсигар и закурил. Опять задумался, глядя на огонь.
- Аслан! Ва Аслан! - обратился к нему дотошный Башир. - Можно я задам тебе один вопрос?
- Да? Ты мне? Вопрос?
- Да, вопрос. Ты не рассердишься.
- Нет, не рассержусь.
- Правда, Аслан, что ты принимал участие в том собрании, где нашему народу объявили приговор?
- Правда. Я был там.
- Расскажи. Как это было? Это интересно всем. Ты никогда не рассказывал.
- Это неприятно рассказывать.
- Но мы хотели бы знать, как это произошло.
Он аккуратно бросил окурок в огонь, откинулся чуть-чуть назад и посмотрел на всех, вроде желая понять, действительно они все хотят знать, что произошло в тот злосчастный день.
- Я работал тогда в НКВД…
- Ты - в НКВД?! - изумились самые младшие.
- Да, в НКВД. И я ловил когда-то абреков. Я гонялся за ними по горам, а они устраивали мне засады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31