Вот это удача! Чего зря добру пропадать.
– С вами, иродами, все пропил, домой не с чем показаться. А этот не обеднеет, небось полны карманы медяков… Стой смирно и по сторонам поглядывай! - прикрикнул артельщик на бестолкового Кольку.
Засунув руку в нагрудный карман шубы, он сразу нащупал портмоне. А когда раскрыл мокрый кожаный кошелек, то на мгновение зажмурился. В секции для купюр плотными рядами жались туго втиснутые красненькие и синенькие бумажки. От радости у Матвея перехватило дыхание. Вот и сбудется его мечта. Купит лавку, заживет по-людски.
Человек по-прежнему что-то шептал и улыбался.
– Чаво он? - трусливо спросил Колька.
– Известно, чаво. Пьяный до полусмерти, душа просит отпустить, а тело не дает.
– А еще лыбится!
– Хорошо ему, вот и лыбится, - Матвей нашарил в другом кармане записную книжечку в потертом кожаном переплете. На промокших страничках расходились чернильные пятна. Семенов полистал ее, надеясь найти ассигнации. В середине книжечки вместо страниц остались рваные ошметки. Нет, это добро не продать. Матвей швырнул находку в прорубь.
– Михалыч, давай скорее, совсем светает, как бы не попасть в беду, - вконец замерзший Петр решился подать голос.
Матвей приподнял лежащего за шею.
– Ну-ка, подсоби, Петька! Мех вон какой отборный. Такая шуба коровы стоит.
Петр помог придержать. Матвей быстро содрал шубу и кинул на волокуши.
– Михалыч, он же теплый… - с ужасом проговорил Петр.
– А тебе не один хрен? Что стоите, живо тащи что осталось! - шипел Матвей на застывших работников.
Мужики сняли пиджак, жилетку и брюки. Сорвали пару щегольских лаковых ботинок, бархатный галстук и тонкую сорочку.
Матвей комкал мокрые вещи, опасливо поглядывая по сторонам и подгоняя матом неумелых подручных. Надо спешить, вот-вот народ появится. И вправду, светает. Вскоре на спасенном остались только исподняя рубаха и мокрые подштанники.
– А теперь кончай дело, - приказал артельщик.
– Что «кончай», Михалыч?!
– В прорубь, вот что!
Петр и Колька переглянулись и поняли друг друга без слов.
– Ты, Михалыч, как хочешь, но мы на душегубство не согласны. На каторгу - иди, а нас не вмешивай, - решительно сказал Петр за всех.
Матвей хотел было рявкнуть на неразумных, но решил не терять время. На таком морозе этот и получасу не протянет. Сам Богу душу отдаст.
– Ладно, наработали на сегодня. Пошли в трактир чаем греться!
За пазухой старшего Семенова согревались золотые часы, цепочка и кошелек, полный денег.
– Васька, трогай!
– Но-о, окаянная! - подстегнул лошаденку окончательно протрезвевший Васька.
На льду, рядом с черной ямой полыньи, остался лежать мужчина в мокрых кальсонах и нательной рубахе, плотно прилепившейся к телу. Его глаза слепо смотрели в серое небо. Он улыбался.
3
Кто-то упорно стучал в дверь спальни.
Не отпуская щеку от мягкого тела подушки, Ванзаров открыл глаза. Стрелки на часах показывали половину восьмого.
Стук не прекращался. На такое безобразие в семь тридцать утра было способно только одно живое существо в доме.
– Ну, что такое? - недовольно откликнулся коллежский советник.
– Вставайте, ваше благородство, - ответил ворчливый женский голос.
Глафира! Этот диктатор и сатрап ванзаровской семьи, который прикрывается юбкой кухарки, эта наглая баба, которая позволяет себе прерывать сон лучшего сыщика столицы, эта…
Ванзаров мог бы бесконечно перечислять все отвратительные качества старой няньки его жены, которая досталась им по наследству. Ей прощалось и гнусное бурчание, и все грехи - вплоть до утаивания мелкой сдачи. Глафира была совершенно беспардонна, но бороться с ней сыщик не решался.
– Глафира, что еще надо?!
– Мне ничего не надо, а вас вот спрашивают, - пробурчал из-за двери противный старческий голос.
– Да кто там пришел в такой час?!
– Никто не пришел. По ящику просят.
– Глафира, сколько раз повторять: это не ящик, а телефонный аппарат! Вы служите в приличном доме. Повторите…
– Парат…
– И то, слава богу!
– Так к ящику подходить будете, или сказать, что будить не велели?
– О господи! Скажи: сейчас буду.
Ванзаров заставил себя сбросить одеяло. Проснуться даже на пять минут раньше срока было для него страшнейшим испытанием. Он отыскал под кроватью шлепанцы и, дрожа утренним ознобом, натянул байковый халат.
Телефон на квартиру сыщику провели еще два года назад. Но Ванзаров все никак не мог привыкнуть к тяжелому массивному ящику фирмы «Эриксон Л. М. и К°», висевшему на стене в гостиной, словно покрытый дорогим ореховым лаком скворечник. В глубине души Родион Георгиевич побаивался всех этих технических новинок. Он был сыном спокойного девятнадцатого века.
Ванзаров шел по коридору скромной пятикомнатной квартиры, которую снимал на пятьсот рублей квартирных денег, добавляемых к годовому жалованью, и с удовольствием прислушивался к звукам просыпающегося дома. На кухне Глафира препиралась с дражайшей супругой Софьей Петровной. Из детской доносился щебет проснувшихся дочек, спорящих, кто сегодня поведет на прогулку куклу Лили. Звуки и запахи родного дома подняли Ванзарову настроение.
Он приставил к уху слуховой рожок телефона и строго сказал в черную воронку амбушюра:
– У аппарата…
– Здравствуйте, Родион Георгиевич. Разбудил?
Ванзаров пожалел, что так долго плелся к аппарату.
– Что вы, Николай Александрович, я уже час как на ногах. Работаю с бумагами. Прошу прощения, никак не мог предполагать, что вы…
– Ничего, я привык без церемоний. Как настроение? - сухо поинтересовался телефонирующий.
– Спасибо, бодрое. Чем могу служить?
– Да господь с вами, Родион Георгиевич, чем вы мне можете служить! Если только по-приятельски…
Остатки дремоты у сыщика улетучились. На том конце телефонного провода был не кто иной, как заведующий Особым отделом полиции статский советник Макаров. Ванзаров приготовился к любой неожиданности.
– Слушаю внимательно, Николай Александрович.
– Сами понимаете, время неспокойное. Вчера Путиловский забастовал, кругом волнения, прокламации всякие. На днях наши армейские куропаткины героически сдали Порт-Артур, эдакие молодцы. А у меня людей не хватает, за всем не уследишь. Вот и приходится вас беспокоить…
В гостиную заглянула Софья Петровна и показала знаками, что завтрак уже на столе. Ванзаров изобразил на лице крайнюю занятость и послал супруге горячий воздушный поцелуй.
– …по таким обстоятельствам… - продолжил голос в трубке. - У нас на днях пропал лучший сотрудник.
– Как это «пропал»? - Ванзаров позволил себе явно ненужный вопрос.
– Должен был прибыть на новогодний банкет в «Дононе» - не прибыл. На службе не появился, дома нет.
– Вы хотите, чтобы мы занялись розыском?
– Нет, не хочу. Мы его нашли.
– Простите, тогда я не понимаю…
– Нашли убитым. Наш сотрудник просто так пропасть не может, по чину не положено. Так что стали думать, где он может быть. Ну, любовниц сразу отмели - это несерьезно. Вспомнили про квартиры для служебных встреч, подняли адреса по оплатным ведомостям, в одну заходим, а он лежит, бедный, на полу.
– Так вы хотите, чтобы мы разыскали убийцу?
– Вот это совершенно необходимо!
– Надо как минимум осмотреть тело и… - начал Ванзаров.
– Ничего этого не надо. Я сразу вам могу сказать, что убийца - женщина.
– Женщина?! Почему?!
– Ну, во-первых, мой сотрудник убит вязальными спицами. А во-вторых, она при бегстве обронила носовой платочек.
– Но, если вы знаете, что это женщина, вы, вероятно, знаете, кто она? - осторожно спросил Ванзаров.
– И кто она, и где учится, и где проживает.
– Так что же…
– А то, что ее нигде нет. Испарилась.
– Извините, Николай Александрович, но если вы с вашими возможностями не нашли ее, то как же мы…
– Родион Георгиевич, я не имею права посвящать вас в детали, но, поверьте, то, что случилось, совершенно не укладывается ни в какие рамки. Погибший сотрудник один из лучших наших специалистов. И если такое произошло, это далеко не случайность. Я вижу в этом большую угрозу.
– Я сделаю все, что могу.
– Думаю, сможете. Ведь эта беглянка имела близкое отношение к профессору Серебрякову.
– Что?! Но откуда вы… хотя, что я спрашиваю! - разволновался Ванзаров.
– Когда вы ее разыщете, немедля доставьте задержанную к себе на Офицерскую. При этом никаких вопросов не задавать, а сразу телефонировать мне. Ясно?
– Да, - твердо ответил Ванзаров.
– Далее. До приезда моих сотрудников принять все меры для особой охраны задержанной. Не подпускать к ней никого. Вы лично будете отвечать за ее сохранность. Соблюдайте полную конспиративность.
– Разрешите один вопрос? - спросил Ванзаров.
– Да господь с вами, Родион Георгиевич, сколько хотите!
– Как я узнаю…
– Вы получите все необходимые данные в ближайшее время! - перебил его Макаров.
Аппарат без дальнейших церемоний отсоединился. Ванзаров повесил слуховую трубку на крючок и, совершенно позабыв про завтрак, опустился в кресло.
4
Младший городовой Второго участка Васильевской части Иван Балакин вышел на утренний морозец в распахнутой шинели и без шашки. Он вытащил свежую пачку папирос «Важные», по пять копеек за двадцать штук фабрики Богданова, с витязем на упаковке, и с удовольствием затянулся. Он глубоко втянул горький дым, но выдохнуть не успел. Перед ним остановилась потертая пролетка, со ступеньки которой, в одном кафтане, свалился заиндевевший городовой Романов. Но самое страшное - на курящего Балакина прямо из пролетки смотрел участковый пристав Щипачев.
– Чего раззявился, помогай! - рыкнул он, откидывая одеяло извозчика.
На сиденье, рядом с приставом, помещалось нечто большое, закутанное черной шинелью Романова и его же верблюжьим башлыком.
Младший городовой бросил папироску, прыгнул на подножку и помог Романову снять поклажу с пролетки. Сверток оказался тяжелым, но на удивление теплым.
Извозчик Аким Данкин повернулся к приставу:
– Извиняюсь, ваше благородие, а как будет относительно оплаты?
– А вот так! - и Щипачев поднес к носу возницы молот своего кулака.
Подгоняемые матом Андриана Николаевича, двое городовых потащили посылку на руках в помещение участка.
– Романов, неужто его благородие теперь сам возит пострадавших в участок? - кряхтя от натуги, пробормотал Балакин.
– Да понесла его нелегкая с утра… - еле дыша, прохрипел городовой. - И как на грех, нашел на моем посту этого… Самовар проклятый, чтоб ему пусто было! Пока с набережной ехали, просто околел!
Полицейские внесли завернутого в шинель человека в комнату для задержанных. В это раннее время на лавках размещалось только трое. Один был пьян до полного беспамятства, второй, поколотив супружницу, маялся в наручниках, а третий мужик просто не вовремя оказался на глазах постового без паспорта.
Романов согнал бродяжку с лавки и опустил на нее господина. Дежурный чиновник и двое городовых, вернувшиеся с обхода, с интересом смотрели на доставленного.
С грохотом шпор в помещение ввалился Щипачев. Появление начальника вызвало прилив служебной дисциплины. Все сотрудники встали по стойке «смирно». Пристав вытаращился на лавку:
– Куда положили, скоты?!!
– Так, вашбродь…
– В медицинскую! Живо!
Проклиная все на свете, Романов с Балакиным потащили груз в медицинскую часть участка.
Управление каждого из сорока четырех петербургских участков было универсальным командным пунктом полицейской власти в округе. Сюда собирались дворники и швейцары со всех приписанных домов для получения инструкций и оглашения указов градоначальника. Сюда приходили для отчетов и получения распоряжений околоточные надзиратели. Здесь размещалась рота городовых, постоянно находившихся на казарменном положении.
В самом здании, кроме кабинетов, имелись: мертвецкая, медицинская часть, сыскной стол для разыскиваемых и арестантская для задержанных. Кроме того, картотека, столовая, людская, мелочная лавка и буфет для городовых, в котором дозволительно было выпить не более двух рюмок водки в день.
Кабинет участкового пристава, как и его квартира, также помещались здесь. Так что в столице империи полицейский находился на службе круглые сутки.
Участковый доктор Эммануил Эммануилович Горн услышал крики пристава и сам открыл дверь в медицинскую.
Городовые в суматохе внесли господина вперед ногами и получили за это еще одну порцию нагоняя. Доктор поправил пенсне и тихим голосом попросил господина пристава прекратить крик. Щипачев покрылся пунцовыми пятнами, но спорить не стал и выгнал городовых.
Полный мужчина лежал на кушетке без сознания и постанывал.
– Где вы его нашли? - с некоторым удивлением спросил доктор.
– На льду у Тучкова моста…
Горн хмыкнул. Практически голый мужчина, в одном мокром белье, на морозе? Интересный случай.
– Он что, в проруби плавал?
– Думаю, не без этого.
– И как долго?
– Не могу знать…
Горн приложил ладонь ко лбу мужчины.
– Ого! Температура выше высокофебрильной, просто гиперпиретическая!
Щипачев не понял, что сказал доктор, но согласно кивнул.
– Он может умереть в любую секунду! Да что ж я… - Горн вдруг осознал, что пациент так и лежит в подштанниках и рубашке. Он схватил хирургические ножницы, одним движением разрезал ткань и сорвал ошметки одежды. Потом, взяв сухую простыню, принялся яростно растирать тело.
Человек на кушетке стал чаще дышать. Доктор нагнулся и понюхал у рта лежащего.
– Странно, совершенно не чувствуется запаха спиртного…
– А почему он должен быть? - удивился Щипачев. - Господин вроде состоятельный!
– А потому, уважаемый Андриан Николаевич, что только невероятная доза алкоголя может спасти человека в такой ситуации. Однако я не пойму причину его жара.
Тело действительно было невероятно горячим. Казалось, что кожа раскалилась изнутри. С подобным случаем в своей практике Горн еще не сталкивался. Доктор пощупал запястье: пульс просто бешеный.
Как врач, Горн понимал, что должен оказать помощь. Только не знал, какую. Доктор оглянулся на стеклянный шкафчик, где в идеальном порядке хранились препараты, и решил применить успокоительное.
– Поднимите ему голову, я попробую дать брому, - сказал Горн.
Притихший Щипачев покорно выполнил указание. Доктор поднес ложку к губам, и тут же человек широко открыл глаза, резко дернулся и страшно закричал.
5
Родион Георгиевич запахнул разбежавшиеся полы халата и, сидя в кресле, продолжал напряженно размышлять о неприятном звонке.
За семь лет, проведенных в Департаменте полиции, он хорошо усвоил неписаные правила служебного церемониала. Они гласили только одно: кто главней, тот и прав. И не важно, это прямой твой начальник или просто начальник. Разумному чиновнику следует не спрашивать: «С какой стати я должен выполнять указания чужого начальника?» - а быстренько бежать и делать, что велели. И при этом стараться заработать особое расположение и благосклонность высших лиц.
Так же следовало поступить в отношении приказа Макарова.
Хотя сыскная полиция напрямую не подчинялась Особому отделу, власть и возможности их были несоизмеримы. Принадлежа одному ведомству - Министерству внутренних дел - и даже одному Департаменту полиции, сыск и Особый отдел в неписаной табели о рангах располагались на противоположных полюсах.
Особый отдел, безусловно, царил на вершине властной пирамиды. Он был мозгом и сердцем всего министерства потому, что занимался политическим сыском, то есть самыми серьезными преступлениями против государственного строя.
А сыскная полиция терялась среди «мелких сошек» полицейского резерва, тюремной части, речной полиции, Медицинского управления и пожарной команды. Так что кто кому и почему может отдавать приказы, даже в самой дружелюбной форме, у сыщика сомнений не возникало.
В тридцать лет занимая должность чиновника особых поручений, коллежский советник Ванзаров хотел, чтобы его карьера развивалась и дальше. Он честно мечтал выйти в отставку году эдак в 1935-м, с орденом не меньше «Белого орла» и чином не ниже тайного советника. Прозвучавшая просьба заведующего Особым отделом не сулила никаких выгод и, более того, могла поставить жирный крест на всей карьере.
Если сыщик не найдет девицу, скорее всего придется писать прошение об отставке, так как он не справился с важным поручением. И его непосредственный начальник сыскной полиции будет бессилен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– С вами, иродами, все пропил, домой не с чем показаться. А этот не обеднеет, небось полны карманы медяков… Стой смирно и по сторонам поглядывай! - прикрикнул артельщик на бестолкового Кольку.
Засунув руку в нагрудный карман шубы, он сразу нащупал портмоне. А когда раскрыл мокрый кожаный кошелек, то на мгновение зажмурился. В секции для купюр плотными рядами жались туго втиснутые красненькие и синенькие бумажки. От радости у Матвея перехватило дыхание. Вот и сбудется его мечта. Купит лавку, заживет по-людски.
Человек по-прежнему что-то шептал и улыбался.
– Чаво он? - трусливо спросил Колька.
– Известно, чаво. Пьяный до полусмерти, душа просит отпустить, а тело не дает.
– А еще лыбится!
– Хорошо ему, вот и лыбится, - Матвей нашарил в другом кармане записную книжечку в потертом кожаном переплете. На промокших страничках расходились чернильные пятна. Семенов полистал ее, надеясь найти ассигнации. В середине книжечки вместо страниц остались рваные ошметки. Нет, это добро не продать. Матвей швырнул находку в прорубь.
– Михалыч, давай скорее, совсем светает, как бы не попасть в беду, - вконец замерзший Петр решился подать голос.
Матвей приподнял лежащего за шею.
– Ну-ка, подсоби, Петька! Мех вон какой отборный. Такая шуба коровы стоит.
Петр помог придержать. Матвей быстро содрал шубу и кинул на волокуши.
– Михалыч, он же теплый… - с ужасом проговорил Петр.
– А тебе не один хрен? Что стоите, живо тащи что осталось! - шипел Матвей на застывших работников.
Мужики сняли пиджак, жилетку и брюки. Сорвали пару щегольских лаковых ботинок, бархатный галстук и тонкую сорочку.
Матвей комкал мокрые вещи, опасливо поглядывая по сторонам и подгоняя матом неумелых подручных. Надо спешить, вот-вот народ появится. И вправду, светает. Вскоре на спасенном остались только исподняя рубаха и мокрые подштанники.
– А теперь кончай дело, - приказал артельщик.
– Что «кончай», Михалыч?!
– В прорубь, вот что!
Петр и Колька переглянулись и поняли друг друга без слов.
– Ты, Михалыч, как хочешь, но мы на душегубство не согласны. На каторгу - иди, а нас не вмешивай, - решительно сказал Петр за всех.
Матвей хотел было рявкнуть на неразумных, но решил не терять время. На таком морозе этот и получасу не протянет. Сам Богу душу отдаст.
– Ладно, наработали на сегодня. Пошли в трактир чаем греться!
За пазухой старшего Семенова согревались золотые часы, цепочка и кошелек, полный денег.
– Васька, трогай!
– Но-о, окаянная! - подстегнул лошаденку окончательно протрезвевший Васька.
На льду, рядом с черной ямой полыньи, остался лежать мужчина в мокрых кальсонах и нательной рубахе, плотно прилепившейся к телу. Его глаза слепо смотрели в серое небо. Он улыбался.
3
Кто-то упорно стучал в дверь спальни.
Не отпуская щеку от мягкого тела подушки, Ванзаров открыл глаза. Стрелки на часах показывали половину восьмого.
Стук не прекращался. На такое безобразие в семь тридцать утра было способно только одно живое существо в доме.
– Ну, что такое? - недовольно откликнулся коллежский советник.
– Вставайте, ваше благородство, - ответил ворчливый женский голос.
Глафира! Этот диктатор и сатрап ванзаровской семьи, который прикрывается юбкой кухарки, эта наглая баба, которая позволяет себе прерывать сон лучшего сыщика столицы, эта…
Ванзаров мог бы бесконечно перечислять все отвратительные качества старой няньки его жены, которая досталась им по наследству. Ей прощалось и гнусное бурчание, и все грехи - вплоть до утаивания мелкой сдачи. Глафира была совершенно беспардонна, но бороться с ней сыщик не решался.
– Глафира, что еще надо?!
– Мне ничего не надо, а вас вот спрашивают, - пробурчал из-за двери противный старческий голос.
– Да кто там пришел в такой час?!
– Никто не пришел. По ящику просят.
– Глафира, сколько раз повторять: это не ящик, а телефонный аппарат! Вы служите в приличном доме. Повторите…
– Парат…
– И то, слава богу!
– Так к ящику подходить будете, или сказать, что будить не велели?
– О господи! Скажи: сейчас буду.
Ванзаров заставил себя сбросить одеяло. Проснуться даже на пять минут раньше срока было для него страшнейшим испытанием. Он отыскал под кроватью шлепанцы и, дрожа утренним ознобом, натянул байковый халат.
Телефон на квартиру сыщику провели еще два года назад. Но Ванзаров все никак не мог привыкнуть к тяжелому массивному ящику фирмы «Эриксон Л. М. и К°», висевшему на стене в гостиной, словно покрытый дорогим ореховым лаком скворечник. В глубине души Родион Георгиевич побаивался всех этих технических новинок. Он был сыном спокойного девятнадцатого века.
Ванзаров шел по коридору скромной пятикомнатной квартиры, которую снимал на пятьсот рублей квартирных денег, добавляемых к годовому жалованью, и с удовольствием прислушивался к звукам просыпающегося дома. На кухне Глафира препиралась с дражайшей супругой Софьей Петровной. Из детской доносился щебет проснувшихся дочек, спорящих, кто сегодня поведет на прогулку куклу Лили. Звуки и запахи родного дома подняли Ванзарову настроение.
Он приставил к уху слуховой рожок телефона и строго сказал в черную воронку амбушюра:
– У аппарата…
– Здравствуйте, Родион Георгиевич. Разбудил?
Ванзаров пожалел, что так долго плелся к аппарату.
– Что вы, Николай Александрович, я уже час как на ногах. Работаю с бумагами. Прошу прощения, никак не мог предполагать, что вы…
– Ничего, я привык без церемоний. Как настроение? - сухо поинтересовался телефонирующий.
– Спасибо, бодрое. Чем могу служить?
– Да господь с вами, Родион Георгиевич, чем вы мне можете служить! Если только по-приятельски…
Остатки дремоты у сыщика улетучились. На том конце телефонного провода был не кто иной, как заведующий Особым отделом полиции статский советник Макаров. Ванзаров приготовился к любой неожиданности.
– Слушаю внимательно, Николай Александрович.
– Сами понимаете, время неспокойное. Вчера Путиловский забастовал, кругом волнения, прокламации всякие. На днях наши армейские куропаткины героически сдали Порт-Артур, эдакие молодцы. А у меня людей не хватает, за всем не уследишь. Вот и приходится вас беспокоить…
В гостиную заглянула Софья Петровна и показала знаками, что завтрак уже на столе. Ванзаров изобразил на лице крайнюю занятость и послал супруге горячий воздушный поцелуй.
– …по таким обстоятельствам… - продолжил голос в трубке. - У нас на днях пропал лучший сотрудник.
– Как это «пропал»? - Ванзаров позволил себе явно ненужный вопрос.
– Должен был прибыть на новогодний банкет в «Дононе» - не прибыл. На службе не появился, дома нет.
– Вы хотите, чтобы мы занялись розыском?
– Нет, не хочу. Мы его нашли.
– Простите, тогда я не понимаю…
– Нашли убитым. Наш сотрудник просто так пропасть не может, по чину не положено. Так что стали думать, где он может быть. Ну, любовниц сразу отмели - это несерьезно. Вспомнили про квартиры для служебных встреч, подняли адреса по оплатным ведомостям, в одну заходим, а он лежит, бедный, на полу.
– Так вы хотите, чтобы мы разыскали убийцу?
– Вот это совершенно необходимо!
– Надо как минимум осмотреть тело и… - начал Ванзаров.
– Ничего этого не надо. Я сразу вам могу сказать, что убийца - женщина.
– Женщина?! Почему?!
– Ну, во-первых, мой сотрудник убит вязальными спицами. А во-вторых, она при бегстве обронила носовой платочек.
– Но, если вы знаете, что это женщина, вы, вероятно, знаете, кто она? - осторожно спросил Ванзаров.
– И кто она, и где учится, и где проживает.
– Так что же…
– А то, что ее нигде нет. Испарилась.
– Извините, Николай Александрович, но если вы с вашими возможностями не нашли ее, то как же мы…
– Родион Георгиевич, я не имею права посвящать вас в детали, но, поверьте, то, что случилось, совершенно не укладывается ни в какие рамки. Погибший сотрудник один из лучших наших специалистов. И если такое произошло, это далеко не случайность. Я вижу в этом большую угрозу.
– Я сделаю все, что могу.
– Думаю, сможете. Ведь эта беглянка имела близкое отношение к профессору Серебрякову.
– Что?! Но откуда вы… хотя, что я спрашиваю! - разволновался Ванзаров.
– Когда вы ее разыщете, немедля доставьте задержанную к себе на Офицерскую. При этом никаких вопросов не задавать, а сразу телефонировать мне. Ясно?
– Да, - твердо ответил Ванзаров.
– Далее. До приезда моих сотрудников принять все меры для особой охраны задержанной. Не подпускать к ней никого. Вы лично будете отвечать за ее сохранность. Соблюдайте полную конспиративность.
– Разрешите один вопрос? - спросил Ванзаров.
– Да господь с вами, Родион Георгиевич, сколько хотите!
– Как я узнаю…
– Вы получите все необходимые данные в ближайшее время! - перебил его Макаров.
Аппарат без дальнейших церемоний отсоединился. Ванзаров повесил слуховую трубку на крючок и, совершенно позабыв про завтрак, опустился в кресло.
4
Младший городовой Второго участка Васильевской части Иван Балакин вышел на утренний морозец в распахнутой шинели и без шашки. Он вытащил свежую пачку папирос «Важные», по пять копеек за двадцать штук фабрики Богданова, с витязем на упаковке, и с удовольствием затянулся. Он глубоко втянул горький дым, но выдохнуть не успел. Перед ним остановилась потертая пролетка, со ступеньки которой, в одном кафтане, свалился заиндевевший городовой Романов. Но самое страшное - на курящего Балакина прямо из пролетки смотрел участковый пристав Щипачев.
– Чего раззявился, помогай! - рыкнул он, откидывая одеяло извозчика.
На сиденье, рядом с приставом, помещалось нечто большое, закутанное черной шинелью Романова и его же верблюжьим башлыком.
Младший городовой бросил папироску, прыгнул на подножку и помог Романову снять поклажу с пролетки. Сверток оказался тяжелым, но на удивление теплым.
Извозчик Аким Данкин повернулся к приставу:
– Извиняюсь, ваше благородие, а как будет относительно оплаты?
– А вот так! - и Щипачев поднес к носу возницы молот своего кулака.
Подгоняемые матом Андриана Николаевича, двое городовых потащили посылку на руках в помещение участка.
– Романов, неужто его благородие теперь сам возит пострадавших в участок? - кряхтя от натуги, пробормотал Балакин.
– Да понесла его нелегкая с утра… - еле дыша, прохрипел городовой. - И как на грех, нашел на моем посту этого… Самовар проклятый, чтоб ему пусто было! Пока с набережной ехали, просто околел!
Полицейские внесли завернутого в шинель человека в комнату для задержанных. В это раннее время на лавках размещалось только трое. Один был пьян до полного беспамятства, второй, поколотив супружницу, маялся в наручниках, а третий мужик просто не вовремя оказался на глазах постового без паспорта.
Романов согнал бродяжку с лавки и опустил на нее господина. Дежурный чиновник и двое городовых, вернувшиеся с обхода, с интересом смотрели на доставленного.
С грохотом шпор в помещение ввалился Щипачев. Появление начальника вызвало прилив служебной дисциплины. Все сотрудники встали по стойке «смирно». Пристав вытаращился на лавку:
– Куда положили, скоты?!!
– Так, вашбродь…
– В медицинскую! Живо!
Проклиная все на свете, Романов с Балакиным потащили груз в медицинскую часть участка.
Управление каждого из сорока четырех петербургских участков было универсальным командным пунктом полицейской власти в округе. Сюда собирались дворники и швейцары со всех приписанных домов для получения инструкций и оглашения указов градоначальника. Сюда приходили для отчетов и получения распоряжений околоточные надзиратели. Здесь размещалась рота городовых, постоянно находившихся на казарменном положении.
В самом здании, кроме кабинетов, имелись: мертвецкая, медицинская часть, сыскной стол для разыскиваемых и арестантская для задержанных. Кроме того, картотека, столовая, людская, мелочная лавка и буфет для городовых, в котором дозволительно было выпить не более двух рюмок водки в день.
Кабинет участкового пристава, как и его квартира, также помещались здесь. Так что в столице империи полицейский находился на службе круглые сутки.
Участковый доктор Эммануил Эммануилович Горн услышал крики пристава и сам открыл дверь в медицинскую.
Городовые в суматохе внесли господина вперед ногами и получили за это еще одну порцию нагоняя. Доктор поправил пенсне и тихим голосом попросил господина пристава прекратить крик. Щипачев покрылся пунцовыми пятнами, но спорить не стал и выгнал городовых.
Полный мужчина лежал на кушетке без сознания и постанывал.
– Где вы его нашли? - с некоторым удивлением спросил доктор.
– На льду у Тучкова моста…
Горн хмыкнул. Практически голый мужчина, в одном мокром белье, на морозе? Интересный случай.
– Он что, в проруби плавал?
– Думаю, не без этого.
– И как долго?
– Не могу знать…
Горн приложил ладонь ко лбу мужчины.
– Ого! Температура выше высокофебрильной, просто гиперпиретическая!
Щипачев не понял, что сказал доктор, но согласно кивнул.
– Он может умереть в любую секунду! Да что ж я… - Горн вдруг осознал, что пациент так и лежит в подштанниках и рубашке. Он схватил хирургические ножницы, одним движением разрезал ткань и сорвал ошметки одежды. Потом, взяв сухую простыню, принялся яростно растирать тело.
Человек на кушетке стал чаще дышать. Доктор нагнулся и понюхал у рта лежащего.
– Странно, совершенно не чувствуется запаха спиртного…
– А почему он должен быть? - удивился Щипачев. - Господин вроде состоятельный!
– А потому, уважаемый Андриан Николаевич, что только невероятная доза алкоголя может спасти человека в такой ситуации. Однако я не пойму причину его жара.
Тело действительно было невероятно горячим. Казалось, что кожа раскалилась изнутри. С подобным случаем в своей практике Горн еще не сталкивался. Доктор пощупал запястье: пульс просто бешеный.
Как врач, Горн понимал, что должен оказать помощь. Только не знал, какую. Доктор оглянулся на стеклянный шкафчик, где в идеальном порядке хранились препараты, и решил применить успокоительное.
– Поднимите ему голову, я попробую дать брому, - сказал Горн.
Притихший Щипачев покорно выполнил указание. Доктор поднес ложку к губам, и тут же человек широко открыл глаза, резко дернулся и страшно закричал.
5
Родион Георгиевич запахнул разбежавшиеся полы халата и, сидя в кресле, продолжал напряженно размышлять о неприятном звонке.
За семь лет, проведенных в Департаменте полиции, он хорошо усвоил неписаные правила служебного церемониала. Они гласили только одно: кто главней, тот и прав. И не важно, это прямой твой начальник или просто начальник. Разумному чиновнику следует не спрашивать: «С какой стати я должен выполнять указания чужого начальника?» - а быстренько бежать и делать, что велели. И при этом стараться заработать особое расположение и благосклонность высших лиц.
Так же следовало поступить в отношении приказа Макарова.
Хотя сыскная полиция напрямую не подчинялась Особому отделу, власть и возможности их были несоизмеримы. Принадлежа одному ведомству - Министерству внутренних дел - и даже одному Департаменту полиции, сыск и Особый отдел в неписаной табели о рангах располагались на противоположных полюсах.
Особый отдел, безусловно, царил на вершине властной пирамиды. Он был мозгом и сердцем всего министерства потому, что занимался политическим сыском, то есть самыми серьезными преступлениями против государственного строя.
А сыскная полиция терялась среди «мелких сошек» полицейского резерва, тюремной части, речной полиции, Медицинского управления и пожарной команды. Так что кто кому и почему может отдавать приказы, даже в самой дружелюбной форме, у сыщика сомнений не возникало.
В тридцать лет занимая должность чиновника особых поручений, коллежский советник Ванзаров хотел, чтобы его карьера развивалась и дальше. Он честно мечтал выйти в отставку году эдак в 1935-м, с орденом не меньше «Белого орла» и чином не ниже тайного советника. Прозвучавшая просьба заведующего Особым отделом не сулила никаких выгод и, более того, могла поставить жирный крест на всей карьере.
Если сыщик не найдет девицу, скорее всего придется писать прошение об отставке, так как он не справился с важным поручением. И его непосредственный начальник сыскной полиции будет бессилен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36