- Покажи мне, где стоит старая уборная.
- Это там, в саду. Там бурьяном заросло.
- Ничего, я пройду.
Они слышали, что поселенцы напуганы и боятся ходить в лес за дровами, вырубают для топки фруктовые деревья. Но что до такой степени…
После намаза он послал за отцом семейства. Тот пришел и остановился в дверях комнаты.
- Проходи, Аполлун, садись. Мы хотим поговорить с тобой.
Мальчик побежал и принес для отца табуретку.
- Аполлун, за домом был большой сад. Но там торчат одни пеньки. Почему вы вырубаете фруктовые деревья?
Осетин опустил голову и молчал.
- Я догадываюсь, что деревья пошли на дрова: во дворе, где вы колете дрова, лежат поленья от абрикоса, желтые, прямо золотом отливают. Здесь же рядом лес. Твой сад кончается - лес начинается.
- Страшно. Говорят, беглые ингуши убивают любого, кто попадается им.
- И что вы вообще не ходите в лес за дровами?
- Раза два-три в год колхоз вызывает милицию, целый отряд. Тогда ходим, и то старики и дети. А так страшно. Вы совсем не похожи на ингушей: не кричите, ничего плохого не делаете. Весной этого года в Райдзасте такое произошло… вы, наверное, не знаете. Ой-ой-ой!…
- Аполлун, мы знаем, что там произошло: одного убили, двоих ранили и всех свиней, которые паслись на кладбище, постреляли. Так?
- Да, постреляли…
- В Райдзасте колхозники построили клуб из надгробных памятников ингушей. Хотели еще свинарник построить. Это хорошо?
- Нет, это плохо…
- Ты, Аполлун, хоронил кого-нибудь из близких?
- Тут не хоронил.
- А там на своей родине?
- Хоронил: мать, отца, бабушку, старшую сестру, от болезни умерла…
- Если бы мы, ингуши, пришли туда, на твою родину, и начали разрушать могилы твоих близких, ты бы нам спасибо сказал?
- Нет, ингуш, не сказал. Я сильно расс… обиделся.
- Скажи, Аполлун, то слово, которые ты хотел сказать. Мы не обидимся. Это правильное слово.
- Если бы кто разрушил могилы моих родственников, я бы рассердился. Мертвые пусть лежат. Их нельзя трогать. За это есть проклятье.
- Вот, Аполлун, ингуши рассердились, когда увидели, что пришли чужие люди, стащили памятники с их могил, построили себе клуб для танцев и хотят еще свинарник строить. На этом кладбище похоронена моя тетя, сестра матери. Ее могилы я не нашел - памятник унесли, он теперь лежит в стене клуба. Это настоящее свинство, за такое дело мы караем на месте преступления. А простых жителей мы не обижаем ни словом, ни оружием. У тебя коса есть?
- Какая коса?
- Которой сено косят.
- Да, есть.
- Найди ее, пошли со мной.
Солтмурад и Аполлун вошли в сад через старую калитку. Бурьян стоял стеной в человеческий рост. Солтмурад косой проложил дорожку к старому туалетному домику, скосил большую площадку перед дверцей, остановился:
- Будете теперь ходить сюда. В комнату больше не ходите. И еще, Аполлун, скажи своей дочери пусть умоется, а то намазалась сажей. Мы не оскверняем дом, куда входим. Никто к твоей дочери и пальцем не прикоснется…
Троих молодых своих товарищей Солтмурад послал в лес за дровами, и они через час приволокли по две буковых жерди. Семья на это смотрела с изумлением и с каким-то недоверием.
- Их запугивают нашим именем. Агитаторы из райкомов и милиционеры распространяют о нас жуткие слухи. Говорят, что беглые ингуши убивают всех подряд, что трогают женщин. Своим благородным поведением мы должны доказывать обратное, но пакостников, покушающихся на наши святыни - карать на месте, другого способа остановить это дикарство у нас просто нет. Над такими должен висеть страх, - учил опытный Солтмурад молодых товарищей.
Они ушли только к вечеру следующего дня. Привели из лесу коней.
- Аполлун, извини за беспокойство. Позови жену.
Женщина вышла из дома и стала у порога.
- Хозяйка, спасибо за хлеб-соль, за горячую еду, и не думайте о нас плохо. А ты, Аполлун, как мы уедем через часа два сходи в сельсовет и расскажи о нас. Скажешь, что с отрядом в семь человек был Солтмурад, брат Ахмада Хучбарова.
- Ты брат Ахмада Хучбарова?
- Да. Если потом узнают, что мы у тебя были, а ты не донес, тебя будут таскать. А так ты ничего не мог сделать против целого отряда вооруженных людей. Но плохого о нас никому не говори, говори все как было. Мир вам!
Они выехали со двора.
Вдруг Тузар зычным голосом закричал им вдогонку:
- Мой отец не пойдет в сельсовет! Мой отец не пойдет доносить!
Солтмурад резко осадил коня и развернул его. Увидев мальчика в решительной позе, он соскочил с седла, подошел к нему и обнял.
- Тузар, ты сто раз лучше, чем я думал о тебе. Я не считаю твоего отца способным доносить. Я просто не хотел, чтобы вас мучили из-за нас.
- А ты бы, Солтмурад, пошел в сельсовет, если бы я и мой отец были на твоем месте?
- Прости меня, дружок! Прости! Я виноват! - голос у Солтмурада дрогнул. - В этом маленьком теле настоящая мужская душа.

Угощенье из НК
ГБ
- Бечер, почему ты удивляешься каждый раз, как я прихожу? Это дом брата моего отца, значит мой дом. Я раньше сюда приходил, когда хотел, и теперь буду приходить.
- Ингуш, я боюсь. Узнает милиция, придет, будет стрелять. Здесь дети, жена… Ты будешь стрелять, они будут стрелять…
- Боишься за семью? Я это понимаю. Но ты не бойся, милиция меня не застанет в этом доме. Я знаю, когда приходить на ужин. В прошлом месяце они у тебя четыре дня в засаде сидели. Помнишь? А ты черную рубашку на забор не повесил, как мы договорились.
- Я повесил, кто-то снял.
- Нет, Бечер, не вешал. А я коня у них увел. В саду стоял. Я видел как ты его кормил, зерно в таз насыпал, свежей травы принес, гладил. Значит у Бечера гости, думаю, ему теперь не до меня. Ты ушел в дом - я сел и уехал. Хороший конь.
- Они теперь с меня требуют коня, говорят, что я помог вору увести его.
- Это ты врешь. Бечер, тебя за гостеприимство не благодарю, но хозяйку твою за труды благодарю.
- Ты уходишь, ингуш?
- Да, мне пора. Чувствую, что скоро здесь будут другие гости.
- Какие еще гости ночью? Но если надо уйти… Знаешь, мы тебе сумку с едой приготовили. Забери с собой…
- Приготовили? А ну принесите.
Бечер послал жену за этой сумкой.
- Там хлеб, сыр и мед. Кушай на здоровье! Ты нам плохое не сделал.
Женщина поставила сумку из мешковины перед ночным гостем на стол, сразу повернулась и ушла, стала возиться возле буфета с посудой.
Соандро развязал котомку стал класть содержимое на стол. Домашний круглый хлеб, разрезанный пополам и сложенный вдвое. Полсыра овечьего, завернутого в желтую бумагу и мед в баночке.
- На три дня хватит одному мужчине. - Соандро посмотрел в упор на Бечера. - А может навсегда хватит? А?
- Как навсегда? Всего один хлеб. Я такого полхлеба съедаю, когда сильно проголодаюсь. Что навсегда?…
- Мы с тобой сейчас, Бечер, из этого немного покушаем.
Боковым зрением Соандро увидел ужас на лице женщины, а Бечер весь покраснел и на лице появился пот.
- Мы уже кушали…
- Но мед и сыр не кушали. Чуть-чуть попробуем.
Абрек отрезал два тонких ломтика хлеба, намазал густо медом, отрезал по кусочку сыра.
- Бечер, ты съедаешь сыр - потом я. Потом мы с тобой съедим по кусочку хлеба с медом. Но ты будешь есть первый. А потом запьем это: ты сперва - пивом, я потом - водой.
Хозяин сидел, как каменный, выпученные глаза неотрывно смотрели на снедь.
- Кушай! - этот вооруженный человек не шутил. Ничего хорошего взгляд его не обещал. - Бери сыр, Бечер! Бери! Бери!
- Я… Я… не могу это кушать… это… это же…
- Что это?
- Не хорошо это… нельзя кушать… мне милиционер дал… сказал, что посадит, если не отдам тебе…
Он рухнул на пол и пополз к ногам гостя:
- Ингуш, не убивай! Я не виноват.
«Какие странные люди! - подумал Соандро, глядя на обеих супругов, валявшихся у его ног с протянутыми к нему руками. - Только что готовы были отравить безвинного человека, как бешенную собаку, а теперь стоят на коленях, как перед Богом, молят о пощаде».
- Где живет этот милиционер?
- В Райзасте.
- С маленькими усиками под носом? Он всегда ездит на арбе.
- Да.
- А как он тебя узнал?
- Он мой родственник.
- А как он узнал, что я сюда прихожу, если ты ему не рассказал?
Тяжелый вопрос. Супруги стали биться головой об пол, проклиная той день, когда приехали сюда жить.
Соандро собрал «угощение» в сумку, встал и вышел, ни слова не говоря поверженным.
Милиционера нашли мертвым в арбе у ворот своего дома. Лошадь была выпряжена и привязана к забору. Под арбой лежала дохлая собака, перед ней - кусок круглого домашнего хлеба.
Мертвый был распят в арбе за руки и за ноги. Глаза страшно выпучены, из рта - рвота. У изголовья стояла сумка с продуктами.
Никто в Райзасте не понял, что тут произошло. Но в районном отделе НКГБ были осведомленные.
Бечербека и Заиру забрала милиция. Оба рассказали все, что знали. Допрашивал некий лейтенант Майрбек.
Девушка не понимала, чего от нее хотят.
- К тебе ингуш приходит?
- Да. Он хозяин дома, в котором мы живем.
- Как его зовут?
- Не знаю.
- Он часто приходит?
- Когда захочет, тогда и приходит. Посидит. Покушает, что у нас есть и уходит. Он долго не сидит.
- И все?
- Все.
Девушка отвечала абсолютно искренне, а из нее это вытягивали четвертые сутки.
- Ты врешь! - рассердился лейтенант, - ты врешь. Ты лежишь под ним, сука!
- Это неправда. Он даже руки не подает, когда здоровается.
- Неправда!
- Нет, правда. Что вы от меня хотите? Зачем мучаете? Вы же мужчины, осетины.
- Сейчас все выясним. Посмотрим, какая ты честная.
- Кто говорит, что я нечестная?
- Твой дядя Бечербек говорит, что ты гуляешь с ингушом-бандитом. Довольная ты? Он говорит, что ты - шлюха!
Девушка заплакала от обиды и бессилья.
Лейтенант послал милиционера с запиской в районную больницу. После обеда пришла воач и подвергла Заиру прямо в камере унизительному осмотру.
Через десять минут она вошла в кабинет следователя и коротко бросила:
- Она девственница. Справку писать?
- Вы не ошиблись?
Ворач усмехнулась.
- Там ошибиться невозможно. Так писать?
Бечербека отпустили, а Заиру держали еще несколько дней. От нее добивались согласия на выдачу «ночного гостя».
- Я не буду этого делать.
- Почему?
- Я боюсь. Он меня тогда убьет. И он нам ничего не сделал. Поймайте его сами. Отпустите меня домой, у меня там немой брат. Кто за ним присмотрит?
- За ним дядина жена присмотрит.
- Она нас не любит.
- Слушай, ты не должна бежать к нам, когда он придет. Очень просто: повесишь свой платок на веранду, вроде случайно оставила. Если висит платок, мы будем знать, что он там. Не бойся, мы не будем брать его в твоем доме, мы его выследим и возьмем совсем в другом месте.
- Это ваши мужские дела. Я боюсь, - твердила девушка, - у вас ружья, разное другое оружие. Вы мужчины. Я слабая. У меня больной брат, он там один и сидит голодный.
После очередного допроса Заиру отводили в камеру.

* * *
Мальчик лежал, повернувшись к стене, и спал. Соандро зажег коптилку, присел у кровати, осторожно дотронулся до худого плечика.
- Сосо, - позвал он, хотя тот не мог его слышать.
Сосо зашевелился, повернулся, лег на спину и только тогда открыл глаза.
- Ы-ы!
Мальчик вскочил, сел на кровать и, уткнувшись в свои колени, заплакал. Потом поднял голову, жестами и мимикой пытался рассказать о своем горе. Его худые плечики вздрагивали, как крылышки птицы, что зимой сидит на ветке, которую качает холодный ветер.
Соандро стало жаль несчастного.
- Ничего, Сосо, скоро Заира будет дома. Ее отпустят. За что ее сажать?
Выплакавшись, мальчик стал изображать, как милиционеры потащили Заиру, а она упиралась, но ее потащили. А один из них вот так, два раза пнул ее ногой. А он, Сосо, уцепился вот так вот за сестру. Но его ударили. Смотри. Левая щека вспухла, под глазами черные пятна. Он, Сосо, упал. Голова пошла, вот так вон, кругами.
- Не переживай, Сосо. Вернется Заира.
Он прижал мальчика к себе и погладил по спине. Тот начал успокаиваться.
- Ты кушал? - Соандро показал пальцем на него, а потом на рот.
Мальчик утвердительно кивнул головой, сорвался с места, достал с полки миску. Там была поджаренная на печке кукуруза. Соандро из сумки вытащил кусок хлеба и рыбную консерву. Сосо немедля приступил к трапезе, консерву вскрыли старым ножом.
Соандро на миг задумался, удивился самому себе. Как так получилось, что он, изгнанник, потерявший все, что у человека может быть, сочувствует тем, кого должен ненавидеть? Ну и что, что они бедные? Они заняли его Родину, его дом, его будущее. Разве так можно?
Он встал и вышел, оставив мальчика доедать свой поздний ужин.

* * *
Майрбек направился к лошади, легкой походкой довольного собой человека, поскрипывая новыми сапогами. Он немного торопился. Боясь за шинель, что бросил на круп коня, уходя в столовую. Бывало, что здесь вещи пропадали. Шинель, черт с ней, там, в кармане лежали документы. Шинель лежала на месте. Он, по привычке, хлопнул рукой по седлу, и оно легко поддалось. Подпруга? Он даже удивиться не успел…
- Тебя зовут Майрбеком?
Офицер хотел сделать резкое движение в сторону говорящего, рука машинально потянулась к кобуре. Эту руку перехватили железной хваткой: а горла коснулось что-то тонкое, очень тонкое. Он повернул глаза в бок и увидел в вечернем свете лезвие длинного кинжала.
- Ты следователь?
- Да.
- Лейтенант Майрбек, если с головы Заиры упадет хоть один волос, с твоих плеч упадет голова. У тебя жена есть?
- Есть.
- Сестры есть?
- Есть.
- Двое детей?
- Да.
- Подумай о них. Заира завтра будет дома. Мы договорились?
- Да.
Блеск стали исчез. Лейтенант осторожно повернул голову - никого. Он опять взялся за седло, но оно поползло по боку коня - подпруга была подрезана.

Заира

Он сидел на шатком табурете посередине этой бедной хижины и, понуро склонив голову, слушал рассказ Заиры, как ее с дядей Бечербеком вместе отвезли сперва в местную милицию, там допросили, пугая всякими бедами, даже тюрьмой. В тот же день ее забрали в НКВД. Здесь старались хитрить, обманом выманить у нее то, что им нужно было. А так как ей нечего было сказать, они тоже рассердились и бросили ее в каталажку.
- На четвертый день меня перевезли в НКГБ. Я не знаю, какая между ними разница - все они одинаково злы, несправедливы и жестоки. Знаешь, что они со мной сделали?… Пришли двое мужчин и женщина врач, положили меня на нары и смотрели.
- Что смотрели? - Изумился Соандрою - Ты, что, заболела в этой тюрьме?
- Нет. Я была здорова. Бечер сказал им что я…
Она долго молчала, глядя себе под ноги.
- Заира, - строго сказал Соандро. - Ты договаривай, что им сказал твой родной дядя Бечер?
- Ну… Что мы с тобой как муж и жена. И что может быть я уже беременна.
Соандро нервно зашевелился, хлопнул сильно по колену и про себя произнес по-ингушски:
- Какие подлые люди! Какие грязные. Меряют всех по себе. А дальше…
- Вот, оказывается, почему они называли меня ингушской постельной тряпкой. Я не знаю, что им сказала врач, но больше меня не били, угрожали осторожно, старались уговорить.
- И что они хотели?
- Чтобы я тебя выдала.
- Каким образом? Вот я приду сюда, а ты куда-то уйдешь спешно - разве я дурак, чтобы не догадаться, куда ты пошла?
- Нет. Никуда уходить не надо было. Просто я должна была повесить на веранде свой платок, а они дали мне слово в этом доме тебя не брать, выследить и поймать где-то в другом месте.
- Они тебе что-то обещали?
- Обещали. Хорошую дойную корову или, на мое усмотрение, пять овец. Целое богатство для нашей бедной семьи.
- Ты согласилась?
- Нет.
- Ты даже пустого обещания им не дала?
- Нет, ингуш, если бы я дала обещание, они бы постоянно приставали пока или тебя не убьют или меня.
- После этого тебя сразу отпустили?
- Нет, через двое суток. Сам следователь, лейтенант Майрбек, открыл камеру, дал мне в руку каких-то денег и, сладко улыбнувшись, сказал: «Иди, Заира, домой. Видишь, у нас такая работа, постоянно ловим бандитов, а люди не хотят правду говорить…» Я бросила деньги ему под ноги и пошла, кто-то сунул мне в руку какую-то бумажку, которую потом отобрали у выхода.
Он хотел постичь истинную суть ее слов. Что ей стоит повесить этот платок на веранду. Его поймают, помучают месяца два в Первомайском, а потом расстреляют. Она получит дойную корову и будет счастлива, глядя на глухонемого брата, как он выпивает целый литр парного молока. Счастье. В чем оно? Наверно, его много разного. Оно имеет размеры и каждому годится только его размер.
Вот он лишился всего на свете. Мать умерла до войны, оставив отца одного. Он больше никогда не смеялся. А, садясь вот за этот трехногий шу, за которым сейчас кушает немой брат Заиры, отец вздыхал каждый раз и тихо шептал губами: «Э-э!… Фердовс! Фердовс!»
Отец умер второго февраля 1944 года, ушел из этого мира, возложив на него единственный долг в этом мире: деньги, которые дал ему друг аварец Хали на покупку лошади. Он собрал эту сумму и отправился в глухие дагестанские горы. Друг отца его держал целую неделю. А однажды прибежал родственник и сообщил, что ичкерийцев * выселяют. Солдат нагнали больше, чем против немцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31